О значении и пределах обычного права

О ЗНАЧЕНИИ И ПРЕДЕЛАХ ОБЫЧНОГО ПРАВА ПРИ РАЗРАБОТКЕ ОТДЕЛЬНЫХ ИНСТИТУТОВ ГРАЖДАНСКОГО УЛОЖЕНИЯ
(Реферат действительного члена Санкт-Петербургского Юридического Общества А.М. Евреиновой, доложенный в заседании Гражд. Отд. 12 февраля 1883 г.
__________________
Положения:
1) При составлении гражданского уложения должны быть приняты в руководство, между прочими, и обследованные уже в настоящее время начала русского обычного права, например, начала: а) равноправности в семье, б) общинного землевладения, в) артели.
2) За восприятием начал обычного права в Гражданское Уложение, действие последнего должно быть распространено и на крестьянское сословие, с теми лишь изъятиями, которые обусловливаются родом занятий, например в отношении наследования в семейной собственности и формы сделок.
Справки: The law of Usages and Customs by J. H. Balfour Browne, Lond. 1875. – Brinkman, Das Gewohnheitsrecht, Held. 1847. – Meier, Die Rechtsbildung im Staate und Kirche, Brl. 1861. Th I, S. l-94. – Langenbeck, Die Beweisführung in bürgerlichen Rechtstreitigkeiten, Leipz. 1853. – Schwanert, Gesetz und Gewohnheitrecht 1873. – Карасевича, Гражданское обычное право Франции, М. 1875. – Пахмана, Обычное гражданское право Къ России, Спб. 1877-79. – Труды Комиссии по преобразованию волостных судов, Спб. 1873. – Труды Донского Стат. Ком. 1874 г. – Архив истор.-юрид. свед. 1859. – Записки Географ. Общества по отд. этногр. 1869 г. – Труды Арханг. Стат. Ком. 1867-1868 г. Труды Казанск. Стат. Ком. 1869 г. Гакстгаузена, Закавказский Край, 1856 г. – Сиб. Вестн. 1824 г. – Зап.-Спб. Отд. Геогр. Общ. 1858 г. Пермский Сбор. 1859 г. – Этногр. Сб. 1853-1854 г.
Милостивые Государи!
He так давно прослушали мы ценный доклад уважаемого сочлена нашего проф. Пахмана о предмете и системе Гражданского Уложения. С авторитетом, вполне заслуженным им в науке гражд. права, полагает он в основание будущего Уложения: права неприкосновенности личности «общие гражданские права лиц», такие, «которые принадлежат лицу независимо от прав и обязанностей, относящихся к порядку управления и суда». Сознавая всю важность установленного начала, логическим последствием которого является провозглашение всяких сделок, клонящихся к лишению или ограничению свободы недействительными, нам остается только искренно желать, чтобы такое сокровище нашей будущей гражданской жизни стало уделом всего нашего народа в его целом. В настоящее время, М. Г., почти 90 % всех жителей России, след. большинство народонаселения вне закона, взамен которого руководствуются суррогатом его – обычаем. Если Уложение будет великим благом для нашего Отечества, признавая основой гражданского устройства права неприкосновенности личности, то оно станет величайшим событием настоящего царствования, если, не опасаясь трудностей задачи, отразить в себе те начала русского обычного права, которые состоят в органической связи с жизнью большинства нашего народа – крестьянством, требующим живительного воздействия на них закона, чтоб не пасть жертвой мертвящей инерции. Такое требование не только законно, так как, распространение организованной гражданской жизни отвечает основным требованиям государственной жизни вообще, но и отвечает, кроме того: во 1-х, природе гражд. уложения, как такового, значению органического закона страны и во 2-х, требованиям, предъявляемым со стороны науки современному законодательству вообще. И наконец, распространяя свое действие на эти 90 % народонаселения, будущее Гражд. Уложение довершит только дело, начатое 19-го февр. 1861 г. и удалит зло исключительных законов.
________________
О ЗНАЧЕНИИ И ПРЕДЕЛАХ ОБЫЧНОГО ПРАВА ПРИ РАЗРАБОТКЕ ОТДЕЛЬНЫХ ИНСТИТУТОВ ГРАЖДАНСКОГО УЛОЖЕНИЯ.
За определением предмета и системы гражданского Уложения выдвигаются на очередь два существенных вопроса, первостепенной важности для желающих трудиться на пользу будущего Уложения; оба вопроса возникают из необходимости определить: для кого собственно составляется Уложение. Иначе говоря, назначение будущего Уложения и пространственность его действия. В одном случае определяется глубь захватываемых действием Уложения жизненных сфер, в другом – определяется ширь и даль его действия, установляются территориальные границы и определяются отношения его к местным законам. Предмет настоящего доклада относится только к первому случаю. Нам придется доказать необходимость восприятия гражданским Уложением общих начал русского обычного права в виду необходимости распространения действия Уложения и на крестьянство. Требуя такого изменения отношения законодательства к обычаю за сведением счетов с прошедшим, – необходимо выяснить значение нового фактора, вводимого в законодательство, и точно наметить предел последнего при разработке отдельных институтов. В отношениях законодательств всех стран к обычаю отсвечивается господствующее воззрение на обычное право. До сих пор в обычном праве усматривали только консервативную и утилитарную стороны. Возникая среди данных обстоятельств, оно скорее приходит на помощь заявившей себя потребности. Отсюда его утилитарное значение. Историческая школа, выдвинувшая национальный момент в праве, создает целую теорию обычного права. По мнению двух главных представителей этой школы: Пухта и Савиньи, обычное право основывается на убеждении всего народа и проявляется в обычае. Различали при этом общее и партикулярное право, возникающее в более тесном кругу отдельных частей народа. Юридические убеждения являются результатом одной из деятельностей народного духа, отсюда – национальный характер права. Поэтому и обязательную силу обычного права вид ли именно в этом общем народном убеждении He буду перечислять многочисленных последователей этой школы; все они старались подкрепить своими доводами такое воззрение. Против народного правового сознания, как исключительного основания обычного права, выступили: Унтергольцнер, Мюленбрух, Кирульф; против национального единства, как исключительного условия возникновения обычного права: Блуме, Мейер, Шейрл. Наконец Безелер в своем труде: Volksrecht und Juristenrecht различает еще народное право от обычного права. Знаменитый юрист настоящего времени Иеринг, хотя и восстает против преувеличения значения обычного права и признает прогрессивный момент в переходе обычного права к законодательному, но сохраняет за ним значение национального чувства правды. Всякую зависимость обязательной силы законодательного права от народного убеждения отвергается Шванертом. Из наших русских ученых проф. Карасевич, специально занимавшийся теорией обычного права, в своем труде: «Гражданское обычное право Франции», является противником национального права. He разделяя мнения Пухта, что обычное право возникает из одного правового убеждения, он требует выражения его в обычае и долгого, продолжительного соблюдения последнего. Находя в обычае и привычке один общий признак – повторяемость, которая наступает вследствие «внутреннего молчаливого определения воли при одинаковых обстоятельствах, он различает повторяемость» привычки от повторяемости обычая, находя основу повторяемости первой в характере индивидуума, основы же повторяемости в обычае, в общем убеждении, согласно которому направляется воля. Происхождение древних юридических обычаев он объясняет, ссылаясь на английского ученого Мэна, из судебных решений. Судья, как бы он ни назывался, руководствовался, прежде всего, своим чувством правды, и постановлял решения согласно с природою.
По такой теории юридический обычай будет более поздним явлением, чем судебные решения.
Из этого, хотя и краткого, очерка воззрений на обычное право, мы могли убедиться, что за ним признавалось:
1) творческая способность, так как оно является продуктом непосредственного народного сознания,
2) консервативная сила, так как в силу повторяемости обычая, до нас дошли правовые воззрения, существовавшие несколько столетий тому назад, и, наконец,
3) утилитарное значение, в виду способности обычая немедленно приходить на помощь заявившей себя потребности. Такое воззрение на обычное право неминуемо должно было отразиться и во всех постановлениях о применении обычаев. И вот, смотря потому, которой из вышеназванных сторон придают большее значение, придают и обычаю, то вспомогательное, то дополнительное и даже равное с законом значение. Но до сих пор мы стоим еще на чисто теоретической почве. Признанная за обычаем сила должна же, наконец, осуществиться в жизни. И так как по такой теории обычное право проявляется только в решениях того или другого суда, то от судьи требуется, чтобы он ex officio знал непременно обычное право округа. И хотя наука бессильна дать ему какая-либо особые правила для распознавания обычного права, все же его не лишают некоторых указаний. Так, распознать существование последнего он может из собственного своего наблюдения над случаями его применения, посредством собственного знакомства с юридическими обычаями, чрез посредство свидетелей, сведущих людей, официальных или частных сборников и, наконец, из судебных приговоров. В случаях, когда обычное право, на которое ссылаются стороны, не принадлежит к местному праву судебного округа данного судьи, или когда оно могло ему быть неизвестно, стороны обязаны доставить судье все средства, убеждающие в нем, т. е. должны доказать обычное право.
Очевидно, что не смотря на все эти приспособления к успешному осуществлению признанной законом силы юридического обычая, такое осуществление, в конце концов, зависит от случая, как-то: от большего или меньшего знакомства с обычным правом судьи, от искусства или умения сторон доказать существование обычая, вообще от свойства и качества тех источников, из которых судья будет черпать свои познания юридических обычаев.
Нельзя же не признать в такой судебной деятельности преобладания произвола, который немыслим при объективном приложении определенной нормы законодательного права. А в таком случае насколько желательна замена произвола порядком, отвечающим требованиям организованного гражданского общества, настолько желательно и ограничение числа тех случаев, когда необходимо прибегать к неограниченному применению суррогата закона, напр., случаев, предусмотренных ст. 130-й (Гражд. Судопроизв.), разрешающей мировому судье применение местных обычаев к случаям, положительно не разрешаемым законами. Правда, у нас существует мнение, что затруднения в применении обычного права могут быть устранены, если судьи избираются из среды народа или принадлежат к тому же местному обществу, в котором действует обычай. Если раскладка повинностей и определение платежной способности отдельных членов общества и потребностей данной местности и может быть предоставлено сельскому обществу, то отнюдь только не юстиция, с которой в таком случае срывалась бы повязка с очей и вырывались бы бесы из рук.
Но если мы склонны сузить область творческой способности обычного права в применении его на практике, то спешим пояснить, что действуем в этом случае не в интересах обычного права, вышедшего из мирного, нормального состояния и которое желают признать в судебном решении волостного судьи, предполагая, вероятно, что судебные приговоры, внушаемы божеством, как это было у греков в древнейшую эпоху, Гомера по отношению к themistes. Мы, конечно, имеем в виду не такое обычное право, а интересы обычного права в мирном, нормальном состоянии, действуем в интересах тех начал его, которые не только не боятся света и живительной силы закона, но, служа основанием тех условий жизни нашего крестьянства, среди которого придется действовать будущему Гражданскому Уложению, сами будут способствовать достижению цели будущего национального Памятника.
Вот в этом-то мирном, нормальном состоянии обычного права, нам бросается в глаза одна сторона обычая, неподмеченная в припадке пиетизма то к какой-нибудь хламиде, занесенной нам обрядом через тысячи лет, то к правовому воззрению, дошедшему до нас в обычае со времен Псковской судной грамоты. Пиетизм этот, сам по себе весьма естественный и похвальный, заслоняет нам между тем ту сторону обычая, которая, при всем своем консервативном значении для отечественной археологии, в жизни народов исполняет далеко не консервативное назначение. Правовые обычаи регулируют крестьянскую жизнь рядом обрядностей, исполнение которых при возникновении данного обычая, несомненно, находят себе отголосок в душе того, кто их исполняет, следовательно, отношение к данному обычаю является сознательным. Но, скоро очень смысл обрядов утрачивается, остается одна повторяемость обрядов без сознания инстинктивно, не находя уже никакого отголоска в душе исполняющего его. Между тем, по мере увеличения числа обрядов, сопровождающих почти каждый шаг в жизни, повторяемость увеличивается автоматически и не только служит помехой развитию правосознания народов, но весьма скоро утрачивается и всякое чувство правды, мышление притупляется и путем атавизма наступает то инертное состояние, в силу которого, при первом столкновении народа с высшей культурой, начинается его постепенное вымирание. Блестящее доказательство такого разрушительного действия обычая на жизнь народов коснеющих в нем и лишенных гражданской организации, находим мы у себя в России в лице Осетинского народа, на коренном народном прав которого и остановимся несколько с этой целью.
Осетины – горское племя, в 80,000 душ, обитающих в ущельях Кавказа. По всем данным исследователей, племя это по древности своей не имеет себе равного в Европе. Начало его относится к той отдаленной эпохе, когда колено семитической народности, известное из Священного Писания под названием Джимер или Гомер, обитало по склонам Кавказских гор и (до пришествия Геродотовых, Скифов) в степях к северу от них до реки Дона и дальше по северным берегам Азовского моря. Племя это в настоящее время уже вымирает. Для юриста знакомство с коренным правом этой народности открывает возможность, получая понятие о юридической жизни народа, жившего до начала нашей истории, заручиться и критерием при сравнительном изучении юридических обычаев.
В каждом ауле свои обычаи, недозволяющие ни малейшего отступления. Для нас особенно важное значение имеют обычаи тех аулов, где встречаешься еще с патриархальным бытом. Живущие в родовом быте не имеют ни малейшего понятия о своей юридической личности. Он сын своего отца и в продолжение всей своей жизни, делает все то, что отец или старший ему прикажет, а если подобного приказа нет, то руководствуется своими древними обычаями. Хотя он и различает имение и неимение чего-либо, собственное и чужое владение, но по его взгляду все принадлежит ему одному и не берет он чужого только потому, что боится мести. Он ненавидит всякого, кто владеет тем предметом, в котором он сильно нуждается, и чрезвычайно изобретателен в способах присвоения себе плодов чужого труда, который он не ценит и не уважает, и боится его. Он не знает государства и не понимает его пользы, признает же над собой беспрекословно власть своего отца, смотрит на него со страхом, как на своего господина и слепо повинуется ему.
У этих доисторических людей не имеется никакого нравственного чувства, и даже нет собственно в их языке слов для обозначения различных состояний души. Добром он называет все, что доставляет ему удовольствие, злом все – что причиняет ему вред. Обычай определяет каждый шаг человека, в мельчайших подробностях жизни. Обряды изобилуют, но исполняются они только по обычаю, бессознательно. Собственность у них родовая. Каждая личность поглощается родом и действует только как член рода, старшина которого естественный опекун каждого отдельного члена; опека эта напоминает нам tutela mulieris Римского права, которая, следовательно, первоначально распространялась и на лиц мужеского пола в роде, и действует опекун не в интересах опекаемого, а в своем собственном.
В осетинском праве нет назначенного возраста совершеннолетия. Заключение брака есть дело родичей. Здесь, как и во многих местностях России, предбрачный договор облекается в форму торговой сделки – купли и продажи. За напыщенной речью жениха следует вручение им задатка. Пустая любовь к роскоши, характерная черта низкостоящих народов и классов населения, дошла до таких размеров, что калым, т. е. плата за невесту и расходы по свадебному торжеству пришлось регулировать русскому правительству. Калым брали себе конечно агнаты. Они продавали своих сестер и дочерей тому, кто больше давал. Пользоваться правом владения родовым имуществом у Осетин, как и всюду, где еще сохранилась эта архаическая форма владения, могут только лица мужеского пола. Вдова незадолго до настоящего времени должна была обязательно выходить замуж за брата своего мужа. Что мы называем правом наследования по закону, без завещания, уже позднейшего происхождения и мало развито. Старший в роде вступал во все права умершего. За то почти каждый Осетин завещает перед смертью своей устно в кругу своих родных и соседей. Предметом завещания бывает только движимое имущество. В случаях наследования по закону, имущество это наследуют только агнаты, женщины исключаются .
Пребывание в таком первобытном состоянии в течение стольких веков, увековечиваемое тою стороною обычая, которая, составляя его силу, в известной стадии своего развития, повторяемостью связанной с ними обрядностей притупляет сознание, приводит и это старейшее племя в Европе, история которого доходит до 5 тысяч лет к постепенному вымиранию. Ход этого вымирания несколько задерживается в настоящее время и кто знает если не уцелеет частичка этой народности, если не в бытовой форме осетинского племени, то в более общей граждан Российской Империи, благодаря мудрым мерам нашего Правительства, которое отнеслось к осетинам с истинной гуманностью, но отрешившись от фетишизма к дикой стороне человеческой природы. Оно приняло под свою охрану личное право каждого осетина распространяя это ценное право и на лице женского пола и по отношению к продукту труда. Так во вновь устроенных или комплектованных аулах северо-осетинской равнины земля принадлежит уже не отдельному роду, а целому аулу и каждый имеет точно определенный участок земли. Участки эти каждой весной распределяются по жребию. Усадьба и десятины две земли даются каждому двору и составляют его собственность. Так что рядом с родовой собственностью появились уже и чисто личная, и семейная собственность. Мы уже встречаем аулы, в которых жена имеет одинаковую власть с мужем и по смерти последнего нередко делается опекуншей своих детей. В народных судах высшей инстанции признается уже за женщиной persona standi in judicio. Хотя и существует еще и в настоящее время обычай калыма, но в некоторых местах всецело в других 1/3 поступает уже в собственность невесты. И наконец и самое орудие самоубийства вырвано из рук самоубийц, уничтожена и родовая месть, обычай, по всем вероятиям, сначала применявшийся только к случаям убийства которого-нибудь из членов рода, но, следуя законам природы, с утратой сознательного отношения к себе в силу повторяемости, стал применяться и ко всякого рода мести. Из этого последнего очерка, которым я позволила себе утрудить ваше внимание, м. г., столь необходимое мне при развитии основных положений моего реферата, мы могли убедиться: 1) Что требование современной науки, предъявляемое законодательной деятельности, вовсе не отвечает тому, чтобы законодательство, не созидая ничего нового, формулировало бы только старое воззрение, которое находит себе оправдание, выражая собой наступившую реакцию против взгляда на право, как на изречение известной личной власти, или что еще хуже сочинительства законов, взгляду того философского периода, когда человек думал, что одним дедуктивным способом может предвидеть и разрешить все будущие столкновения. Но будучи само реакцией, оно вдалось в крайность и свело деятельность законодательства к деятельности нанизывания экземпляров археологических древностей, иногда просто выкинутых дезорганизованной или неорганизованной жизнью народов. 2) Мы могли убедиться, что этот обычай, сам по себе, только в силу того, что он совершившийся факт, не оправдывает своего дальнейшего существования, так как не все проявляющееся в жизни уже само по себе может быть санкционировано законом. Это равнялось бы, напр., сведению деятельности науки к деятельности собирания фактов. Таким образом политическая экономия, как наука о богатстве, выродилась бы в науку для богатства. Общие правила человеческого мышления должны были бы заменять самое мышление. Впрочем, такое отношение отвечает склонности большинства, даже и весьма сведущих людей, раз и навсегда установить свой образ мыслей, с тем, чтобы затем избавиться от всяких других забот, кроме заботы найти подходящую готовую формулу.
Доказательством того, что деятельность законодательства настоящего времени не может ограничиться только формулированием старого и расточением своей санкции проявившимся обычаям, служит и самое движение законодательства вообще. Нельзя же не заметить, что с каждым шагом цивилизации, область урегулированных законом сфер человеческой деятельности все больше и больше расширяется, нельзя не заметить и того факта, что четыре государства одновременно принялись за составление новых гражданских кодексов, причем составление их все они возложили не на канцелярии, а на представителей науки и лучших юристов своих стран. Если первое обстоятельство служит доказательством того, что благо нормированных законом отношений начинает проникать все глубже и глубже в общественное сознание, то второе свидетельствует еще и о сознании трудностей задачи законодательных работ, вследствие требований, заявляемых самой жизнью и новых явлений в социальном строе. Определить меру свободы или права, при столкновении различных интересов, могут только люди, вполне постигшие значение того или другого интереса, люди, призванные к тому своими познаниями и практикой.
Ho если мы сознаем для себя нормирование законом различных сфер нашей деятельности великим благом, то распространяя это благо и на крестьянство, это большинство нашего народа, мы будем только последовательны. А расширяя таким образом, вообще, область сфер применения законов, законодательство наше будет следовать прогрессивному движению западных законодательств. Крестьянство наше будет знать, что его личное право, как члена семьи, как члена общины, как члена артели охранено законом. И больше: что и семья, вскормившая в нем чувство равноправности и община, умерившая в нем первобытного человека и артель, уделявшая ему продукт его труда – под охраной той же правды, которую он так заждался. Но что же приобретет в свою очередь Уложение? Основанное на свободе и неприкосновенности личности, оно приобретет начала взаимности и равноправности, которые присущи нашему крестьянству и, в силу которых, и форма общинного пользования землей и семейная собственность в артель формы нашего русского коллективизма, не смотря на неравную борьбу с индивидуализмом в производств и пользовании, при которой последнее начало являлось во всеоружии закона, только в самое последнее время, лишенное охраны закона и предоставленное произволу обычая, падает иногда жертвой индивидуального начала, но всякий раз влечет за собой поражение той отрасли промышленности, куда приютилось, нередко возвещая победу заграничного рынка над русским.
Вот к ближайшему знакомству с теми сферами крестьянской жизни, которые хранят начала, предназначенные, восприятием их Уложением, оживить русскую жизнь, мы и приступим в следующей главе.
ОБЩИНА.
Изучение быта нашей родины представляет всепоглощающий интерес. Для всякого историка это живой архив – собрание неоцененных исторических источников. Здесь встретим и самый разнообразный образ жизни и самую различную степень культуры и, наконец, учреждения общественной жизни на всех степенях исторического развития. Тут и образ жизни – бродячих, т. е. таких, которые не имея определенных стойбищ, беспрерывно переходят с места на место и кочевые, меняющие свои жилища по нескольку раз в год, но, возвращающиеся всегда в известное время года к той же стоянке и, наконец, оседлые. Кроме того, встречаем и различную степень подвижности, так, напр., бродячие и кочевые народы часто между собою сливаются, причем самое кочевание производится у многих в столь тесных пределах, что почти переходит к оседлости. Благотворное действие единого Гражд. Уложения на такой еще не установившийся образ жизни, не обособившийся еще от способов добывания себе пропитания, будет состоять в следующем: переход из быта неоседлых к оседлости, при охранении личной свободы, совершится при более благоприятных условиях, чем это было в старину. Новое преимущество оседлой жизни устранить тот резкий контраст между совершенно независимым состоянием и зависимым. Свобода передвижения не будет стеснена, как это было во времена перехода к оседлости большинства нашего народонаселения, обстоятельство, погнавшее, хотя бы столь известных в Сибири под названием «каменщиков» к самой китайской границе, в неприступные ущелья Алтайских гор. Кроме охранения права личности от закрепощения его в различных отраслях промышленного труда, обеспечивая каждому продукт его труда, все это пестрое население оседлых и полуоседлых жителей Сибири, занимающееся рыбным, звериным и охотничьим промыслами, сохранится на пользу нашего отечества, для которого равно дорога всякая народность, тогда как при настоящих условиях производства все эти народности приговорены к постепенному вымиранию.
Кроме различия в образе жизни находим мы и различные стадии развития экономической жизни. Рядом с самыми совершенными формами обмена, встречаем и первобытную форму соответствующую естественному хозяйству. Так значительная часть нашего народонаселения лишена блага меновых знаков и плата за труд и торговля производится обменная. Что касается до первого, то очевидно установление Гражданским Уложением производства уплаты за труд исключительно денежными знаками, положит предел эксплуатации нашим промышленникам мироедам, уже не говоря про то, что оживит торговлю. И наконец, встречаем мы и общественные формы на всех степенях исторического развития.
Преобладающей формою, как пользования естественными богатствами, так и производства в нашем крестьянстве была и есть форма коллективная. Это исходный момент в жизни крестьян всех стран, как это прекрасно доказали ученые исследования Маурера , Hanssen’a , Nasse . XVII и XVIII века были роковыми для всего крестьянства вообще. В Германии наступает затмение национального самосознания. К поземельным отношениям, регулированным до тех пор сельскими уставами, поддерживавшими порядок общинного землевладения, начинают применять нормы гражданского кодекса, отражавшего в то время только требования индивидуализма, и хотя крестьянство в Германии инстинктивно понимало причину зла, свидетельство чему находим в одном из параграфов проектированной крестьянскими выборными в Heilbronn’е реформе конституции , который постановлял удаление докторов прав из совета князя, тем не менее судьба общинного землевладения была решена, индивидуализм одержал верх. He то ожидало русскую крестьянскую общину, отчасти защищенную двояким естественным щитом: пространством и малонаселенностью.
Общинное землевладение и теперь преобладающая форма и если бы с западных границ последовало мирное вытеснение русских общинников на восток, то не русским же законам тому способствовать.
Было время когда крестьяне наши все без различия на каких бы землях ни жили, составляли один самостоятельный класс людей в русском государстве. В то время крестьянин как таковой обязательно должен был состоять членом какой-либо крестьянской общины. Владея землей вне ее он уже не назывался крестьянином, а принадлежал к гулящему люду, к кабальным холопам. Закон признавал крестьянскую общину одноправною с общинами городскими. Как член общины крестьянин тянул во все общинные разрубы и разметы по своим животам и промыслам. Более богатый состоял в тягле лучших людей, средний тянул тягло средних людей, младший – младших. До XVI века бобылей, т. е. людей несших половинное тягло, или сидевших на половинной крестьянской выти земли и потому на половинном платеже податей и отправлении повинностей мы не встречаем, да и в XVI веке судя по новгородской писцовой книге 1582 г. их было не много. Появились бобыли вследствие необходимости для крестьян дробить тягла в виду тяжести податей и повинностей. Рядом с бобылями встречаем мы разряд людей живших в работниках у крестьян; последние не были членами крестьянской общины. Одинаковое с ними значение имели подсуседники, захребетники и задворные люди, которые также не состояли в тягле и не быв членами общины, жили по тогдашнему выражению за чужим тяглом. Крестьяне члены общины состоящие в тягле могли переходить из одной общины в другую, не иначе как по отказам, с платежом пошлин и в узаконенный срок. Община не обязана была отпускать от себя тяглого крестьянина, если за ним не явятся отказчики из той общины, к которой переходит крестьянин и не представит с пошлинами пожилое объявление, что крестьянин переходит туда, то и его там принимают. Другая форма перехода для тяглых крестьян была следующая: он имел право продать свой двор или приискать на свое место жильца, который принимал в таком случае на себя все обязанности члена общины. Приискавший такого жильца пользовался полной свободой перехода куда угодно и в какой угодно срок, но не освобождался от платежа за пожилое. Крестьяне, жившие на общинных или черных землях по памятникам XVI века, состояли в двоякого рода отношениях к земле: они владели известною долею общинной земли по рядной записи, которую крестьянин делал с общиной, поступая в ее члены, или же община давала крестьянину землю на оброк по особой оброчной записи, не как члену общины, а как свободному человеку. В порядной записи община является владельцем земли, хозяином, а крестьянин жильцом, который обязывается по доле, принятой на себя земли, нести следующую долю тягла по мирским разрубам, т. е. мирским платежам.
В оброчной же записи, он обязывался только вносить условленный оброк, никаких других обязанностей на себя не принимал . Но для восстановления типов общинного владения самых отдаленных времен не приходится даже и заглядывать во все эти десятки и сотни разного рода судебных решений, договоров деловых, запродажных, духовных и других «памятей» сохранившихся от XVI, XVII и XVIII веков, нам стоит только познакомиться с современной жизнью нашего крестьянства. В ней найдем мы и древние порядки вольного или захватного пользования землей общины – волости самого раннего периода истории русского народа, в которой земля находилась в нераздельном пользовании нескольких селений, способа известного в Тобольской, Томской, Енисейской губерниях за тем на Север России и в казачьих землях, под названием «годовок» и порядки пользования землями общины – деревни, в которой земли состоят в отдельном пользовании каждого селения.
Первый род пользования обусловливается малонаселенностью и избытком земли. В основании его лежит правило, регулирующее право труда: если кто вспашет землю, то она ему принадлежит определенное количество годов. Второе правило: если кто займет где поле, загородит где гумно и поставит шалаш, то к его гумну никто не смеет припахивать ближе 50 саж. Впрочем, самое ограничение числа годов уже позднейший стадий. Так, напр., в южных округах Тобольской губ., в Томской и Енисейской, всякий распахивает сколько может и где ему вздумается, тогда как не так давно в Казанской станице уже определялось число годов.
Кроме малонаселенности такой способ пользования обусловлен еще и отсутствием в занятиях земледелием всяких промышленных целей. Подтверждение тому находим в судьбе, которая постигла захватный способ владения землями в Казанской станице.
Прежде каждый пахал столько, сколько необходимо для собственного употребления. С увеличением же народонаселения и развитием земледелия, порядок этот, обеспечивавший за каждым средства существования, сделался теперь источником обеднения большинства. Люди зажиточные, имея по два, по три плуга, могли вспахивать много земли и приобретали таким образом полное право четырехлетней собственности. В своем стремлении захватить земли как можно больше, они нанимали из ближайших слобод работников, строили гумна во многих местах, землю же кругом гумна на 50 саж., хотя и не паханную оставляли себе под сенокос, а далее этого расстояния пахали, оставляя между пашнями широкие клины. Другие опять, поселившись в глухой степи, обзаводились скотом, засевали сотни десятин хлеба, не имея при этом ни косы, ни плуга. Приглашенные же иногородние работники под видом того, что наняты ими, пахали с третьей или четвертой борозди, косили с известной копны и молотили с меры. Таким образом дело дошло до того, что на долю людей менее достаточных приходилась земля где-нибудь на краю юрты и часто неудобная. Пользоваться хорошей землей могли только те из них, кто приставал к плугам людей зажиточных, кто работал с известного дня, так напр., одну неделю за день пахания, а другую за то, что хозяин уступал ему клочок своей земли. Тогда сознали незаконность такого пользования общественной землей в свою пользу и несмотря на старания более влиятельных оставить пользование землями по-старому, порешили делить землю на паи. В настоящее время она делится на несколько лет. Последний раз она разделена на 17 лет, а до того на 6 лет. Каждому поселению дается надел, считая на каждую душу по 15 дес. удобной земли. До раздела всей земли между отдельными поселениями отделено было три тысячи десятин для пастьбы конноплодового табуна. Получив свой пай, каждый делается полноправным хозяином его, может обрабатывать землю сам или отдавать ее в наймы с известной борозды или так напр., что взявший у него землю пользуется ею как хочет, а ему убирает десятину какого-либо хлеба. Свои же сограждане арендуют земли обыкновенно на весь срок раздела. Когда же арендатором является купец иногородний, то на несколько лет, по истечении которых земля обращается в совершенно негодную.
Что же касается до пользования лесом, то он разделен на пятисотия, причем, если паевые, составляющие пятисотие живут в одном поселке, то лес оставлен в общинном владении всего пятисотия, которое в этом отношении понимается следующим образом. Каждый поселок, взяв себе ту часть леса, которая ближе к нему, ежегодно собирается в известное время и производит сообща подчищение своего леса на дрова, которые складываются в равные кучи и делятся между паевыми по жребию.
Соединение в последнем случае общественного труда с общинным пользованием землей невольно приковывает к себе внимание. Что-то знакомое уже, но распознать еще не можем. Оглядываясь и припоминая подробности захватного пользования землей, нам делается ясно, что это тот самый общественный труд, который при «годовках» прилагался и к полевым работам и вот каким образом: разделившись на партии, справляли работы поочередно каждому семейству, что не сопровождалось никакими пиршествами, как при помочах, – сопровождение, свидетельствующее уже о редкости явления – а просто общественным столом. Выставлялся маяк и всякий нес, что у кого было, к приглашавшему возу.
Из хода развития принципа коллективизма в форме захватного пользования землей в этой общине-волости, мы не могли не заметить уже некоторого признания прав личности, или по крайней мере зародыша будущей личности, во всяком случае это не первичная форма проявления коллективизма. Здесь не хватает объекта. Откуда этот общественный труд и, не смотря на развитие братских чувств в нашем народе, солидарность не может быть сознательной при отсутствии культуры в нем. Такое сомнение заставляет нас доискаться до более древней формы общинного пользования. И действительно мы находим еще и другой тип общины-волости, в котором значительно рельефнее выступает полнота коллективизма и вместе с тем еще микроскопичнее понятие личности. Это форма Уральского быта . Коренным началом здесь, владеть всеми поземельными угодьями сообща целым Уральским народом, не только не деля их временно между членами, но даже не деля их и между селениями; все пространство в 600 верст от Уральска до Гурьева принадлежит сообща всему населению, т. е. до 70,000 душ обоего пола.
Захватное пользование в этой общине-волости выражается в следующем: каждый Уралец имеет право занять участок под пашню в любом углу уральской территории. На большие луга Гурьева съезжаются казаки за 100 верст. Точно также и воды реки Яика рассматриваются как общинное владение всего войска.
Каждый форпост в отдельности лишен права на лежащие ятови, т. е. места где собирается рыба для спячки, во имя общины: никто не смеет вынуть рыбу из реки иначе, как во время общей рыбной ловли, одновременно с остальным населением, южные форпосты до прихода северных не смеют начать рыбную ловлю. Учрежденная стража речная не позволяет не только плавать близ ятовей в лодке, но даже не позволяет ехать мимо в телеге.
Чтобы богатый казак не мог обкосить бедняка, положено за правило, что никто не может нанимать более трех работников. Из опасения, чтобы он не задавил его соперничеством в земледелии, он не может распахивать более 40 десятин в соседстве с селениями. Словом, все усилия направлены к ограждению общественных от частных интересов. Нечего и говорить, что такой тип труднее поддается воздействию на него общих законов. Но и тут, изменяя условия, в которые поставлена личность, вообще вне такой замкнутой жизни и расширив права общины-деревни захватный способ владения неминуемо перейдет либо в частную собственность отдельных семей, либо в общинную собственность с уравнительными частными перекладками или обменом угодий прочих наших общинников. А так как коллективизм, как во владении, так и в применении его к производству, будет признан нашими будущими законами, то прогрессивная сторона этого начала под влиянием воздействия на него закона, выйдет из инертного своего состояния. Но здесь и пределы, далее которых действие закона не должно быть распространено. Предоставляя лицу право свободного передвижения свободного выхода, или пребывания в общине, в тоже время и за общиной должны быть признаны все права юридического лица и развитие коллективного начала, лежащего в основе ее, не должно быть стеснено законом.
Переходя теперь к общине-деревне и к различным способам общинного владения вообще, мы, конечно, не можем исполнить задачу полного и всестороннего исследования хозяйственных порядков общины, но, при богатстве материала, которым располагаем, можем постараться начертить общий тип, установить общие начала общинного землевладения, которые должны войти в будущее Гражданское Уложение.
НАЧАЛА ОБЩИННОГО ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЯ И ОБЩИННОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ ВООБЩЕ .
Община-деревня представляет союз связанных между собою топографическими условиями и хозяйственными нуждами людей. Общине, как коллективному лицу, принадлежит вся земля, входящая в состав ее на правах собственности. Представителем ее служит «мир», т. е. весь наличный состав пользующихся на общинном праве семейств и отдельных членов союза. Каждый в отдельности имеет равное право на пользование земельными угодьями. Размер пользования определяется отношением между всем количеством принадлежащих общине земельных угодий, рабочей силой и потребностью и платежной способностью каждой семьи.
Отношение это на общинно-хозяйственном крестьянском языке определяется термином «душа». Каждая семья получает определенный размер «душами», «полудушами» и четвертями «души». Эти душевые, полудушевые и четверть-душевые наделы могут и не соответствовать присутствию в семье полных и неполных работников, взрослых и подростков, так как бывают случаи, что на одном работнике лежат два надела, или вдове дается надел с малолетними детьми. Отсюда следует, что понятию о «душе» соподчиняется прежде всего понятие о рабочих силах и потребностях семьи. Правительственная система взимания податей придала крестьянскому понятию о «душе» еще и понятие о полной платежной силе. Насколько понятие о ревизской душе само по себе не покрывает отношения, определяемого означенным термином общинно-хозяйственного крестьянского языка, служит доказательством то, что бывают случаи, когда в семье совсем не оказывается ни одной ревизской души, тем не менее, получают надел на душу, пол и четверть. Так, напр., в Старухинской общине, Тульской губ., Чернск. уезда, если бездетная вдова пожелает принять душевой надел мужа и исполнение всех относящихся к нему обязательств, то мир дает ей его . Тоже явление и в Пустынской общине, Ряз. губ., Ряз. уезда. Если вдова пожелает «поднимать надел», то мир ей не отказывает и землю не отнимает, пока она исправно выплачивает все мирские подати и повинности . Тоже и в Воробинской волости в двух общинах, Пырской и Воробинской, Вологодской губ., Сольвычегодского уезда – этой древней «Сольвычегодской земле», с ее старым Коряжемским Николаевским монастырем, игравшим когда-то столь видную роль в жизни Сольвычегодских паломников. Наконец, тоже встречаем и в Ундорской общине, Симбирской губ. , где вдова, по смерти мужа своего, наследуя всем имуществом, которое, как выражается народ, она с ним «много лет наживала», имеет право пользоваться общинною землею на столько душ, сколько их имел муж в год своей смерти, уплачивая все причитающиеся на эти души платежи и повинности. Мы не можем перечислять всех местностей, где находим это несоответствие понятия ревизской души с понятием, соединяемым в крестьянстве с термином «душа», так как пришлось бы приводить все те многочисленные случаи, когда крестьянство, по своему «мирскому» или общинному праву, признает и за лицами женского пола право на «душу». Прежде, чем мы перейдем к определению юридических отношений отдельных членов общины к «миру», возникающие из способа пользования землей, нам необходимо иметь совершенно ясное представление о самом способе общинного пользования.
Способ пользования усадебной землей в своем современном типе отличается от способов пользования полевою землею, лугами и сенокосами, лесами, пастбищами и другими угодьями. Усадебная земля, т. е. дворовые места, огороды и гуменники не переделяются. В некоторых местах к усадебной земле принадлежат и конопляники и тогда не переделяются и они. Но насколько заметно стремление к ограждению усадебной земли в ее первом составе от переделов, настолько по отношению к конопляникам мы видим обратное движение. Так например, лет десять тому назад, в сел Арбузовке Симбирского уезда в состав не переделяемой усадебной земли входили и конопляники. В настоящее время последние поделены по душам, по которым ежегодно и разверстываются. С переделом усадебной земли, вызываемым обыкновенно только бедствием, как напр. пожаром, соединяется так называемый коренной передел полевых угодий. В этом отношении ограждение усадебной земли в современном ее типе могло бы быть санкционировано и будущими законами при определении отношений отдельных дворов к усадебной земле. В способе пользования полевыми угодьями мы уже редко могли бы встретить ту степень общности, которую видим нередко по отношению к сенокосам, пастбищам и лесам. В основании этого различия лежит один из признаков признания права на продукт труда. Пользование пахотными землями обусловливается причинами, часто совсем не зависящими от общинно-земельной собственности и теснее связано с долею личной энергии и предприимчивости рабочих сил, вот почему пахотная земля отдается в распоряжение отдельных членов. Равное право всякого отдельного члена общины на равное пользование землей, как хорошего, так и дурного качества осуществляется в следующем обычае: для лучшего уравнения наделов соседи обыкновенно делят все свои пашни на три разряда, первого, второго и третьего сортов. Каждый такой грунт распадается в свою очередь на отдельные коны или жеребья, носящие те или другие названия смотря по качеству, форме пашен, характеру местности. Чаще всего в названии частей проглядывает указание на самую форму, так напр., «ширинкой» называют квадратное пространство, «клинком» клинообразное, «костылем» и пр. При определении качества почвы принимается во внимание также и степень предшествующей обработки: худая и дурно обработанная, т. е. запущенная и заросшая пыреем десятина кладется в обхожую землю, а хорошая и незапущенная десятина попадает в разряд валовой земли: клинья и десятины перерезанные глубокими оврагами – в обрезки. Дележ наделов производится душевыми или полудушевыми паями. Каждый получает пропорционально равные части во всех трех грунтах. Что же касается до порядка, в котором верстаются наделы между отдельными членами, то порядок ведется по книге. Хозяева вписываются в книгу со своими семьями по заведенной нумерации и сообразно с ней получают самые наделы один за другими, начиная с того или другого грунта. Мне кажется, нельзя же не видеть в этом старании уравнять возможность всякому пользования и хорошими угодьями и в соблюдении мельчайших подробностей при наделении отдельных членов общины землей самого полного признания личного права, в каждом пользоваться как естественными богатствами, так и продуктом своего труда. Нас не может не поразить здесь гармоничное сочетание личного и общественного момента в жизни нашего крестьянства. Что касается до пользования сенокосами и пастбищами, то по отношению к первому, если сенокосы не делятся, то косят сообща и делят сено копнами кидая жребий, как бы возлагая таким образом ответственность несправедливого распределения на судьбу. Но и тут употребляются все усилия, чтобы дать возможность каждому участвовать во всех лугах. Если имеется место, где сено родится худшего достоинства, то сложив такое сено в отдельную копну, копну эту затем раскладывают по всем копнам, уравнивая таким образом их достоинство. При этом каждые копны обязательно определенной вышины, объема и веса. Если же пользуются сенокосными угодьями раздельно, то раздел их между членами общин производится в таком порядке и при помощи таких же приемов, какие практикуются по отношению к дележу земель. Размер сенокосных наделов всегда соответствует размеру пахотных. Различие заключается только в том, что в некоторых местах переделы сенокосных угодий производятся ежегодно, как например в Мураевенской волости Рязанской губернии, в Торховской общине Тульской губ., в Погореловской общине Костромской губ. и др. В других опять переделов не бывает – как в Воробинской волости Вологодской губернии. Тут делятся обыкновенно от ревизии до ревизии, чего впрочем не встречаем в других местах Сольвычегодского уезда по Вычегде и Двине. Пастбищами, выпусками и выгонами каждый имеет право пользоваться и выгонять весь свой скот без ограничения числа голов. Лесом пользуются следующим образом: Рубят сообща вся община, пересчитывают, сортируют вырубленные деревья, и разделяют их затем между дворами по числу душ . Или выходит от каждого двора по стольку человек, сколько за ним числится наделов; рубят лес все вместе и складывают его в кучи или костры, а кострами уже делят.
Как уже нами сказано выше, размер пользования землями в общин каждого в отдельности определяется с одной стороны рабочей силой и потребностями семьи и платежной способностью ее.
Если не ежегодно, то все-таки довольно часто случается что в отдельной семье прибывают или убывают рабочие или нерабочие члены, так например подрастут работники в одной семье или прибавится к ней количество лишних ртов, а в другой напротив произойдет убыль членов, или благосостояние ее значительно возрастет, в результат существовавшее до тех пор равновесие в общине нарушается. Вот с целью восстановления его, следуя все тому же началу уравнения, «мир» установил обычай частного передела, или перекладки между такими хозяйствами.
По взаимному соглашению и определению схода один берет у другого на душу, пол или четверть души земли и переносит при этом на свой двор и уплату за взятый надел. Припоминая теперь какие тонкие различия происходят при определении качества отдельных паев и как при этом большая или меньшая близость к полосе, уже принадлежащей двору, входит тоже в число качеств пая, то развитие черезполосиц, приписываемое обыкновенно этому обычаю далеко не так скоро наступает, а между тем, при одинаковом уровне развития сельского хозяйства отдельных дворов община при таком обычае, всегда может руководствоваться требованиями справедливости и экономическими нуждами членов производить те или другие земельные уравнения. Насколько такой обычаи отвечает и потребности крестьянства мы имеем право заключить по частному применению его отдельными дворами, вне вмешательства «мира», а именно при обменах полос огородной земли, весьма часто происходящей между двумя хозяйствами. Но при такого рода пользовании очевидно нет никакой возможности определить долю участия в общинной земли каждого отдельного члена, так как ври постоянном колебании сил и потребностей, невозможно сказать, сколько выпало на его долю из части другого члена. А если в силу самой природы общинного пользования является невозможность определить такую долю, то будущему гражданскому уложению при регулировании юридических отношений отдельных членов общины к «миру» явится необходимость изменить параграф 36-й Положения о сельском состоянии, предоставляющего каждому члену сельского общества право требовать, чтоб из земли, приобретенной в общественную собственность был ему выделен в частную собственность участок, соразмерный с долею его участия в приобретении сей земли. Если гражданское уложение признает, в силу основного начала своего, начала свободы и неприкосновенности личности право за каждым отдельным членом приобретать вообще в частную собственность конечно не общественную землю наравне с прочими гражданами Российской Империи, то избавит от необходимости граждан своих посягать на чужую собственность. Признавая за отдельным членом общины право свободного вступления и выхода из союза общины, уложение может предоставить ему только право передачи своего права на данный участок общинной земли, но и тут согласие «мира» на принятие нового члена будет отвечать всей совокупности прав, принадлежащих сельскому обществу, как юридическому лицу публичного характера.
Наконец § 36 стоит в прямом противоречии даже и с тою полнотою прав по имуществу, которые признаны за сельским обществом статьями 34-й и 35-й того же положения о сельском состоянии, из которых первая предоставляет сельскому обществу право и землями приобретенными в собственность независимо от своего надела распоряжаться по своему усмотрению, разделяя их между домохозяевами и предоставлять каждому участок в частную собственность, или оставлять сии земли в общем владении всех домохозяев. Следовательно право полной собственности, т. е. не только владения, но распоряжения принадлежит юридическому лицу сельского общества как приобретателю земли в данном случае. Требование наше, чтобы при передаче своего права на участок отдельный член общины действовал с согласия «мира», отвечало бы и постановлению ст. 35-й, по которой: «Право на участие в общем владении собственностью, приобретенной обществом, каждый крестьянин отдельно может уступать постороннему лицу не иначе, как с согласия «мира». Такое постановление отвечает и действительности, так как право общества как целого, выше прав отдельных его членов.
Невозможность определить долю участия каждого в общинной собственности, другими словами способ владения каждого делает необходимым, для будущего уложения, признав общинное землевладение одной из законных форм владения землей, основанной на началах взаимности и равноправности, удалить для юридического лица сельского общества необходимость приобретать земли на чуждом его началам и противоречащем природе способа владения начале прав товарищества . Необходимо это потому, что как мы могли убедиться, юридические отношения членов общины не суть отношения товарищей к общей собственности . Между тем, в настоящее время крестьянская община, приобретая землю на основании общих законов, в которых не существует постановлений, относящихся до этого рода юридического лица, хотя в нотариальных актах и значится покупателем общество, но при этом является необходимость перечисления лиц, его составляющих и de facto приобретают землю на правах товарищества. Теперь нам остается еще выяснить те права, которые имеет каждый из домохозяев, относительно пользования и распоряжения отведенным ему участком земли. Все ограничения его права пользования в этом отношении клонятся большей частью к ограждению либо мирских интересов, либо интересов других членов общины. В одном случае он должен испрашивать согласие мира, в другом следует прямое запрещение.
Так свой участок крестьянин может сдать в аренду за деньги или исполу весь или по частям, смотря по условию ; может закладывать урожай со своей полосы, может меняться полосами со своими сообщинниками по взаимному согласию; он может передать свой участок посторонним лицам, но при этом в некоторых местностях вовсе запрещается передача члену другой общины, но везде требуется для передачи участка согласие общины. Усадьбою своею не может распоряжаться без согласия мира. Он не может ее продать даже и членам общины, разрешается же ему только меняться. В случае неспособности ее обрабатывать, или в случае отказа платить подати, землю у него отбирают.
В видах ограждения свободы лица, будущее гражданское уложение должно было бы, обусловив согласием мира, предоставить каждому не имеющему семьи, право продать право свое на усадьбу.
Дальнейшие ограничения пользования имеют целью ограждение интересов других членов. Так, хозяин не имеет права огораживать свою полосу и отступать от принятой в общин системы хозяйства потому, что как то, так и другое служит препятствием к пастьбе принадлежащего общине скота, пожнивьям и паровым мирским полям. На некоторые работы все должны выходить одновременно, делается это для того, чтобы не топтать чужих полос. Наконец, он обязан унавоживать свое поле. Впрочем, в мирском праве найдем мы и не одно только регулирование пользования своим участком. Из последующего краткого очерка юридических воззрений нашего крестьянства на семью и отношений между собою отдельных членов ее, мы убедимся, что в мирском праве кроются еще и другие ценные начала нашей русской жизни.
НАЧАЛА СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ И ОТНОШЕНИЙ ПРИ НАСЛЕДОВАНИИ.
В жизни нашего крестьянства, мы могли бы проследить выражение правовой идеи, от знака, символа, обряда и до установившегося обычая. Тоже однообразие, которое в истории письмен характеризует эпоху употребления мнемонических знаков, отмечает и средства выражения понятий, чисто материальных в праве. По мере одухотворения человеческих отношений, тесная связь понятия с выражением его постепенно порывается, с тем вместе постепенно исчезает и однообразие. Сменившее его разнообразие выражения правовой идеи в обычае вынуждает исследователя непрестанно держаться компаса по пути своем к намеченной цели. Таким компасом, при знакомстве с разнообразными юридическими обычаями нашей родины, будет добытый нами из сравнительного изучения юридических обычаев критерий, который добывается нами из самого разнообразия, выражающегося в большей или меньшей устойчивости, большем или меньшем постоянстве и в большей или меньшей обязательной силе данного правового воззрения. Таким образом нашим критерием будет: наибольшая устойчивость, наибольшее постоянство и наибольшая обязательная сила.
Несомненно, что в той сфере правоотношений, которые нормируются законами о сделках и договорах, уже в силу своей подвижности и изменчивости, не найдем мы нашего критерия. Уже значительно более устойчивости, постоянства и обязательной силы находим мы в сфере семейственных отношений. Но и тут открытое поприще произволу отцовской власти лишает и эту сферу должной устойчивости и постоянства.
И так единственная сфера, в которой находим наибольшую устойчивость и постоянство, и нормы которой имеют наибольшую обязательную силу, это сфера общинно-мирской жизни и однородной с нею жизни артелей, в основе которых, свободное нравственное самоограничение. И оно весьма естественно. Сельские общины почти через всю русскую историю пользовались самоуправлением и самосудом, следовательно, идея права созрела в нашем крестьянстве под влиянием не только личных интересов, но и общественных. В мире сознавало оно свое право. Вот почему юридические воззрения, как на семью, и отношения между собой отдельных ее членов, так и на право наследования будут только тогда иметь значение правовых норм, когда не будут противоречить «юридическим воззрениям мира», так как, таким образом будут отвечать и свойствам нашего критерия, который одновременно будет обозначать и то начало, которое должно войти в будущее гражданское уложение.
При ближайшем знакомстве с семейным бытом нашего народа, первое, что бросается в глаза, это крупное различие между юридическими отношениями членов семьи, состоящей в союзе поземельной общины и юридическими отношениями семьи, пользующейся подворно-наследственной собственностью. Второе – чем теснее связь общинного союза, тем более ограждены личные права каждого отдельного члена семьи и тем рельефнее выступает перед нами образ семьи в ее чистом типе, с тем значением, какое придает этому союзу сама жизнь нашего крестьянства. Тот же коллективизм, форма, в которую выливаются отношения членов, будет ли то общины волости или общины-деревни, в ту же форму или образ облекаются и отношения членов семьи. Те же начала свободы, равноправности и взаимности, которые лежат в основе общинно-мирской жизни отсвечиваются и проникают в семейный быт. И далее: чем ближе тип семьи и вне общины подходит к типу общинного союза, тем больше и ярче выступают характерные черты последнего во всем семейном строе, как это напр.: у малороссов Подольской, Полтавской губернии и у большинства малороссов других губерний, тип семьи которых ближе всего подходит к типу общинного союза. Свободное самоограничение во имя общественной жизни – проникая в семью, обуздывает личный произвол каждого. He менее благодетельное влияние имеет на семью и взаимность. Развив чувство солидарности всех членов семьи, оно привело к созданию семейной собственности совершенно естественным путем. Тут происходит тоже гармоничное сочетание интереса лица с интересами общества.
Совершенно обратное замечаем в семье, по типу своему, удалившейся уже от типа общины. Все эти начала общественности, которая в первом случае прививаются к семье путем почти бессознательным и развиваются совершенно естественно, здесь могут усвоиться только при известной степени культуры, путем долговременного опыта, путем некоторого принуждения извне. Все инстинкты первобытного человека – этот дикий произвол ничем не обуздываемый, отвычка ценить и уважать труд другого и неблаговидные побуждения присвоить себе плоды чужого труда, словом, все свойства доисторического человека быстро пробуждаются в нем при первой возможности, тем более, если пребывает в беспросветной тьме невежества. Все это отсвечивается на семейном быте. Для юридической этнографии семейный быт этого второго типа представляет несомненный интерес, но для юриста оно имеет значение условий быта, ожидающих воздействия на них закона.
Мы начнем наш очерк с семьи общины-волости, уже знакомой нам общины-волости, сохранившейся на Дону. Семейный быт Казанской станицы служит живым опровержением существующего в литератур мнения, что только благодаря преобладанию экономической стороны в семейном быту наших общинников над кровным началом и развилась такая равноправность, мнение, основанное на полном игнорировании того могущественного влияния, какое имеет на человека общество. Mы не найдем в семейном быту Казанской станицы той полной равноправности, которая характеризует семейный быт наших общинников, так напр.: признания личности и за детьми, при полной равноправности имущественной; но не найдем мы ее не потому, что семья имеет значение кровное, а не хозяйственное, а потому, что полное признание прав личности не соответствует той стадии развития коллективизма, которая выражается в этой общественной форме. Такое кровное значение семьи выступает, впрочем, разве только в том, что после смерти родителей совершенно равное участие в оставшемся имуществе имеют только братья и сестры единокровные, т. е. родившиеся от одного отца; братья же и сестры хотя единоутробные, но происходящие от разных отцов, т. е. сводные, после смерти родителей, получают каждый часть только из того имущества, которое осталось от его родного отца. Дети, приведенные матерью к отчиму, если у них отцовского имения не было, ничего не получают; а если мать их вместе с ними принесла в дом и их отцовское имущество, то это имущество они получают сполна. Между полами полная равноправность. Если при жизни отца мать и не имеет равной ему власти, то это вследствие его функции – распорядителя всем имуществом. По смерти же отца, власть в семь переходит к матери. Над членами семьи, живущими отдельными домами, власть старшего, отца или матери, бывает такая же, как и над живущими в одном доме. Они вникают во все дела отдельно живущих своих детей, могут брать у них из имения что им угодно, или даже все их имение, а их заставить работать на себя. Это, что касается до размера власти родителей. Но, если по местному народному воззрению они и могут так обездоливать своих детей, тем не менее в действительности встречаем совершенно обратное. Если у отца несколько сыновей, то он спешит их отделить при жизни и большею частью отделяет их разом. С начала отец или мать берут часть на себя, а затем все остальное разделяется на равные части и о том, кому какая должна достаться, мечут жребий. Если есть дочери девушки, то и они получают часть равную с братьями.
Все принесенное невестою имущество принадлежит ей, она распоряжается им по своему усмотрению. Муж не имеет права ни на какую часть из ее имущества. Жена мужу наследница, муж же жен не наследник. Право усыновления принадлежит как лицам мужского пола, так и женского. Усыновленные и приемыши, без различия пола, получают при дележе равную часть с родными детьми. При прием к себе в дом зятя, тесть и теща делают с ним условие, которое заключается словесно при посторонних свидетелях, или излагается на бумаге и свидетельствуется в станичном управлении. Co стороны тестя и тещи заявляется о прием к себе в дом на жительство зятя; последний же обязывается кормить их до смерти. На случай, если бы он, пo истечении не менее десяти лет, пожелал уйти, то они обязаны дать ему определенное количество домашнего скота.
Опека и попечительство представляют следующие интересные особенности: опека состоит в том, что сирот берет на воспитание кто-либо из родственников, а если таких нет, то посторонние. Имение их, по предварительной описи, продается и вырученные деньги отдаются в благонадежные руки на сохранение. Если воспитатель пожелает взять себе имение, то может получить его по известной и заявленной свидетелями цене. Деньги, вырученные таким образом, он обязан уплатить своим воспитанникам по достижении ими совершеннолетия. Над опекуном не бывает никакого контроля. Учреждается опека и попечительство иногда и над целим семейством, в случае нужды и недостаточности состояния или разорения. Обыкновенно это бывает при отсутствии отца. Опека, в таком случае, состоит в том, что община назначает к семейству на год кого-либо из отставных внутренней службы граждан. Назначенный таким образом, находится при нуждающемся семействе за службу и должен управлять имуществом семейства. На следующий год назначается другой попечитель. Так продолжается до возвращения отца семейства. Большею частью, эти годовые попечители не находятся сами при порученных их попечению семействах, а либо нанимают кого-нибудь за себя, либо уплачивают семейству определенную сумму .
Из этого краткого очерка мы могли убедиться, что степень признания права личности в семье не находится в зависимости от принадлежности к тому или другому полу. По крестьянскому мировоззрению даже и при распределении труда, решающим фактором будет способность. Характер общины-волости, с ее коллективизмом, почти поглощающим личность, отражается в семейной жизни в размере власти родителей над детьми и их имуществом. И поскольку в общине-волости не выделились еще права отдельных членов ее, – так как личное начало только начинает проявляться, – постольку из права домохозяина или домохозяйки не выделились еще права отдельных членов семьи, где отец или мать полноправный собственник имущества, семьи в собственном смысл еще нет; она здесь только зарождается, развиться же ей придется под охраной и воздействием на нее общинно-мирской жизни. В общине-деревне за домохозяином признаются только права распорядителя. Без согласия семьи член общины не может доставшийся ему при разделе участок ни отчуждать, ни отдавать в аренду, ни передавать земли, ни распоряжаться своею усадьбою по завещанию. При всех подобных сделках, мир ограждает семью от произвола власти домохозяина. Он требует для совершения таких сделок согласия семьи. Домохозяин же есть только распорядитель, большак; при выборе которого мир и тут имеет влияние. При жалобе семьи на различные упущения большака по хозяйству или на дурное обращение с ним, случается, что мир ставит большаком сына над отцом. Равным образом ограждает мир и права большака и каждого члена семьи в отдельности. Напр., если в семь осталась мать большаком, а сын без ее согласия вздумал отдать землю в аренду, она жалуется миру; мир ее уважает, так как сын должен «вести дело в порядке» и может запретить отдать землю в аренду. В некоторых местностях Симбирской да отчасти и других губерний, нас несколько поражает один факт, который с первого взгляда может казаться несправедливостью, но при внимательном рассмотрении его, мы признаем в нем отражение того гармоничного сочетания начал личности и общественности, которое характеризует и общину. Факт этот следующий: В то время, как за членами мужского пола, входящими в состав двора, право личной собственности не признается, – так, мужчина, кроме своей одежды из движимого имущества ничего не может иметь такого, что он мог бы назвать своей собственностью, так как все, что он приобретет во двор своим личным трудом, а также и заработанные им деньги составляют собственность всего двора, – за женщиной наоборот, признается право личной собственности во дворе. Так, напр., натканный излишний холст или сукно, а также вырученные от продажи излишнего холста или заработанные ею на поденщине деньги, поступают в ее пользу. Кром того, женщинам дозволяется держать своих собственных кур и овец, которые в отличие от хозяйских носят название «собины» и составляют полную их собственность. Но факт такого преимущества женщин объясняется особенностями распределения бюджета по статьям расхода. Доставлять белье и сукно на кафтаны обитателям двора, обязанность женщин. А так как в этом труде члены мужчины не принимают участия, женщины же наоборот, в общих работах семьи, полевых, огородных и проч. равно участвуют, то доля этого труда вознаграждается излишним холстом, сукном и проч., другими словами, обязанности одевать семью соответствует и право иметь свою «собину». Что же касается до права частной собственности над заработанными ею деньгами, то право это отвечает обязанности копить приданое для дочерей. Та же равноправность полов признается миром и в отношениях личных. Юридическое положение девушки в семье, по наступлении 25 летнего возраста, совершенно самостоятельное, да и до этого возраста «мир» охраняет ее от произвола родителей. Так, напр., в тех местностях, где мир считает себя компетентным в делах брачных , в памяти народной не сохранилось ни одного случая, где бы общество своей властью принуждало кого-либо к вступлению в брак. Хотя и требуется согласие родителей, но без обоюдного согласия брачующихся, мир брака не признает. В случае отказа родителей, почти всюду встречается обычай самокрутки или убега. При разделах ли по душам и дворам огородной и полевой земли, собирая сход домохозяев, «мир» придает равное значение присутствию на нем домохозяина или домохозяйки. Равным образом и вдовы присутствуют на сходе домохозяев на равных правах с мужем.
Из нашего очерка общинного пользования землей мы уже видели, что «мир», при наделении своих членов землей, не придает значения различию пола. Мы видели, что если вдова по смерти мужа желает сама поднимать надел, то «мир» ей не отказывает и не отнимает. Тоже самое относительно девиц оставшихся по смерти отцов. При этом безразлично, остались ли после отца наследниками мальчики или девочки. И так, женщина имеет равное право пользоваться общинной собственностью с прочими общинниками и пользование ее обставлено теми же условиями. В некоторых местностях, впрочем, как например в Тульской губернии, в Старухинской общине, вдова, в случае выхода замуж, испрашивает согласия «мира». Насколько и продолжение ее личности по ее смерти признается «миром» и выражается в том, что если вдова принявшая надел и исполняющая все относящиеся к нему обязательства, родит незаконного ребенка, то он признается ее наследником и имеет право на данный ей миром надел. Если при этом мы будем иметь в виду, что право созывать «мирской сход» также имеют и женщины, то признание «миром» равноправности полов в семейном быту наших крестьян-общинников может почитаться вполне обеспеченной.
При таких условиях крестьянской жизни, опека и попечительство само собою разумеется, не могут иметь такого значения.
При равноправности полов, со смертью мужа естественным опекуном у них будет мать. Опека существует только по отношению к сиротам и в таком случае, если не имеется родственников, хотя бы и дальних, то собирается мирская сходка и вызывает желающих воспитывать. Имущество сирот причисляется к имуществу воспитателей и в таком случае воспитываются как дети и со временем делаются полными домохозяевами. При назначении опекуна «миром», имущество сирот охраняется и не сливается в одну массу с имуществом воспитателя. Если же круглые сироты остаются без имущества, то «мир» назначает «черед», т. е. он ежедневно переходят от соседа к соседу по очереди, где и остаются целый день. Водят их по одиночке и одевают их либо «по усердию» или же на мирской счет. Изба таких сирот остается за ними, землю же берет мир и возвращает им ее, когда подрастут.
Те же условия общинно-мирской жизни видоизменяют несколько и право наследования. При владении землей на общинном праве, и при семейной собственности, в каждом двор со смертью большака или домохозяина, наследства в собственном смысле этого слова не открывается, так как в право его недвижимым имуществом вступает вновь выбранный большак. Что же касается до движимостей, то, ведь все, приобретенное во двор трудом его, а также и заработанные деньги, составляют семейную собственность. Следовательно, наследование может встретиться только либо в тех общинах, где в состав семейной собственности входит не вся движимость, а таких нашлось бы немного, либо в семьях пользующихся подворно-наследственной собственностью. Относительно прав на наследство в крестьянском быту, вводятся в заблуждение отчасти вследствие того, что не различают семьи общинников от семьи частного владельца, а главным образом потому, что рассматривают обычное право с точки зрения современных кодексов, в которых раздел большею частью следует за смертью человека. Совсем не то в жизни нашего крестьянства. Смерть домохозяина весьма редко служит поводом к разделу, который вызывается вовсе не потому, что делиться не запрещено, а вследствие семейной неурядицы, происходящей от нарушения равновесия прав и обязанностей отдельных членов семьи, а так как главным двигателем разделов бывают женщины, то причину разделов должно искать в нарушении равноправности полов, учиненном произволом старшего.
А так как семейная собственность существует и у необщинников, и является общим явлением всего нашего крестьянства, то, признав семейную собственность, где бы таковая не нашлась неотчуждаемой собственностью всей совокупности отдельных членов семьи, распространить и на крестьянство уравнение полов при наследовании, со стороны законодательства не представит никаких затруднений. Для определения движимостей, подлежащих наследованию, послужит самый состав семейной собственности. Следовательно, подлежат разделу при наследовании будет только то, что в данной местности не входит в состав семейной собственности. Под такое общее определение подошли бы и случаи наследования при общинно-мирских порядках, а также случаи наследования при подворном пользовании землей.
Перейдем теперь к типу семьи внеобщинно-земельной, но по типу своему однородной с общиной. Это малороссийская семья.
Подобно тому, как исходной точкой общественной жизни общинника есть община, так крестьянина малоросса – семья . Из многочисленных экземпляров я избираю тот общий тип, который лучше всех сохранился в Подольской, Полтавской, Воронежской и Харьковской губерниях, но общие черты которого найдутся и у прочих, если только среди разнообразия мы не потеряем нашего компаса. Малороссийская семья представляет тот же союз связанных между собою кровными узами и экономическими интересами равноправных лиц различного пола. Хотя при определении достоинства каждого из членов семьи и преобладает под час хозяйственный мотив, но по нравственному развитию своему и потребностям идеального свойства он неизмеримо выше великоросса. В основании малороссийской семьи находим следующий экономический принцип: «от всякого члена требуется труд соразмерный его способностям – всякому уделяется соответственно ею потребностям, принимая в соображение общее достояние и общие потребности». Каждый несет свой заработанный грош в общую кассу. Все полевые и рабочие продукты составляют таким образом общее достояние. Утаение заработка перед прочими членами семьи почитается самым нехорошим делом. Насколько действительно уделяется каждому сообразно его потребностям и по соображению общего достояния и общих потребностей, мы это видим из того, что часто целая семья жертвует многими вседневными потребностями в пользу одного члена, так напр. сознавая пользу обучения ремеслу, семья отправляет одного из членов в «науку», несмотря на то, что этим лишается хозяйственной помощи одного из членов. То же отношение видим мы к малолетним, нездоровым, нуждающимся в большом пожертвовании, вследствие какой-нибудь временной причины. Юридические отношения между супругами, это отношения товарищества. Относительно семейной собственности делают различие между движимы и недвижимым имуществом. Так, движимым имуществом, как хозяин так, и хозяйка, могут распоряжаться по произволу, землю же никто из них не может продать. По смерти мужа она вступает во все права его. Но и здесь как и всюду права эти состоят только в заведывании хозяйством, следовательно, неравность долей, получаемых отдельными членами семьи при разделах, еще вовсе не служит доказательством неравноправности получающих, напр., при разделах меньшую долю. Там же, где прямые указания на наследование, как напр., имуществом, оставшимся после матери, там неотделенные обоего пола получают равную долю. Насколько действительно несправедливо ходячее мнение, что в Малороссии сестры при братьях не наследницы, мы можем убедиться в нескольких случаях. Сестра жаловалась, что брат выгоняет ее из отцовского дома и ничего не дает ей. Суд белоцерк. волости, предоставил право владения землею сестре. Другой случай: Два брата, возвратившиеся из военной службы, подали жалобу на свою сестру, которая завладела всем имуществом: землей и домом отца. Туровский суд (Мозырского уезда) постановил: чтобы сестра дала братьям «двое гоней» земли, с уплатою ей за это ежегодно известной суммы и только по жизнь братьев, после смерти которых данная земля должна опять перейти во владение сестре .
Но мы не охотно ссылаемся на такой источник, как решение волостного суда и приписываем ту массу совершенно неверных сведений, которыми изобилуют компилятивные труды по обычному праву тому обстоятельству, что сведения о нем черпают из такого источника. Отсюда с другой стороны изобилие материалов по вопросам о разделах, и весьма отрывочные сведения о вопросах более существенных, о сторонах юридического быта в мирном состоянии.
Что касается до значения семейной собственности для Малороссии, при отсутствии общинно-мирской организации в ней, это тотчас же бросается в глаза. И если разработка и установление норм относительно семейной собственности, при общинно-мирском строе не представит особенных трудностей для Гражданского Уложения, то по отношению к Малороссии, каждая такая норма должна будет рассматриваться и с точки зрения, с которой надлежит рассматривать вопросы, связанные с возможностью могущих произойти изменений в поземельных отношениях народа.
Изобразив в крупных чертах семейный быт той категории нашего крестьянства, которая пользуется подворно наследственной собственностью мы перейдем к последней главе нашего труда об артельном начале. Семейный быт этой категории представляет самую безотрадную картину. Отношения семейные варварские. Разгул произвола, необузданного ничем, доводит семью до ее вырождения. Я не нахожу тут ни одного из элементов семьи. Нет ни светлого образа матери семейства, ни жены, ни дочери, ни сестры, ни даже вообще женщины. Чтобы понять это отупевшее от уделенной ей пассивной роли человеческое создание, надо совсем отрешиться от тех понятий, которые были связаны с этими названиями на пути нашего исследования до сих пор. Начнем:
Для вступления в брак согласия невесты не требуется. За дочерьми приданого не дается, на том основании, что обычаи лишают женщину права иметь собственность. До замужества женщина живет на содержании родителей, исполняя функцию работницы, выйдя замуж содержится мужем. Если она остается вдовою, то продолжает жить у родителей мужа, или переходит к своим родителям. Если она лишается родителей, то содержится ближайшим родственником, начиная со старшего брата.
Старший в семейств владеет всем имуществом, остальные своего ничего не имеют, даже обязаны заработанные деньги отдавать старшему. Знакомясь с таким типом семейного быта, невольно переносишься мысленно в ущелья Кавказских гор, к знакомой уже нам народности, к этому доисторическому человеку, сохранившемуся там в образе Осетина. Выводы статистики: «что невежество и нищета порождают ужасную смертность» вполне подтверждаются, как там так и тут. В Городищенском уезде Пензенской губ., откуда мы и вывели наш экземпляр на свет божий, в 1860 году, из числа 130 род. 83 умерло до году жизни. Пяти лет достигло всего 4 ¾ и значительная часть детей умерла от отравления углекислотою, – признак просвещенного ухода за ними матерей.
Нужно надеяться, что благотворные результаты, которых достигли в Осетии, поколеблют авторитет таких обычаев, игнорирование которых неминуемо приведет к вымиранию и наших соотечественников. А пока постараемся рассеять тяжелое впечатление, оставляемое исследованием этого царства обычаев, изложением более светлого хотя, быть может и несколько потускневшего, вследствие неблагоприятных условий, начала артели.
НАЧАЛА АРТЕЛИ .
Те же условия русской жизни, т. е. необъятные пространства, неподатливость к культуре внешней природы, и те же исторические причины, которые сплотили еще в XIII и XIV столетии крестьян русских, в поземельные общины, встречая их вне общины, соединили их в союзы артелей торговых, промысловых, а позднее и ремесленных. Покидая временно свою общину, русский крестьянин входил в свой временный союз уже готовым артельным человеком.
Приобретенную им склонность, в общинно-мирской жизни, к дружной работе, к труду сообща, привычки соглашать и ограничивать свои потребности, потребностями мира, переносил он и в артель, отправлявшуюся в какой-нибудь отхожий промысел. Те же начала свободного личного самоограничения, на пользу всего общества, равноправности и взаимности, как при разделении труда и распределении продуктов его, так и в пользовании всякой возможностью извлекать пользу из естественных свойств в промыслах добывающих, легли в основу и артели, в ее чистом типе, которую встречаем от конца XIII и начала XIV стол. и по настоящее время, напр.: в русских рыболовных артелях на Байкале, в охотничьих артелях и артелях для ловли зверей в Томской губ., Тобольской губ. и Алтайских гор, в артелях т. н. каменщиков, промышляющих пушным зверем . На север России во многих местностях Холмогорского и Пинежского уездов в артелях для ловли семги. И тут, как и в общине, мы можем проследить развитие коллективизма, от стадии полнейшего поглощения личности, до самого полного признания прав личного труда. He могу не дать хотя бы краткого очерка промысла первого и второго рода артелей, прежде чем познакомиться с типом артелей позднейшей формации. Охотничьи артели в Томской и Тобольской губернии организуются с Октября и по Декабрь, а иногда остаются в лесах и до Мая. Охотники эти не сопровождаются никогда семейством, как мы это видим у Тунгузов левого берега Енисея и всех Остяков и Самоедов между Обью и Иртышем, где отсутствуют артели. Прибыв в лес, сообща строят зимовье, т. е. артельную избу и тотчас избирают старосту, заведующего хозяйством артели. С наступлением утра звероловщики расходятся в разные стороны, и возвращаются к вечеру в юрту с добычею. Добыча в такой артели разделяется на равные доли и распределяется поровну между артельщиками. Здесь доля участия в самом добывании не имеет еще никакого значения. Здесь равенство отдельных частей, равенство коллективизма самого первичного типа, соответствующего типу общины волости Уральских казаков. Совсем другое находим мы в артелях для ловли семги, которая производится в Архангельской губ. почти на всем протяжении береговой линии Северного Ледовитого Океана и Белого Моря и, почти также, по всем рекам, впадающим в океан и море.
Артельное начало второго типа рельефнее выяснится нам, если и здесь познакомимся сначала с организацией семужьего лова . Там, где промысел этот составляет главное занятие жителей, рыболовные участки составляют собственность всей общины и самый лов находится под контролем мира. По отдаленности морских тоней одна от другой, тони разделены по погостам. Вследствие той жe дальности расстояний, число тоней не может быть уравнено между ними, за то пользование тонями, принадлежащими погосту, уравнивается между всеми его членами. К каждой такой тоне погоста приписывается одинаковое число душ. Для уравнения шансов распределение тоней делается по жребию, который бросается при ревизии, и потом, до новой ревизии, пользующиеся тонями меняются ими по очереди. Души, владеющие одною тоней, ловят уже сообща.
Так в Кандалакии крестьяне распределяют свои тони так, что на каждые 13 душ приходится по тоне. Для пользования ими, все крестьяне после ревизии составляют артели и бросают жребий – какая тоня достанется какой артели. Но и тут тоня не остаётся все время в пользовании одной артели, a пepeходит от одной артели к другой «околицею», т. е. если артели принадлежала – первая по порядку тоня, то на следующий год достанется вторая, второй – третья, последняя получает первую. Ведется дело посредством общего труда и капитала, т. е. общих орудий лова. Из орудий главное сети. Каждый член артели вносит по 10 саж. сети: все он сшиваются в одну общую. Так как одновременного труда всех членов артели не требуется и при ловле семги достаточно двух человек, которые «сидят» на тоне, то установлен след. порядок: каждая душа должна «сидеть» на тоне один день; если у кого в семье несколько душ, участвующих в пользовании тоней, то должен и сидеть соответствующее число дней. Кром сети, каждый член должен иметь еще и лодку; если он не имеет ее, то должен взамен прибавить еще несколько сети. Если же кто-нибудь не имеет ни лодки, ни достаточно сети, чтобы заменить лодку, a между тем у него несколько душ, тогда имеющий лодку или карбас берет с него долю за одну душу. Всякий может передать свое право в аренду. В этой промысловой единице, след., полное уравнение, как труда, так и орудий лова между всеми душами. За ними признается и равное право на участие в промысловой добыче, которая продается сообща и потом деньги делятся на равные части. Этот тип напоминает уже нам тип общины деревни. Такая комбинация капитала, состоящего из естественного богатства, орудий производства и труда, одновременно представляет собой и гармоничное сочетание начал личного и общественного. Возможна ли такая комбинация при более сложном производстве, состоящем не в добывании, при капитале, состоящем не из одних естественных богатств и при орудиях труда более сложных, – на это ответит будущая русская политическая экономия, школа которой до сих пор еще отсутствует в науке.
Представим себе теперь, если бы в описанной нами артели совершилось бы самое, по-видимому, незначительное изменение, которое состояло бы напр. в том, что очередь, соблюдаемая при пользовании тонями применялась бы не относительно всей артели, а очередью пользовалось бы каждое отдельное лицо. Что бы вышло из этого? A то, что произошло при захватном пользовании землей в общине волости в Казанской станице, когда наступило наконец время, что вся земля оказалась в руках немногих; то, что случилось в Олонецкой губернии по отношению к соляным варницам. Было время, когда все варницы принадлежали общинам, артели которых разрабатывали их с разделом добычи промысла по истечении известного времени. Но вот, при определении очередного права, вздумали применять «очередь» не к каждой артели, а признать очередное право за каждым отдельным лицом, если не прямо, то косвенно. Допущено было передавать свое право чужим. Немедленно явились монополисты, приобретавшие себе чужие паи и, так. обр., в общинное владение варницами вошли частные лица, мироеды, и скоро очень из двух варниц, принадлежащих общинам, одна перешла всецело в руки одного лица и артель к ней не имеет никаких отношений; другая же эксплуатируется всеми этими собственниками. Вот результат пиэтического отношения к артелям. А вот и другой, более поздней формации. Возьмем лесопромышленную артель. По течению реки Онеги, в начал весны составляются артели, отправляющиеся на лесопильные заводы для сплава леса, крутит их капиталист десятник, причем подряжает каждого рабочего за определенную плату. Следовательно, десятник здесь не выборный. С ним отправляются они на место заготовки леса. Тут приходится совершить сделку с хозяевами лесоторговцами. He будучи выборным артелью, десятский тем не менее совершает сделку, следовательно, сделку совершает не артель, а полновластный ее господин. Как мы юристы должны назвать, совершаемую сделку, при которой десятник, подряжая рабочего за 1 р. 25 к. в неделю перепродает его в свою пользу, без участия артели в его выгодах, хозяину от 4 до 5 руб.? Следовательно, такой подрядчик совершает сделку купли и продажи рабочего труда. Мало того, рабочими еще спекулируют другие, входящие с десятником в долю. Торговля же трудом равняется торговле людьми; следовательно, самый страшный и самый вредный вид эксплуатации.
Быть может, восприняв артельное начало, будущее Гражданское Уложение найдет возможность со своей стороны содействовать упразднению такого постыдного для человеческого достоинства явления, признав все сделки, имеющие предметом поставку труда, недействительными. He менее серьезного внимания заслуживает закрепощение лица в артелях, основанных на покруте. К таким принадлежат все наши артели на севере, как-то артели для ловли морских зверей, артели для новоземельских моржовых промыслов, артели для ловли белуги, Мурманские артели для ловли трески и проч., причем требование со стороны законодательства, чтобы сделки, совершаемые между хозяином и покрученниками, т. е. самая покрута совершались письменно предотвратило бы такое закрепощение. По отношению к юридическим отношениям покрученников к хозяину, между прочим, должно быть установлено, что хозяева не имеют права обязывать покрученников приходящуюся на их пай долю в добытом промысле непременно им продавать, все же расчеты следует обязать их совершать деньгами, а не товарами. В настоящее же время покрученники в большинстве случаев совсем не видят денег.
Нам пришлось только намекнуть на злоупотребления обычаев, причем нашей главной целью было доказать необходимость заменить обычай законом. Никто из нас, я полагаю, не сомневается в том, что промышленные товарищества, покрывающие сетью всю западную Европу, не имеют ничего общего с нашими артелями; вот почему статуты их не могут служить образцами для нас. Вообще, распространяя действие и на крестьян, будущее Гражданское Уложение, устраняя зло исключительных законов, приняв в основание начала свободы лица, равноправность и взаимность, санкционирует в народном воззрении начала органически связанные с его природой, и воздействием своим на неприглядную сторону обычаев, оживит во всех жизненных сферах деятельность правосознания.
Из знакомства нашего с бытом нашего крестьянства мы видели, что относительно собственности он различает собственность земельную вообще, от собственности дворовой. Первую он признает общественной, вторую – семейной. Пользование как той, так и другой, крестьянство наше основывает на равноправности и взаимности. В основании семьи не власть, следовательно, не отрицательное начало, а та же взаимность прав и обязанностей по отношению друг к другу, и та же равноправность всех перед миром. Те же начала и в свободном союзе артелей. Но начала эти должны быть и условием распространения действий будущего Гражданского Уложения и на крестьян.
Если начала эти, выработанные самой русской жизнью, найдут для нас на рубеже 20-то столетия несвоевременными, то пусть лучше предоставят «миру ведать его мирские дела».