Очерки из истории Грузии (КВ выпуск 6 за 1900)

ВЫПУСК КАВКАЗСКИЙ ВЕСТНИК № 6 ЗА 1900 ГОД
Очерки из истории Грузии и присоединение к России .

(Продолжение).
IX.
С кончиною Тамары все изменилось, как будто она унесла в могилу счастливые дни своей родины. Для Грузии наступила опять эпоха новых бедствий и разорений. Два последующие царствования Георгия IV Лаши и Русудани, — сына и дочери Тамары, — полные внутренних смут и безурядицы, служили как бы предвестием страшному бедствию, скоро охватившему всю страну. Уже во время бесславного царствования Георгия IV показались передовые отряды монголов. В это время на востоке появился новый завоеватель — Темучин. Вся среднеазиатская степь, скверный Китай, Бухара, Туркестанъ и Ховарезм испытали на себе удары страшной орды Чингисхана. Одно из полчищ его, обогнув южный берег Каспийского моря, появилось в Грузии; грузинское войско понесло на реке Бердудже страшное поражение. Но татары, не имея повеления, завоевывать Грузии, прошли грозою по стране и скрылись в глубину азиатских степей. Не прошло и десяти лет, какъ преемник Чингисхана, Гаюк-хан, наводнил полчищами всю Азию и татары снова появляются в несчастной Грузии, только что перед тем опять опустошенной нашествием арабов под предводительством султана хорассанского Джелал-эддина. Как горные потоки наводнили татары всю страну. Самые крепкие стены крепостей и глубокие ущелья не могли защитить от них. Никто не избегал ударов татар. Самые бесстрашные оробели и руки лучших стрелков опускались без силы. Церкви и монастыри лежали в развалинах. Орда, как туча, обвисла над Грузиею, наложила на нее дань и присвоила себе право утверждать и низлагать царей по воле ханов и их любимцев.
За Гаюк-ханом следовал страшный Батый, который велел сделать перепись по всей земле, чтобы вести правильный сбор податей и определить поставку воинов с каждой земли. Только духовенство грузинское было освобождено от всякой дани.
К бедствиям монгольского нашествия присоединилось еще новое несчастье, вызванное хитрою татарскою политикою; это — первое разделение Грузии на два независимых царства: собственно Грузию и Имеретию (1259 г.).
Рабство скоро принесло свои обычные плоды: как некогда на Руси, худшие из царей, из личных своих видов в династических раздорах, жертвовали благом страны; лучшие, ратовавшие за дело отчизны, становились жертвами произвола ханов. Подобно русским князьям, замученным в орде, погиб грузинский царь Димитрий, названный «Самопожертвователем». Вследствие интриги, заподозрив его в неверности, хан Аргун, стоявший уже на границе Грузии с целью мстить народу за мнимую измену царя его, потребовал Димитрия к себе. Димитрий, зная причину ханского гнева и несправедливость клеветы, решился лучше пожертвовать собою, чем вызвать страшное нашествие на родину, и отправился в орду. Чтобы обезоружить подозрения хана, он взял с собою и малолетнего сына своего Давида. Но ничто не могло смягчить подозрительного деспота, и Димитрий сначала был заключен в тюрьму, а затем обезглавлен (1289 г.).
Бывшие с ним грузины ценою золота купили тело царственного мученика у стражей и тайно привезли во Мцхет.
Это была та же судьба, которую пришлось испытать и русскому народу.
Бедствия монгольского ига продолжались вплоть до Георгия V Блистательного (1318—1346), напомнившего собою эпохи лучших венценосцев Грузии. Первым делом Георгия V было наказать осетин, которые, пользуясь несчастьем страны, беспокоили ее своими набегами; внезапным нашествием на Кавказ он смирил их и заставил платить дань. Вслед затем, воспользовавшись ослаблением монгольского царства, раздробившегося на части, он смело поднял оружие и выгнал татар из пределов Грузии.
Между тем междоусобные раздоры слабых претендентов на престол Имеретии дали ему возможность совершить другое великое дело: помня, что сила страны заключается в единстве, он воспользовался благоприятными обстоятельствами и, присоединив к своим владениям Имеретию, стал снова единым царем всей Иверской земли.
При Георгии V и его наследниках страна начала поправляться от прежних бедствий, возникали города из развалин, строились церкви, возобновлялись крепости. Казалось, многострадальной Грузии дано было отдохнуть от ее зол, но только для того, чтобы собраться с силами для перенесения новых испытаний.
Готовилось нашествие страшнее монгольского: на горизонте испуганной Азии явился грозный завоеватель востока — Тамерлан. При внуке Георгия V, Баграте V Великом, необыкновенно счастливо царствовавшем уже 25 лет, гроза, сокрушившая дальние и близкие царства, Индию и Персию, надвинулась на Грузию. Семь раз вторгался Тамерлан в Грузию с зверской свирепостью, предавая все встречавшееся огню и мечу, но горы и ущелья этой страны, представляя безопасное убежище жителям и непреодолимый оплот движению его диких орд, воспрепятствовали ему совершенно покорить Грузию. На первый раз, впрочем, Тамерлан встретил в Грузии такое сильное сопротивление, какого он, по свидетельству самих монгольских сказаний, не встречал при разорении могущественнейших государств — Китая, Кабула, Бухары и Персии. Тамерлан вступил в Карталинию в 1387 году со стороны Карса со всеми ужасами варварства, разрушая все крепости, не оставляя целою ни одной башни; путь его побед обозначался дымом пожаров, развалинами и грудами мертвых тел; памятниками его были пирамиды из многих тысяч голов. Царь Баграт, видя себя не в силах бороться с страшным завоевателем в открытом поле, заперся в тифлисской крепости, а сына своего отправил в Имеретию, чтобы предотвратить там возмущение по случаю вторжения татар в Грузию. Продолжительна и кровопролитна была осада тифлисской крепости; но сила, наконец, одолела мужество. Тамерлан взял Тифлис, пленил самого царя с его женою и со всею свитою и, оставив в Тифлисе гарнизон, отправился в Карабах, ведя с собою множество пленных и целые караваны добычи. Из Карабаха он снова отправил войско для опустошения Карталинии, приказав «не щадить никого и ничего и разрушать все до основания».
Карталиния была наводнена неприятелями. Монголы в точности исполнили приказание своего повелителя. Не довольствуясь умерщвлением людей, татары жгли церкви вместе с укрывавшимися в них христианами. Жители бежали во внутреннюю Карталинию, которой еще не коснулось опустошение. Но татары проникли туда и, предав ее такому же разорению, возвратились, к Тамерлану. Опустошив Грузию, Тамерлан прошел через кавказские ущелья до Эльбруса. Разбив на берегу Терека Тахтамыша, хана Кипчакского, он устремился против горцев. Жители долин и предгорий принуждены были признать власть победителя и принять коран, а жители ущелий, предпочитая свободу рабству, укрепились в неприступных местах. Пройдя с огнем и мечом весь Дагестан, Тамерлан поселил у подножья Кавказа магометанские племена, чтобы их влиянием удержать в зависимости этот обширный край. С тех пор стало угасать там христианство, насажденное с таким успехом Давидом и Тамарою, и коран начал приобретать себе все больше и больше поклонников.
Между тем Баграт, чтобы освободиться из плена, притворно принял ислам. Обрадованный этим, Тамерлан осыпал царя дарами и принял в число своих друзей. Баграт простер свою хитрость еще дальше: он предложил Тамерлану обратить к исламу и всех своих подданных, для чего просил у него войска. Тамерлан отпустил с ним 12,000 отборных воинов, приказав им во всем повиноваться Баграту. Но по тайному уговору Баграта с сыном этот отряд был поголовно истреблен на берегах Бердуджи. Тогда раздраженный Тамерлан с огромным войском сам двинулся на Грузию. В окрестностях Тифлиса произошла кровавая сеча, в которой погибла часть тамерланова войска; но грузины все-таки не могли продолжать сражения и скрылись в горы. Баграт вскоре умер, сын и наследник его, Георгий VII, мужественно продолжал борьбу. Несколько раз Тамерлан вторгался в Грузию и ни разу не встретил он покорности: грузины уходили в горы, вели партизанскую войну и при каждом отступление неприятеля отнимали у него обозы и награбленные сокровища. Наконец, шейх Ибрагим ширванский, любимец Тамерлана, изнуренный трудами походов, в которых невольно должен был участвовать со всем своим народом, принял посредничество к примирению его с грузинами: Георгий отделался от своего врага ценою незначительной дани.
Разорение страны после нашествия Тамерлана было громадно. Тогда разрушен был Мцхетский собор, многие церкви с тех пор не восставали из развалин.
После Тамерлана, Георгий, а потом брать его Константин тщетно старались восстановить силы страны, а последний, вмешавшись в дела турок, попал в плен и был замучен с варварской жестокостью.
Но в сыне Константина, Александре I Великом (1414—1442), снова возрождается доблестный дух древних грузинских царей. Победоносный над врагами, он своею неутомимою деятельностью, в течение 28-милетнего царствования своего, старался восстановить упадший дух народа и обновить царство, разрушенное Тамерланом. С этою целью он постоянно странствовал из конца в конец, всюду восстановляя города и памятники, всюду водворяя мир и покой. Мцхетский собор, великолепный свидетель того времени, и по ныне занимает первое место между всеми зданиями, обновленными Александром. Для установления благочиния церковного, Александр созвал собор епископов под председательством католикоса; он даже послал на флорентийский собор митрополита Софрония и епископа того же имени, которые, впрочем, не соглашаясь с определениями собора, тайно бежали из Флоренции в Венецию, а оттуда чрез Константинополь в Грузию.
Но на конце дней своих утомился, однако, деятель царственными заботами и пожелал мира душевного: передав престол сыну своему Вахтангу IV, Александр удалился в обитель и принял иноческий сан. Неизвестно, какая обитель приняла под мирную сень свою царственного труженика. В пустыне Гареджийской показывают могилу царя-инока Александра; но в грамотах Мцхетского собора записано также, что смиренный царь Александр устроил для себя особый погребальный придел, не смея возлечь в обновленном им соборе.
Три года спустя Александр умерь, а вслед за ним сошел в могилу и сын его Вахтанг IV. Престол грузинский занимает Георгий VIII — второй сын Александра.
Вместе с тем начинается эпоха не тех бедствий, которые воспитывают дух единства и любви к родине, не нашествие иноплеменных и борьба против них, — настает время разделения, воспитавшего дух раздоров, соперничества царей и кровавых междоусобий.
Не прошло и десяти лет, как против Георгия VIII начались восстания, и царство, соединенное при Георгии V узами единства, снова и окончательно распадается на четыре царства, приготовляя почву для внутреннего истощения сил страны и народа.
Среди возникших междоусобий и сам Георгий VIII едва не погибает жертвой изменнического заговора. Он спасся исключительно благодаря доблестному самопожертвованию Иофама Зедгинидзе, который, узнав о намерении заговорщиков, лег на царскую постель и был ими изрублен.
И вот возникают четыре независимых государства: Имеретинское, Кахетинское, Карталинское и атабекство Самцхийское или Ахалцыхское. Рядом с этим появляются четыре независимых княжества: Мингрельское, Гурийское, Абхазское и Сванетское.
В этом разделении таились семена падения Грузии. С этих пор некогда единая грузинская земля становится не поприщем защиты самобытности народной, а ареной борьбы турок и персов, из которых каждый претендует на влияние и обладание Грузией. Ряд незначительных царей, отдельных земель следует за новым рядом, междоусобия сменяются междоусобиями, периодически прерываемыми нашествиями то персов, то турок, уже не встречающих прежнего доблестного сопротивления в энергии и чувстве независимости народной. И все чаще и чаще народы Грузии обращают взоры свои на север, ища покровительства и защиты России, как страны единоверной. Из повести доблестей история Грузии становится историей только нашествий.
Впоследствии Грузия сделалась постоянным яблоком раздора между персами и турками. Турки стремились в нее со стороны Имеретии и черноморского побережья, персы — со стороны Кахетии и Карталинии, — и эта борьба между ними отражалась на стране так, что освобождение от одних обозначало нашествие других. Так, в 1518 году Тифлисом овладел персидский шах Измаил; он потопил в Куре древние святыни христианства, разрушил храмы и построил мечеть у моста; в 1578 году то же делают турки, воюя с персами и изгоняя их из Грузии. Вообще в течение XVI ст. Тифлис перекидывается из рук в руки, как мяч в игре детей, от персов к туркам, от турок к грузинам, от грузин опять к персам, и так далее. К довершению бедствий старые враги, лезгины, пользуются слабостью страны и набеги их становятся беспрестанными. Десятки тысяч суровых питомцев гор ежегодно спускаются с гор в долины и грабят Грузию с двух сторон: или переправляясь через Алазань у Сигнаха и опустошая Кахетию, или же пробираясь горами Ганжийской и Эриванской области в Ахалцых и вторгаясь в Самхетию и Карталинию. При слабости раздробленной страны подобные хищничества всегда удавались.
В целом ряде царей если и являются светлые личности, как, например, Леван I Кахетинский (1520—1574), доставивший своему царству несколько лет благоденствия, то и они не изменяют общего хода дел и бессильны освободить страну от вражеских нашествий и внутренних раздоров.
Дни несчастий, последовавших за разделением грузинского царства, очень скоро сделали необходимым обращение царей грузинских к России, и уже третий кахетинский царь, Александр I (1492—1511), ищет защиты в русском великом князе Иоане III, называя его «надеждою христиан и подпорою бедных». Зная в это время о свержении монгольского ига Иоанном III, царь Грузии вместе с тем помнил и давнее влияние и сношения России с Кавказом. Но обстоятельства не позволили державному великому князю быть заступником Грузии.
X.
Сношения России с Кавказом начинаются с отдаленнейших времен нашей истории. Летописи рассказывают нам о грозных битвах Святослава на берегах Кубани с яссами и косогами (осетинами и черкесами), о единоборстве Мстислава с черкесским князем Редедею, о браке сына Андрея Боголюбского с Тамарою.
Но минуя эти сказания седой старины, мы должны перейти прямо к тем историческим достоверным известиям о Кавказе, которые появляются в первый раз только в царствование Иоанна III и его внука Иоанна IV Грозного.
Известно, что в XVI ст. Каспийское море и Волга связывали в один политический мир все мусульманские царства, лежавшие по этому бассейну от Персии до устьев Оки. Когда русский народ окончательно разорвал монгольские цепи и стал на развалинах царств Казанского и Астраханского, он захватил в свои руки многоводную Волгу, а Волга естественно должна была вывести его в пустынное Каспийское море. Это море было тогда без хозяина, не имело даже у себя кораблей, но по берегам его стояли многолюдные города и жили промышленные и богатые народы.
Тем временем русское казачество, стремившееся все к новым и новым окраинам, скоро поставило там свои передовые форпосты и проникло далеко, за Терек, в самую землю Шамхала Тарковского, владельца большой части Дагестана, прилегающей к западным берегам Каспийского моря.
Поводом к этому послужило следующее обстоятельство, как рассказывает об этом историк терского войска.
Когда великий князь московский Иоанн III разгневался на молодечество рязанских казаков и пригрозил им наказанием, казаки, населявшие придонскую волость Червленый-Яр, поднялись большою станицей, посадились в струги с семьями и животами и выплыли весенним половодьем в Дон, откуда, по Камышенке, переволоклись на Волгу и пустились к недосягаемому никакой московской погоней убежищу — к устьям Терека. В этом глухом углу восточного Кавказа существовало полуторговое, полуразбойничье местечко Тюмень. Не подлежит сомнению, что удалая станица Червленого-Яра направлялась к этому притону; но предание не объясняет, по каким обстоятельствам она там не осела, а двинулась вверх по Тереку к пятигорским черкесам, нынешним кабардинцам, вступила в тесный союз с ними и, с их помощью, поселилась у гребней или предгории Кавказского хребта, там, где впадает Аргуна в Сунжу. С этого времени первые русские поселенцы на Кавказе становятся исторически известными под именем гребенских, т. е. горных казаков. Московскому государству было небезвыгодно поддерживать своих колонизаторов. К тому же единоверная Грузия молила московского князя о помощи. Кабардинцы, верные союзники наши во всех походах против крымского хана, также просили о принятии их в московское подданство, а брак московского царя Иоанна IV с греческою княжною Мариею Темрюковною еще более упрочивал эти взаимные дружественные связи. Пользуясь благоприятными обстоятельствами, московскому царству было естественно хлопотать о распространении своего тортового и политического господства в Кавказском крае. Существует предание, что Иоанн Грозный допустил к своему лицу приезжавших с Терека в Москву гребенских стариков и уговаривал их жить в мирном согласии, обещая за это пожаловать рекою вольною Тереком. По приказанию царя поставлена была тогда на Тереке, при впадении в нее Сунжи, терская крепость, и царь, отдавая ее гребенцам, повелел им «служить свою службу государскую и беречь свою вотчину кабардинскую». Все это были факты, далеко не утешительные для тогдашнего мусульманского мира. Панический страх обуял мусульман каспийского прибрежья, когда они узнали о падении Казани и Астрахани. Связанные близкими сношениями с этими странами, они с минуты на минуту ожидали собственной гибели — и были правы. Если уже казацкие атаманы распоряжались тогда как хотели по всему каспийскому прибрежью, то для московского царя не было бы слишком мудреным делом покорить расположенные на нем мусульманские царства.
К сожалению, скоро наступили мрачные дни царствования Иоанна Грозного, и русские интересы на Кавказе отошли на некоторое время в сторонку. Правда, в это время русские все-таки вышли в Каспийское море, но ограничились уже только тем, что при устьях Терека, близ морского берега, заложили укрепленный городок Тюмень или Терки. И это было опять казацкое дело.
Три атамана волжских казаков, навлекших на себя царскую опалу, в 1579 году совещались в низовье Волги, куда им укрыться от царского гнева. Старший из них Ермак Тимофеевич потянул на север, к именитым людям Строгановым и сделался завоевателем царства Сибирского. Остальное казачество выплыло в море и, разбившись на два товарищества, направилось — меньшинство к Яику, а большинство — к Тереку; в глухое приволье теменского владения, где с давнейших пор заведен был разбойничий притон для всех воровских казаков. Здесь русские казаки сошлись с подобными им кабардинскими и кумыцкими сходцами и при впадении одного из рукавов Терека в море построили, как сказано выше, свой трехстенный городок — Терки, куда и стали собирать к себе кабардинцев, чеченцев, кумыков и даже черкесов. Разноплеменная смесь всех элементов впоследствии и образовала из себя терское войско.
В то время, как казаки укреплялись в Терках, основанная царем терская крепость на Сунже вскоре была уничтожена в угодность турецкому султану, настоятельно требовавшему от московского правительства «казаков с Терека свести, город покинуть, астраханскую дорогу отпереть и отовсюду людей проезжих пропускать». Но дело оттого в сущности не изменилось, так как место, где она стояла, продолжало служить постоянным притоном бродяг и удальцов, селившихся здесь без ведома царя и занимавшихся разбоями. Впоследствии, они испросили себе прощение Иоанна Грозного и, присоединившись к терскому войску, обязались охранять наши пограничные владения.
С этих пор мысль о господстве на Кавказе становится как бы наследственною в русской истории. Даже мирный царь Феодор Иоаннович продолжал политику своего отца. Он восстановил терскую крепость при Сунже, и думал заложить новую крепость Койсу, уже на самом Сулаке, под видом ограждения наших владений, а в сущности с тем, чтобы угрожать самому Шамхалу Тарковскому, сильному в то время владельцу в Дагестане, бывшему непримиримым врагом кахетинского царя Александра II.
Александр II Кахетинский (1574—1605), с одной стороны, стесненный нападениями шамхала, с другой — опасаясь мщения Персии за склонность к туркам, в 1586 году тайно посылал в Москву посольство, состоявшее из духовных и светских лиц, с просьбою к царю Феодору Иоанновичу принять Кахетию под свою высокую руку и тем исхитить ее из рук неверных. «Настали, — писал он, — времена ужасные для христианства; мы, единоверные братья россиян, стенаем от злочестивых; един ты, венценосец православия, можешь спасти нашу жизнь и душу. Бью тебе челом до лица земли со всем народом: да будем твои во веки веков». Царь Феодор Иоаннович, приняв благосклонно грузинских послов, изъявил согласие принять Кахетию под свое покровительство и отправил луда посольство, при котором царь Александр II, с детьми своими Ираклием, Давидом, Георгием и с важными сановниками, дал присягу в том, «чтобы быть им со всею землею в вечном, неизменном подданстве у Феодора, у будущих его детей и наследников, иметь одних друзей и врагов с Россиею, служить ей до издыхания, присылать ежегодно в Москву 50 златотканных камок персидских и 10 ковров с золотом и серебром, или, в их цену, собственные узорочья земли Иверской»; а Феодор Иоаннович обещал всем жителям ее «бесстрашное пребывание в его державной защите» — и сделать, что мог. Немедленно велел он исправить и укрепить старинный городок на Тереке и занять его дружинами стрельцов, с тем, чтобы русские войска с Терека оберегали землю Александра от неверных. Вскоре после этого в Москву прибыли грузинские послы, впервые привезшие «поминки» согласно крестоцеловальной записи царя Александра, возобновили опять просьбу о помощи против неверных и, главным образом, против постоянного врага Кахетии — Шамхала, чтобы царь Феодор очистил дорогу чрез его землю в Кахетию; вместе с тем послы просили, чтобы царь «исправил веру крестьянскую и очистил царство Иверское от неверных». 22-го марта 1589 года послы были отпущены царем, причем им было объявлено, что царь велел послать рать на Шамхала. Вместе с ними Феодор Иоаннович снова отправил в Грузию послами князя Семена Звенигородского и дьяка Антонова с жалованною грамотою и с «висячею золотою печатью». С ними были русские священники и иконописцы: первые имели целью исправить церковные обряды, а вторые — украсить храмы иконами.
Московские войска, посланные против Шамхала, действовали довольно успешно: взяли и сожгли у него один город, сам он был ранен, а многие жители уведены в плен. Но Александр не был доволен этими результатами. Поэтому он снова обращается с просьбой к Феодору Иоанновичу, чтобы он послал большую рать на Шамхала, отнял у него столичный город Тарки и посадил туда на шамхальство Александрова свата. Грузинские послы были отпущены с известием, что царь посылает на Шамхала большое войско. Действительно, весною 1594 года, русское войско, собранное в Астрахани в числе 2500 человек, под начальством воеводы князя Хворостинина, двинулось на Терек и, усилившись здесь терскими и гребенскими казаками, пошло на реку Койсу (нынешний Сулак).
Шамхал с тарковцами, кумыками и ногаями встретил русских на этой реке, но не удержал переправы и отступил к Таркам. Дальнейший поход русских окончился неудачей. Хворостинин должен был бросить свое завоевание и отойти обратно на Терек. Во время отступления отряд сбился с дороги и зашел к болотистому низовью речки Озени, где напал на него Шамхал и нанес страшное поражение. Воевода Хворостинин пережил свое несчастье и привел обратно на Терек едва четвертую часть своего отряда. Кровь хворостининского поражения падала на кахетинского царя Александра, так как он не исполнил своего обещания: не прислал на помощь грузинской рати и своего свата.
Было ясно, говорит историк Соловьев, что московское государство в конце XVI века еще не могло поддерживать таких отдаленных владений, но тем не менее царь Феодор Иоаннович принял тогда же титул «государя земли Иверской, грузинских царей и Кабардинской земли, черкасских и горских князей».
Шах Аббас персидский, о котором будем говорить ниже, искавший тесного союза с царем Феодором Иоанновичем, охотно уступал ему Иверию и даже обещал отдать Дербент и Баку, если русские помогут ему выбить оттуда ненавистных последователям Алия суннитов, турок. При таких обстоятельствах в Москве желали, во что бы то ни стало, усмирить Шамхала, «царского ослушника», и открыть чрез его владения свободное сообщение с Грузией по берегу Каспийского моря. Действовать на этот берег и на самого Шамхала, в его приморской столице Тарках, проще всего было бы с моря, посредством какого-нибудь флота, для которого был уже опорный пункт в Астрахани. Но московское правительство не умело еще отрешиться от континентального миросозерцания и сама историческая правда требует заметить, что, если не считать беломорских рыбопромышленников, единственными передовыми людьми в этом отношении, единственными выразителями морской идеи были вольные казаки. Завоевание Тарков опять предположено было с Терека, но уже с большей последовательностью и с более широким развитием военных сил.
Царь Борис не хотел оставить дела, начатого Феодором Иоанновичем. Но он основательно соображал, что для утверждения русского владычества в Грузии необходимо было стать прежде твердою ногою в Дагестане, опрокинуть эту преграду, которую олицетворял всегдашний «царский ослушник», Шамхал Тарковский. О другом, в действительности более сильном и непослушном обладателе гор, хане аварском, и о вольных лезгинских обществах, в Москве, конечно, мало знали и еще меньше ставили их в расчет.
Между тем кахетинский царь Александр II не переставал жаловаться Москве на бедственное положение царства своего. Послы его говорили: «мы плакали от неверных и для того отдалился головами царю православному, да защитит нас; но плачем и ныне. Наши дома, церкви и монастыри в развалинах, семейства в плену, рамена под игом».
В 1603 году от него прибыло новое посольство, которое било челом о посылке рати на Шамхала. 21-го апреля 1604 года послы были отпущены царем. На отпуске им было сказано, что царь Борис посылает на Шамхала своего воеводу Бутурлина, которому велено «Шевкалову землю воевать и города ставить». С тем же известием к царю Александру были посланы и русские послы — думный дворянин Михаил Татищев и дьяк Иванов, которым вместе с тем поручено было вновь привести к присяге кахетинского царя. Действительно, царь Александр II вместе с сыном своим Георгием в Алавердском соборе вновь принес Борису Феодоровичу присягу; причем Георгий высказал весь ужас тогдашних обстоятельств страны. «Никогда, говорил он, Иверия не бедствовала ужаснее нынешнего; стоим под ножами султана и шаха; оба хотят нашей крови и всего, что имеем. Мы отдали себя России; пусть же Россия возьмет нас не словом, а делом! Нет времени медлить: скоро некому будет здесь целовать крест в бесполезной верности к ее самодержцу. Он мог бы спасти нас. Турки, персияне, кумыки силою к нам врываются, а вас зовем добровольно: придите и спасите! Ты видишь Иверию, ее скалы, ущелья, дебри; если поставите здесь твердыни и введете в них русское войско, то будем истинно ваши, и целы, и не убоимся ни шаха, ни султана».
Карталинский царь Георгий Симонович также присягнул Годунову в верности, предав ему в покровительство себя и свое царство.
Для большего утверждения союза с Грузиею, царь Борис желал породниться с царствующей грузинской династией. В виду этого послу Татищеву поручено было еще «тайное» дело — сосватать среди грузинских царевичей и царевен дочери царя Бориса — Ксении жениха, а сыну его Феодору — невесту. Старания Татищева в этом отношении увенчались было успехом: карталинский царь Георгий согласился отпустить в Москву своего племянника Хозроя, а относительно своей дочери, девятилетней Елены, дал крестоцеловальную запись, что ее пошлет, когда она подрастет. Но смерть Бориса Феодоровича и последовавшие затем политические перевороты в России разрушили это дело.
В 1604 году, под предводительством воевод Бутурлина и Плещеева, на Терек послано было десятитысячное войско, обещанное царем Борисом, против Шамхала. Опять условлено было с кахетинским царем, чтобы его грузинская рать выслана была на соединение с русской для совместного действия, — и опять грузины не пришли, потому что были взяты Шамхалом на его «кизилбашскую службу». Тогдашний Шамхал, этот Митридат для московских воевод, уклонялся от полевых битв и сосредоточивал свои силы в Тарках, оборона которых приведена была им в прекрасное положение. Тем не менее Тарки были взяты. Сам Шамхал бежал в горы к аварскому хану. Этот Шамхал был уже дряхлый старик, почти лишившийся зрения, и потому, удалившись в столь трудную годину от дел, предоставил теперь шамхальствовать и действовать против русских сыну своему Султану-Муту, славившемуся военными способностями.
Последний успел поднять на ноги весь Дагестан и население Кумыкской плоскости и подступил со всей своей силой к Таркам. После многих кровопролитных битв, обе истощенные стороны решились, наконец, вступить в переговоры, которые окончились тем, что русские получили право свободного отступления за Сулак. Но здесь на обратном пути, по приказанию вероломного Шамхала, неприятель произвел внезапное нападение на отступавших русских. Почти все московское войско и оба воеводы, Бутурлин и Плещеев, полегли в этой адской свалке, продолжавшейся несколько часов. Но и дагестанцы понесли весьма чувствительные потери, ибо русские сражались отчаянно, «боясь не смерти, а плена». В числе убитых был и сам Шамхал Султан-Мут, прославившийся военными подвигами в походах на Грузию.
Так кончился этот несчастный, хотя и славный для побежденных поход, стоивший нам от шести до семи тысяч воинов, и на целые 118 лет изгладивший все следы русского пребывания в землях Дагестана.
На Руси, между тем, наступила смутная пора самозванцев. Последовавшие затем политические перевороты, отвлекли внимание России от Грузии, испытавшей новые бедствия.
XI.
В конце XVI и начале XVII века персидский престол занимал шах Аббас I Великий, «лев Ирана», как его зовут история и народ. Это была одна из тех исторических личностей, отмеченных судьбою, которым суждено изменять границы стран, разрушать и основывать царства. Его значение собственно для Грузии было так громадно, что народ грузинский связал его имя с целым рядом грандиозных легенд. По представлениям народным уже само рождение его было знамением грядущих бед, отмеченным пророческою катастрофою.
В тот самый вечер и в ту самую минуту, когда родился шах Аббас, великое землетрясение, как знамение Божьего гнева, разрушило древнейшую святыню Грузии — обитель святого Георгия, находившуюся в окрестностях города Телава.
Прошли десятки лет, и шах Аббас является властителем Ирана (1585—1628). Гениальный политик и великий полководец, он верно оценивает важное значение Грузии для своего государства в борьбе его с Турциею и направляет все силы на то, чтобы не только не запустить своего влияния на страну, но совершенно слить ее с Персиею, последовательно распространяя в ней религию, язык и нравы персидского магометанства. Встречая сопротивление в духе народном и выведенный раз на путь кровавого нашествия, он не поселяет магометан у подножья Кавказских гор, как делал это Тамерлан, а, напротив, разоряя города, силою уводит христиан во внутренность Персии. До сих пор около Испагани есть много деревень грузинских и армянских, жители которых, утратив веру, сохранили язык своих предков. Царей грузинских земель шах старался приблизить к своему двору; царевичи нередко воспитывались в столице шаха, усваивая там нравы, понятия, а иногда и веру персов.
Кахетинский царь Александр II, со своею склонностью к туркам и сношениям с русским царем Борисом Годуновым, является прямым и непосредственным противником политики шаха Абасса и первые удары ее обрушиваются именно на него. После того, как шах Аббас в войне с Турцией имел возможность убедиться в ненадежности Александра, он устроил дело так, что вооружил против него собственных его детей.
На этом примере можно видеть, какой разврат власти вносил шах Аббас в Грузию, каким полным нравственным разложением грозил он ей, — как несомненно добился бы всех своих политических целей, если б своим крайним направлением не вызвал другой крайности — крайности отчаяния. И мы увидим в дальнейшей истории шаха Аббаса ряд великодушных граждан, в которых не вымерли еще остатки древней доблести и способности самопожертвования, спасшие Грузию от последствий всеразлагающего влияния персидского политика.
Вызванный шахом Аббасом дух измены и раздор в семье Александра получил свое первое выражение в том, что старший сын его, царевич Давид, с согласия персидского двора, заточил брата своего Георгия в крепость, отца заключил в темницу и сам завладел престолом (1605). Впрочем, похититель престола чрез шесть месяцев умер и Александр опять занял кахетинский престол, но ненадолго. Против него выступает другой его сын — царевич Константин, который еще семи лет в качестве аманата отправлен был к персидскому двору в Испагань и тогда же обращен в магометанство. Ему-то, ненавистнику христианства, шах Аббас поручает отправиться в Кахетию, убить отца и брата, воцариться на троне предков и распространением магометанства по Кахетии заслужить любовь и покровительство его.
Явившись в Грузию с двухтысячным персидским войском, царевич Константин окружил им местопребывание своего отца и брата под видом того, что следует для овладения Шемахою. Он, казалось, был внимателен к отцу и брату. Напрасно наш посол Татищев указывал на измену и просил не доверять Константину, говоря, что он «изменник Богу христианскому, может изменить и святым узам родства». Александр и сын его Георгий не смели выразить подозрения и предпринять какие-либо меры, боясь тем разгневать могущественного шаха. Измена скоро открылась.
Готовясь ехать на обед к Александру, Татищев вдруг услыхать шум, крики и стрельбу во дворце. Он послал туда своего толмача узнать, что делается; толмач, при входе во дворец, встретил персидских воинов с обнаженными саблями и увидел две отсеченные головы, лежавшие у ног Константина. То были головы его отца и брата. Исполнив приказание шаха, Константин, объявивший уже себя царем Кахетии, старался успокоить нашего посла. — «Родитель мой, — говорил он Татищеву, — сделался жертвою междоусобия сыновей — несчастье, весьма обыкновенное в нашей земле. Сам Александр извел отца своего, убил и брата. Я тоже сделал, не знаю: к добру ли, к худу ли для света. По крайней мере буду верным моему слову и заслужу милость Государя Российского лучше Александра и Георгия».
Но не только ценою преступлений купил Константин престол, а также обязательством, данным шаху, прекратить всякие сношения с Россией и поставить Кахетию в вассальную зависимость от Персии. Грузию спасла на этот раз вдовствующая царица Кетевана, супруга Давида, с презрением отказавшаяся от предложения Константина вступить с ним в супружество по магометанскому закону и удалившаяся в Карталинию, в дом отца своего.
Вся Кахетия дрогнула от ужасного события, виновником которого был Константин. Придворные, предав земле в Алавердском храме трупы царя Александра и сына его Георгия, удалились от нового царя, которым распоряжались персы; кахетинцы прекращали с ним всякое общение. Кизикцы или южные кахетинцы первые торжественно отказались повиноваться ему. Между тем персы неистовствовали в Кахетии. Карталинский царь Георгий в бессилии своем не мог оказать никакой помощи погибавшей стране. Кахетинские князья, преследуемые персами, находили убежище в Карталинии и со слезами упрашивали юную Кетевану выйти на царственное поприще и спасти христианское наследие ее сына Теймураза от царя-магометанина. Собор святителей карталинских и католикос Доментий предали проклятию отцеубийцу и благословили царицу Келевану вступить в войну с ним. Слабая женщина облеклась тогда в доспехи боевые и стала во главе карталинской дружины. Появление Кетеваны в Кахетии с этою дружиною воскресило героизм в кахетинцах, ненавидевших царя-магометанина. Они стали под знамена ее и на берегах Алазани разбили персидское войско, а самого Константина убили. Вся Кахетия провозгласила Кетевану царицею и правительницею до прибытия из Персии сына ее царевича Теймураза, находившегося при дворе шаха Аббаса.
Хитрый и коварный шах Аббас, услышав о смерти преданного ему царя Константина, наружно примирился с этим и сказал: «отцеубийца достоин подобной смерти». После этого он утвердил на кахетинском престоле Теймураза. «Ступай в Кахетию и постарайся не допускать волнения в этой стране», сказал Теймуразу шах, отпуская его. Кахетинцы с радостью встретили его и он немедленно принял помазание в Бодбе.
В то же самое время карталинский царь Георгий X, не согласившийся принять магометанство, был отравлен ядом, и престол его отдан шахом Аббасом сыну его — Луарсабу II (1605). В первые же годы царствования Луарсаба случилось обстоятельство, имевшее фатальное значение. Еще в царствование отца Георгия X, Симона I, когда над Карталинией гремели военные бури, и страна была раздираема междоусобиями, из небогатой дворянской семьи выдвигается некто Георгий Саакадзе, которому суждена была замечательная роль в истории грузинского народа. Отличаясь наружной красотой, даром слова и силой убеждения, отвагой и решимостью, он, при первом же появлении на военном поприще, обратил на себя внимание. Симон I возвел его в достоинство тархана, а преемник его, Георгий X, пожаловал его званием владетельного князя с титулом моурава, и молодому Саакадзе не было еще и 27-ми лет, как он уже сделался самым приближенным лицом к Луарсабу II. Гордая грузинская аристократия не могла равнодушно смотреть на быстрое возвышение человека незнатного дворянского рода. И вот, против Саакадзе строятся различные козни и интриги. Он, вероятно, пал бы жертвою этих интриг, если бы этому не помешало одно обстоятельство. Со стороны Триалетских гор надвигались на Грузию грозные силы Татар-хана (крымский хан), возвращавшегося из похода на Дагестан с добычею и пленными и желавшего пройти в Тавриду чрез Карталинию. Передовой грузинский отряд, посланный под предводительством двух лучших полководцев, был истреблен вместе с предводителями в горных теснинах, и неприятель занял Манглис и Квельту. В Квельте неприятели схватили священника Феодора и, под угрозою смерти, потребовали от него, чтобы он провел в местопребывание царя летучий отряд, намеревавшийся захватить Луарсаба. «Не пожертвую вечною жизнью ради временной, не буду предателем царя», — сказал себе этот грузинский Сусанин. Он завел врагов в непроходимые горные дебри и, спасши царя, сам погиб мучительною смертью. Но опасность оттого для страны не миновала, и царь с отчаянием в сердце смотрел на несметные вражеские войска, покрывавшие живописные долины. И вот, в этих-то трудных обстоятельствах, когда гордая аристократия потеряла голову и не знала, что делать, Саакадзе берет на себя спасение родины, требуя себе лишь права полного распоряжения битвою. На берегах Куры, недалеко от Сурама, произошло сражение. Слабые числом, но движимые ненавистью к пришельцам и воодушевляемые своим предводителем, грузины бросились в рукопашную битву, и сам Саакадзе рубился в передних рядах. Неприятели не уступали. В это время храбрый князь Заза Цицианов, пробившись до самого паши Дели-Мамед-хана, сбил его с лошади и, соскочив с седла, успел отрезать ему голову, прежде чем подоспела помощь на выручку. Держа голову паши в зубах за длинную бороду, Цицианов отчаянно пробился сквозь ряды окруживших его врагов и, покрытый кровью, бросил к ногам царя свой страшный победный трофей. Это обстоятельство решило победу. Крики восторга встретили героя в рядах грузинских войск. Враги же, пораженные виденным, побежали, и грозные полчища были истреблены горстью грузин.
С поля битвы царь Луарсаб прямо отправился в дом моурава Саакадзе. Там увидел он сестру его, отличавшуюся замечательной красотой, увлекся ею страстно и порешил на ней жениться. Напрасны были советы моурава, предчувствовавшего печальные последствия неравного брака, напрасно были убеждения царицы-матери и настояния двора, — царь не отказался от своего намерения, и брак состоялся. Сильные князья и вассалы, оскорбленные поступком царя, восстали на него поголовно и, во имя поддержания трона, потерявшего будто бы уважение в глазах народа, с тех пор, как сестра простого дворянина, стала царицею, — потребовали не только расторжения брака, но и истребления всего ненавистного им рода Саакадзе. Составился тайный заговор на жизнь моурава. Предупрежденный об этом одним из преданных ему людей, Саакадзе бежал с женою к тестю своему, эриставу арагвскому, а от туда, не находя себе убежища в своей собственной родине, оскорбленный герой удалился в Персию к шаху и предложил ему завоевать Карталинию. Шах хорошо понял выгоды лишить Карталинию одного из лучших его сынов и с почестями принял Саакадзе. Но он не считал нужным пока употребить моурава против Карталинии, вполне понимая возможность обращения его к родине; поэтому он посылает его в Индию и на войну с турками.
Скоро слава индийских и турецких побед Саакадзе разнесла его имя по всему Ирану, его подвиги воспевали поэты, и песни эти, достигая Тифлиса, гор и долин Карталинии, распевались персиянами к страху двора и жителей страны.
Между тем кахетинский царь Теймураз лишился своей жены, которая оставила ему двух сыновей — Левана и Александра. Шах, узнав о несчастии кахетинского царя, выразил ему свое сочувствие, пригласил в Персию, где пирами, охотою и другими удовольствиями старался развлечь его и, в знак своего расположения к нему, женился на сестре его; ему же предложил жениться на дочери Луарсаба. Теймираз отказывался от этого брака близким родством. Шах стремился нарушить в Грузии требования христианской церкви и таким путем приковать к себе страну на вечные времена; в нарушении правила христианской религии он видел уже подготовление к исламизму; и на этом основании заставил Теймураза вступить в брак с родственницею — дочерью царя карталинского, который тоже не смел ослушаться грозной воли шаха.
Таким образом, и Карталиния, и Кахетия, наиболее влиятельные из грузинских государств, лежали распростертыми у ног Персии, во власти слабых царей и без опоры мужей сильных, изменою и междоусобием удаляемых из страны. Шах Аббас понимал, что он уже не встретит особого сопротивления в ослабленных царствах, с другой же стороны, зная всю устойчивость религиозных верований в народе, он довольствуется обращением в магометанство только царей и князей, а народ решает покарать мечом и выселением в Персию, лишь только окажется повод к войне. В 1615 году шах Аббас прибыл в Ганджу, отсюда послал уведомить Теймураза, что он идет против турок и, руководимый советами Саакадзе, требует от него в заложники сына, как ручательство, что он не будет помогать им. Теймураз, знавший вероломную политику шаха, видел в этом уловку его хитрости, тем более, что никакой войны с турками не предполагалось, и потому отказался было исполнить требование шаха; но, по настоянию боявшихся мщения кахетинцев, отправил к шаху младшего сына в сопровождении своей матери Кетеваны. «Я не кормилица, чтобы воспитывать малолетних. Пришли ко мне, снова писал он Теймуразу, твоего старшего сына, если хочешь жить со мною в мире, и тогда я удалюсь». Уважая убеждения кахетинцев, Теймураз решился и на это, — отправил старшего сына. Имея в руках сыновей и мать Теймураза, шах потребовал к себе и его самого. Теймураз отказался и обратился к царю Луарсабу с просьбою защищать царства соединенными силами. Луарсаб согласился, и оба царя приготовили войска. Но шах принял свои меры. Чтобы возбудить против Теймураза подданных, он приказал персам обходиться с населением ласково и не жалеть подарков и почестей. Вскоре Теймураз и Луарсаб, оставленные подданными, перешедшими на сторону шаха Аббаса, принуждены были бежать в Имеретию, где были приняты царем Георгием. Мать и детей Теймураза шах отправил в заключение в Шираз, а сам, прошедши Кахетию и Карталинию, расположился, наконец, в Гори, лежащем верстах в 40 от Тифлиса по дороге в Имеретию. Отсюда он вступил в переговоры с царем имеретинским, предлагая ему большие подарки за выдачу обоих царей. Царь имеретинский не решился на это и послал к шаху католикоса Малакию и князя Паату Абашидзе с просьбою о возвращении царям милости и престолов, как это бывало и при предках шаха. Но вероломный шах объявил посольству, что Луарсаба он любит и готов примерно наградить, если явится к нему, Теймураз же вечный его враг».
Веря лукавым словам шаха, а больше боясь за разорение отечества, Луарсаб тайно ушел из Имеретии в Карталинию и явился к шаху Аббасу. Шах принял его ласково и, испытав его ловкость и удальство на охоте, пригласил охотиться в лесах карабахских. Из Карабаха под видом той же охоты его перевозят в Мазандеран, где шах стал склонять его к исламу; но когда ни обещания, ни угрозы не вынудили у Луарсаба отречения от евангелия, шах отправляет его в Шираз и там, после долговременного заключения в темнице, велел задушить тетивою (1622). Царем же Карталинии шах назначил Баграта V, жившего в Персии и исповедовавшего магометанство.
В то время, как Луарсаб сделался жертвою политики шаха, Теймураз фактически низложен был с престола, и опустошенная Кахетия вручена шахом вероотступнику царевичу Иессею, в магометанстве Иса-хану, двоюродному брату Теймураза. Три месяца спустя после удаления шаха, Иса-хан был убит заговорщиками и Теймураз вновь занял кахетинский престол. Шах решил жестоко наказать ослушников своей воли, — и вот вновь персидские войска появляются в Грузии.
Шах послал вперед часть войск под начальством Али-Кули-хана занять Куру и Арагву, чтобы преградить Теймуразу дорогу в Имеретию, но Теймураз сам напал на персидский отряд, разбил его и обратил в бегство, воспользовавшись богатою добычею. Однако же, приближение главных сил шаха Аббаса изменило все дело; передовым отрядом персидского войска командовал Георгий Саакадзе, и появление народного героя во главе вражеских полков сразу подорвало дух воинов: они бросили оружие и бежали в горы. Теймураз опять ушел в Имеретию.
В 1617 году шах Аббас вступил в Кахетию, все попирая на пути, все заливая кровью, обращая в пепел города и селения, грабя церкви и монастыри, разбивая иконы и кресты и украшения их обращая на туалеты своего гарема. Христиане, вместо защиты, собирались в церкви и монастыри, каялись и молились, слушали наставления пастырей и, готовясь к смерти, напутствовали себя св. тайнами. Шах Аббас, заставая в церквах толпы народа, сожигал их тысячами. Лезгины с своей стороны, по требованию шаха, убивали или брали в плен тех, которые бежали к ним в горы. Спасение находили только в укрепленных местах, в скалах и горах пшавских, хевсурских и тушинских. В это же время, овладевши, Мцхетом, шах захватил в свои руки и величайшую святыню христианского мира, хитон Господень. Позже, как увидим, он отослал его к московскому царю. Ныне риза Господня, разделенная на части, составляет достояние Успенского собора в Москве, большой придворной церкви и Александро-Невской лавры — в Петербурге.
Под угрозою смерти приведя всю страну в повиновение, шах Аббас назначил правителем Кахетии своего полководца Пейкар-хана, которого оставил здесь с персидским войском, а сам возвратился в Персию, уводя массы народа в неволю, для поселения их в персидских провинциях — Мазандеране и Хорассане.
Следствием частых и продолжительных вторжений персиян в Грузию, побед, одержанных в ней шахом Аббасом, был мирный договор, заключенный этим великим «львом Ирана» с грузинскими царями и скрепленный присягою в ненарушимости с той и другой стороны, за себя и за своих наследников. По смыслу этого договора, шах Аббас обязался не обременять Грузию данью, не изменять ее религии, оставить церкви неприкосновенными и не строить мечетей; при этом, однако, выговорил очень важное условие: грузинский царь должен быть туземец, из царской фамилии, но мусульманского вероисповедания; один из его сыновей, изъявив желание перейти в магометанство, получал титул диван-бека и место правителя Испагани до смерти отца, которому затем наследовал.
Из этого договора можно заключить, что Грузия, во время царей-магометан, удерживала организацию государства более или менее самостоятельного.
Шах Аббас, великий политик и воин, хотел иметь на Грузии влияние более нравственно-политическое, нежели подчинить ее своей державе, лишив законных царей, угнетая христианство и вводя исламизм; он хотел поколебать основы, на которых зиждилось царство грузинское: патриотизм и религию. Шах Аббас и его наследники сознавали это и довольствовались впечатлением, которое произвели на Грузию, ввод в ее пределы огромный массы войска; под влиянием этого впечатления, имея на грузинском престоле царя-магометанина, воспитанного в Испагани, с персидскими привычками, а в метехской крепости значительный гарнизон, охранявший права царя и в то же время наблюдавший за ним, шахи бдительно следили за событиями в Грузии, преимущественно за дворцовыми интригами, и в них умели находить средства для управления Грузией. Вмешательство в какой-нибудь придворный брак, желание иметь в своем гареме какую-нибудь княжну царской крови, ссора между родственниками, братьями, обида, нанесенная царем князю, дворянину, доставляли шахской казне значительное количество золота, а в гарем толпу прекрасных невольниц, получаемых, как подарок, от грузинских царей и государственных сановников.
Не обременяя, по договору, Грузию податью, Персия собирала ее, не уничтожая политической независимости царства, в надежде, что грузины не откажутся помериться силою и храбростью с турками, если бы расчет испаганского двора того требовал. Зная из опыта, что грузины не потерпят нарушения статей договора, Персия не нарушала их, но не спускала глаз с царей, понимая, что, хотя они воспитывались в мусульманских обычаях, сердцем все-таки принадлежали своей родине; исповедывая закон пророка, они не забывали веры предков, тем более, что многочисленное духовенство, сильное влиянием на паству, богатое имением и золотом, представляло постоянно непреклонную оппозицию персидской власти и не упускало случаев подогревать в царских думах покрытое пеплом исламизма чувство христианской набожности и любви к интересам отечества; католикос, глава духовенства, является не раз в дальнейшей истории Грузии источником освободительных движений; шахи знали также, что народ, освоившийся немного с нравами и привычками Ирана, продолжал оставаться народом грузинским, и, слушая персидскую музыку во дворцах своих царей, напевал старинные песни, напоминавшие ему славу предков.
После разорения шахом Аббасом Грузии и по удалении его в Персию, сошли с гор лезгины и вооруженною рукою почти беспрепятственно заняли богатейшую и плодороднейшую часть Кахетии между Кавказским хребтом и Алазанью, где впоследствии они основали крепости Джары и Белоканы, стоившие русским много крови. Отсюда они предпринимали набеги не только на соседние земли Грузии, но проникали даже в пределы Персии и Турции.
В Карталинии были магометанские цари; Кахетия вовсе была без царя, — Теймураз жил изгнанником в Имеретии. Но ни народ, ни Теймураз не мирились с иноземным владычеством. Сокрушаясь о бедствияхъ своего отечества, сверженный царь Кахетии просил помощи у султана, но кроме лестных обещаний ничего не достиг. В 1619 году Теймураз отправил к русскому царю Михаилу Феодоровичу послов, прося вступиться за него и защитить его от гонения шаха Аббаса. В письме, посланном к государю русскому, Теймураз изображал, между прочим, свое несчастное положение следующим образом: «Вам, великому государю, свои слезы и бедность объявляем, что светлость наша превратилась во тьму, и солнце уже нас не греет, и месяц нас не освещает, и день наш учинился ночью, и я в таком теперь положение что лучше бы у матери моей утроба и аз бы не родился, нежели видеть, что православная христианская вера и Иверская земля при моих очах разорилась, в церквах имя Божие не славится и стоят все пусты»… При этом Теймураз умолял Михаила Феодоровича, чтобы у шаха ходатайствовано было возвращение его матери и двух сыновей. Михаил Феодорович, действительно, просил шаха не угнетать грузинской нации и земли; шах успокоил царя дружественной грамотой и посылкой хитона Господня, но уже в то время, когда он успел распорядиться с семьей Теймураза (1625). Тем защита России и кончилась. Да и могла ли Россия подать более действительную помощь столь отдаленному краю, в то время, когда сама боролась с ближайшими соседями и имела много забот внутри государства?
Между темь в Карталинии возникли также смуты. Карталиния из боязни к персам терпела на троне своем царя-магометанина Баграта V, но его измена вере и его пороки возбуждали всеобщую к нему ненависть народа, так что он не мог даже жить в Тифлисе и избрал местопребыванием своим владение Сабаратиано, лежавшее в верстах 40 на юг от Тифлиса. Угнетаемый совестью, истомленный страстями, ненавистный сын церкви кончил жизнь в Болнисе в 1619 году. Умирая, он призвал к себе иерея и заплакать как дитя. Иерей требовал от него покаяния, напоминая, что оно отверзло двери рая разбойнику. В это время мулла грозно посмотрел на христианского иерея, и царь, лишенный сил телесных, успел только изобразить на себе знамение святого креста, закрыл навеки глаза, оставив после себя жену Анну, сына Симона и дочь Лелу, которых равно ненавидел народ грузинский.
По смерти Баграта, жена его прибыла в Тифлис и провозгласила царем Симона II или Симона-хана; князья и народ отказались повиноваться сыну магометанина, поэтому он принужден был отправиться в Персию и искать там защиты у шаха. Раздраженный шах Аббас дал ему в помощь своего полководца Карчи-хана с сильным отрядом, а вместе с ним послал и Георгия Саакадзе с тайным поручением истреблять кахетинцев и выселять в Персию карталинцев. Саакадзе возвел на царство Симона и отправился в Кахетию. Но здесь любовь к родине восторжествовала.
Уже давно, живя в Персии, Саакадзе страдал при виде насилий, совершаемых шахом над его родиной. Злодеяния Карчи-хана были последнею каплей, переполнившей его возмущенную душу; забывая обиды, нанесенные ему родиной, Саакадзе составляет план освобождения всей Грузии от персидского ига. В то время Карчи-хан с частью своего войска вызвал несколько кахетинских князей из их убежищ под предлогом раздачи шахских подарков и тайно, изменнически умертвил их в своей палатке. Этим обстоятельством воспользовался Саакадзе, возбудил в народе негодование и открытый мятеж, а сам вместе с арагвским эриставом Зурабом проник в палатку Карчи-хана и убил его. После этого с помощью того же Зураба разбил он персидское войско, выгнал из Кахетии персидского наместника и взял Тифлис, кроме цитадели, в которой заперся и сидел, как заключенный, царь Симон-хан. Кахетия и Карталиния были свободны; Карталинией правил поставленный ее освободителем молодой Кайхосро, из фамилии владетельных князей Мухранских. Но не о правителях заботился Саакадзе, — в уме его возникает смелый, обширный план объединения грузинских царств; с этою целью он прежде всего вызывает законного царя кахетинского Теймураза, жившего до тех пор изгнанником в Имеретии (1623).
Подвиги Георгия Саакадзе были так блестящи, его родина так давно уже не торжествовала столь славных побед что Саакадзе, бывший изменник и бич ее, становится народным героем и неограниченным повелителем всей страны. Его называют спасителем народа, отцом отечества и сыном церкви: в церквах молятся за его долгоденствие; аристократия, смирившаяся перед быстрыми успехами моурава, ищет его дружбы и становится под его победоносно развевающиеся знамена; поэты и певцы прославляют его имя, грозное врагам. Отечество все простило ему, все позабыло. Но моурав, по свидетельству истории, не увлекался страстями, не гордился первенством в народе, душою ему преданном. В его великом сердце, не знавшем средины и приведшем его некогда к безграничной ненависти, теперь возродилась великая любовь и страстное желание навсегда освободить родину от зол и бедствий чужеземного владычества. Да и некогда было Саакадзе щеголять своими победами, — нужно было ждать мести грозного шаха, о чем было получено предостережение из Персии. Узнавши об измене ему Саакадзе и о новом воцарении Теймураза в Кахетии, шах казнил сына Саакадзе и жену эристава Зураба, остававшихся в Персии, а мать Теймураза, великодушную Кетевану, подверг страшным мучениям. Царице предложено было выбирать между магометанством и лютою казнью; она выбрала муки и смерть от руки палача (1624). Среди обширной площади, при огромном стечении народа, оплакивавшего участь царицы, уважаемой всеми за ее добродетель, палачи сорвали с царственной мученицы одежды и раскаленными щипцами рвали ее тело, она покорно выносила пытки; напрасны были все увещания отказаться от Христа. На тело ее клали горячие уголья, на голову надели раскаленный котел, и в таком мученическом венце скончалась царица Кетевана. Церковь причла ее к лику мучениц, ныне мощи ее покоятся частью на родине, в Алавердском соборе, частью в далекой Бельгии, в соборе города Немура; католические миссионеры, бывшие свидетелями казни Кетеваны и пораженные ее мужеством, перевезли часть тела ее в Европу.
С ужасом узнал царь о страшной смерти матери, об этом последнем бедствии в его семье; два сына его, Александр и Леван, бывшие в Персии, уже давно пали жертвою жестокости шаха: еще в 1620 году он повелел превратить их в евнухов, причем Александр, не выдержав жестокой операции, тут же умер, а Леван сошел с ума и прожил после того еще три года. Нет ничего удивительного, если в сердце Теймураза пробудилась старая ненависть к виновнику гибели его семьи, Саакадзе, — ненависть, отозвавшаяся впоследствии новыми бедственными междоусобиями в стране. Страшное впечатление произвела смерть Кетеваны на народ; в нем тоже встало воспоминание, что Саакадзе — виновник этой смерти и всех смут, вызвавших поход грозного шаха Аббаса на Грузию; эти воспоминания о прошлом моурава были первым подводным камнем на победоносном пути его, вызвав к нему недоверие страны. А между тем гнев шаха не был потушен кровью Кетеваны и молодого Саакадзе; персидское войско шло на Грузию, предводимое Иса-ханом. Саакадзе, соединив под своим предводительством войска царя Теймураза, эристава арагвского Зураба и других князей, 12 июня 1624 года, на реке Алгете, рассеял исахановы войска, а вслед затем разбил и шедшего на помощь Исахану эриванского бека. В числе павших на поле сражения был некто Теймураз, князь Мухранский, а в войске распространилась молва о смерти царя Теймураза, будто бы убитого изменнически, вследствие чего войско взбунтовалось и беспорядочными толпами направилось к Тифлису. Этим случаем как нельзя лучше воспользовались персы: они устремились за толпами грузин, беспощадно истребляя, и по трупам их дошли до самого Тифлиса, где все еще продолжал сидеть в цитадели царь Симон-хан.
Войска грузинского более не существовало и страна была беззащитна. Но моурав Саакадзе не пал духом и начал партизанскую войну, где наиболее выказал свои военные дарования. Целый ряд блестящих подвигов сделал уже самое имя его, как выражается историк, настолько же страшным для персов, насколько силы персов были страшны для Грузии. Иса-хан уже боится рассылать небольшие отряды, истребляемые моуравом, и замышляет поход с сильным войском в Карталинию. Узнав об этом, Саакадзе готовится к встрече; но измена арагвского эристава, пропустившего чрез свои владения персидский отряд, под предводительством Хосро-Мирзы, сделала бесполезными воздвигнутые моуравом укрепления и изменила шансы войны. Хосро-Мирза с сильным отрядом двинулся на Саакадзе, разбил его в Ксанских теснинах и вступил в Тифлис. Карталиния смирилась.
Но Саакадзе не считал еще своего дела проигранным и с горстью удальцов продолжал упорную, отчаянную борьбу с ненавистными персами. В то же время он сносился с турками, прося у них помощи; помирился с эриставом арагвским, пытался привлечь к войне Имеретию, Мингрелию и другие княжества. А страна колебалась между подвигами своего вождя и персидским игом; к сожалению, чем дальше, тем больше убеждалась она в том, что моураву не одолеть Персию. Для Саакадзе настало трудное время. Многие из аристократов уже отказались от союза с ним, с каждым днем его силы ослабевали. Народ, утомленный беспрерывною войною, склонялся к миру. Эристав арагвский, Зураб, вторично изменил моураву, а когда возмущенный Саакадзе пошел на него войною, Зураб соединился с Теймуразом и в сражении на полях Базалетских войска моурава были разбиты наголову. Тогда бессильный, лишенный всех надежд, он в другой раз покидает отечество и удаляется в Константинополь. Там имя Саакадзе еще раз пронеслось по всему востоку. Но эта же самая слава послужила и причиной к его погибели. Жена визиря, сообщая мужу константинопольские слухи, написала между прочим: «Что значит эта доблесть моурава, затмившая твое имя? Что за жизнь, не оглашаемая славою?» Огорченный визирь потребовал к себе Саакадзе и велел отрубить ему голову (1629). Так погиб полководец и герой, справедливо названный в отечестве своем грузинским Алкивиадом.
За год перед тем сошел в могилу шах Аббас. С его смертью не кончилась, однако, эпоха персидского владычества. Это владычество провело по грузинской земле такие глубокие кровавые следы, которых не смыло и не стерло целое столетие. Наступает время магометанских царей, преданных Персии в ней воспитавшихся, и туда же отправлявшихся на вечное упокоение (умершие цари-магометане обыкновенно увозились в Персию).
Это время полного упадка сил страны, утомления физического и заступчивости нравственной. Kaxeтия и Карталиния лежали опустошенными; другие царства и княжества, склонявшиеся во время борьбы почти всегда на сторону торжествующей силы, также не избегли разорения. А на другом конце Грузии между тем утвердились турки: они захватили в свои руки Самхетское атабекство, и Ахалцих сделался одною из важнейших крепостей Порты. Ахалцихские паши приобрели сильное влияние как на Имеретию, так и на княжества — Мингрелию, Гурию и Абхазию; силою турецкого правительства свергали царей с престола и воцаряли; власть духовенства пала, монастыри и церкви стали закрываться; земли и доходы церковные были отобраны мусульманами; епископы и священники начали удаляться оттуда; иконы и мощи вывозились в Карталинию и Имеретию. Ислам сменил евангелие. Внутри Грузии поднимаются старые династические счеты и раздоры, но только центр их тяжести переносится уже в Тегеран, где проявляются во всей силе грузинские интриги. И так как власть зависела от шахов, которым не безвыгодно было расчленять и обессиливать Грузию, то скоро в ней поселяются смуты иного рода, это — стремление каждого мелкого князя и феодала к независимости. Произвол и беззаконие являются естественными следствиями бессилия власти. Получить и потерять царство посредством интриг при персидском дворе стало делом обыкновенным. Так, царь Теймураз кахетинский, успевший после смерти шаха Аббаса соединить под своим скипетром Кахетию и Карталинию (1629), скоро теряет и ту, и другую, опять возвращает наследственный престол, и вновь изгоняется магометанскими претендентами, успевающими выпросить себе у шаха утверждение на царствование в Кахетии.
В тяжелые времена изгнания Теймураз неоднократно обращался за помощью к России, где на престоле был тогда царь Алексей Михайлович; даже сам ездил в Москву, но Россия, сама занятая войнами со Швецией и Польшей, не могла помочь далекой Иверии.
Между тем и самые обращения к московскому царю получают в этот период уже особый характер. Прежде цари просили помощи против неверных; теперь — друг против друга. История сохранила память о следующем кровавом эпизоде, к которому были примешаны надежды на помощь из Москвы. Имеретинский царь Александр III (1639—1661), не имея возможности отбиться от постоянных набегов, грабежей и опустошений владетеля еще недавно подчиненной ему Мингрелии, Левана Дадиани, обратился к защите русского царя Алексея Михайловича; покровительство было обещано. В полной надежде на помощь русских в случае неудачи, младший брат Александра, Мамука, начал сам предпринимать походы в Мингрелию; несколько удачных экспедиций поощряли его все более и более, и на время успокоили было престарелого царя.
Но в одном из таких походов Мамука попал в плен Левану и заключен был в темницу. Ни просьбы царя Александра, ни посредничество Теймураза, жившего у Александра, не могли вырвать Мамуку из рук Левана, который велел выколоть ему глаза, отчего он вскоре умер. Высокомерный Леван был также жесток и в семье своей. Он был женат на молодой и красивой дочери абхазского владетеля; но в народе ходила о ней дурная молва. Была ли то правда или навет злых языков, но супруга владетеля была заподозрена в страсти к одному визирю. Как же отнесся ко всему этому Леван Дадиани? Он выстрелил визирем из пушки, изувечил жену и отравил двух ее сыновей.
Мрачна была эта эпоха бессилия перед внешними врагами и жестоких внутренних междоусобий, прерываемых только войнами персов с турками, происходившими на грузинской территории, да кровавыми набегами лезгин. Настроение умов и нравственное состояние изменились. Грузинский народ и особенно вельможи начали переселять на православную почву Грузии все персидское. Зажиточные люди, увлекаясь роскошью и блеском жизни в Испагани, переселялись туда или переезжали на время; у персов они переняли одежду, нравы и обычаи; должностные лица стали носить большею частью названия персидские; пиры устраивались часто в персидском вкусе и сопровождались персидскою музыкою. В пение грузин проникли музыкальный ритм и пронзительно-громкие мотивы персов. Костюм грузинский стал мало разниться в покрое от персидского. Постройка грузинских саклей внутренним устройством стала напоминать персидские землянки.
Все это отличает грузин от имеретин и горцев. На правах имеретин отчасти лежит печать турецкого влияния, под которым они долго находились, между тем как горцы сохранили свою самобытность, потому что были в меньшем соприкосновении с Персиею и Турциею.
Та же самая печать лежит на грузинской литературе; господствующим языком стал персидский; в мирное время грузины занимались персидскою литературою; у богатых и любознательных лиц была библиотека персидских книг; остатки же древней грузинской письменности укрывались в стенах монастырских; монастыри же служили единственным местом, где обучались чтению церковных книг и письму, чем ограничивалось все тогдашнее образование грузин. О заведении школ и распространении наук не смели думать из боязни мусульманского гнева. Видя гибель отечества, многие грузинские фамилии ищут нового отечества и выселяются в Россию.
Из царей этой эпохи заслуживает внимания Вахтанг VI. Будучи христианином, Вахтанг в угоду обстоятельствам, принял ислам, но тем не менее в течение всего царствования (1711—1724) заботился о доставления победы христианству, и в этом направлении сделал очень много. Любя просвещение, он открывал училища, а для печатания древних грузинских книг устроил в Тифлисе первую типографию; в два года успешной работы ее, под непосредственным наблюдением самого Вахтанга, отпечатаны были почти все богослужебные книги, которыми снабжены были все церкви трех царств: карталинского, кахетинского и имеретинского. В это же время отпечатана и поэма Руставели, известная под именем «Барсовой кожи». Из кодексов греческих и армянских Вахтанг сообразно с нравами и обычаями народа, собрал законы и составил особое уложение, известное под именем «Уложение царя Вахтанга». Особенное уважение потомства Вахтанг заслужил тем, что собрал всевозможные документы, уцелевшие в царских, монастырских архивах и относящееся к грузинской истории; по ним он составил грузинскую историю («Картлис-цховреба»), которую довел до своего времени Сын же его царевич Вахуштий, прозванный Карамзиным грузинской истории, сделав выписки из летописей отца, довел свою историю («Сакартвелос история») до 1770 года. Без этих двух трудов прошлая жизнь Грузии была бы, вероятно, нам совершенно неизвестна.
С именем Вахтанга связано также начало событий, изменивших историю Грузии и создавших благоприятные условия для ее возрождения. То было нашествие и завоевание всей страны турками. Разбитый ими, Вахтанг, скрываясь некоторое время в Имеретии, должен был покинуть отечество и в 1724 году отправился чрез Астрахань в С.-Петербург. Вместе с ним отправилось все его семейство, 5 архиереев, 5 архимандритов, 6 игуменов, 8 священников, до 20 человек других низших духовных званий и 1400 душ обоего пола разного звания светских людей, между которыми было несколько князей и дворян, принятых в русскую службу. Это была вторая многочисленная эмиграция грузин в Россию после переселения их туда с кахетинским царем Арчилом в 1680 году. Царь Вахтанг не застал уже в живых Петра Великого, к которому не раз обращался с просьбой о помощи и от которого получил приглашение к русскому двору; как он, так и все сопровождавшие его нашли там гостеприимный кров; потомки их до настоящего времени проживают в России. Вахтанг, по желанию императрицы Екатерины I, отправился в Гилян для переговоров с персидским двором и, по возвращению, проживал в Петербурге до 1730 года, в котором и скончался. Прах его был отправлен для предания земле во Мцхет, но бесчисленные смуты в стране помешали этому и царь был похоронен в астраханском кафедральном соборе.
Между тем турки овладели Грузией и объявили ее турецкою провинцией, в ней поселили 80,000 дворов анатолийских турок и клик ислама раздался по всей стране. Как ни тяжело было для Грузии нашествие это, но оно имело также для нее благоприятные последствия. Персы, утратив на время власть в стране, утратили уже навсегда нравственное влияние и 1729 год, — год объявления Грузии владением турок, — положил конец царям-магометанам. Проходит после того несколько десятилетий, наступает в Грузии время возрождения наук и литературы. Но в то же время Персия начинает сознавать, что для сохранения своего влияния здесь ей необходимо уменьшить притязания. Когда шах Надир рядом блистательных побед выгнал турок из всех пределов Грузии и таким образом возвратил Персии прежние ее владения, он, в 1744 году, назначил в Грузии уже христианских царей: Теймураза II — в Карталинию, а сына его Ираклия II — в Кахетию. Таким образом на тронах раздробленной Грузии опять явились цари-христиане. Теймураз, имевший резиденцию в Тифлисе, первый восстановил древний обряд миропомазания и короновался в первопрестольном городе Мцхете.
Со смертью шаха Надира, в половине прошлого века (1747), в Персии наступает ряд междоусобных войн за престол, ослабивших ее могущество и давших возможность Грузии вздохнуть свободно. В то же время Грузия подвергается новым набегам и разорениям: с востока (из Дагестана) — от лезгин и хана аварского, с запада — от турок. Благодаря счастливому соединению в руках отца с сыном двух сильнейших грузинских царств, страна могла победоносно отражать этих постоянных врагов своих; в то же время и внутренние раздоры стали значительно слабее.
Однако, между Теймуразом и Ираклием возникли скоро несогласия. Теймураз принужден быль удалиться в Петербург, где и скончался в 1762 году, 70 лет от роду. Тело его перевезено было в Астрахань и похоронено в соборе.
По смерти отца, Ираклий соединил под своим скипетром Кахетию и Карталинию. Тогда явился новый соперник его из России, Бакар, сын Вахтанга VI, нашедший себе приверженцев в Тифлисе, ибо там еще свежа была память о старшей династии карталинской. Искатель престола скоро был вынужден бежать обратно в Россию; всех же его единомышленников постигла жестокая казнь; до сих пор в предместье Авлабарском показывают песчаный берег, где пылали их костры.
М. Глушков.
(Продолжение будет)