Дидойцы (цезы)

С.А. Лугуев, Д.М. Магомедов
ДИДОЙЦЫ (ЦЕЗЫ). ИСТОРИКО-ЭТНОГРАФИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ. XIX — НАЧАЛО XX ВЕКА
Махачкала 2000
ВВЕДЕНИЕ
Историко-этнографическое исследование отдельно взятого на¬рода само по себе уже важная задача, дающая многогранное, ком¬плексное представление об исторических судьбах, путях развития, особенностях хозяйства, материальной и духовной культуры, се¬мейного и общественного быта того или иного этноса. Кроме того, подобное исследование окажет неоценимую помощь в работе по изучению социально-политической структуры народов Дагестана, особенностей его культурно-исторического развития и связей.
Письменные сведения о дидойцах разбросаны в различных со¬чинениях грузинских, армянских, персидских, арабоязычных и рус¬ских авторов. Сведения эти касаются и военно-политической исто¬рии, и исторической географии, затрагиваются здесь отдельные во¬просы общественного быта, материальной культуры, идеологии.
Определенное значение для изучения ранней истории дидойцев имеют сведения греческих и римских писателей (1-П вв. н.э.). В со¬чинениях Плиния (I в.) и Клавдия Птолемея (II в.) наряду с другими народами Кавказа упоминаются и дидойцы (дидуры), которые рас¬полагались на границе с Грузией рядом с тушинами1.
Ценные сведения о дидойцах и сопредельных народах (с древ¬нейших времен до позднего средневековья) содержатся в грузин¬ских источниках. Отсюда же можно почерпнуть отдельные черты их общественного строя и бытовой культуры2.
Для изучения истории и этнографии народа в XVII в. большое значение имеет сочинение царевича Вахушти3. О взаимоотношени¬ях дидойцев с Грузией в период персидских и турецких завоеваний пишет П. Иосселиани4. Ряд вопросов социально-политической исто¬рии Дидо, взаимоотношений Грузии с народами Дагестана, их со¬вместной борьбы против завоевателей нашли освещение в работе
1 Известия древних греческих и римских писателей о Кавказе. Тифлис, 1884 С. 113-167.
2 Известия грузинских летописей и историков о Северном Кавказе и России Описание Осетии, Дзур-дзукии, Дидоэтии, Тушетии, Алании, Джикетии // СМОМПК. Тифлис, 1897. В.12.
3 Вахушти, царевич Грузии. География Грузии. Тифлис, 1904. С. 130-131.
4 Иосселиани П. Исторический взгляд на состояние Грузии под властью царей -магометан. Тифлис, 1849. С. 14.
С. Баратова «История Грузии», в которой, в частности, содержатся краткие характеристики общественного быта и духовной культуры изучаемого народа1. В «Краткой истории Грузии» царевича Давида описаны события, связанные с историей народов Дагестана. Этно¬графического материала в работе чрезвычайно мало2.
Интересные сведения содержат сирийские и армянские источ¬ники, относящиеся к раннему средневековью. Так, в «Армянской географии VII в.» наряду с другими народами Дагестана называют¬ся и дидойцы3. Для освещения вопроса общественного развития да¬гестанских народов, в том числе дидойцев, большое значение имеют сирийские источники. Согласно этим сведениям дидойцы «жили в горах и имели крепости»4.
Большой интерес представляют также сведения, содержащиеся в трудах арабоязычных авторов. В сочинении Балазури «Книга за¬воевания стран» (IX в.) говорится о наличии у дидойцев вождя по имени Дудан5. С ним перекликается и во многом дополняет его ав¬тор X в. Ибн-ал-Факих, который, описывая события VI века, связан¬ные с завоеваниями Хосрова Ануширвана, подчеркивает роль и значение политического объединения Дудан. Что особенно важно -здесь же приводятся сведения, помогающие изучить происхождение жителей Дудан и проливающие свет на отдельные стороны этно¬графии народа6.
В сочинениях известного арабского географа и путешественни¬ка Али-ал-Масуди (X в.) содержатся очень важные сведения о «цар¬ствах» Дагестана, о поселениях, о природных условиях. Несомнен¬ный интерес представляют и его сообщения о религиозных верова¬ниях дидойцев, об их особых обычаях бракосочетания, торговых
•
1 Баратов С. История Грузии. СПб., 1871. 1-2 тетр.
2 Давид, царь Грузинский. Краткая история Грузии. Тифлис, 1893.
•’ Армянская география VII в. / Пер. Патканова К.П. СПб., 1877; см. также: Патканов К. Из нового списка географии, приписываемой Хоренскому М. // Жур¬нал Министерства народного просвещения. 1883, март. В.226. С.28.
4 Пигулевская Н.В. Сирийские источники по истории народов СССР. М.; Л., 1941.С.165.
5 Балазури. Книга завоевания стран / Пер. Жузе Л. Баку, 1927. С.5-6. Ибн-ал-Факих. Из книги о странах / Пер. Караулова Н.А. // Сведения араб¬ских писателей о Кавказе, Армении и Азербайджане // СМОМПК. Тифлис, 1901. В.31.С.15.
сделках, а также материал о взаимоотношениях дидойцев с Ширва-ном и с другими владениями Закавказья.
Письменные сведения по истории союза сельских обществ Ди-до, относящиеся главным образом к XVШ-XIX вв., содержатся в западно-европейских источниках. Это в основном сведения участ¬ников военных походов и научных экспедиций. Важные историко-этнографические сведения о территории, занятиях населения, тор¬говле, религии >и взаимоотношениях с другими обществами содер¬жит, труд И. Гербера1;
Особый интерес для исследуемой темы представляет работа акад. Гильденштедта2. В ней имеются сведения о составе союза Ди-до, экономике дидойцев и сопредельных народов, политическом управлении, религии, торговле и обычаях. Следует отметить также сведения, характеризующие социально-экономическое и политиче¬ское развитие горцев, их быт и традиционную культуру в первой половине XIX в., которые имеются в трудах Ю. Клапрота3, М.А. Коцебу4, И.И. Норденстама5. Однако надо отметить, что эти сведения очень скупы, отрывочны, авторы их ограничиваются про¬стой констатацией фактов. Ценность их снижается и тем обстоя-тельством, что сведения эти собирались понаслышке и из других источников, в частности грузинских. По этой причине авторы не всегда смогли разобраться в социально-политическом строе дидой¬цев, в результате чего приходили к неверным выводам. Так, напри¬мер, И.И. Норденстам идеализирует общественный строй дидойцев, называя их объединение «федеративной республикой».
Ценный материал об экономике дидойцев, о взращиваемых зерновых культурах, хуторской системе хозяйства и др. содержится в работе Ф.И. Рупрехта6. Описывая хозяйство дидойцев, он, как нам
1 Гербер И.Г. Описание стран и народов вдоль западного берега Каспийского моря. 1728г. //ИГЭД. С. 113.
2 Путешествия акад. Гильденштедта И.А. через Россию по Кавказским горам в 1770-73 гг. СПб., 1809.
3 Клапрот Ю. Историческая, географическая и политическая карта Кавказа и провинции, находящиеся между Россией и Персией. Париж—Лейпциг, 1827 // РФ ИИАЭ. Ф.1. ОП.1.Д.17.Л.10.
4 Коцебу М.А. Сведения о джарских владениях. 1926 г. // ИГЭД.
5 Норденстам И.И. Описания Антль-ратля. 1832 г. // ИГЭД.
6 Рупрехт Ф.И. Верхний предел различных культурных растений на Главном Кавказском хребте / Оттиск из записок Императорской Академии наук. 1860. Т.5.
кажется, правильно вскрывает причины упадка земледелия в этом крае.
Во второй половине XIX в. значительную группу литературных источников о дидоицах составляют описания русских авторов, оста¬вивших нам сведения историко-этнографического характера.
Для изучения поставленной проблемы очень важны сведения, собранные Н.И. Вороновым. Особенно ценными являются его све¬дения о формах земельной собственности, занятиях населения, взаимоотношениях с другими обществами, о структуре джамаата1. Ряд вопросов из социально-политической истории Дидо, взаимоот¬ношении народов Грузии и Западного Дагестана, особенностей быта и семьи, духовной культуры, экономического развития нашел осве¬щение и в сочинении Н. Дубровина2. В 80-х годах XIX века в Дидо побывал Е. Марков. Его работа «Очерки Кавказа»3 скорее носит описательный характер с различными дорожными приключениями. При всем своем неприязненном отношении к горцам, он оставил ценные сведения о занятиях населения Дидо, хуторах, жилище, одежде, о своеобразии ведения хозяйства дидойцев. Немало ценных сведений о цунтинцах содержится в трудах Р. Эркерта4 и Е. Вейден-баума5. В их работах имеются сведения о территории, занимаемой дидойцами, о демографии, об их хозяйственной деятельности, тор¬гово-экономических связях с другими народами Дагестана и Гру¬зии. Однако, отметим, что они не смогли разобраться в социальной организации горцев, говорили о них как о «диких племенах».
Много ценных историко-этнографических сведений о дидои¬цах, в частности о формах земельной собственности, формах хозяй¬ства, отходничестве и т.д., относящихся ко второй половине XIX в., освещены в публикациях начала XIX в.6 Из них наиболее ценными являются Акты Кавказской Археографической Комиссии в 12 то-
1 Воронов Н.И. Из путешествия по Дагестану // ССКГ. Тифлис, 1868. В.1.
2 Дубровин Н. История войны и владычества русских на Кавказе. Т.1. Кн.1. СПб., 1871. С.503-504.
3 Марков Е. Очерки Кавказа. СПб.; М., 1887.
4 Эркерт Р. Кавказ и его народы. Лейпциг, 1887 // РФ ИИАЭ. Ф.1. Оп.1. Д.32. Л.5.
5 Вейденбаум Е. Путеводитель по Кавказу. Тифлис, 1888; Его же. Материалы для историко-географического словаря Кавказа // СМОМПК. Тифлис, 1894. В.20.
6 Весь Кавказ / Редакция и издание А.С. Шапсович. Баку, 1914.
мах, в которых содержится большой фактический материал, харак¬теризующий социально-экономическую и политическую историю Дидо, сведения об управлении и судопроизводстве и др.1
Одной из интереснейших работ дореволюционных авторов, по¬священных описанию быта горцев Дагестана в целом, дидойцев в частности, является труд Е.И. Козубского2. Он дает подробный пе¬речень союзов сельских обществ Дидо, указывает количество домов и населения, рассматривает различные стороны экономической жизни дидойцев и описывает военно-политические события, кото¬рые происходили на данной территории.
Летом 1910 года А.К. Сержпутовский был командирован этно¬графическим Отделом Русского Музея в Андийский округ для сбора историко-этнографического материала о дидоицах. Несмотря на не¬которые недостатки и неточности, в целом А.К. Сержпутовскому удалось собрать интересный материал о дидоицах: о жилищах, за¬нятиях населения, трудностях ведения хозяйства, о земледельче¬ском календаре, ремесленном производстве, пище, об одежде наро¬да. Интересны его сведения об общественном строе дидойцев, где еще в начале XX века сохранились институты более ранних этапов развития общества. В конце работы автор дает краткий словарь ди-дойского языка3.
Историко-этнографическое изучение дидойцев продолжалось и в советское время. В 1926-1927 гг. с целью историко-этнографического исследования дидойцев в Дагестан прибыла К.П. Данилина. В результате поездок она смогла собрать ценный этно¬графический материал по дидойцам, в частности о жилище, одежде, пище, сельскохозяйственном календаре, свадебных обрядах, об обычаях и т.д.4.
Значительный интерес для нашего исследования представляет статья И.В. Мегрелидзе «Дидойцы и название «Дидо»5. В ней автор
‘АКАК. Т. 1-12. Тифлис.
2 Козубский Е.И. Дагестанский сборник. Темир-Хан-Шура, 1902. В.1.
3 Сержпутовский А.К. Поездка в Нагорный Дагестан. Петроград, 1917. С. 273-300.
4 Данилина К.П. Этнографическое обследование Дидо. Махачкала, 1928 // РФ ИИАЭ. Ф.5. Оп.1. Д.71.
5 Мегрелидзе И.В. Дидойцы и название «Дидо» // Труды Тбилисского госу-
7
правильно определил характер и уровень экономического развития Дидо, остановился на высказываниях различных ученых об этимо¬логии термина «Дидо». В статье «Археологические находки в Ди-до» он в целом правильно определил место и назначение горы Ки-дилишан (Гора кукол) в ритуально-культовой жизни народа. Заслу¬живает внимания также и работа И.А. Джавахишвили, где он, рас¬сматривая проблемы истории Грузии, попутно останавливается на вопросе об этногенезе чеченских и дагестанских племен, затрагивая в частности и дидойцев1. Серьезным вкладом в изучение народов Андо-цезской группы явилась работа Е. Шиллинга2, в которой ав¬тор, в частности, сосредоточил свое внимание на выяснении струк¬туры тухума, межтухумных отношений, тухумной собственности. Особое значение для правильного понимания характера социальных отношений, господствовавших в Дидо и Капуча в XVIII — нач. XIX вв., имеет вывод Е. Шиллинга о том, что «во второй половине XIX века процесс феодализации только-только зарождался и не был еще сколько-нибудь твердо оформлен»3. Большой интерес представляют также выводы В. Минорского относительно политического объеди¬нения Дидо в раннем средневековье4.
В научно-теоретическом плане и с точки зрения непосредст¬венного решения проблем настоящего исследования чрезвычайно важна коллективная фундаментальная работа группы ведущих ис¬ториков Дагестана5, а также работы Р.М. Магомедова6, Х.О. Хашае-ва , С.Х. Асиятилова, М.Р. Гасанова8 и др., коллективное исследо-
дарственного учительского института им. А.С. Пушкина. Тбилиси, 1941. С. 175-187; См. его же: Археологические находки в Дидо // САЛ951. №15.
Джавахишвили И.А. Основные историко-этнографические проблемы Гру¬зии, Кавказа и Ближнего Востока древнейшей эпохи // ВДИ. 1939. №4. С. 47.
2 Шиллинг Е. Народы Андо-цезской группы // РФ ИИАЭ. Ф.5. Оп.1. Д.37.
«* Там же.
4 Минорский В. Очерки по истории Кавказа // РФ ИИАЭ. Ф.1. Оп.1. Д.321. Л 13.
5 История Дагестана. М, 1968. Т.1.
6 Магомедов Р.М. Общественно-экономический и политический строй Даге¬стана в ХУШ-начале XIX века. Махачкала, 1957.
7 Хашаев Х.О. Общественный строй Дагестана в XIX веке. М., 1961. Асиятилов С.Х. Историко-этнографические очерки хозяйства аварцев. Ма¬хачкала, 1967; Гасанов М.Р. Исторические связи Дагестана и Грузии. Махачкала,
вание дагестанских этнографов по материальной культуре аварцев и др.
Значительная научная работа по историческому и этнографиче¬скому изучению проделана Д.М. Магомедовым. В ряде статей им освещаются вопросы социальных и земельных отношений, ремесел и промыслов, духовной культуры народа в ХУ1П-Х1Х вв.2. Ряд его научных разработок по дидойцам историко-этнографического и ис¬торического характера хранятся в Рукописном фонде Института ИАЭ ДагНЦ РАН3.
В работе использованы документы архивных фондов, находя¬щихся в основном в ЦГИА ГР и ЦГА РД. Большую ценность для характеристики политического строя дидойцев в исследуемый пе¬риод имеет фонд 229, оп. I, д. 13 — «Проект положения о сельских обществах, их общественном управлении в Дагестанской области».
В фонде 416, оп. 3 имеются ценные сведения для разработки социальной истории дидойцев.
Большое значение для характеристики экономического поло¬жения дидойцев, аграрных отношений, взаимоотношений с другими народами, ремесленного производства, торговли имеют материалы фондов «Начальника канцелярии главноначальствующего по воен¬но-народному управлению Кавказского края» (ф. 229, оп. 2, д.д. 355, 515; ф. 231, д.д. 104, 299, 360,208), «Правителю Грузии от Телавско-го управляющего (рапорты)» (ф. 16, оп. I, д.д. 641, 170), «Капучин-скому лезгинскому обществу или так называемому Дидоевскому» (ф. 16, оп.1, д. 1872).
Особое место среди архивных документов занимает «Посемей¬ный список жителей Дидойского наибства Андийского округа 1886 г.» (ф. 21, оп. 5, ед.хр. 114, л.. 1-342, ЦГА РД), где имеются сведения о количестве скота, земли и о формах земельной собственности.
1 Материальная культура аварцев. Махачкала, 1967.
2 Магомедов Д.М. Земельные отношения в Дидо в XVIII — нач. XIX вв. // Во¬просы истории и этнографии Дагестана. Махачкала, 1974. В.5.; Его же. Историче¬ские сведения о дидойцах // Вопросы истории Дагестана. Махачкала, 1975. В.2.; Его же. Занятия населения Дидо в XVIII — нач. XIX в. // Вопросы истории Дагеста¬на. Махачкала, 1975. В.З.; Его же. Социально-экономическое развитие союзов сель¬ских общин Западного Дагестана в XVIII — нач. XIX вв. // Развитие феодальных отношений в Дагестане. Махачкала, 1980 и др.
3 См.: РФ ИИАЭ. Ф.З. Оп.1. Д.157, 192, 218, 233, 247, 276 и др.
9
Немаловажное значение для изучения состава союза Дидо, а также данные о количестве населения, хозяйств и скота имеют так¬же ежегодные отчеты начальника Андийского округа (ф. 2, оп. I, ед.хр. 27).
Глава I КРАТКИЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК ДИДО
Цезы, ц1унт1ал, дидойцы — одна из народностей Дагестана, род¬ственная аварской группе, занимающая территорию юго-западного Дагестана (нынешний Цунтинский район). Цезы — самоназвание ди-дойцев (це| — орел, цезы — жители орлиного края). Аварцы называют их ц1унт1ал, а территорию их — Щунт1а. Происхождение названия связано с языком андийской группы народностей.
«Дидо» и производное от него «дидойцы» — слово грузинское. Относительно происхождения этого термина высказывались самые различные предположения1. Так, академик Н.Я. Марр считал, что «дидо — усеченная форма имени Дидир, Дидур. Последняя форма, по мнению ученого, имеет в топонимике Дидо свое спирантное со¬ответствие в названии Китури (селение в обществе Иланхеви): по-дидойски это звучит как «Кито» вместо «Китор», как и слово «Ди¬до» вместо «Дидир», «Дидур». М.Г. Джанашвиили в термине «Ди¬до», «Дидур» усматривает грузинское слово сйсН — большой2. А.М. Дирр пишет, что Дидо — это грузинское слово, означающее «вели-кан»3. В связи с этим большой интерес представляет утверждение Г.А. Меликишвили о конфедерации племен Диаухи, среди которых имеется племенное объединение.
Согласно этнографическому материалу в прошлом территория Дидо была густонаселенной. Об этом свидетельствуют многочис¬ленные остатки разрушенных поселений. По рассказам старожилов большое количество дидойцев было увезено и продано в рабство кизылбашами. Численность населения значительно сократилась и в результате частых нападений со стороны грузинских феодалов. На территории Грузии во второй половине XVIII в., согласно докумен¬там, проживало 4000 дидойских семейств, взятых в плен в XVII-XVIII вв5.
1 См.: МегрелидзеИ.В. Дидойцы и название Дидо //Труды Тбилисского госу¬дарственного учительского института. Тбилиси, 1941. Т.У. С. 186.
2 Там же. С. 185.
3 Дирр А.М. Современные названия кавказских племен // СМОМПК. Тифлис, 1909. Вып.40. С. 22.
4 Меликишвили Г.А. Диаухи // ВДИ, 1950. №4. С. 26.
5 Цанарели А. Новые архивные материалы для истории Грузии XVIII столетия
11
Наиболее ранние сведения о количестве хозяйств дидойцев мы находили у Клапрота. Он пишет, что в «республике Дидо и Унзо», живущих у истоков Самура, число семейств составляет — 45001. Правда, Ю. Клапрот ошибочно объединяет Дидо и Унзо: общество Унзо в составе 3-4 аулов в исследуемый период входило в состав Капучинского общества. Относящиеся ко второй половине XIX века источники о народонаселении территории Дидо довольно противо¬речивы. Так, А.В. Комаров насчитывает в Дидо 1184 дворов с насе¬лением 4010 чел.2. В 80-е годы XIX века Эркерт писал, что в Дидо было всего 9000 чел.3. По архивным данным (на наш взгляд наибо¬лее достоверным) в 1896 году здесь насчитывалось более 5000 чел.4. Согласно сведениям, извлеченным из посемейных списков Закав¬казского края, в Дидо на конец века насчитывался 971 двор5.
Союз Дидо с юга граничил с Кахетией, на западе — с Тушетией, на севере и северо-западе — с обществом Ункратль, восточными со¬седями дидойцев были капучинцы. Территория Дидо окружена гор¬ными хребтами: на юге Главный Кавказский, на востоке тянутся Богосский и Мичитлинский хребты, на северо-западе возвышаются отроги Перикительского хребта. Поверхность Дидо сильно расчле¬нена на множество ущелий, главными из которых являются Асах, Иланхеви, Сабакинусхеви. По главным ущельям текут реки, одно-именые с названиями этих ущелий. Все они сливаются в местности Шаури, образуя бурную реку Митлуда или Щунт1адерил г!ор, кото¬рая в свою очередь, в урочище Сагада, соединяется с Тушинской Лазанью. Кроме вышеперечисленных рек по всем малым и большим ущельям Дидо текут маленькие речки.
Археологические материалы свидетельствуют о древнейшем освоении человеком данного региона. Так, например, в своей работе
// Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1883. 4.22, январь. С. 129.
1 Клапрот Ю. Историческая, географическая и политическая карта Кавказа и провинций, находящихся между Россией и Персией. Париж, Лейпциг, 1827 // РФ ИИАЭ.Ф.1. Оп.1.Д.10.
2 Комаров А.В. Народонаселение Дагестанской области // ЗКОРГО. Тифлис, 1873.В.8. С. 12-13.
3 Эркерт Р. Кавказ и его народы. Лейпциг, 18,86 // РФ ИИАЭ. Ф.1. Оп.1. Д.5. «ЦГАРД. Ф.2. Оп.1. Д. 10. Л.9.
5 Дагестанская область // Свод статистических данных о населении Закавказ¬ского края, извлеченных из посемейных списков 1886. Тифлис, 1886.
12
А.А. Иессен перечисляет вещественные памятники, обнаруженные на территории Дидо1. Коллекция находок в основном включает бронзовые фигурки людей и животных, которые А.П. Круглов счи¬тает схожими с инвентарем Казбековского клада и датирует УЧУ вв. до н.э.2. Во время археологических работ на культовой горе Ки-дилишан (Гора кукол) И.В. Мегрелидзе также обнаружил большое количество бронзовых статуэток. «Обращает на себя внимание то обстоятельство, что подобные изображения, — пишет он, — распро¬странены в горных местностях Кавказа (Сванетия, Казбек, Тушетия, Хевсуретия). Они напоминают некоторые кавказские, урартские и сирийские изображения»3.
Д.М. Атаев после анализа памятников Бежтинского могильника (У1-УШ вв.) пришел к следующему выводу. «Культура дидойских районов, представленная инвентарем Бежтинского могильника, не¬смотря на бурное развитие, сохранила ряд архаических черт и отли¬чается от культуры не только собственно Аварии, но и всего горно¬го Дагестана»4.
Как известно, во II тысячелетии до н.э. в районе озера Ван и Месопотамии образовались государства Миттани и Хурри. В конце П тысячелетия до н.э. они распались под ударами Ассирийской во¬енной державы. Согласно утверждению Г.А. Меликишвшш, после этого вплоть до возникновения в середине IX в. до н.э. Урартского царства, самым мощным политическим образованием становится царство Диаухи5. В этой связи интересны сообщения автора о пле¬менном составе страны Диаухи, где вместе с другими племенами упоминается и сНсНш6.
Во второй половине первого тысячелетия мы встречаем дидой-
1 Иессен А.А. Работы на Судаке: Отчет о работах // Известия ГАИМК. М.; Л., 1935. В.ПО. С.34-35.
2 Круглов А.П. Культовые места горного Дагестана // КСИИМК. М.; Л., 1946. В.12. С. 38.
3 Мегрелидзе И.В. Археологические находки в Дидо // СА. 1951. №15. С. 287-288.
4 Атаев Д.М. Основные итоги историко-археологического изучения средневе¬ковой Аварии // УЗ ИИЯЛ. Махачкала, 1965. В.6. С. 192.
5 Меликишвили Г.А. Указ. соч. С. 26. ‘ Там же. С. 39.
13
цев в повествованиях грузинских летописей на северо¬восточной территории современной Грузии, в Кахетии.
Народная легенда повествует, что дидойцы во главе с могуще¬ственным вождем по имени Дидо располагались в районе Телав. В результате упорной борьбы (неизвестно с кем) Дидо был убит, а на¬род переселился на современную территорию Дидо1. Возможно, по¬этому упомянутые выше племена и племенные объединения, в том числе ёкН, (НсНш, были постепенно вытеснены с территории Южно¬го .Закавказья, т.е. с юго-восточной части современной Грузии, где локализует их Г.А. Меликишвили2. Видимо не случайно И. Алиев в своей работе «История Мидии» связывает кидеринцев нынешнего Дунганского района с кетарийцами, от которых албанский летопи¬сец производит самих албанцев, и на языке которых говорила часть населения Атропатены. Он же считает возможным, что андийцы тоже являются переселенцами с юга3. Такого же мнения придержи¬вается и Г.А. Меликишвили .
В конце I тысячелетия до н.э. в начале нашей эры дидойцы упоминаются в трудах античных авторов (Плиний, Плутарх). Они локализуют их на северных границах Грузии, т.е. на той же терри¬тории, где они проживают поныне. «С первых веков нашей эры, -пишет Р.М. Магомедов, — дидойцы начинают играть значительную роль в Закавказских событиях и в особенности в событиях Восточ¬ной Грузии»5. Грузии необходимо было укрепить свои северные границы, для чего она установила дружеские отношения с горцами Кавказа, в том числе с дидойцами. Грузинские летописи этой эпохи подчеркивают наличие подобных отношений между иберийцами и горцами, в частности и в «Картлис Цховреба» повествуется о древ¬нейших событиях, и в качестве северных соседей называются «ле¬ки», «овсы», «дурдзуки» и «дидойцы» .
Располагаясь на стыке Дагестана с Закавказьем, дидойцы при-
1 Вахушти Багратиони. География Грузии. Тифлис, 1904. С. 130-131.
2 Меликишвили Г.А. К истории древней Грузии. Тбилиси, 1959.
3 Алиев И. История Мидии. Баку, 1960. С. 66.
4 Меликишвили Г.А. Наири-Урарту. Тбилиси, 1954. С. 141-142.
5 Магомедов Р.М. История Дагестана. Махачкала, 1968. С. 57.
6 Известия грузинских летописей и историков о Северном Кавказе и России — описание Осетии, Дзурдзукии, Дидоэтии, Тушетии, Алании и Джикетии // СМОМПК. Тифлис, 1897. В.22. С. 1-58.
14
нимали активное участие в политической жизни народов Кавказа. Так, например, цари Грузии Азорк и Армазели (87-103 гг н.э.) при¬гласили себе на помощь против армянского царя Арташана всех горцев. «С этой целью прибыли в Грузию цари Овсетии — два брата, Базук и Анбазук, с войсками овсетскими, джикетскими и пачанин-ским, также царь леков, который привел с собою дурдзукцев и ди¬доицев»1.
Дидойцы были известны также армянским авторам. Перечисляя горские племена, выставившие свои войска против правителя Ар¬мении, они называют и дидоицев, додоев2.
Автор VI в. Захарий Ритер, перечисляя народы Кавказа, упоми¬нает и страну Даду. Ценность данного сообщения заключается в том, что впервые очевидец события сообщает не о племени диди, дидури, как предшествующие авторы, а называют страну Даду, ло¬кализуя ее примерно там же, где позднее мы встречаем дидоицев. Автор называет дидоицев в числе оседлых народов Дагестана, про¬тивопоставляя им 13 других, живущих в кибитках (кочевников)3.
Вполне определенно о политической самостоятельности ди¬доицев говорит арабский путешественник и географ X века Масуди. «Оплотом царства Ширвана служит царство лакзов, — читаем мы, — многочисленного племени, живущего на вершинах этих гор. Среди них есть кяфиры и неподчиненные власти Ширвана по имени дуда-нийцы. Они язычники и независимы.»4. Серьезного внимания за¬служивает предположение В.Ф. Минорского. «Вероятно термин ал-Дудания, — пишет он, — включал группу так называемых племен, кроме собственно Дидо. Такие племена, — продолжает исследова¬тель, — всегда стремились расширить свои владения за счет бассей-нов Куры и таким образом представляли опасность для Ганджи. Крепость, сдерживавшая натиск Дидо, лежала, должно быть, между Ширваном и территориями, контролируемыми царем Кахетии»5.
Там же. С. 16.
2 См.: Гасанов М.Р. Из истории дагестано-грузинских взаимоотношений (с древнейших времен до XIV в.). Автореф. дисс…. канд.ист.наук. Махачкала, 1968.
3 Пигулевская Н. Сирийские источники по истории народов СССР. М.; Л., 1941. С. 165.
4 Али ал-Масуди. Из книги: «Луга золота и родники драгоценных каменй». Гл. XVII // СМОМПК. Тифлис, 1908. В. 38. С. 42.
5 Минорский В.Ф. Очерки по истории Кавказа // РФ ИИАЭ. Ф.1. Оп.1. Д.321. Л. 13.
15
Все это говорит о том, что термин «Даду» объединял различные союзы племен и их территории. Строительство оборонительных со¬оружений Хосроем Ануширваном для защиты с севера свидетельст¬вует о значительной силе конфедерации племен Дидо.
Таким образом, имеющиеся сведения дают нам возможность заключить, что упоминаемые в источниках дидойцы, дидои, дидури представляли собой политический союз, имевший торговые и поли¬тические связи с другими народами. Об их торговых сделках сооб¬щает нам тот же Масуди1.
Находясь на границе с Грузией, дидойцы не остались в стороне от миссионерской деятельности грузинских царей. Общеизвестно, что в IV веке при картлийском царе Мириане христианство было объявлено государственной религией. С этого периода грузинские цари делали многое, чтобы распространить христианство в горах Кавказа. Согласно устной традиции в сел. Силди (общество Ун-кратль) сохранилось название местности «Гъ1ат1анлъи гох!» — ме¬сто, где была расположена церковь. В местности Элиль в сел. Хама-итль (общество Иланхеви) до настоящих дней сохранились строи¬тельные остатки церкви, разрушенной якобы кизылбашами. Соглас¬но сведениям, дошедшим до нас, христианские церкви были по¬строены в Анцухе и Цахуре . Миссионерская деятельность целиком и полностью зависела от внешнеполитического положения как Гру¬зии, так и Дагестана. Не раз приходилось священникам и правите¬лям Грузии не насаждать здесь христианство, а уже восстанавливать его. «Дидойцы и другие горские народы Кавказских гор, живущие по ту сторону реки Алазани, т.е. по левому берегу ее, по его (Бла¬женного Авива — М.Д.) проповедию и чудесами отстали ос огне-служения и вошли снова в недра церкви христовой»3.
Встает вопрос о степени распространения христианства среди жителей юго-западного Дагестана. Несмотря на все усилия грузин¬ских проповедников им не удалось насадить христианство в горах Дагестана. Христианство, пользовавшееся неустойчивым успехом среди дидойцев, не смогло искоренить их первобытные воззрения. Древние религиозные верования у дидойцев вновь широко возроди-
1 Там же. ,
2 Известия грузинских летописей… С. 50.
3 ЦГИА Грузии. Фонд Жордания. Д. 16. С. 1, 2.
16
лись после татаро-монгольского, а затем персидских и турецких нашествий и упадка миссионерской деятельности грузинской церк¬ви. «Грузия после продолжительных страданий и неравной за свою независимость борьбы с окружающими его могущественными му¬сульманскими государствами, подверглась игу мусульман, и таким образом, лишилась возможности поддерживать насажденное ею в горах христианство. Горцы были представлены самим себе»1. Таким образом, христианство начало постепенно слабеть, так что «… через несколько веков у всех почти горцев, не имевших грамотности и священного писания на родном языке, осталось лишь одно суевер¬ное почтение воспоминаниями христианских обрядов» .
Период Х-ХП вв. характеризуется большими переменами в общественно-политической жизни Грузии. В Х-ХП вв. Грузия пе¬реживает период феодальной раздробленности, чем воспользова¬лись иноземные завоеватели, в частности турки-сельджуки, которые совершали на страну неоднократные нападения. В такой сложной военно-политической обстановке, как сообщает «Картлис Цховре-ба», «Квирке III (1010-1029), правитель Кахетии, пользуясь слабо¬стью царя Грузии Георгия, который в это время был занят войной с имепратором Василием, объявил себя самодержавным царем и на¬значил своих правителей в Тианетию, Тушетию, Дидоэтию, …, Хун-зах и пр.»3. Внешняя политика Грузии активизируется во время правления Давида-Строителя и царицы Тамары (ХП-ХШ вв.). По этому поводу царевич Давид пишет, что «она (Тамара — М.Д.) в пер¬вые годы царствования своего овладела всем Азербайджаном, Ги-ляном до реки Оксус, Гурганом называемой, частью Анатолии, го¬родом Трапезоньтом, всею Абхазиею и Кавказскими горами»4. Ца¬рице Тамаре удалось покорить горцев, в том числе и дидойцев, и обложить их данью. Однако дидойцы подняли восстание против грузинских феодалов, для подавления которого был орагнизован специальный поход во главе с полководцем Тамары Иоанном. Вот что сообщается грузинские источники об этом походе: «Начали волноваться горцы, пхоели и дидойцы… Иоанн через Хадскую гору
1 ЦГИА Грузии. Ф.493. Д. 1607. Л.5.
2 Там же.
3 Известия грузинских летописей… С. 31.
4 См.: СМОМПК. Тифлис, 1889. В.26. С. 95-96.
2 Зак. 65
17
поднялся на горную вершину и очутился над страною пхоельцев и дидойцев. Князья дурдзукские явились к нему с дарами и войсками, и все вместе стали громить восставших в продолжение июня, июля, августа. Горцы усмирились, дали заложников и обещали платить дань и быть верными»1. У дидойцев сохранилось старое проклятие, связанное с именем царицы Тамары — «пусть поразит тебя камень царицы Тамары»2. Как сообщают грузинские источники, в борьбе против Тамерлана горцы принимали участие на стороне Грузии уже не как наемники, а как ополченцы. «Против Тимура выступил Геор¬гий VII (1395-1401 гг.) с огромным ополчением, состоявшим из войск Грузии, Овсетии и других кавказцев. Произошла кровопро¬литная битва, грузины вместе со всеми союзниками победили и от¬бросили передовые отряды монголов, но в это время выступил сам Тамерлан, в результате одержал победу. Грузины и их союзники нашли спасение в горах Кавказа»3. Однако в результате нашествия монгол, а затем Тимура и их господства, характер последующих взаимоотношений Грузии и горцев Кавказа приобретает новые чер¬ты, большое влияние на них оказали также общественно-политические события, происходившие в Дагестане.
Как известно, с XV века центрами распространения мусульман¬ской религии в горном Дагестане становится Хунзах и Гидатль, от¬куда под видом распространения ислама совершались завоеватель¬ные походы, в результате чего ряд союзов сельских обществ оказал¬ся под властью аварских правителей. Свидетельством этому служит летопись XIV в. «Владетель Аварии Суракат, — пишет Мухаммед Рафи, — получал доход со всех владений, начиная от страны черке¬сов до Шемахи, за исключением Акри»4. Согласно завещанию пра¬вителя Аварии Андоника к концу XV в. границы Хунзахского хан¬ства доходят до союза Антль-Ратль — семиземелье5, который вклю¬чал в себя общества Анц1росо, Анцух, Богнода, Джурмут, Капуча,
1 Там же.
2 Мегрелидзе И.В. Дидойцы и название Дидо. С. 182.
3 Известия грузинских летоприсей… С. 33.
* Извлечение из истории Дагестана,составленное Мухаммедом Рафи // СМОМПК. Тифлис, 1871. В.5. С. 22-24.
5 Магомедов Р.М. Общественно-экономический и политический строй Даге¬стана в XVIII — нач. XIX вв. Махачкала, 1957. С. 85.
18
Косдода, Томе, Ухнада и др. . Таким образом, в результате распро¬странения ислама многие союзы сельских обществ, входившие в предыдущую историческую эпоху в политический союз Дидо, ока¬зались под властью аварских ханов.
В XVII-XVIП вв. Анцухо-Капуча, один из крупных союзов сельских обществ в западном Дагестане, становится центром рас¬пространения ислама. Поддерживаемый аварскими ханами, этот союз проявляет активную деятельность в исламизации дидойцев. Жители общества Дидо-Шуратль, расположенного на границе с ка-пучинцами, утверждают, что они были исламизированы бежтинца-ми. Согласно устной традиции, первыми среди дидойцев приняли ислам жители аулов Генух, Кидеро, Гугатль.
Активное участие в распространении ислама в Дидо также приняли жители обществ Технуцал и Тиндал (Богос). В этом отно¬шении большой интерес представляет письмо амира Али-Бека к жи¬телям Амсал, датируемое исследователями концом XVII — нач. XVIII вв. «Вы, — говорится в письме, — разузнайте у свершающих беззаконие Кидер их намерения относительно принятия ислама… Если они не примут наши условия, то объявите им, что я приду с полками, против которых им не устоять»2. Данный документ — еще одно свидетельство о том, что хунзахские ханы вместе с другими обществами насаждали ислам в Дидо. Однако автор первой полови¬ны XVIII в. И.Г. Гербер сообщает, что зонты, т.е. дидойцы, идоло¬поклонники3. Об этом же говорят сведения, относящиеся ко второй половине XVIII в.: «Кои места (Дидоэтия, Кисты, Гилигвы, Дзурд-зуки — М.Д.) лезгины овладеть желают и привести к закону магоме¬танскому»4. Подобные же сведения мы находим и у Вахушти: «А из прилегающей к Лекетии части (Дидоэтии) некоторую долю покори¬ли лезгины и жителей обратили в магометанство, а прочие остаются таковыми же (какими были) идолопоклонниками»5. Эти же сведе¬ния, заметим попутно, говорят еще и о дальнейшем сужении грани-
‘ Козубский Е. Дагестанский сборник. Темир-Хан-Шура, 1902. Вып.1. С. 17.
2 Айтберов Т. Новые источники по истории аварских ханов.
3 Гербер И.Г. Описание стран и народов вдоль западного берега Каспийского моря. 1728г.//ИГЭД. С. 113.
4 Меликсет-Беков Л.М. Описание сопредельных с Грузией стран // Труды Тбилисского госуниверситета. Тбилиси, 1941. В. 18. С. 132.
5 Царевич Вахушти. Указ. соч. С. 131.
19
поднялся на горную вершину и очутился над страною пхоельцев и дидойцев. Князья дурдзукские явились к нему с дарами и войсками, и все вместе стали громить восставших в продолжение июня, июля, августа. Горцы усмирились, дали заложников и обещали платить дань и быть верными»1. У дидойцев сохранилось старое проклятие, связанное с именем царицы Тамары — «пусть поразит тебя камень царицы Тамары»2. Как сообщают грузинские источники, в борьбе против Тамерлана горцы принимали участие на стороне Грузии уже не как наемники, а как ополченцы. «Против Тимура выступил Геор¬гий VII (1395-1401 гг.) с огромным ополчением, состоявшим из войск Грузии, Овсетии и других кавказцев. Произошла кровопро¬литная битва, грузины вместе со всеми союзниками победили и от¬бросили передовые отряды монголов, но в это время выступил сам Тамерлан, в результате одержал победу. Грузины и их союзники нашли спасение в горах Кавказа»3. Однако в результате нашествия монгол, а затем Тимура и их господства, характер последующих взаимоотношений Грузии и горцев Кавказа приобретает новые чер¬ты, большое влияние на них оказали также общественно-политические события, происходившие в Дагестане.
Как известно, с XV века центрами распространения мусульман¬ской религии в горном Дагестане становится Хунзах и Гидатль, от¬куда под видом распространения ислама совершались завоеватель¬ные походы, в результате чего ряд союзов сельских обществ оказал¬ся под властью аварских правителей. Свидетельством этому служит летопись XIV в. «Владетель Аварии Суракат, — пишет Мухаммед Рафи, — получал доход со всех владений, начиная от страны черке¬сов до Шемахи, за исключением Акри»4. Согласно завещанию пра¬вителя Аварии Андоника к концу XV в. границы Хунзахского хан¬ства доходят до союза Антль-Ратль — семиземелье5, который вклю¬чал в себя общества Анц1росо, Анцух, Богнода, Джурмут, Капуча,
1 Там же.
2 Мегрелидзе И.В. Дидойцы и название Дидо. С. 182.
3 Известия грузинских летоприсей… С. 33.
* Извлечение из истории Дагестана,составленное Мухаммедом Рафи // СМОМПК. Тифлис, 1871. В.5. С. 22-24.
5 Магомедов Р.М. Общественно-экономический и политический строй Даге¬стана в XVIII — нач. XIX вв. Махачкала, 1957. С. 85.
18
Косдода, Томе, Ухнада и др. . Таким образом, в результате распро¬странения ислама многие союзы сельских обществ, входившие в предыдущую историческую эпоху в политический союз Дидо, ока¬зались под властью аварских ханов.
В XVII-XVIП вв. Анцухо-Капуча, один из крупных союзов сельских обществ в западном Дагестане, становится центром рас¬пространения ислама. Поддерживаемый аварскими ханами, этот союз проявляет активную деятельность в исламизации дидойцев. Жители общества Дидо-Шуратль, расположенного на границе с ка-пучинцами, утверждают, что они были исламизированы бежтинца-ми. Согласно устной традиции, первыми среди дидойцев приняли ислам жители аулов Генух, Кидеро, Гугатль.
Активное участие в распространении ислама в Дидо также приняли жители обществ Технуцал и Тиндал (Богос). В этом отно¬шении большой интерес представляет письмо амира Али-Бека к жи¬телям Амсал, датируемое исследователями концом XVII — нач. XVIII вв. «Вы, — говорится в письме, — разузнайте у свершающих беззаконие Кидер их намерения относительно принятия ислама… Если они не примут наши условия, то объявите им, что я приду с полками, против которых им не устоять»2. Данный документ — еще одно свидетельство о том, что хунзахские ханы вместе с другими обществами насаждали ислам в Дидо. Однако автор первой полови¬ны XVIII в. И.Г. Гербер сообщает, что зонты, т.е. дидойцы, идоло¬поклонники3. Об этом же говорят сведения, относящиеся ко второй половине XVIII в.: «Кои места (Дидоэтия, Кисты, Гилигвы, Дзурд-зуки — М.Д.) лезгины овладеть желают и привести к закону магоме¬танскому»4. Подобные же сведения мы находим и у Вахушти: «А из прилегающей к Лекетии части (Дидоэтии) некоторую долю покори¬ли лезгины и жителей обратили в магометанство, а прочие остаются таковыми же (какими были) идолопоклонниками»5. Эти же сведе¬ния, заметим попутно, говорят еще и о дальнейшем сужении грани-
‘ Козубский Е. Дагестанский сборник. Темир-Хан-Шура, 1902. Вып.1. С. 17.
2 Айтберов Т. Новые источники по истории аварских ханов.
3 Гербер И.Г. Описание стран и народов вдоль западного берега Каспийского моря. 1728г.//ИГЭД. С. 113.
4 Меликсет-Беков Л.М. Описание сопредельных с Грузией стран // Труды Тбилисского госуниверситета. Тбилиси, 1941. В. 18. С. 132.
5 Царевич Вахушти. Указ. соч. С. 131.
19
цы политического союза Дидо. О том, что дидойцы во второй поло¬вине XVIII в. все еще были язычниками, свидетельствует также акад. И.А. Гильденштедт: «… они от кахетинского владения осво¬бодились и теперь уже не христиане, не магометане и не исповеду¬ют никакой веры»1. «Когда Россия приняла в свое подданство Гру¬зию, — читаем мы в одном документе, — значительная часть кавказ¬ских горцев уже исповедывала магометанскую веру. Одни только тушины, хевсуры, ингуши, осетины, сванеты, абхазцы и южные лезгины (подчеркнуто нами — М.Д.), оставались вне преобладания магометанства»2.
Анализ вышеприведенного материала позволяет нам полагать, что ислам, начавший проникать в Дидо еще в конце XVII — нач.
XVIII вв., окончательно утвердился здесь лишь в конце XVIII — нач.
XIX вв. Такая хронология не является общей для всех союзов сель¬ских обществ Дидо. В некоторых из них, в частности в Иланхеви и Шуратль, ислам мог утвердиться в нач. XIX в., но асаховцы (самое отдаленное среди них) окончательно исламизировались в ходе Кав¬казской войны.
«Дидо, конечно, — пишет В.Ф. Минорский, — были «неверны¬ми», ибо даже в восемнадцатом столетии они были только частично исламизированы лезгинами3. Такого же мнения придерживаются и советские исследователи-востоковеды. В частности, А.Н. Генко от¬мечает, что «концепция о древнем распространении ислама среди горского населения Дагестана, в том числе Дидо, оказывается имен¬но для большей части чистейшей фикцией»4.
Таким образом, принятие ислама отдельными обществами и распространение власти аварских ханов вглубь гор привели к рас¬паду военно-политического союза Дидо. С ХГУ-ХУ вв. термин «Ди¬до» принимает уже чисто этнический характер; в течение XIV-XVII вв. дидойцы продолжают придерживаться прогрузинской ори¬ентации. Некоторые грузинские цари находили даже убежище в го-
Географическое и статистическое описание Грузии и Кавказа: (Из путешест¬вия акад. И.А. Гильденштедта через Россию и по Кавказским горам в 1770-73 гг.). СПб., 1809. С.128.
2 ЦГИА Грузии. Ф.493. Д. 1607. Л.6.
3 Минорский В.Ф. Указ. соч. Л. 13.
4 Генко А.Н. Арабский язык и кавказоведение // Труды второй сессии ассо¬циации арабистов. 1937. М.; Л., 1941. С. 100.
20
рах Дидо. Так, например, в XV в., когда Давид был свергнут с Кахе¬тинского престола, он нашел укрытие у дидойцев . «Далее, — отме¬чает грузинская традиция, — Георгию I (1471-1492), сыну кахетин¬ского царя Давида, не подчинились тушины, пшавы и хевсуры, но дидойцы были ему покорены» .
Дальнейшее развитие животноводческого хозяйства вызвало потребность дидойцев в зимних пастбищах. Таковые были предос¬тавлены им кахетинскими царями на условиях уплаты аренды и по¬ставки ополченцев в случае иноземных вторжений. Связи дидойцев с Грузией начинают сказываться, таким образом, на новой основе. Правда, некоторые правители эти связи время от времени нарушали. Так, царь Кахетии Таймуразе в 1640 г., желая открыть дорогу из Грузии в Россию через Дидо, вступил в эту страну и захватил не¬сколько крепостей, но дидойцы, пригласив на помощь лезгин, раз¬били Таймураза и обратили его в бегство3. Отношения между жите¬лями Западного Дагестана и Грузией ухудшились также в период персидской и турецкой экспансии на Закавказье. Аварские ханы че¬рез территорию Западного Дагестана стали проникать в Грузию. Немаловажную роль в этом сыграла идеология ислама, которая раз¬жигала религиозный антогонизм между грузинами и «лезгинами». Так, правитель Кахетии Селимхан поощрял военные походы даге¬станцев на Грузию. Горцы, почувствовав поддержку хана, стали угонять баранту и крупный рогатый скот, принадлежавший туши¬нам4. Отрицательно сказалась на взаимоотношениях народов Даге¬стана и Грузии феодальная раздробленность самой грузинской мо¬нархии. У престолов грузинских царств появляются ставленники Ирана и Турции. Они старались расширить свои территории за счет пограничных районов, в частности за счет Западного Дагестана.
В XVI-XVШ вв. в Грузии складывается довольно сложная по¬литическая обстановка, связанная с персидскими завоеваниями. Часть грузинских феодалов перешла на сторону завоевателей, а дру¬гая вела освободительную борьбу как против своих князей, так и против персов. В этой довольно сложной ситуации некоторые из
1 Известия грузинских летописей… С. 54.
2 Там же. С. 55.
3 Известия грузинских летописей… С. 58.
4 Макалатия С.И. Хевсурети. Тбилиси, 1940. С. 27.
21
них призывали себе на помощь горцев Дагестана. Один из ярых противников правительства Надир-Шаха в Тбилиси ксанский эри-стави Шаншэ нанял лезгинское войско в 12 тысяч человек и напра¬вил его против сторонников Персии арагвского эристава Утрути. Аналогично поступил Гиви Амилахвари, он обратился к дагестан¬ским военным предводителям, которые привели под его начало не¬сколько тысяч человек1. В 40-50-х годах XVIII в. военные походы, совершаемые горцами, конечно, не без ведома грузинских феодаль¬ных владетелей, приняли массовый характер2. Для участия в этих походах аварские ханы стали привлекать не только жителей Запад¬ного Дагестана, но и силы внутренней Кахетии. Ярким свидетельст¬вом этому может служить письмо кахетинского царя Имам-Кули-хана (1720-1722 гг.) в Персию Гусейн-Кули-хану. «Над нами посто¬янно висит грозный меч. Силы лезгин все больше и больше рас¬тут… Если ходатайство Ваше не окажет нам помощи, наше дело пропало, наш край безвозмездно погиб. До сих пор с нами боролись одни джарцы, живущие в горах лезгин; теперь восстали против нас и Гулходары3. К ним пристали Кабельцы, Шакинцы и другие. С га-вазцами они (лезгины — М.Д.) открыли переговоры: они слушают их, говоря, что напрасно они ожидают от шаха, что шах сам в опас¬ном положении и поэтому лучше им примкнуть к лезгинам… Они послушались их и действуют заодно с ними, против своих же. Лез-гинц увлекли также и некоторых твадов (князей). Поспешите по¬дать помощь, иначе и остальная Кахетия изменит нам (персам -М.Д.)… И внутренняя Кахетия пристала к лезгинам»4.
На протяжении ХУГ-ХУШ вв. князья и правители разоряемой нашествиями и внутренними междоусобицами страны то и дело приглашали на помощь «лезгин» за определенную плату. В свете приведенных и многих других данных уместнее говорить не о набе¬гах горцев, совершаемых по собственной инициативе и ставших для них своеобразным трехвековым промыслом5, а о походах, в боль-
‘ Кикадзе Г. Ираклий второй. Тбилиси, 1945. С. 21.
2 См.: Гамрекели В.Н. Вопросы взаимоотношений Восточной Грузии с Север¬ным Кавказом в XVIII в.: Автореф. дис. … д-ра ист.наук. Тбилиси. 1972. С. 26.
3 Под термином «Гулходары» были известны-жители Западного Дагестана.
4 Бакрадзе Д. Заметки о Закатальском округе // Оттиск из ЗКОИРГО. В.1. С. 10-11.
5 См.: Гамрекели В.Н. Указ. соч. С. 23, 26, 39 и др. 22
шинстве своем явившихся прямым результатом политической си¬туации в Грузии.
Определенные успехи во взаимоотношениях между жителями Западного Дагестана и Восточной Грузии были достигнуты в пери¬од царствования Ираклия II, стремившегося к установлению добро¬соседских отношений с жителями пограничных с Грузией районов Дагестана. Естественно, такая политика Ираклия способствовала укреплению северных границ Восточной Грузии, откуда совершали вооруженные походы аварские ханы с жителями Койсубулинского, Андийского, Технуцальского, Багулакского и др. обществ. Ираклию удалось привлечь на свою сторону жителей обществ Дидо, Капуча, Анцух, Анцросо, Таш, Тлебель, Томе и др. Жители этих обществ не только охраняли границы Грузии, но и при необходимости выстав¬ляли войско с провиантом в распоряжение царя Ираклия. В свою очередь, Ираклий обязал деревни Сабуй, Шильда, Алмаки и др. пла¬тить подать вышеперечисленным обществам . Между обществами юго-западного Дагестана и царем Ираклием был заключен мирный договор, где говорилось об установлении мирных отношений между ними2.
Устная народная традиция свидетельствует о борьбе дидойцев с персидскими завоевателями. Пограничные с Грузией общества Ди¬до, согласно преданию, подвергались нападению со стороны персов и грузинских князей. При этом кизилбаши опустошали и сжигали населенные пункты, уводили поголовно всех жителей в плен и про¬давали их в рабство. Жители с. Хупро, расположенного у подножья Кодорского перевала, рассказывают, что недалеко от селения в прошлом существовали крупные населенные пункты Таритль и Ишимхо, от которых в настоящее время сохранились остатки руин. Эти аулы, повествуют они, были разрушены кизилбашами, а жители проданы в рабство. О пребывании в районах Дидо персов (кизилба-шей) говорят и жители из с. Хибятль. Возможно, что персидские наместники, обеспокоенные активностью дидойцев, направляли сю¬да карательные отряды, которые, не решаясь проникнуть в глубь, разоряли пограничные с Грузией аулы Дидо. Присоединение Грузии
‘ Норденстам Н.И. Описание Антль-ратля. 1932 г. // ИГЭД. С. 323.
2 Мирный договор между царем Ираклием и некоторыми лезгинскими обще-
ствами // АКАК. Т.1. С. 77.
23
к России в 1801 г. привело к тому, что дидойцы, наряду с другими народами Дагестана, оказались в торгово-экономической блокаде, и это обострило отношения между грузинами и дидойцами. С 1802 г. кавказское командование взяло под контроль важнейшие торгово-коммуникационные пути, связывающие Дагестан с Грузией и Азер¬байджаном. Жители пограничных с Грузией районов — дидойцы, капучинцы, анцухцы и др. — неоднократно обращались к царским наместникам в Грузии с просьбой о позволении им производить по-прежнему торговлю с Закавказьем1. Просьбы эти удовлетворены не были. Поводом для этого послужили частые военные походы со стороны дагестанских ханов через территорию Дидо в Грузию. В этих походах дидойцы не только не принимали участия, но и изве¬щали царских военачальников о готовящихся нападениях. Так было в 1800 г., когда Умма-хан аварский совместно с Сурхай-ханом Ка-зикумухским, Магомед-ханом Дженгутаевским и с кадиями Аку-шинским и Андийским совершили нападение на Грузию: дидойцы поставили в известность об этом русское командование2.
Торговля с Закавказьем играла чрезвычайно важную роль в экономике дидойцев, поэтому вопрос этот с повестки дня не сни¬мался. В 1821 г. дидойцы сделали еще одну попытку в этом направ¬лении, обратившись к кн. Эристави с просьбой допустить их кара¬ваны для торговли в Грузию. Кн. Эристави не смог самолично раз-решщъ этот вопрос и обратился к ген. Вельяминову, а последний в свою очередь поставил перед дидойцами следующие условия:
«1. Не иметь ни с кем связей торговых из тех народов, кои в подданстве России не состоят.
2. Не токмо их в границы Грузии через свои земли не пропус¬кать, но и в свои земли въезд строжайше иметь воспретить.
3. За всякое, сделанное дидойцами или другими народами, про¬ехавшими в границы наши через земли их, воровство и грабеж, о чем со всею точностью по исследовании открыто будет, обязывают¬ся они ответствовать собственностью, удовлетворяя в полной мере обиженных и доставляя виновных к российским чиновникам для предания суду»3.
‘ АКАК. Т.1.С. 660. 2АКАК.Т.1.С. 136. 3 АКАК. Т.6. С. 16.
24
Дидойцы, находившиеся в торгово-экономической блокаде с начала XIX в., согласились с этими условиями и дали соответст¬вующие обязательства.
К началу 30-х годов XIX в. большая часть территории Дагеста¬на была присоединена к России. Народы Дагестана оказались под двойным гнетом — с одной стороны царизм наложил на них обреме¬нительные налоги, с другой стороны местные владетели, поддержи¬ваемые царизмом, грабили подвластных им жителей. «В этом чрез¬вычайно сложном переплетении классовых и национальных проти¬воречий, — пишет В.Г. Гаджиев, — на рубеже 30-х годов XIX в. воз¬никло движение горцев Дагестана под флагом мюридизма»1.
Политика грабежа и насилия, а также торгово-экономическая блокада привели к тому, что отдельные общества отошли от России и присоединились к освободительной борьбе горцев. В этой обста¬новке отход дидойского общества означал бы открытие границ с северной стороны. Поэтому Ермолову пришлось окончательно снять торговую блокаду для дидойцев; он предложил также назна¬чить цезам пристава из грузинских помещиков, знающих их нравы и обычаи, Нодара или Ростома Джорджадзе2.
В 1832 г. второй имам Дагестана, Гамзат-бек, намериваясь на¬пасть на Грузию через Дидо, прибыл к дидойцам и потребовал от них покорности; не добившись успеха, он разорил сел. Хупро и вер¬нулся, решив напасть на дидойцев со стороны Закатал. Дидойцы решительно отказали Гамзат-беку выдать находящегося там, в Аса-хе, пристава кн. Джорджадзе3.
В целях укрепления северных границ Грузии русским командо¬ванием дополнительно был направлен сюда еще один батальон пе¬хоты при 4-х легких орудиях под командованием кн. Чавчавадзе. Всего на т.н. Лезгинской линии было сосредоточено более 10 тыс. чел., считая подразделения милиции4. В конце 1836 г. пограничные жители Дидо под давлением иланхевцев стали пропускать через свою территорию отряды дагестанцев в Грузию. Кроме того, от¬дельные общества сами стали принимать участие в походах. Для
1 Гаджиев В.Г. Роль России в истории Дагестана. М., 1965. С. 25.
2 АКАК. Т.9. С. 506.
3 АКАК. Т.8. С. 580.
4 Там же. С. 391.
25
подавления сопротивления в Дидо была направлена экспедиция ген. Соварсамидзе, при этом ему было дано предписание урегулировать вопрос по возможности мирно. Будучи знатоком местных нравов и обычаев, кн. Соварсамидзе смог не только уговорить дидойцев не пропускать горцев через свои земли, но «и побудил к изъявлению покорности отклонившегося от повиновения Дидойского общест¬ва»1.
На первом этапе освободительной борьбы горцев дидойцы не присоединились к ней.
В 40-х годах XIX в., в период военных успехов Шамиля, Дидо-этия была включена в состав имамата особым наибством. Однако, в течение 1840-1845 гг., за исключением общества Иланхеви, дидой¬цы не были подчинены имамату и в то же время не покорились ца¬ризму. Находясь в нейтральном положении, они неоднократно от¬правляли своих представителей к русским с просьбой о разрешении спускаться в Кахетию для торговых сделок. Узнав о таких намере¬ниях дидойцев, наиб Ибрагим из с. Мокок прибыл в с. Кидеро с це¬лью наказать старшин и взять аманатов (заложников).
В ответ дидойцы поголовно вооружились, часть их направилась в с. Мокок, остальные в с. Зехида, и посланные на помощь Ибраги¬му 400 воинов из общества Иланхеви, увидев большое количество вооруженных дидойцев, вернулось назад. Дидойцы объявили Ибра¬гиму, что если он будет призывать против них дагестанцев, то они вынуждены будут просить русских защитить их2.
В конце 1843 г. Кавказское командование категорически запре¬тило жителям обществ Дидо и Ункратль иметь всякое сношение с Кахетией и Джарской областью. В ответ против таких действий со стороны царизма дидойцы и ункратльцы объединились и собрали из своей среды три тысячи человек, которых сосредоточили на погра¬ничной линии с Грузией3.
Шамиль, а также Кавказское командование прекрасно понима¬ли стратегическое значение территории Дидо. Поэтому обе стороны всяческими методами, переговорами и оружием старались овладеть данной территорией.
1 Там же.
2 Движение горцев Северо-Восточного Кавказа в 20-50 годы XIX века / Сбор¬ник документов. Махачкала, 1959. С. 429.
.
26
С целью покорения этого края и вместе с тем чтобы держать в страхе жителей Западного Дагестана, Кавказское командование приняло решение закрыть все пути, ведущие в Ункратль и приле¬гающим к нему обществам небольшими укреплениями1. Таким об¬разом, лезгинская кордонная линия передвинулась в глубь гор.
В августе 1845 г. Лезгинский отряд во главе с ген. Шварцом, в состав которого входили 5 батальонов пехоты, 500 милиционеров, 4 эскадрона Нижегородского драгунского полка, 500 чел. конницы, 2 взвода с крепостными ружьями, при 12 орудий, предпринимает по¬ход в Дидо. Кроме того, Шварц предложил двинуться туда одно¬временно и жителям Тушетии и Хевсуретии, от горы Лай на с. Ге-нух и Хупро2.
12 августа отряд занял с. Генух, 13 августа войска направились к селению Кидеро, где они встретили отчаянное сопротивление со стороны местных жителей. После продолжительной схватки аул был взят и сожжен, огню были преданы сел. Генух, Зехида, Гутатль и др. Эти и другие события заставили жителей Дидо окончательно изменить свою прорусскую ориентацию в пользу движения Шами¬ля. Сверх тех военных сил, которые по указанию Шамиля они оста¬вили для охраны имамата с западной стороны, дидойцы направили 750-800 человек пехоты в центральную Аварию3.
В 1846 г. Кавказское командование приняло решение полно¬стью занять Аваро-кахетинскую дорогу. С этой целью была по¬строена Кодорская крепость на границе Дидо и Кахетии. «Эти доро-ги, — пишет в своем донесении кн. Воронцов к Чернышеву, — имеют весьма важное значение: они открывают и обеспечивают нам всегда свободный доступ в землю дидойцев и общества в верховьях Ан¬дийского Койсу»4.
В период спада движения горцев в Аварии и Чечне наместники Кавказа сосредотачивают на позиции у Кодорского укрепления, «9 батальонов при 8-ми горных орудиях, с командой сапер и частью конной и пешей милиции»5.
1 Там же. С. 522.
2 АКАК. Т.10. С. 414.
3 СМОМПК. Т.9. Тифлис, 1876. С. 8.
4 АКАК. Т.10. С. 322.
5 АКАК. Т. 12. С. 1043.
27
На данном этапе борьбы отдельные карательные набеги сменя¬ются периодическими экспедициями в глубь территории Дидо. В июле 1857 г. экспедиция под командованием бар. Вревского совер¬шила поход в Дидо, при этом были разгромлены до основания де¬сятки дидойских селений.
В июле 1858 г. бар. Вревский повторно предпринял поход в Ункратль и Дидо, оказавшим для него роковым, в результате кото¬рого было уничтожено и разорено до основания более 40 селений с укрепленными каменными стенами и взято 3 каменных укреплений с орудиями1.
Экспедиции 1857-59 гг. не привели к покорению дидойцев. По¬этому Кавказское командование дало распоряжение главному лез¬гинскому отряду выступить в Дидо2.
С 5 июля по 1 сентября 1859 г. в Дидо кроме лезгинского дей¬ствовал и тушинский отряд. Объединенными силами были взяты и сожжены еще 20 дидойских селения3.
Освободительная борьба дидойцев совместно с обществами За¬падного Дагестана против царизма продолжалась и после пленения Шамиля. «Они (дидойцы — М.Д.) после пленения Шамиля выстав¬ляли под ружье около 1000 человек»4.
Колониальная война царизма принесла много страданий и ли¬шений дидойцам. Была разрушена материальная культура, создан¬ная на протяжении многих веков. Н.И. Воронов, посетивший этот край в 1867-68 гг., пишет следующее: «… На пути этом лежит (по реке ори-Цхали) в развалинах три маленьких аула — Хибятль, Ви-цятль, Элбок, едва отстраивающиеся после погрома дидойских ау¬лов в 1857 и 1859 годах»5.
После покорения Дагестана наместники Кавказа ввели здесь новое военно-гражданское управление. Дидо, находившееся до 1860 г. в ведении командующего войсками на Лезгинской кордонной ли¬нии, было включено в состав Бежтинского округа наряду с общест¬вами Капуча, Анцух, Таш, Тлебел, Томе и др. В 1861 г. Бежтинский
243.
28
Кавказский календарь на 1861 г. Тифлис, 1860. С. 34. 2 Движение горцев Северо-Восточного Кавказа… С. 673. 1 Козубский Е.И. Дагестанский сборник. Темир-Хан-Шура, 1902. В.1. С. 242-
4 СМОМПК. В.9. С. 8.
5 СМОМПК. В.1. С. 16.
округ вместе с наибствами и обществами был включен в состав Ан¬дийского округа. Центр дидойского наибства находился в сел. Ки-деро1.
Военно-народное управление, введенное как временная мера, сохранилось до свержения царизма. Реформы, проведенные цариз¬мом, не внесли существенных изменений в положении горского крестьянства. Значительная часть земельных угодий дидойцев, осо¬бенно пастбищных, основная доходная статья их, была изъята коло¬ниальными властями и объявлена собственностью казны. Тяжелым бременем на дидойцев ложились также многочисленные и многооб¬разные подати и повинности. Основная масса горцев выражала свой протест против царского режима. Дошедшие до нас сведения свидег тельствуют, что дидойцы принимали активное участие в восстании 1877 г. Для подавления восстания в Дидо был отправлен отряд кн. Накашидзе, который в продолжении июня и июля 1877 г. не смог покорить восставших. «8-15 июня, — пишет Козубский, — дела отря¬да кн. Накашидзе и перестрелка с мятежниками в Иланхевском ущелье, у сел. Шаитль, в Шальядинскому лесу у сел. Кимятль. 16-17-18 июля — обложение и взятие тем же отрядом Акдинского зава¬ла в сел. Асахо» . По архивным данным в восстании приняло уча¬стие около 500 дворов из 9793.
После подавления восстания большое количество дидойцев бы¬ло сослано в Сибирь, а оставшиеся обложены 3-х рублевым сбором, якобы на возмещение убытков казне, причиненных «реакционно-националистическим» восстанием горцев. Всего было обложено 409 дворов на сумму 1227 руб.4. Кроме того, были секвестированы, а частично реквизированы пастбищные горы дидойцев, что, несо¬мненно, ухудшило экономическое положение Дидо.
В целом же присоединение Дагестана, в том числе дидойцев, к России имело объективно-прогрессивное значение/ После присое¬динения к России была снята торгово-экономическая блокада, ожи¬вились торгово-экономические связи дидойцев с народами Закавка¬зья, что способствовало развитию социально-экономических отно¬шений внутри общества.
1 Козубский Е.И. Указ. соч. С. 255.
2 Там же. С. 314.
3 ЦГА РД. Ф.2. Оп.1. Д.31. Л.6.
4 Там же.
Глава II
ХОЗЯЙСТВО
§1. Земледелие
Основными занятиями дидойцев, как и других народов Даге¬стана, были земледелие и скотоводство. О древности земледелия свидетельствуют в частности данные археологии. Этот же материал позволяет говорить о непрерывности развития культуры земледелия на территории Дидо1.
О роли, которую играло земледелие в хозяйстве дидойцев, сви¬детельствуют многочисленные аграрные культы, данные фолькло¬ра, а также хорошо разработанный народный сельскохозяйственный календарь. Акад. Н.И. Вавилов писал: «Наши исследования земле-дельческих поселков Дагестана и состав культур показывают несо¬мненную древность земледелия и в этой стране, во всяком случае, существующего здесь много столетий и характеризующегося осо-быми эндемичными сортами ячменя, пшеницы, льна и бобов» .
Наиболее распространенными зерновыми культурами, которые возделывали на территории Дидо, были рожь (цибарл!о), ячмень (махъа), пшеница яровая (имери ат) и озимая (цебис ат), просо (тГево), голозерный ячмень (лив), овес (ниха). В небольшом количе¬стве сеяли также бобы (гьил), фасоль (ч!от!илоби), солодь гладкую (зеги), из технических культур возделывали коноплю (галам) и лен (кумели), из которых готовили урбеч. Конопля использовалась и как материал для ткачества. Выращивали здесь и полбу (гьез), бывшую одной из главных культур. По полевым данным местные жители культивировали здесь и зерновые под названием х!ини.
Сельскохозяйственные культуры здесь отличались высокой
1 Пикуль М.И. Археологические памятники I тысячелетия нашей эры северо¬западной части нагорного Дагестана: Отчет об археологических разведках второго горного отряда экспедиции ИИЯЛ Даг. ФАН СССР в 1956 г. Ч. 2 // РФ ИИАЭ. Ф.З. Оп.З. Д.16; Атаев Д.М. Археологические исследования в Дидо // СА. 1961. №1. С. 283-285.
2 Вавилов Н.И. Мировой опыт земледельческого освоения высокогорий // Природа. 1936. №2.
3 Рупрехт Ф.И. Верхний предел различных культурных растений на Главном Кавказском хребте // Записки императорской АН. 1860. В.5. С. 180.
30
урожайностью и холодоустойчивостью. Последнее обстоятельство подчеркнуто и Н.И. Вавиловым: «На Кавказе, в Дагестане, в Арме¬нии, Грузии зерно сортов и видов пшеницы и ячменя отличается исключительной стойкостью к прорастанию и может лежать меся¬цами в снопах под дождем, не прорастая»1.
Территорию цезов по естественно-географическим и климати¬ческим условиям можно разделить на две природно-хозяйственные микрозоны. Первая — высокогорная, где земля долго не прогревает¬ся и сельскохозяйственные работы начинаются в мае. В эту зону входили общества союза Асах и Хутрахинское сельское общество, некоторые аулы Мококского сельского общества, расположённые высоко в горах. Территория горнодолинной зоны расположена по склонам гор, огражденных отрогами хребтов. Здесь сельскохозяйст¬венные работы, как правило, начинались в апреле. Сюда относятся селения общества Иланхеви и Шуратль за исключением населенных пунктов Эльбок (Шуратль), Хитох и Хуитль (Иланхеви). Сбор уро¬жая в высокогорной зоне задерживался до конца сентября, в горно¬долинной зоне завершался в конце августа. «Посев, — сообщает Н.И. Норденстам, — делается в разные времена, смотря по местоположе¬нию деревень, но иногда оные не производят позже конца мая. Жатва делается разновременно: в нижних частях в конце июля и в верхних в конце августа»2. По свидетельству Ф.И. Рупрехта, в насе¬ленных пунктах общества Иланхеви, начиная с сел. КитТури до Эшитль (Шаитль), расположенных на высоте 1600-1700 м, жатва начиналась в первой половине августа, тогда как в сел. Эльбох (Шуратль), относимом нами к высокогорной зоне, урожай созревал только 19-20 августа3.
Сроки земледельческих работ устанавливались каждым сель¬ским обществом.
Основным пахотным орудием дидойцев, как и у всех народов Дагестана и Кавказа, являлся бирус, деревянный плуг с железным лемехом, в который впрягали пару волов. Несмотря на то, что неко¬торые досоветские исследователи видели в нем «просто загнутый
1 Вавилов Н.И. Указ. соч. С. 73.
2 Норденстам И.И. Описание Антль-ратля. 1832 г. // ИГЭД. С. 324.
3 Рупрехт Ф.И. Указ. соч. С. 173.
31
крючок»1, бирус являлся наиболее приспособленным к горным ус¬ловиям пахотным орудием2. Поле вспахивали мужчины. За пахарем обычно шли женщины. Они мотыгами размельчали большие комья земли, выкапывали и рубили корни сорных трав. Как и другие гор¬цы Дагестана, дидойцы сначала разбрасывали зерно по полю, а за¬тем вспахивали его, в результате чего верхний слой земли, перево¬рачиваясь, прикрывал семена. К паровой системе ввиду малоземе¬лья дидойцы не прибегали, чаще всего практиковали периодиче¬скую смену на пахотных участках выращиваемых культур.
За пахотой следовали прополка и удаление сорных трав. Про¬полку (дабара, осар) производили два-три раза, чтобы влага сохра¬нялась подольше. Сорную траву (эчгури), вырываемую с корнями, собирали и сушили: она считалась питательным кормом для молоч¬ного скота.
В августе-сентябре наступала пора жатвы и сенокоса. Сеноко¬шением в основном занимались мужчины. Косили большими коса¬ми (харицел), сушили сено в стогах на месте, затем вьюками пере¬возили его на лошадях к хутору или селению. Жатва производилась женщинами серпами (нешу), скошенный хлеб вязали в снопы (кут1), затем складывали здесь же, на поле, в скирды (гот!и).
Молотьба (себихасслихъу) производилась на току (оц!) при помощи молотильных досок (мелъи), волочимых быками. Н.И. Ва¬вилов писал: «… Горные районы, примыкающие к средиземномор¬ским странам, в том числе Грузии, Армении, Кабилии, широко применяют для молотьбы своеобразную доску с набитыми камнями (кремнями), движущую животными»3. После молотьбы зерно с мя¬киной собирали в один из углов гумна специальным орудием (л1ешк!у). Провеянное зерно отвозили в мешках домой и здесь су-
1 Анучин Д.И. Отчет о поездке в Дагестан летом 1882 г. // ИИРГО. СПб., 1884. Т.20. ВАС. 382.
2 Подробно об этом см.: Читая Г.С. К вопросу о происхождении абхазских пахотных орудий // Сообщения АН Грузинской ССР. Тбилиси, 1941. Т.2. В.З.; Он же. Земледельческие системы и пахотные орудия Грузии // Вопросы этнографии Кавказа. Тбилиси, 1952; Никольская З.А, Шиллинг Е.М. Горное пахотное орудие террасовых полей Дагестана // СЭ, 1952. № 4; Новиков Ю.Ф. Генезис плуга в этно¬графии // СЭ, 1963. № 2; Материальная культура аварцев. Махачкала, 1967. С. 30-38; Гаджиева С.Ш., Османов М.О., Пашаева А.Г. Материальная культура даргин¬цев. Махачкала, 1967. С. 23-25 и др.
Вавилов Н.И. Указ. соч. С. 81.
32
шили на солнце. После сушки зерно очищали от примесей и пыли, подбрасывая его специальными движениями на деревянном подно¬се (рич!). Хранили зерно в специальных деревянных ящиках (кобор) емкостью от 50 до 100 пудов.
В отличие от жителей обществ Технуцал, Багулал, Чамалал, Каралал1, дидойцы свои поля не орошали. Район отличался обилием влаги в почве, засухи здесь были большой редкостью. По свиде¬тельству Н. Воронова, посетившего эти края (Дидо, Анцух, Капуча и др.) в 60-х годах XIX в., в засушливые неурожайные для всего Да¬гестана годы урожай здесь достигал примерно до сам 15-202. О бла¬гоприятных условиях для выращивания здесь зерновых писали и другие авторы. «… Почва здесь (юго-запад Дагестана — М.Д.) до¬вольно плодородная и дает сам 15—20», — отмечает Н. Дубровин3. «Необходимо отметить, — пишет Е. Шиллинг, — что земля цезов считалась житницей, так как колос пшеницы был многозернистым, и поля давали хороший урожай»4. О землях дидойцев, плодородных и «нарочито богатых» Пшеницей, говорил и акад. И.А. Гильден-штедт5. В рапорте полк. Кватковского Г.-Л. Шварцу в 1848 г. в ча¬стности, говорится: «Голод в Антльратле, так и повсеместно в Даге¬стане, жестокий… У одних только дидойцев есть хлеб, который ими дорого продается»6.
Многолетние военные действия подорвали экономику края, что незамедлило сказаться и на состоянии сельского хозяйства. Это от¬мечают Н. Абельдяев, А. Берже, тот же Н. Дубровин7 и др.
1 Надеждин Н. Кавказский край, природа и люди. Тула, 1895. С. 63- 64; Ко-зубский В. Дагестанский сборник // Темир-Хан-Шура, 1902. С. 58; Хашаев Х.-М. Занятия населения Дагестана. Махачкала, 1959. С. 97.
2 Воронов Н. Из путешествия по Дагестану // ССКГ. Тифлис, 1868. В.1. С. 13.
3 Дубровин Н. История войны и владычества русских на Кавказе. СПб., 1871. ТЛ.КнЛ.С. 503.
4 Шиллинг Е. Народы Андо-цезской группы // РФ ИИАЭ. Ф.5. ОпД. Д.37. Л.26.
5 Географическое и статистическое описание Грузии и Кавказа: Из путешест¬вия акад. И.А. Гильденштедта через Россию и по Кавказским горам в 1770- 73 гг. СПб., 1809. С. 128-129.
6 Движение горцев Северо-восточного Кавказа в 20-50 гг. XIX века / Сост. В.Г. Гаджиев, Х.Х. Рамазанов. Махачкала, 1959. С. 566.
7 Абельдяев Н. Сельское хозяйство у дагестанских горцев // Журнал Мини¬стерства государственных имуществ. СПб., 1857. №8. 4.64. С. 25; Берже А. Мате-
3 Зак. 65 33
Согласно данным на 1896 г. в Дидоэтии было посеяно и собра¬но следующее количество зерна1:
Посеяно четвертей Снято четвертей
озимая пшеница яровая пшеница ячмень рожь озимая пшеница яровая пшеница ячмень рожь
99,5 159,1 379,1 86,5 451,2 533,1 1109,2 321,0
По тем же сведениям в 1896 г. в Дидо насчитывалось 5056 че¬ловек жителей2, а количество собранного хлеба равнялось 2414,5 четвертям3. Следовательно, на душу населения в Дидо приходилось 0,47 четверти хлеба, которого хватало на прокормление одного человека лишь на 3,5 месяца. Недостающее количество зерна при¬обреталось в Кахетии, иногда — в Закаталах. Вот что пишут дидой-цы губернатору Дагестанской области: «… Мы и доверители наши спускаемся с гор не для одной пастьбы овец и скота, а преимущест¬венно для прокормления своих семейств, так как урожаи, которые дают наши горские земли, могут прокормить только лишь 3-4 меся¬ца, да и то при хорошем урожае, остальные 8 месяцев мы питаемся с Кахетии, куда спускаемся со своими семействами на заработки»4. «По неимению земли для хлебопашества, — говорится в официаль¬ном документе, — приходят (дидойцы — М.Д.) весной и летом в ка¬хетинские селения» .
Таким образом, в результате многовековой практики многих поколений у дидойцев сложилась своя культура ведения хозяйства, характеризующая их как народ земледельческий. Несмотря на то, что экономические и культурные связи дидойцев с народами Закав¬казья преобладали над связями с народами Внутреннего Дагестана, традиционное полеводство цезов в своих основных и общих чертах — это полеводство других горцев Дагестана, что еще раз подтвер-
риалы для описания Нагорного Дагестана // КК, 1859. С. 260; Дубровин Н. Указ. соч. С. 503.
1 ЦГАРД. Ф.1. Оп.1. Д. 10. Л.19.
2 Там же. Л.8-9.
3 Там же. Л.19.
4 ЦГИА Грузии. Ф.231. Д.260. Л.13.
5 О переселении в Грузию народа Дидо // АКАК. Т.5. С. 930.
34
ждает культурно-историческое единство народов горного края. При всем этом, нельзя сбрасывать со счетов огромную роль в экономике Дидоэтии хозяйственно-экономических связей с народами Закавка¬зья и особенно Грузии, контакты с которыми во многом определили специфику в хозяйстве и быту цезов.
§2. Скотоводство
Ведущей отраслью хозяйства у дидойцев в XIX в. являлось жи¬вотноводство. Данные археологии, в частности распространенные здесь бронзовые фигурки животных — быков, лошадей, телят, коз и др. — свидетельствуют, что животноводством дидойцы занимались еще с глубокой древности1.
Развитию скотоводческого хозяйства в этом крае способство¬вали его естественно-географические условия. Дидоэтия богата субальпийскими и альпийскими лугами, в составе которых много ценных кормовых трав2, позволяющих содержать большие отары овец и крупного рогатого скота3. Часть пастбищ дидойцы отдавали нуждающимся в них соседним и дальним обществам, взимая за это арендную плату (сабалахо).
О значительности пастбищных площадей дидойцев может го¬ворить следующий факт: после событий 1877 г. царская админист¬рация конфисковала здесь и «приписала в казну» 24615 десятин4, что составляло меньшую половину пастбищных угодий.
Разводили цезы преимущественно мелкий рогатый скот5. М.А. Коцебу, описывая общества Западного Дагестана, подчеркива¬ет, что «скотоводство у них большей частью состоит из одних бара¬нов»6. Побывавший здесь Н.И. Воронов утверждает: «Баранта у них (дидойцев — М.Д.) увеличивается, с 1858 по 1868 гг. увеличилась в 8 раз»7. По данным 80-х годов XIX в. на 1089 хозяйств Дидо прихо-
1 Иессен А:А. Указ. соч. С. 34-35.
2 Викторов А.Ф., Гиммельрейх В.А. и др. Дагестанская АССР. Махачкала, 1958. С. 87.
3 О переселении в Грузию народа Дидо. С. 930.
4 ЦГИА Грузии. Ф.229. Оп.2. Д.1515. Л.63.
5 Дагестанская область // КК на 1893. С. 151.
Коцебу М.А. Сведения о джарских владениях. 1926 г. // ИГЭД. С. 261. 7 Воронов Н.И. Указ. соч. С. 14.
35
дилось 27750 голов мелкого рогатого скота1, т.е. в среднем около 25,5 голов на одно хозяйство. Здесь надо учесть, что дидойцы зани¬жали сведения о количестве своего скота с целью уменьшения сум¬мы податей.
В основе скотоводческого хозяйства дидойцев в XIX в., как и у других народов Дагестана2, лежала отгонная система, которая дава¬ла возможность рационально использовать кормовые ресурсы и климатические условия края. «Зимой бараны пасутся во владениях Чарских даже по ту сторону реки Алазани, — пишет М.А. Коцебу, -за что правительство в Сигнахе получает с них подать баранами же» . Об отгонном характере скотоводства дидойцев свидетельст¬вует также Н.И. Воронов. «На зиму значительная часть населения, -сообщает он, — остается дома, другие спускаются на плоскость, в Кахетию, вместе с барантой»4.
Годовой цикл отгонной системы начинался осенью, когда скот перегонялся на зимние пастбища в Кахетию и в Белоканы. Перед отгоном, как правило, производилась стрижка овец. Каждое сель¬ское общество выбирало из своей среды чабанов в зависимости от количества овец, перегоняемых на зимние пастбища. При перегоне дидойцы не испытывали особых трудностей, так как тракт прохо¬дил не через населенные пункты и чужие пастбища, за что необхо¬димо было платить определенное количество овец, а через свои па¬стбищные горы.
Здесь, на зимних пастбищах, уже были выстроены кошары, за¬гоны, жилые помещения для персонала и различного рода стоянки, которые носили постоянный характер. Строились помещения из бревен или камня на сухой кладке5. Если не каждое общество, то каждый союз обществ имел свою постоянную территорию, куда на зиму перегонялся скот.
Статистические сведения о населенных местах Западного Дагестана // Свод статистических данных, извлеченных из посемейных списков населения Кавказа. Тифлис, 1887. С. 9.
2 См.: Материальная культура аварцев. С. 59-60; Материальная культура дар-гинцевю С. 40; Асиятилов С.Х. Историко-этнографические очерки хозяйства авар¬цев (XIX — первая половина XX века). Махачкала, 1967. С. 52 и др.
3 Коцебу М.А. Указ. соч. С. 161-162.
4 Воронов Н.И. Указ. соч. С. 14.
1 ЦГИА Грузии. Ф.231. Д.260. Л. 13.
36
На зимних пастбищах скот находился с конца сентября по май месяц. На них же производился окот овец. У жителей Мокока этот период назывался «гиг».
Весной, обычно в начале апреля, после 7-8 месячной зимовки скот перегоняли на летние горные пастбища. При обратном перего¬не дидойцы сталкивались с некоторыми трудностями, связанными с наличием в отарах большого числа молодняка. Поэтому, жители ближних и дальних селений выходили навстречу чабанам и оказы¬вали им всяческую помощь.
Стрижка овец производилась два раза в год — осенью, перед от¬гоном на зимние пастбища, и весной, по прибытию стад на альпий¬ские луга.
Собственно дидойцы редко стригли овец, чаще шерсть у них выщипывалась. При выщипывании на овцах и козах сохранялось некоторое количество шерсти, и животные лучше переносили холо¬да. Кроме того, выщипанная шерсть «гьерони» превосходила по своему качеству стриженную.
В июне-июле, на альпийских пастбищах, когда свежих кормов было достаточно, и молодняк не особенно нуждался в молоке, на¬чиналась дойка овец.
Из овечьего молока изготовляли сыр «бекьес изу», который От¬личался высокими вкусовыми качествами и являлся одним из ос¬новных продуктов питания.
Крупный рогатый скот в рассматриваемый период составлял меньшую часть поголовья скота. Коровы и быки у дидойцев мало¬рослой породы, отличаются выносливостью и неприхотливостью.
В XIX в. часть крупного рогатого скота, главным образом мо¬лочный скот и молодняк, содержалась на хуторах «хъун», другая, большая половина, на зиму перегонялась в Кахетию.
Дидойские хутора, преимущественно тухумные до начала XIX в. и в основном семейные в XIX в., в поселения, как у других горцев Дагестана, не эволюционировали. Они сохранили свою хозяйствен¬ную и до начала XX в. первооснову, выполняя одни и те же хозяй¬ственные функции: менялись лишь их владельцы. Здесь поочередно находились представители тухумов, а позднее отдельных семей, на которых возлагались функции по уходу за скотом.
На зиму на хуторах оставался крупный рогатый скот, не под¬лежавший перегону, а именно коровы, необходимый в хозяйстве
37
рабочий скот, а также определенное количество овец, не способных выдержать условия перегона. Оставшийся на хуторах скот в тече¬ние зимы находился в основном на стойловом содержании, иногда прикармливаясь на подножном корму пригрев. Вот что пишет об этих хуторах Е. Марков, побывавший здесь во второй половине XIX в.: «Хутора эти — своеобразная особенность здешнего горского хо¬зяйства. Они населяются только зимою, когда невозможно держать скот на пастбищах, а приходится загонять его под крышу, где уже заранее собрано сено, рубленая солома и всякое зерно. В хуторах обширные двухярусные и трехярусные сакли… Но в них не живет теперь никто»1 (Автор имел в виду летний период). По сведениям Кавказского статистического комитета в 1887 г. в Дидо на 1089 хо¬зяйств приходилось 3942 голов крупного рогатого скота, т.е. 3,6 на хозяйство2.
В летний период крупный рогатый скот выпасали на альпий¬ских лугах. Быков и лошадей постоянно держали на пастбищах, во¬лов в период вспашки перегоняли на луга, расположенные вблизи аула, а после окончания пахоты гнали обратно в горы.
Исключительно важную роль в жизни дидойцев играло коне¬водство. Оно являлось одним из древних видов животноводства . Показательно наличие в дидойском языке множества терминов для мастей лошадей: белая — алук!а, снежно-белая — исибилче, серая — нига, рыжая — ц!удду, ярко-рыжая — ичМу, очень желтая — гьач1у, красная — эбилье, кроваво-гнедая — бихъисе, дымчатая — сасу, чер¬ная — коба и др. В основе коневодства лежало табунное содержание, при котором лошадь круглый год и во всякую погоду на открытом воздухе. На зиму табуны лошадей тоже перегоняли вместе со всем скотом на зимние пастбища в Алазанскую долину. В хозяйстве обычно оставляли одну лошадь для верховой езды и хозяйственных нужд. Лошади являлись почти единственным средством передви¬жения и перевозки тяжестей. На них возили вьюками дрова, сено, снопы урожая и т.д., тогда как эти же работы в других обществах Дагестана выполнялись на ослах, а лошадь служила только для вер-
1 Марков Е. Очерки Кавказа. СПб., М., 1887. С, 535.
2 Статистические сведения о населенных местах Западного Дагестана. С. 9.
3 Иессен А.А. Указ. соч. С. 32; Минорский В.Ф. История Дербента и Ширва-на. М., 1963. С. 160.
38
ховой езды. Не случайно жители горного Дагестана, в частности андийцы, багулалы, каратинцы, чамалальцы и др., называют дидой¬цев «хъванал» — «коневоды», «лошадники».
Итак, этнографический материал говорит о дидойцах XIX — на¬чале XX в. как о народе скотоводческом. Извечное занятие этим видом хозяйственной деятельности способствовало выработке в народе рациональных форм содержания скота. Эти формы пред¬ставляли собой целесообразное переплетение частичного стойлово¬го содержания скота и элементов яйлажного с массовым его отго¬ном на зимние пастбища.
§3. Домашние промыслы
Наряду с земледелием и скотоводством кустарные промыслы играли значительную роль в экономике населения Дидо.
Дидойцы издавна перерабатывали разнообразное сырье, выра¬ботав определенные технические и художественные приемы и на¬выки в этой области. Кустарная промышленность у дидойцев исто¬рически связана с земледелием, скотоводством, лесным промыслом, обработкой металла и т.д., т.е. с тем, с чем они были знакомы с древнейших времен. С этих же времен домашние промыслы состав¬ляли необходимую принадлежность натурального в своей основе хозяйства. «Домашней промышленностью, — писал В.И. Ленин, — мы называем переработку сырых материалов в том самом хозяйстве (крестьянской семьи), которое их добывает»1.
Наибольшее распространение и значение в Дидо имела обра¬ботка продукции животноводства, в частности шерсти. Как и другие народы Дагестана, дидойцы изготовляли из шерсти и кожи одежду, обувь, паласы, сукна различных сортов, мешки и т.д. Обработка шерсти была чисто женским занятием.
Из исторических сведений о традиции обработки шерсти в Ди-доэтии можно назвать сообщение Вахушти, который пишет, что дидойцы одеваются в платье из войлока и сукна. Сукно (ришу) тка¬лось на примитивном, типичном для горного Дагестана, вертикаль¬ном станке. О таком станке у цезов в начале XX в. писал А.К. Сер-
1 Ленин В.И. ПСС. Т.З. С. 328.
39
жпутовский: «Ткацкий станок у них (дидойцев — М.Д.) самого при¬митивного устройства: основа — в вертикальном положении»1.
Предназначенную для пряжи шерсть мыли, сушили, а затем расчесывали на специальном гребне (гъилгу). Пряли шерсть с по¬мощью ручных веретен (г!окъ).
Наиболее тонкая высококачественная шерстяная нить (мохо) шла на изготовление носков и вязаной обуви. Нить средней толщи¬ны (цибарахъу) в основном шла на сукно, а наиболее толстая (кугу) использовалась для изготовления подошв для вязаных сапог.
Занимались дидойки также выделыванием паласов «рутГуга», хурджинов, мешков и веревок; последние изготавливали из козьей шерсти «къет!а».
Широкое распространение^ Дидо получило производство вой¬локов (бутни). Технология изготовления войлока у дидойцев анало¬гична с его производством у других народов Дагестана. Войлок ис¬пользовали как постельную принадлежность, им утепляли полы до¬ма, он служил также попоной для ездовых и вьючных животных. Из него изготовляли также верхнюю одежду, с рукавами и без рука¬вов2.
Большое место в домашних промыслах занимала обработка кожи ручным способом при помощи примитивных орудий. Это считалось мужским занятием.
Сначала кожу очищали от жира и остатков мяса коровьим или бараньим рогом. Затем ее вымачивали в специальном растворе, мягчили и просушивали на солнце.
Сыромятная кожа «бик» из шкур крупного рогатого скота шла на изготовление обуви, поясов, ремней, сбруи и проч.
Овчину обрабатывали также мужчины, изготовляя из нее мате¬риал для обуви; выделанная овчина с ворсом шла на пошив разно¬образных шуб и папах.
Наличие значительных лесных массивов в окрестностях дидой-ских селений, традиция применения деревянных конструкций в до¬мостроительстве, широкое бытование деревянных хозяйственно-бытовых предметов в хозяйстве свидетельствует о широком рас-
Сержпутовский А.К. Поездка в Нагорный Дагестан // Живая старина. Пет¬роград, 1916. Т.26. С. 284.
• Там же. С. 284.
40
пространении и высоком развитии деревообрабатывающего про¬мысла в Дидо. Так, например, А. Плетнев в воспоминаниях об экс¬педиции 1857 г. в дидойское общество пишет: «Селение Вицятль состояло из досчатых построек в два и даже в три этажа с малень¬кими балкончиками и плоскими кровлями; большого труда стоило горцам, незнакомым с пилой, вытесывать эти широкие, толстые доски; некоторые выступы на балкончиках были покрыты довольно затейливой резьбой. Работа эта тем более замечательна, что произ¬водится исключительно ножом». И дальше: «Стулья со спинками, найденные нами во многих домах и сделанные из одного отрубка, свидетельствовали, что искусство резать по дереву у горцев сильно развито, правильность рисунка и точное до мелочей исполнение решительно поражали нас…» .
Находясь в зимний период со своим скотом на пастбищах Ту-шетии, дидойцы выделывали здесь различную деревянную посуду, предметы домашнего обихода и продавали их в Кахетии. «Немно¬гие бедняки, — сообщает Н.И. Воронов, — отправляются в леса Ту-шетии, где отыскивают липу и выделывают посуду — корыта, ульи, шайки, плетут корзины из ветвей и продают все это в Телаве, Сиг-нахе и других местах Кахетии»2.
Важное место среди промыслов по обработке дерева занимало изготовление сельскохозяйственного инвентаря. Согласно устной традиции, в каждом ауле имелись мастера по изготовлению плугов, молотильных досок, лопат для веяния зерна «рел!айхъоси аку», вил «къулГу» и др.
Посуда и предметы домашнего обихода изготавливались также на месте из дерева, как-то: вешалка «око», ложечник «кунд», ложка «къилдо», корыто «рыч», седло «кочи», чашка «ол!моко», люлька «кед», ковш «доки», черпак «корахи», вилка «мол!о», веретено «ол!» и проч.
Дидойские мастера по дереву резьбой украшали столбы, фаса¬ды цагуров, наличники окон и дверей, колонны балконов, карнизы, деревянные кровати и др. Широкое применение в обработке дерева находили такие инструменты, как специальный топор, известный
1 Плетнев А. Из воспоминаний об экспедиции 1857 г. в дидойское общество // КК. 1864. №24.
2 Воронов Н.И. Указ. соч. С. 14.
41
под названием «г!о», долото «аку», скобель «хотинуку» и другие инструменты различных величин и назначения.
Металлообработка в Дидо была развита с древних времен. Об этом свидетельствует археологический материал Дидоэтии, отно¬сящийся ко второй половине I тысячелетия до н.э. Бронзовые стату¬этки, распространенные повсеместно в Дидо, датируемые А.П. Кругловым V—VI вв. до н.э. , достаточно убедительно говорят о том же. Кроме того, на территории Дидо были найдены большие бронзовые булавки, литые по восковой модели, со шнуровым орна¬ментом2.
В 1883 г. недалеко от с. Кидеро была произведена раскопка древнего могильника, где среди инвентаря обнаружены, в частно¬сти, железные ножи3. Интересный материал, — как сообщает нам А.А. Иессен, — имеется в коллекциях А.К. Сержпутовского. Здесь представлены найденные в Дидоэтии медные фибулы, бляхи, пряж¬ки, браслеты, зеркало и т.п., относящиеся к началу н.э. и к более раннему периоду . В том же Дидойском обществе, без точного ука¬зания места, приводится случай находки бронзовых топоров, близ¬ких к так называемому Кобанскому типу. Один такой обломанный топорик А.В. Комаровым был передан Д.Н. Анучину5.
Материалы Бежтинского могильника свидетельствуют о высо¬ком уровне развития местной металлургии и металлообработки. «В литейном деле применялись разнообразные методы: часть бронзо¬вых вещей исполнена путем отливки в открытых или же двухствор¬чатых литейных формах, другие предметы отлиты по восковой мо¬дели. Металлообработка представлена ковкой, штамповкой и тис¬нением», — читаем мы у Д.М. Атаева6.
Зарождению и дальнейшему развитию местной металлообра¬ботки в Дидо наряду с другими факторами способствовало наличие на ее территории сырьевой базы. «В обеих округах (Дидо, У изо —
1 Круглое А.П. Культовые места горного Дагестана// КСИИМК. М.; Л., 1946. В.12. С. 38.
2 Иессен А.А. Указ. соч. С. 34.
3 Там же.
4 Там же. С. 35.
5 Анучин Д.Н. Указ. соч. С. 372.
6 Атаев Д.М. Археологические исследования в Дидо // СА. 1961. №1. С. 287-288.
42
М.Д.), — читаем мы у И.А. Гильденштедта, — находятся железные руды, кои в небольшом количестве проплавляются»’. «Дидо или Дидонли, — находим мы у другого автора, — близ истока Самури. Оный изобилен рудниками.»2.
Понятно, что и в последующие эпохи, в том числе и в XIX в., металлообработка занимала у дидойцев важное место в хозяйстве.
В с. Берих существовал тухум «Бургьабек1ал», члены которого занимались преимущественно кузнечным ремеслом. Они обеспечи¬вали жителей окружающих 11 селений необходимым сельскохозяй¬ственным инвентарем. В каждом из этих аулов у них находились свои кузницы.
Почти в каждом селении Дидоэтии были мастера, которые из¬готавливали лемехи «хъу», серпы «нешу», кирки «бизо», топоры «кондыру», замки «хумуку», ножницы «крич», кинжалы «бетхай» и др. По преданию, до образования современного с. Эльбок, на его территории были расположены тухумные поселения Эльбок, Палъ-ухъч!а, КГулйл!, Герхо. Одно из них, Палъухъч1а, в прошлом сла¬вилось мастерами-оружейниками, изготовлявшими ружья «туп» и пистолеты «чахъма». Кузнечное ремесло, связанное с производст¬вом земледельческих орудий и холодного оружия, было распро¬странено в различной степени во всех обществах Дидо.
Производили дидойцы и порох «бих» — один из самых распро¬страненных меновых3 товаров в Дидо.
Продукция домашних промыслов шла на удовлетворение внут¬ренних потребностей общества. Работа на заказ и производство то¬варной продукции были все еще слабо развиты. Присоединение Ди¬доэтии в составе Дагестанской области к России привело к упадку местного производства, неконкурентоспособного со сравнительно дешевыми и качественными товарами, поступавшими из России.
Как указывает В.И. Ленин, «… на Кавказе шло вытеснение ту¬земных вековых «кустарных» промыслов, падающих под конкурен¬цией привозных московских фабрикатов.»4.
1 Гильденштедт И.А. Указ. соч. С. 128.
2 Историографические записки о странах, лежащих между морями Черным и Каспийским. СПб., 1810. С. 36.
Гильденштедт И.А. Указ. соч. С. 129. 4 Ленин В.И. ПСС. Т.З. С. 594.
43
§4. Торговля и торговые пути
К XIX в. торгово-экономические и культурные связи дидойцев с жителями Закавказья, особенно с Грузией, имели давнюю тради¬цию. Имеющиеся источники более раннего периода дают основание говорить об оживленной торговле их и с другими народами Кавка¬за. Так, арабский путешественник и географ X в. Масуди указывает, что у дидойцев «странные обычаи при заключении торговых сде¬лок»1. Возможно Масуди под странными обычаями имеет ввиду меновую торговлю, но в данном случае нас интересует сам факт наличия у дидойцев отношений с другими странами еще в раннем средневековье. На протяжении всей миссионерской деятельности грузинских царей, вместе с миссионерами в горы проникали и ар¬мянские купцы, которые путем обмена получали здесь продукты сельского хозяйства и изделия из шерсти. «Следом за грузинским войском в эти края (страна, расположенная за Главным хребтом -Д.М.) шли обыкновенно грузинский священник и армянский ку¬пец», — говорится в одном документе2. В XIX в. торговля дидойцев в основном носила меновой характер.
Говоря о торговых отношениях дидойцев, Вахушти Багратиони указывает: «Они спускаются в Кахетию по торговым делам, ибо из Кахетии они вывозили припасы, одежду и все потребное для себя»3. Об этом же говорят и сведения, относящиеся ко второй половине XIX в. Н.И. Воронов, характеризуя экономическое положение Дидо, писал: «Постоянные сношения с Кахетией ознакомили дидойцев с грузинским языком, и этот последний в Дидо понимается весьма многими, кроме женщин»4.
После сельскохозяйственных работ до наступления осенних заморозков большинство взрослого мужского населения Дидоэтии спускалось в Кахетию для торговых сделок. Основными предмета¬ми торговли являлись скот и продукты животноводства. Из Грузии вывозили необходимые предметы быта, ткани, зерно и пр.
Караулов Н.А. Сведения арабских писателей о Кавказе, Армении и Азер¬байджане // СМОМПК. Тифлис, 1908. В.38. С. 42.
2 ЦГИА Грузии. Ф.1438. Д.71. Л.81.
3 Вахушти Б. Указ. соч. С. 131.
4 Воронов Н.И. Указ. соч. С. 22.
44
Одной из особенностей высокогорных районов, в частности, Дидо, Анцух, Капуча и др., являлось отсутствие здесь узловых ме¬стных базаров, столь характерных для всего внутреннего Дагестана, за исключением ботлихского базара. Объяснялось это тем, что жи¬тели перечисленных и других обществ тяготели к рынкам соседних районов Грузии и Азербайджана. Дидойцу было намного легче доб¬раться до Кахетии, чем в Бежта или тем более в Ботлих и др. насе¬ленные пункты внутреннего Дагестана. Объясняется товарообмен¬ная торговая ориентация дидойцев на Закавказье еще и однотипно¬стью хозяйственно-экономического уклада горцев Дагестана.
Развитие торговых и товаро-денежных отношений привело к появлению в Дидо специальной прослойки профессиональных тор-говцев-базаргэнов, которые жили в основном за счет занятий, свя¬занных с торговлей. Они привозили на места фабричные изделия и меняли их на продукты скотоводства: шерсть, сыр, масло, сукно, вязаные изделия и т.д.
Один из торговых путей, связывающих Дидоэтию с Грузией и Азербайджаном, проходил через Кодорский перевал, следуя от се¬ления Хупро через Главный Кавказский хребет в Кахетию. Другой через перевал Ниникос-цхе связывал Дидо с Кахетией и Азербай¬джаном. Кратчайшие пути сообщения между Грузией и Дагестаном шли по перевалам Главного Кавказского хребта. Основными из них были дороги, ведущие через Кодорский, Салаватский и другие пе¬ревалы, связывающие горные районы Дагестана и Кахетии. Основ¬ными средствами транспортной связи у дидойцев исстари были ло¬шади.
К середине XIX в. в колониальных целях царизм развернул широкий фронт работ на этих дорогах, в результате чего они стали более широкими и безопасными.
Немаловажную роль в экономике дидойцев играло сел. Ботлих (общество Технуцал), куда съезжались жители соседних обществ, в том числе Дидо, с продуктами сельского хозяйства, животноводст¬ва, а также ремесленники со своими изделиями1. Как мы уже отме¬тили, дидойцы не отличались особым тяготением к ботлихскому базару. Торговый путь из общества Шаитль, через Бочохский пере¬вал, через общества Чамалал и Багулал, в Технуцал, а также дорога,
‘ Гильденштедт И.А. Указ. соч. С. 129.
45
проходящая от с. Сагала-Эчеда (общества Ункратль) — Агвали в Ботлих, были намного трудней, чем через Кодорский и Нинокос-цехский перевалы.
Расширение торговых связей отражалось на экономике дидой-ского селения. Они стимулировали развитие товарного производст¬ва, а с другой стороны, привоз более дешевых фабричных изделий вытеснял с рынка местную продукцию.
Возникновение торговых связей с другими народами Кавказа было обусловлено необходимостью в покупном хлебе, металле, тканях, соли и других товарах. Главными предметами обмена со стороны дидойцев были скот, лес, ремесленные изделия, особенно сукно, войлок и шерстяная обувь. Большое место в торговле зани¬мали также продукты животноводства — шерсть, масло, сыр и кожа.
Начиная со второй половины XIX в., с проникновением сюда русских фабричных изделий, товарно-денежные отношения стали развиваться более интенсивно.
Таким образом, в XIX — начале XX в. хозяйство дидойцев об¬служивало население, где развивающиеся феодальные отношения переплетались с ощутимыми патриархальными пережитками, а то¬варное производство находилось на стадии становления, преодоле¬вая инертность натуральных форм хозяйства.
В многовековой борьбе за существование дидойцы создали у себя традиционную культуру хозяйства, отвечавшую уровню разви¬тия производительных сил общества и характеру производственных отношений в нем. Традиция земледелия и скотоводства складыва¬лась в тесных экономических и культурных контактах дидойцев с другими народами Дагестана и Кавказа. Окончание Кавказской войны и присоединение Дагестана к России исподволь, незаметно, но неуклонно вовлекало дидойцев в сферу капиталистического об¬ращения.
46
Глава III
СОЦИАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ И АДМИНИСТРАТИВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ
Как известно, чтобы решить проблему о социально-экономи¬ческом строе общества, прежде всего надо изучить вопрос земле¬владения и землепользования. Без глубокого и всестороннего ана-лиза форм землевладения и землепользования нельзя установить и характер общественного строя. «Земля, — как указывает К. Маркс, -это великая лаборатория, арсенал, доставляющий и средство труда, и материал труда, и место для поселения, базис коллектива»’. Ог¬ромное значение при этом имеет отношение к собственности, кото¬рое выражает сущность производственных и социальных отноше¬ний.
В дореволюционной историографии существовало мнение о господстве у жителей высокогорной части Дагестана общинного землевладения и отсутствия у них частной собственности на землю. Исходя из этого, исследователи приходили к неправильному выво¬ду о господстве у горцев Дагестана первобытнообщинных отноше¬ний, считали их «дикими» племенами.
Безусловно, в союзах сельских обществ Дидо процесс классо-образования шел сравнительно медленно. Но в то же время, нельзя применить к этому обществу такие понятия как «феодализм», «раб¬ство» или «демократия», так как это отвлекает рт понимания сущ¬ности господствовавших в тот период отношений собственности, системы управления в обществе Дидо. Попытки усмотреть в этом обществе господство первобытнообщинных отношений также мо¬гут повлечь за собой серьезные искажения действительности. Вот почему вопрос о земельно-правовых отношениях должен стоять в центре нашего исследования. Естественно, в условиях отсутствия достаточного количества документального материала о земельных отношениях ХУШ — нач. XIX вв., трудно разрабатывать эту слож¬ную проблему. Особенно трудно определить время становления ча¬стной собственности у дидойцев на пахотную землю. Поэтому не-
1 К. Маркс. Формы, предшествующие капиталистическому производству. // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., изд. 2. Т.46. 4.1. С. 463.
47
которые вопросы носят у нас общетеоретический характер и выво¬ды наши могут быть не окончательными.
§1. Землевладение и землепользование
Частное землевладение. Как показывает материал, в ХУП -нач. XVIII вв. у дидойцев существовала частная собственность на землю. Безусловно, эта форма землевладения у них возникла еще задолго до XVIII в. Как у всех горцев Дагестана, она сложилась на основе общинной, коллективной собственности. Причиной, обусло¬вившей превращение коллективной собственности в частную, была появившаяся в результате роста производительных сил, введения плуга, использования тягловой силы, возможность «парцелярного труда как источника частного присвоения»1.
Следует иметь ввиду и то обстоятельство, что во всех альпий¬ских долинах, — как писал Ф. Энгельс, — родовое пользование зем¬лей очень рано сменяется правом владения на нее отдельными дво¬рами; в распоряжении общин оставались только невозделанные зем¬ли2. К тому же, оседлые племена, по сравнению с кочевниками, рано переходят к парцелярной обработке земли отдельными семья¬ми. «Когда же свевы к началу нашего летоисчисления прочно осели на новых местах, — указывает Ф. Энгельс, — … землю обрабатывают отдельные семьи» , правда с периодическими переделами. Дидой-цы, как отмечалось выше, издавна вели оседлый образ жизни.
Частная собственность на пахотную землю, как известно, скла¬дывалась еще в недрах родового строя. «Обработанная земля, — пи¬шет Энгельс, — оставалась еще собственностью племени и переда¬валась в пользование сначала роду, позднее домашним общинам, наконец, отдельным лицам; они могли иметь на нее известные пра¬ва владения, но не больше»4. В дальнейшем с развитием производи¬тельных сил, с появлением железа «пахотная земля предоставляется
‘.К. Маркс. Наброски ответа на письмо В.И. Засулич. // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., изд. 2. Т. 19. С. 419.
2 Там же. С. 332-333.
3Указ. соч. С. 331.
4 Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. М., 1945. С. 81.
48
в пользование отдельным семьям — сперва на время, потом раз на¬всегда»1. Переход пахотной земли — объекта пользования большой семьи в наследственное достояние малой семьи ведет к превраще¬нию ее в отчуждаемую собственность. Возникновение частной зе¬мельной собственности означает также завершение трансформации семейной (домашней) общины в соседскую (сельскую) общину, ти¬па марки, в которой, — как указывает Энгельс, — коллективная соб-ственность на угодья сочетается со свободной индивидуальной соб¬ственностью на пахотные земли2. Таким образом, нам представля¬ется возможным, что частная собственность на землю у дидойцев возникла еще в недрах родового строя. Эта форма земельной собст¬венности у дидойцев известна под термином «мильк» — от арабско¬го «мульк», вошедшим в употребление в связи с принятием му¬сульманской религии. Для обозначения частного землевладения у дидойцев существовал собственный термин «эни-обус мочи»», что значит «родительская земля» (эни — мать, обус — отец и мочи — зем¬ля). Эни-обус мочи — это в основном похатные участки и сенокосы, которые находились в полной и неограниченнойсобственности от¬дельных малых семей, ставших еще задолго до XVIII в. основными хозяйственно-экономическими единицами общества. Земли были расположены вблизи селений и вокруг заброшенных, так называе¬мых «родовых» поселений. До наших дней сохранились названия уже необрабатываемых пахотных участков, находившихся в про¬шлом в частной собственности общинников. Так, в союзе сельских обществ Иланхеви эни-обус мочи находились в местностях Мах1ай-илъ, Х1илолъ, Ч1одох1, Онзоръек, Гъере, Пахъаралъ, Имт1ух1, Оселъ, Шудазахъ, Боконохъ, Пирахъ, Парбакъ, Т1ешва, Х1енк, Х1и-х!абу, Х1елукь, Бода, Бехъалъ, Жорих. В Мококском сельском об¬ществе частные земли были расположены в местностях Акиралъ, Шогьрузулъ, Бенокъ, Гьува, Лъеролъ, Кошкъо, Лъазахъ, Ч1екухъ, Кармах Бодох! и т.д. Подобное же явление наблюдается и в других сельских обществах. Однако из-за отсутствия материала нам не удается точно установить количество земли, которое находилось в частной собственности общинников. Конкретный статистический материал имеется только лишь касательно второй половины XIX в.
1 Энгельс Ф. Указ. соч. С. 181.
2 Энгельс Ф. Марка. К. Маркс К., и Энгельс Ф. Соч., изд. 2. Т. 19. С. 331.
•4 Зак. 65
49
Согласно посемейным спискам в 30-ти дидойских селениях в индивидуальной собственности находились неполивные пахотные земли на 11012 пудов засева’. Владелец земли, как явствуют адаты дидойского общества, рассматривал ее как свою полную собствен¬ность и передавал по наследству, делил между наследниками, про¬давал, и это право переходило к наследникам. «Если кто, — отмече¬но в местных адатах, — поселится в чужой деревне с женой в куп-ленном или доставшемся ему в наследство имении, то жители де¬ревни не станут вытеснять его, и он сможет жить в ней»2.
Всего по данным посемейных списков жителей Дидойского на-ибства в Килятлинском сельском обществе в частной собственности находились пахотные земли на 2064 пудов засева; в Кидеринском — на 1986 пудов; в Шапихском — на 1976 пудов; Тлясудинском — на 1930 пудов; Исатлинском — на 1864 пудов; Мококском — на 1030 пудов; Хунтлинском — на 981 пудов3.
Кроме пахотных земель в частной собственности находились и сенокосные участки. Частновладельческие покосы были располо¬жены вдали от аулов, в основном в окрестностях хуторов. В Киде¬ринском сельском обществе в собственности общинников находи¬лись сенокосные участки на 4720 вьюков покоса; в Шапихском — на 4501 вьюков; Килятлинском — на 4070; Тлясудинском — на 3374; Шаитлинском — на 2490; Мококском — на 1541; Хунтлинском — на 15344.
В целом в Союзе Дидо в индивидуальной собственности нахо¬дились сенокосные участки на 21230 вьюков покоса5. Правда, све¬дения эти относятся ко второй половине XIX в., но можно предпо¬ложить, что частные сенокосы существовали и в более ранний пе¬риод. Адаты жителей этих обществ тоже подтверждают наличие у них частных покосов.
Такого рода хъуны в ‘исследуемый период были универсальны-
1 ЦГА РД. Ф.21. Оп.5. Д.114. Л.1-342: Посемейный список жителей Дидой¬ского наибства Андийского округа.
2 Из истории права народов Дагестана. / Состав. А.С. Омаров. Махачкала, 1968. С. 59.
3 ЦГА РД. Ф.21. Оп.5. Д.114. Л.1-342. Посемейный список жителей Дидой¬ского наибства Андийского округа.
4 Там же.
5 Там же.

50
ми для всего Западного Дагестана, там, где ведущее место в хозяй¬стве занимало скотоводство.
Вакуф. В Дидо существовала и другая форма земельной собст¬венности — вакуф, известная здесь также под названием чирахъалъ-ул. Возникновение этой категории земельной собственности, как и у других народов Дагестана, было связано с распространением ис¬лама. Особое распространение вакуф получил к концу XVIII — пер¬вой половине XIX в.
Вакуфами именовались земли, завещанные отдельными лицами в пользу мечетей, что является также свидетельством наличия част¬ной собственности: только земельные собственники могли завещать пахотные участки в пользу мечети. Верующие свободно могли за¬вещать весь свой мульк в пользу мечети. В Кимятлинской обществе земли, завещанные или подаренные мечети, ежегодно распределя¬лись между совершеннолетними. Полученный урожай они отдавали в мечеть, а мякину оставляли себе.
Были случаи, когда житель одной общины завещал часть сво¬его мулька в пользу мечети другого сельского общества. Так посту¬пил, например, житель сел. Мокок, отдав свой участок, располо¬женный в местности Къец1хо, в собственность шаитлинской мече¬ти. Это практиковалось и в других союзах обществ.
Другим источником возникновения мечетской собственности являлись общинные земли. Так, например, в Хушетском обществе мечетская земля «ал!ос мочи», т.е. «сельская земля», расположен¬ная в местности Матуан, в прошлом принадлежала общине. В сел. Мокок земельный участок, расположенный в местности Ч1ехьохъ и ранее принадлежавший общине, перешел в распоряжение мечети. В Китури основой для возникновения вакуфа служила общинная па¬хотная земля под названием Ошукь хур. Вообще изначально основ¬ным источником возникновения вакуфа во всех союзах сельских обществ Дидо являлись общинные земли. Позднее мечетская собст-венность периодически пополнялась за счет завещаний и дарений. Одна из особенностей общественной жизни Дидо — это малочис¬ленность мечетей. Иногда несколько близлежащих селений имели одну мечеть в главном из них. Самые крупные и значимые мечети находились в Шаитле, Мококе, Кидеро, Хутрах, Кимятль. Они име¬ли в своей собственности пахотные земли на 5-10 пудов засева и не
51
больше. В Тлядале существовали две мечети с большой площадью пахотных земель в местности Гьолалъ.
Весьма интересна была и форма реализации вакуфной собст¬венности. В сел. Мокок мечетские земли отдавали в аренду малозе¬мельным общинникам на условии половины урожая. Интересно, что служители мечети не получали своей доли от вакуфа. Дибира обычно выбирали на договорных началах, и каждое хозяйство пла¬тило ему по къили (мерка 14-16, кг) зерна. В Китури дибир получал от каждого хозяйства по одному ритль (7-8 кг) зерна, а доход от вакфа земли распределялся между членами общины. В селении Ки-деро доход из мечетских земель распределяли между представите¬лями джамаата, которые посещали мечеть, т.е. вакуфная собствен-ность как бы поощряла верующих мусульман. Аналогичные формы реализации вакуфной собственности существовали и в других сою¬зах сельских обществ Дидо.
Кроме пахотных земель в мечетской собственности находился и мелкий рогатый скот. Для ухода за ним джамаат устанавливал очередность. Ежегодно каждая семья обеспечивала уход мечетского скота, за что получала шерсть, молоко и .определенную долю при¬плода. Кроме существующих вакуфов в виде пахотных полей и ско¬та некоторые отдавали в пользу мечети определенное количество урожая. При хороших урожаях в пользу мечети отдавали 1/10 часть. Вакуфную собственность отчуждать или передавать в собствен¬ность частным лицам запрещалось.
Согласно посемейным спискам во второй половине XIX в. в дидойском обществе насчитывалось 38 мечетей и 17 кадиев1.
Общественные земли. В эту категорию земельной собствен¬ности входили пастбища, горы, леса и пр., в совокупности служив¬шие важным условием существования общины. Благодаря общин¬ной собственности на неподеленные угодья становится возможным самостоятельное существование не только каждого общинника, но и общин в целом.
Для получения представления об общинном землевладении в целом и связанных с ним вопросов землепользования большое зна¬чение имеют документы-первоисточники. К ним в первую очередь
Статистические сведения о населенных местах Западного Дагестана.
СМОМП. Т.9. С. 9.
52
следует отнести отчеты начальников округа, донесения должност¬ных лиц наместникам Кавказа, а также описания путешественников. Все они относятся в основном ко второй половине XIX в. Однако наличие в Дидо общинного землевладения в конце XIX в. свиде¬тельствует о существовании его и в более ранний период, т.е. в XVIII — нач. XIX в., притом в более широких масштабах по сравне¬нию с другими категориями земельной собственности. Ретроспек¬тивный метод исследования дает возможность восстановить многие вопросы общинного землевладения, существовавшие в Дидо в ран¬ний период.
Каждое сельское общество имело свои пастбищные горы, сено¬косы и леса. «У горцев Дагестана, — писал М. Ковалевский, — как и у лезгин Закатальского округа, совместное владение пастбищами и лесами встречается бок о бок с подворной собственностью в приме¬нении к пахоте и лугам. Никто не в праве делать заимки в общин¬ной пустоши и лесу, не получив на это предварительного согласия своей общины»1. Удельный вес общинных угодий в Дидо был пре-обладающим. Это свидетельствует побывавший здесь Н.И. Воро¬нов. «В этом ущелье (Шаитль — М.Д.), — пишет он, — раскинуты 14 дидойских селений, в которых числится более 400 дворов; но все эти селения не составляют особого общества, а имеют только каж¬дый свои особые общественные земли и угодья, которыми распо¬ряжаются по усмотрению джамаата, подобно тому, как это делают и другие части Дидо-Шуратль и Дидо-Асах»2. Согласно архивным данным, в конце XIX в. во всем дидойском обществе в собственно¬сти джамаата находилось около 25 тысяч десятин пастбищных уго¬дий3, не говоря уже об общественных покосах и лесах. Правда, впо¬следствии за восстание 1877 г. почти все пастбищные горы были секвестированы. «В андийском округе, — пишет Шапсович, — име¬ются обширные летние пастбища дидойских обществ на Главном Кавказском хребте, конфискованные в 1877 г. и находящиеся в ве¬дении управления государственных имуществ Бакинской губернии и Дагестанской области»4. Дидойские представители неоднократно
•
С. 20.
1 Ковалевский М.М. Закон и обычай на Кавказе. М., 1890. Т.1. С. 62.
2 Воронов Н.И. Из путешествия по Дагестану. ССКГ. Тифлис, 1867. Т.1.
3 ЦГА РД. Ф.2. Оп.2. Д.49. Л. 17.
4 Весь Кавказ. Редакция и издания М.С. Шапсович. Баку, 1914. С. 310.
53
обращались к властям с просьбой о возвращении им конфискован¬ных пастбищных гор площадью в 24615 десятин, отобранных у них в казну за мятеж 1877 г1.
Свидетельством тому, что все пастбища составляли общест-‘ венное достояние являются адаты. Так, в адатах Бежтинского окру¬га говорится: «Все пастбища, ближайшие к селению, находятся в общественном пользовании этих селений, отдельные в обществен¬ном пользовании нескольких селений» .
Вышеприведенные факты достаточно убедительно свидетель¬ствуют о существовании в Дидо общинной собственности на паст¬бища.
Чрезвычайно интересна форма реализации общинной собст¬венности. Как было выше сказано, на общественных пастбищах вы¬пасался скот общинников. Кроме того, жители общества, по реше¬нию джамаата, отдаленные от аула и свободные пастбищные горы отдавали в аренду жителям отдельных сельских обществ Западного Дагестана, за что получали доход — сабалахо. Часть сабалахо до второй половины XIX в. делили между членами общества. Остав¬шаяся его часть шла на строительство дорог, мостов, проведение водопроводов и т.д. Интересно, что аналогичный термин «сабанд-жоро», означающий «доход», «повинность» за пастьбу скота, кото¬рая шла в Грузии в пользу дворян, комендантов, крепости, началь¬ников-ущелий, встречается и в грузинских источниках3.
«Иногда пастбищная гора сдается в наем от всего селения, -гласят адаты, — и получаемый от нее доход идет затем на построен¬ные дороги, помощь больным и т.п.»4.
В общественной собственности находились также лесные мас¬сивы. Благодаря изобилию лесных угодий, любой член общества имел право по своему усмотрению рубить лес, т.е. как говорится в адатах, удовлетворить потребность в топливе и строительстве5. В союзе Дидо в общественной собственности находились 1840 деся-
1 ЦГИА Грузии. Ф.229. Оп.2. Д.1515. Л.63.
2 Бежитские адаты // Из истории права народов Дагестана: Материалы и до¬кументы / Сост. А.С. Омаров. Махачкала, 1968. С. 72.
3 Жордания Д. К материалам по истории Г»рузии Х1-ХП вв. М., 1895. С. 4.
4 Из истории права… С. 72.
5 Там же.
54

тин леса1. Отдельным членам общества категорически запрещалось продавать участок леса или дрова в чужую общину; такое дозволя¬лось только лишь по решению джамаата. Так, у жителей с.о. Кван-хидатль и Н/Инхело производство соли зависело от дров, которые им доставляли из Дидо. За это жители общества Дидо-Иланхеви получали доход солью2.
Другим видом общественных земель являлись те земли, кото¬рые находились в пользовании двух или нескольких сельских об¬ществ — это пастбищные горы, расположенные на границах сель-ских общин. Так, например, жители сел. Асак и Анды (общество Асах) пользовались одной пастбищной горой, известной под назва¬нием «Ичикь». Джамаат сельских обществ Жажада, Начада, Т1ин-цуда, Хочлоб, Бенуда (общество Таш) совместно владели горой Хъвалбусахъ. Пастбищной горой Бакьулаг пользовались жители селений Хуитль, Цихокъ, Инухъ, Хитух (общество Иланхеви). Ин¬тересно отметить, что жители дидойского сел. Хушет и тушинского Дикло в прошлом совместно владели землей, расположенной в ме¬стности Хъаг1и (Эмцох по-дидойски). Наряду с пастбищами здесь находились пахотные и сенокосные участки.
Жители сел. Савто (Тохское сел.общество) вместе с тохцами пользовались пастбищными горами Тогорок и Зикуда. Пастбищной горой Жикуда распоряжались жители селений Холода, Дорбали и Родор Энзебского сельского общества. В Среднеташском обществе пастбищные горы Гарга, Кана-Меэр принадлежали джамаату пяти селений. Особенно много общих пастбищных гор находилось в Ди¬до и Анцухо-Капуча.
Земли, расположенные в Кахетии, находились в пользовании отдельных сельских обществ, а иногда и союзов сельских обществ. «Земли, которые хотели отнять от нас, — пишут анцухцы губернато¬ру Дагестанской области, — с давних времен находились и находят¬ся в нашем пользовании. Еще до покорения Дагестана, при грузин¬ских царях мы имели на них селения». Это подтверждает также специальная комиссия по разбору жалоб анцухо-капучинцев, уста-
1 ЦГА РД. Ф.2. Оп.1. Д. 10. Л. 17. О сельскохозяйственном распределении зе¬мель в Андийском округе.
2 Статистические данные, извлеченные из посемейных списков 1886 г. Ан¬дийский округ. // Рук. фонд ИИАЭ. Ф.1. Оп.1. Л.2.
55
повившая, что им принадлежали земли, находящиеся выше кордон¬ной линии от Леляшского поста до реки Аванис-Хеви, с прилежа¬щими горами на южном склоне Главного хребта и несколько деся¬тин земли по левую сторону реки Аванис-хеви, близ самого селения Старый Гаваз, от Чапарского поста до виноградных садов. Капу-чинское общество занимало местности тоже выше кордоннной ли¬нии с прилежащими лесами, от реки Аванис-хеви до реки Картуба-нор. Согласно данным комиссии 1901 г., «в местности «Тебельджо-хи» у лезгин имеются зимовники, жилые постройки, числом до 50, возле которых встречаются огороженные пахотные и сенокосные места. В местности «Теви» такие же постройки с огороженными при некоторых из них участками, принадлежащими лезгинам тех же обществ (Анцух, Капуча, Дидо — М.Д.) … .В’ местности «Сипиани» выше сел. Старый Гаваз, при речке «Шортхеви» … расположены жилые постройки капучинцев около 80 и 4 водяных мельниц. В ме¬стности «Ареми» у лезгин имеется 31 зимовник и жилые постройки с распашками и огороженными загонами для скота»1. О наличии у жителей Западного Дагестана, в частности у дидойцев, обществен¬ных земель в Кахетии свидетельствуют также авторы ХУШ-Х1Х вв.2.
Любопытно отметить, что после сбора урожая частные покосы и пахотные земли переходили в распоряжение джамаата. По его решению на всех полях, где должен был пастись скот, владельцы обязаны были удалить изгороди. «По окончанию урожая, — гово¬рится в адатах, — они (покосы — М.Д.) поступают в общее пользова¬ние джамаата». Итак, частные пахотные и сенокосные участки об¬щинников на определенное время становились общинной собствен¬ностью. Данный порядок землепользования является одним из ха¬рактерных признаков общин, которые сохраняют некоторые права на частные земли общинников. Кроме того, такой порядок регла-ментировал сельскохозяйственные работы. «Этот так называемый
1 ЦГА Грузии. Ф.231. Д.250. Л.13.
2 Географическое и статистическое описание Грузии и Кавказа: Из путешест¬вия академика Гильденштедта через Россию и по Кавказским горам в 1770-73 гг.). СПб., 1809. С. 128; Воронов Н.И. Из путешествия по Дагестану. // ССКГ. Тифлис, 1869. В.2. С. 22; Дубровин Н. История войны и владычества русских на Кавказе. СПб., 1871. Т. 1. Кн. 1. С. 503-504; Весь Кавказ / Редакция и издание. М.С. Шапсо-вич. Баку, 1904. С. 310 и др.
56
принудительный выпас, — указывает Ф. Энгельс, — естественно тре¬бовал, чтобы время посева, как и жатвы, не зависело от воли от¬дельного лица, а было для всех общим, устанавливалось общиной или обычаем».
Общинная собственность в исследуемый период в Дидо явля¬лась преобладающей. Земли было мало, и собственного урожая хва¬тало на прокормление семьи только лишь на 2-3 месяца. Недос¬тающее количество зерна население получало из Грузии и Азербай¬джана в обмен на продукты животноводства. Животноводство, та¬ким образом, развитие которого зависело от имеющихся в наличии общества летних и зимних пастбищ, играло решающую роль в хо¬зяйстве жителей высокогорной зоны. В таких условиях община, вы¬ступая как верховной собственник, регулировала все сельскохозяй¬ственные работы, распоряжалась всеми пастбищными угодьями, сдавала их в аренду и доход распределяла между членами общества.
§2. Социальные отношения
Существующие формы собственности характеризуют экономи¬ческую природу и основу союза сельских обществ Дидо, чем и оп¬ределяется его социальная структура. Наличие частной собственно¬сти на землю с правом отчуждения являлось главной базой возник¬новения имущественного и социального неравенства внутри обще¬ства. «Аллодом, — указывает Ф. Энгельс, — создана была не только возможность, но и необходимость превращения первоначального равенства земельных владений в его противоположность».
Однако община и тухум стремились ограничить право отчуж¬дения. Продажа пахотных земель или передача их инородцам была ограничена традиционным правом предпочтительной покупки. Со¬гласно устной традиции, продажа пахотной земли не одобрялась. При продаже владелец земли обязан был спросить разрешения у своих родственников или предложить продаваемый участок в пер¬вую очередь именно им.
«Хотя и дозволяет продажу недвижимого имущества посто¬ронним, — говорится в обычном праве, — но по адату, которого при¬держивается капучи, продажа недвижимого имущества посторон-нему возможна только в том случае, если родственник по отцу не
57
воспользуется правом предпочтительной покупки» . Так, например, информаторы из сел. Хупри сообщили нам, что выходец из тухума Гачиби продал свой участок представителю рода Пачапалиби. При этом родственники предъявили иск, в результате чего участок был перепродан одному из членов тухума Гачиби. С аналогичным явле¬нием, когда строго пресекалась продажа земли в чужой род без со¬родичей, мы сталкиваемся повсеместно в обществах Асах, Иланхе-ви и Шуратль. Благодаря институту предпочтительной покупки па¬хотные и сенокосные участки оставались в рамках одного и того же тухума, могли меняться только владельцы этой собственности внутри родственной группы. Бесспорно, данный институт ускорил процесс имущественной дифференциации. Допустив возможность купли-продажи земель, община сохранила известный контроль за свободой отчуждения. Этот обычай способствовал во-первых, на¬коплению у отдельных лиц больших массивов земли и, во-вторых, ограничивал свободу распоряжения землей. Хотя юридически об¬щина не имела права на индивидуальные пахотные участки, все же формально она выступала как верховный собственник всей земли джамаата. Косвенным подтверждением этому служат адаты союзов сельских обществ Дидо. Так, например, за убийство в общество Асах убийцу изгоняли в канлы, а земля переходила в распоряжение джамаата. Естественно, с одной стороны данный факт говорит о строгости мер, применяемых к убийце, но с другой — свидетельст¬вует о сохранившихся еще правах джамаата на земли общинников. В то же время следует отметить, что купля-продажа пахотных уча¬стков была редким явлением, ибо земельные угодья, тем более па¬хотные, ценились очень высоко. Кроме того, часто площадь пахот-ных участков находилась в прямой зависимости от количества тру¬дящихся субъектов.
Этим объяснялось и отсутствие в Дидо безземельных крестьян, — настолько характерное для других частей Дагестана. Оно было обусловлено также наличием свободной или трудовой заимки.
В качестве аналогий приведем некоторые сведения касательно других подобных обществ Дагестана. В своих исследованиях Б.Г. Алиев пишет, что по данным сословно-поземельной комиссии в XIX в. третья часть жителей Урахинского общества вовсе не име-
Из истории…, ч. 72.
58
ла своих собственных земель, в таком же положении находились общинники и других даргинских обществ. Согласно посемейным спискам, во второй половине XIX в. в 20-ти агульских селениях на¬считывалось 1062 хозяйства, из которых 118 совершенно не имели земли. Подобные сведения в материалах сословно-поземельной ко¬миссии относительно целого общества Дидо отсутствуют.
Мы располагаем сведениями одного дидойского аула. По дан¬ным комиссии для разбора сословно-поземельных прав населения Дагестанской области во второй половине XIX века в обществе Хушет (ранее входивший в состав Дидо) всего было 97 хозяйств, из них пахотную землю на 7,5 и более пудов засева имели 26; на 4-7 пудов — 53; на 2-4 пудов — 18 . Как мы видим, в Хушетском сель¬ском обществе второй половины XIX в., когда произошли сущест¬венные изменения в земельно-правовых отношениях, отсутствовали безземельные общинники.
Кроме того, анализ полевого материала, собранного нами кос¬венно свидетельствует об отсутствии в обществах Западного Даге¬стана безземельных общинников. Но тем не менее, существовала имущественная дифференциация, которая, однако, в исследуемый период не привела к четко выраженной социальной градации насе¬ления Дидо. Мы не встречаем в этих обществах, как это было в дру¬гих частях Дагестана, деления на сословия. Если мы возьмем соци¬альную структуру других народов Дагестана, то здесь в силу ряда причин в ХУШ — нач. XIX в. общество претерпело заметные изме¬нения по сравнению с предшествующим периодам. «Немногочис¬ленный господствующий класс обществ южного Дагестана, экс¬плуатировавший громадное большинство населения, состоял из ха¬нов, майсумов, кадиев, беков и высшего мусульманского духовен¬ства. Класс крестьянства состоял из летберов и раят»2.
Во главе Акуша-Дарго стоял акушинский кадий, власть которо¬го являлась наследственной в кадиевском тухуме. «В лице кадиев и его фамилии, — пишет Б.Г. Алиев, — создавалось определенная
1 ЦГА РД. Ф.21. Оп.5. Д.111. Л.26-60. Посемейный список Ункратль-Чама-ляльского наибства Андийского округа.
2 Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Очерки истории южного Дагестана. Ма¬хачкала, 1964. С. 207.
59
группа населения, которая принадлежала к самой привилегирован¬ной прослойки Верхней Даргинии»1.
Дидойцы не отбывали никаких податей и повинностей в пользу отдельных представителей общества. Все население дидойских об¬ществ представляло из себя лично свободных узденей, которые принимали активное участие в политической жизни общества. Даже документы, относящиеся ко второй половине XIX в., не говоря уже о XVIII в., достаточно ясно свидетельствуют об отсутствии здесь сословного деления. «Племя лезгин, населяющее Бежтинский ок¬руг, никаких сословных подразделений или низший класс не имеет, а все лезгины считаются равноправными, а поэтому зависимых со¬словий в роде холопов в округе нет»2.
Согласно данным 1887 г. о лично-зависимых сословиях в Даге¬стане, в Дидойском наибстве всего было 972 домов, из них 971 уз-денских3. Как мы видим, сведения, извлеченные из посемейных списков, касающиеся дидойцев, достаточно ясно показывают соци¬альную структуру общества Дидо. В адатах капучинцев написано, что «ни ханов, ни кешкельного права, ни крепостных отношений между капучи никогда не было. Все они считают себя свободными узденями, аристократии между ними никогда не было»4. Правда, нельзя категорично отрицать о наличии в Дидойском обществе за¬житочных общинников и сельской верхушки, как это утверждает обычное право. В сел. Хушет существовали такие хозяйства, кото¬рые имели пахотные земли на 2 пуда засева, сенокос на 2 вьюка по¬коса, 1 корову, телку. Были и такие, которые имели земли на 22 пу¬да засева, сенокос на 40 вьюков, 2 лошади, 3 коровы, телку, 40 ба¬ранов. Естественно, при такой имущественной дифференциации об идеальном равенстве между его членами не могло быть и речи.
Немаловажное значение для характеристики общественных от¬ношений у дидойцев имеет форма реализации общинной собствен¬ности. Для понимания этого вопроса необходимо выяснить эконо-
‘ Алиев Б.Г. Акуша-Дарго в ХУП-ХУШ вв. Диссертация на соискание ученой степени канд.историч.наук. Махачкала, 1966. С. 167-168.
2 ЦГА Грузии. Сведения о числе кулов обоего пола в Дагестанской области. Ф.416. Оп.З. Д.397. Л.5.
3 Дагестанская область. Свод статистических данных о населении Закавказ¬ского края, извлеченных из посемейных списков 1887 г. Тифлис. 1893.
ическое положение отдельных семей и некоторых общин в целом. 1гласно данным полевых изысканий, богатство человека опреде¬лялось количеством скота, которым он владел. Как правило, от¬дельные семьи у дидойцев имели в среднем по 100 и более голов овец, менее состоятельные семьи имели 30 голов мелкого рогатого скота, но это было редким исключением.
В качестве примера, который ярко иллюстрирует состоятель¬ную часть общества Дидо, приведем такой характерный случай: бо¬гатая семья из сел. Берих (общество Асах), согласно устной тради¬ции, заготавливала за лето такое количество овечьего сыра, засу¬шенного в желудках крупного рогатого скота, что они служили си¬дениями во время свадебных пиршеств членов этой семьи.
Хотя дидойцы находились на границе с такими развитыми феодальными государствами как Грузия и Азербайджан, последние не оказали ощутимого влияния на их земельно-правовые отноше¬ния. Действительно, живя в высокогорной части Дагестана, они не ощущали над собой давления ни со стороны Грузии, ни со стороны аварских владетелей, были предоставлены самим себе. Поэтому, социально-экономические отношения у них вплоть до присоедине¬ния к России развивались без внешних воздействий.
И.Г. Гербер, описывая народ Зонта (Цунт1а — М.Д.), пишет, что люди эти вольные и никогда ни под каким владением не стояли1. Это же свидетельствует и И.А. Гильденштедт2. Находясь на границе с Грузией, дидойцы не составляли с ней единого целого, как это ут¬верждают некоторые грузинские исследователи3. Тушинцы, пшавы, хевсуры и др. горцы, находившиеся на одном с дидойцами уровне развития, непосредственно входили в состав феодальной Грузии, что ускорило у них процесс разложения патриархально-общинных порядков и становления феодальных отношений. «Основная же масса свободного населения к этому времени расселена территори-альными сельскими общинами (гвел, сопэли, дех и т.д.), отличаю¬щимися от поселений зависимого населения (дастакерты, агарки), через государства, — пишет для закавказского региона А.П. Ново-
‘ Из истории… С. 72.
1 Гербер И.Г. Указ.соч. С. 113.
2 Географическое и статистическое описание Грузии и Кавказа… С. 121.
3 Бердзенишвили Н. и др. Указ.соч. С. 224.
60
61
сельцев, — постепенно переходят под опеку и власть формирующе¬гося класса феодалов»1.
Отдельные попытки грузинских царей покорить дидойцев за¬вершались лишь разрушением отдельных пограничных населенных пунктов. Разумеется, что это не могло внести существенных изме¬нений в социальную организацию дидойцев. Наоборот, фактор за¬щиты от внешних нападений способствовал сплочению обществ в одно целое.
Собранный нами историко-этнографический материал говорит об отсутствии здесь зависимых сословий и тухумов рабского про¬исхождения, что имело место почти у всех остальных горцев Запад¬ного Дагестана.
Правда, в различные периоды истории дидойцы платили дань более сильным соседним обществам Дагестана и временами гру¬зинским царям. На протяжении многих лет, например, они вынуж¬дены были платить дань жителям общества Анцухо-Капуча: с двух семей ежегодно давали по овце2.
«Кахетинским царям, — пишет Вахушти, — они (дидойцы -М.Д.) дают дань, но не войска (это делают потому дабы иметь право спускаться в Кахетию по торговым делам). Согласно устной тради¬ции, в прошлом дидойцы доставляли во дворец грузинской царицы Тамары определенное количество льда»3.
Большую роль в феодализации сельских общин у даргинцев, как утверждают исследователи, сыграли духовные представители в лице кадиев. «Сельские общества, — пишет Б.Г. Алиев, — выделяли для своих кадиев и определенные пахотные и сенокосные участ¬ки»4. Кроме того, за свою службу кадии получали определенную плату5. В некоторых союзах власть кадия также становится наслед¬ственной.
Е.И. Крупное в своих исследованиях, касаясь вопроса социаль¬но-экономического развития Ингушетии в средневековье, пишет,
1 Новосельцев А.П. и др. Пути развития феодализма. М., 1972. С. 122-123.
2 Гильденштедт И.А. Указ.соч. С. 128; Норденстам И.И. Описания Антль-Ратля. 1852. История, география и этнография Дагестана XVIII — нач. XIX вв. М., ИГЭД. С. 326.
3 Вахушти. География Грузии. Тифлис, 1904. С. 131.
4 Алиев Б.Г. Указ.соч. С. 169.
5 Там же. С. 168.
62
что «до ХУП-ХУШ вв. у ингушей не было, да и не могло быть сло¬жившихся классовых феодальных отношений… Кроме того, следу¬ет помнить и всегда учитывать, что монотеистические обычно фа¬натичные религии, какими являются христианство и ислам, как правило, распространяются ведущими классами насильственно»1. В данном случае ведущими классами по отношению к дидойцам вы¬ступают аварские ханы и феодализирующая верхушка обществ За-падного Дагестана. Они не только насаждали ислам, но и облагали население данью.
Таким образом, в исследуемый период в Дидо сохранились общинные отношения, в которых пахотная земля находилась в ча¬стной отчуждаемой собственности, а леса, пастбища, пустоши и пр. оставались еще в собственности общины.
Общинная собственность, животноводческая направленность хозяйства затормаживали развитие общественных отношений в Ди¬до. Но тем не менее, наличие частной собственности на пахотные участки и сенокосы предоставляли дидойцам естественную базу частного присвоения и ускорения процессов имущественной, а за¬тем и социальной дифференциации общества.
К. Маркс в своем письме к В.И. Засулич подробно останавли¬вается на земледельческой общине, где пахотная земля находилась в собственности общины. Он пишет, что «земледельческая община, будучи последней фазой первичной общественной формации, явля¬ется в то же время переходной фазой ко вторичной формации. Вто¬ричная формация охватывает, разумеется, ряд обществ, основы¬вающихся на рабстве и крепостничестве»2. В исследуемом нами обществе, как было выше сказано, пахотные участки находились в частной отчуждаемой собственности. Подобные общины, типа мар¬ки, в которой пахотная земля является частной собственностью земледельцев, в то время как леса, пастбища, пустоши и проч. ос¬таются еще общей собственностью, К. Маркс считал новой общи¬ной, вышедшей из земледельческой общины, и относил ее ко вто-ричной формации3.

1 Крупное Е.И. Средневековая Ингушетия. М., 1971. С. 179.
2 Маркс К. Наброски ответа на письмо В.И. Засулич — третий набросок. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19. изд. 2. С. 419.
3 Там же. С. 417.
63
§3. Административное управление
В исследуемое время в Дидо, как в административно-террито¬риальной единице со своими политическими органами управления, существовали три союза сельских обществ: Асах, Иланхеви (Ша-итль) и Шуратль (пятиземелье).
В свою очередь союзы эти состояли из сельских обществ. Всего их было 10: Кидеринское, Шапихское, Асахское, Кимятлинское, Мококское, Азильтинское, Тлясудинское, Хуитлинское, Кунтанское (ныне исчезнувший аул) и Шаитлинское.
Кроме того, каждое сельское общество состояло из определен¬ного количества самоуправляющих джамаатов: Кидеро из 4, Шапих из 9, Асах из 1, Кимятль из 6, Мокок из 2, Азильта из 1, Тлясуда из 3, Хуитлинское из 4, Кунтанское из 2 и Шаитлинское из 3.
Дидойские поселения являлись тухумно-территориальными, т.е. в них соблюдался принцип компактного расселения родствен¬ных групп, однако, появление в общине чужих тухумов привело к изменению формы управления общиной. Создается новая общинная администрация — сельский сход (народное собрание), совет старей¬шин, старшина и др., а тухумная организация со своими органами управления продолжала существовать помимо сельской.
На народном собрании решались все важные дела общества. Функции его, насколько можно судить на основании источников, распространялись на все стороны жизни общества и прежде всего аграрные. «Правление общества народное, — пишет М.А. Коцебу, -при решении дел важных участвует весь народ»1. Решению народ¬ного собрания никто не мог противиться, в случае неповиновения виновника изгоняли из состава общества. И.И. Норденстам сообща¬ет, что «если же кто-нибудь воспротивился бы решению джамаата или не захотел бы использовать приговора онаго, то его исключат из общества; в последнем случае он должен выбирать себе другое место для жительства»2.
Кроме того, на сходах решались вопросы хозяйственно-административного характера: распределение пахотной земли, объ¬явление о начале сельскохозяйственных работ, организации обще-
1 Коцебу М.А. Указ.соч. С. 288.
2 Норденстам И.И. Указ.соч. С. 327.
64
ственных работ — строительство и ремонт дорог, мостов, выборы исполнительных органов и др. «Джамаат, т.е. сельский сход аула, по-прежнему выбирает из своей среды сельских судей или чохбиев, которые разбирают по адатам своей общины все обыкновенные споры и проступки»1.
Согласно адатам дидойцев за убийство виновного по решению общего собрания изгоняли из общества и взыскивали «дият» в пользу пострадавших и селения, этим самым прекращали дальней¬шее кровопролитие, которое могло доходить до самых отдаленных родственников.
«Случается иногда, — пишет И.И. Норденстам, — что за смерто¬убийство мирятся на деньги, но это чрезвычайно редко»2.
«В случае возникновения по тем или иным причинам кровавой распри, — пишет А.К. Сержпутовский, — во взаимном истреблении принимают участие все родственники, весь род одной и другой сто¬роны. Месть продолжается иногда многие годы; от нее погибают не только семьи, но нередко целые селения. Дидойский наиб Магома Джабулов указал мне на разрушенную часть селения и пояснил, что там жил один род (тухум), который весь погиб от кровной мести. Когда распри разгораются между большими родами, то они прини¬мают вид настоящих войн, от которых сильно уменьшается числен¬ность населения»3.
Таким образом, все главные вопросы, касающиеся сельского общества, решались на народных сходах, где принимали участие все члены общины. «Чтобы община обрела действительное сущест¬вование, — указывает К. Маркс, — свободные собственники земли должны сходиться на собрания»4. Решения схода распространялись одинаково на всех членов общества и вступали в действие после принятия их большинством голосов. Правда, здесь сказывалось влияние более сильных тухумов. Степень влияния тухума опреде¬лялась количеством его членов (мужского пола).
«В этих обществах (юго-западного Дагестана — М.Д.), — пишет
‘ Марков Е. Указ.соч. С. 665.
2 Норденстам И.И. Указ.соч. С. 326.
3 Сержпутовский А.К. Указ.соч. С. 288-289.
4 Маркс К. Формы, предшествующие капиталистическому производству.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46. 4.1. Изд.2. С. 470. 5 Зак. 65
65
Берже, — не существует различия сословий, но личные качества, или даже связи родственные, часто дают некоторым лицам сильное влияние на целое общество»1. В Хушетском обществе наиболее влиятельным тухумом был Лукуязул. Аналогичные тухумы сущест¬вовали и в других обществах союза Дидо. Исход голосования и принятия решения, естественно, зависели от позиции наиболее влиятельных тухумов. Они оказывали давление на членов общины.
Если дело касалось всего общества, то собирались представи¬тели всех сельских обществ. В основном это касалось вопросов войны и мира. Затем они возвращались на места и в свою очередь созывали народный сход и оглашали решения, принятые на общем собрании общества. «Если дело важное и касается до целого обще¬ства, то собирается джамаат всех деревень, — пишет И.И. Нордстам, — разбирают дело и оное решают. Старшины потом обязаны объя¬вить жителям своих сел решение общего схода, которое принимает¬ся за закон»2. «Кроме совета старейшин были сельские сходы, -сказано в адатах, — и наряду с ними общественные сходы всех дидойцев в наперед назначаемых постоянных местах»3.
..,:. В совет кроме представителей каждого тухума входили и выс¬шие должностные лица аула — старшины (ал!ос къим), исполнители (г1ил) и др. Все судебные дела решались на совете, за исключением тяжких преступлений, которые выносили на народное собрание. Судопроизводство в основном производилось по адатам. Самой высшей мерой наказания являлось изгнание или исключение из об¬щества. АлГос къим избирался через каждый год и управлял обще¬ством от имени народа.
М.А. Коцебу пишет, что «в других же случаях решают избран¬ные ежегодно от каждой деревни представители, именуемые стар¬шинами, и именем народа имеют попечение об управлении, более одного года в сем звании не остаются. Послушание к сим лицам на¬рода очевидное, решения принимаются с уважением и совершенно полагаются на их благомыслие»4.
0 религиозных представителях цезов сведений чрезвычайно
——————————————-
1 Берже Ад. Указ.соч. С. 251.
2 Норденстам И.И. Указ.соч. С. 326.
Из истории права… С. 76. 4 Коцебу С.М. Указ.соч. С. 288.
66
мало. Безусловно, они играли определенную роль в управлении об¬ществом. Однако до второй половины XIX в. они в источниках не фигурируют, умалчивает о них и устная традиция. Это лишний раз подтверждает слабость позиций ислама в Дидо еще в первой поло¬вине XIX в. Имеются лишь данные, относящиеся к 1844 г. Речь идет о попытке наиба Шамиля Ибрагима Мококского поставить во главе дидойского общества анцухского кадия Исака, что не увенчалась успехом1.
В других же джамаатах Дагестана во главе общества стояли представители духовенства в лице кадиев, уцмиев и др. .
Надстройка в союзе сельских обществ Дидо отставала от ба¬зисной основы. Мы выше подробно остановились на вопросах эко¬номического развития Дидо и земельных отношениях и установили наличие как частной, так и общинной собственности. Думается, что при таком положении вещей сложившиеся формы управления были единственными, отвечавшими запросам населения союзов сельских обществ.
Как мы видим, в исследуемый период в Дидо было свое адми¬нистративное управление. Итак, в каждой сельской общине сущест¬вовали свои органы управления — народный сход, совет старейшин, старшина и исполнители. Для решения важных дел, касающихся всего союза, собирались представители тухумов (тухумис къим) со всех обществ и административные лица аула. Характерным для сельских органов власти являлась их выборность на народном соб¬рании; в отличие от других обществ, выборность осуществлялась через год.
Существенные изменения в административном управлении произошли после присоединения Дагестана к России. Компетенции сельских сходов стали ограничиваться, должность старшины пере¬стала уже быть выборной, феодализирующаяся верхушка фактиче¬ски сосредоточила в своих руках органы управления обществом.
1 Гаджиев В.Г., Рамазанов Х.Х. Указ.соч. С. 429.
2 Магомедов Р.М. Указ.соч.; Хашаев Х.О. Указ.соч. Алиев Б.Г. Указ.соч.
67
Глава IV МАТЕРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА
§1. Поселения и жилище а. Поселение
Расселение. Большинство селений дидойцев расположено в высокогорье, в труднодоступных, труднопроходимых ущельях. О народе «страны Даду», живущем в труднопроходимых высоких го¬рах, писал еще в VI в. Захарий Ритор1. На эти же особенности рас-селения дидойцев указывали и исследователи XIX в., Н.И. Воро¬нов , например, и современный исследователь, большой знаток эт¬нографии поселений и жилищ народов Дагестана А.И. Исламмаго-медов3, и исследователь истории, хозяйства и культуры дидойцев Д.М. Магомедов4 и др. Развитие социально-политических, эконо¬мических и культурных особенностей жизни общества протекало у дагестанских народов в обстановке межэтнического общения, в приблизительно одинаковых природно-географических условиях. Закономерным окажется в таком случае и наличие одних и тех же или схожих принципов расселения, типов и форм поселений, жи-лищ, хозяйственных построек и т.д.
Важнейший фактор при выборе места для поселения у дидой¬цев был оборонительный. Поэтому поселения их располагались в труднодоступных местах, проход к которым был только с одной стороны. Здесь естественно-природный оборонительный фактор усиливался оборонительными постройками. Селения цезов разбро¬саны по отрогам Главного Кавказского хребта (Богосский, Мичит-линский, Перикиттельский и др. хребты). Они располагаются по склонам ущелий Асах, Иланхеви и Сабакинусхеви, а также по бере¬гам рек Асах, Иланхеви, Сабакинусхеви, Хуприс-цхали, Ори-цхали.
1 Пигулевская Н. Сирийские источники по истории народов СССР. М.-Л..; 1941. С. 165 и др.
2 См.: Воронов Н.И. Из путешествия по Дагестану // ССКГ. Тифлис, 1868. В.1.С. 12.
3 См.: Материальная культура аварцев. Махачкала, 1967. С. 96-97.
4 Магомедов Д.М. Социально-экономическое и политическое развитие Дидо в XVIII — нач. XIX в.: Дис.канд.ист.наук. М., 1975. С. 34.
68
Ю. Промтов отмечал как характерную особенность местной архи¬тектуры дидойцев многоэтажные дома и высокие башни1.
Близость к источнику, к питьевой воде — второй важный прин¬цип для поселения у дидойцев. Универсальность действенности этого принципа для древних и более поздних дагестанских поселе¬ний отмечена многими авторами.
Выбор места для поселения производился также с таким расче¬том, чтобы все сельскохозяйственные угодья располагались здесь же, невдалеке от селения.
В зависимости от условий местности, рельефа, дидойцы стара¬лись строить свои дома так, чтобы они максимально большую часть суток освещались и обогревались солнцем. Значительную часть времени осенне-зимнего сезона дидойцы, мужчины и женщины, проводили на открытых верандах и крышах, занимаясь здесь раз¬личными поделками, починкой, прядением и проч2. Солнечный свет и тепло, таким образом, играли в жизни дидойцев роль «экономиче¬ского фактора в хозяйственной деятельности»3.
Характерен для дидойцев и фактор защищенности местности, выбранной для застройки, от ветра, ливневых потоков, разливов рек, снеговых заносов и обвалов и т.д.
Перечисленные факторы в различных сочетаниях и в различ¬ной степени влияли на топографию дидойских поселений. При этом в различные исторические периоды и в конкретных естественно-географических условиях степень важности указанных факторов не оставалась постоянной, нередко менялась и порой существенно.
Типы поселений. Тип и форма поселения, его социальные функции во многом определяются уровнем развития производи¬тельных сил и характером производственных отношений4.
В XIX в. поселения дидойцев подразделяются на два типа: г!ал1 — селение и хъун — хутор.
1 Промптов Ю. По горам и аулам Дагестана. Махачкала, 1941. С. 11.
2 См.: Львов Н. Домашняя и семейная жизнь дагестанских горцев аварского племени // ССКГ. Тифлис, 1870. В.З. С. 6.
3 Гаджиева С.Ш., Османов М.О., Пашаева А.Г. Материальная культура дар¬гинцев. Махачкала, 1967. С. 83.
4 См.: Робакидзе А.И. Жилища и поселения горных ингушей // КЭС. Тбилиси, 1968. В.2. С. 85; Его же. Поселение как источник изучения общественного быта // VII МКАЭН. М., 1970. Т.5. С. 20 и др.
69
Поселения типа г!ал! возникли, вероятно, в период средневеко¬вья, когда рост производительных сил общества приводит к распаду мелких тухумно-родовых поселений, а объединение последних в крупные было ускорено фактором внешней угрозы1. Тухумный принцип расселения перестал быть господствующим, а расселение за границы родовых территорий стало заурядным явлением2. Так, по сохранившимся преданиям с. Эльбок образовано объединением жителей тухумных поселений Эльбок, Палъухъуч1а, К1улиль, Гер-хо; вокруг с. Мокок в старину были расположены поселения Лъа-захъ, Гахъу, Х1ерукъ, Кьиц1къу, Маликь, Рик1укь и Квацколо; с. Шаитль образовалось слиянием поселений Ч1едок1, Мак1айкь, Порьекь, Ч1емурта; с. Хутрах основано жителями близлежавших поселений Ц1обесунакь, Гьакьдухъ, Ицильа, Зиндухь, Альарахъ и Печ1улье3 и т.д.
Процесс разложения родовых (первой по времени формы посе¬ления у дагестанских горцев)4, их дальнейшая трансформация в территориально-тухумные и через последние — в территориальные поселения, с соответствующей планировкой характерен для народов Кавказа вообще5.
Поселения типа хъун — хутор являлись, как верно отметил Д.М. Магомедов, результатом экстенсивного развития скотоводче¬ского хозяйства: они представляли собой условие и одновременно -результат исторически сложившегося типа хозяйства. Постоянно в них никто не проживал (за редким исключением), функционирова¬ли они лишь сезонно. Являясь собственностью тухумов, а позже -отдельных семей, они не смогли служить базой возникновения по¬селений типа — г!ал1 — село6.
‘ Об этом подробно см.: Материальная культура даргинцев. С. 84; Матери¬альная культура аварцев. С. 106.
См.: Харадзе Р.Л. Характер сельской общины грузин-горцев по этнографи¬ческим материалам // УП МКАЭН. М., 1970. Т.4. С. 358.
3 Магомедов Д.М. Указ.соч. С. 134.
4 Материальная культура аварцев. С. 131.
5 См., напр.: Деген-Ковалевский Б.Е. Сванское селение как исторический ис¬точник // СЭ. 1936. № 4. С. 21; Харадзе Р.Л. К вопросу о территориально-общинных объединениях у грузин-горцев // КСИЭ. М., 1958. В.29. С. 7; Кало-ев Б.А. Осетины. М., 1971. С. 139 и др.
‘ Магомедов Д.М. Указ.соч. С. 109.
70
История поселения — это всегда история развития общества1. Можно полагать, что основу крупных поселений заложили патро¬нимические селения, со временем разросшиеся за счет пришельцев. Местные предания нередко называют конкретные имена основопо¬ложников тех или иных селений: это дидойцы-переселенцы, и беж-тины, грузины, лакцы и др. В дальнейшем поселения развиваются уже как территориально-тухумные. Об этом говорят факты привер-женности представителей различных тухумов к близости при за¬стройках, сохранение в отдельных случаях старых тухумных клад¬бищ (Хупри, Сагада, Тлядал), остатков развалин тухумных мечетей (Шаури, Кидеро), тухумных оборонительных укреплений (Мокок, Асах, Шаитли) и др. Наконец, развитие производительных сил об¬щества, усиление имущественной дифференциации членов общины и процесса классообразования приводят постепенно к господству территориального принципа расселения. Кровнородственный прин¬цип расселения сохранился в XIX в. лишь в пережиточном состоя¬нии2. Это положение наглядно иллюстрируется следующим фактом: в XIX в. подавляющее большинство селений делилось на два квар¬тала, нижний и верхний, в то время, как число тухумов в этих же селениях было значительно больше. Так, в с. Шидиб (Анцух) на-считывалось три тухума (Исмаг1илал, Пумарилал, Мек1екъилал), в с. Хушет — семь (Гварчиязул, Х1ажиязул, Гамаязул, Речкъузул, Т1у-бортиязул, Гежудтезул, Лухуязул), в с. КГуликъ (позже вошедшем в состав с. Хъеботль) — четыре (Эжуби, Вешби, Булачиби; название четвертого не установлено), в с. Мокок — пять (Очалаби, Килиби, Гачиби, Къакъвараби, Моккуби), в с. Гугатль — четыре (Бугъалил, Санатиял, Шалаби, Буляби) и т.д. Как пишет А.И. Исламмагомедов, «во многих случаях квартальное деление в селении было произве¬дено для удобства при выполнении общественных работ… и разде¬ла сенокосов, угодий и т.д. Здесь родственный принцип не играл никакой роли и господствовал принцип соседских отношений»3.
Поселения дидойцев характеризовалось скученностью застрой-
1 Вигов М.В. О классификации поселений // СЭ, 1953. № 3. С. 35-36.
2 См.: Хашаев Х.-М.О. Занятие населения Дагестана в XIX в. Махачкала, 1959. С. 21.
3 Материальная культура аварцев. С. 118; об этом же см.: Материальная куль¬тура даргинцев. С. 96.
71
ки, террасообразной планировкой с отчетливо прослеживаемой вер¬тикальной зональностью. Такая картина характерна для дагестан¬ского горного селения вообще, начиная с эпохи бронзы1. Внутрен¬ние дворики либо были мизерными, либо, чаще всего, отсутствова¬ли вообще. Проходы между домами были узкими, извилистыми, неровными, часто заканчивались тупиками. Тупиков между домами, расположенными в проходах по склону гор, было гораздо меньше или не было совсем: такая планировка способствовала очищению улиц дождевыми потоками2. М.-З.О. Османов верно отметил проти¬воречия во взглядах на дагестанский аул у дореволюционных авто¬ров, отмечавших, с одной стороны, продуманность и апробирован¬ную веками целесообразность планировки горных селений и за¬грязненность, антисанитарию в них (нередко — с явным преувели-чением) — с другой3. Традиционно в обществах дидойцев местной администрацией предусматривался ряд мер, призванных поддержи¬вать в селениях чистоту и порядок: запрещалось хранить навоз у домов под открытым небом; вменялось в обязанность так распола¬гать отхожие места, чтобы нечистоты не вытекали на улицу; запре¬щалось выливать на улицу нечистоты, высыпать мусор, кухонные отбросы и проч. За нарушение подобных установлений предусмат-ривались административные штрафы.
Общественным центром селения был годекан (гудик1ан). Обычно в селении было несколько годеканов. Если в селении была мечеть, то главный годекан находился у мечети.
Со второй половины XIX в., особенно к его концу, наблюдается тенденция к переселению значительной части населения за черту селения, в малозащищенные, не удобные для застройки и хозяйства части сельской округи. Во многих селениях, таким образом, появ¬ляются новые кварталы, население которых постоянно увеличива¬ется за счет старых.
Форма поселения. Как правило, поселения цезов раполагались на склонах гор, дома обычно выстраивались террасообразно, сту-
‘ Котович В.М. Верхнегунибское поселение — памятник эпохи бронзы горно¬го Дагестана. Махачкала, 1965. С. 24-25; Материальная культура даргинцев. С. 96 и
др.
1 Материальная культура аварцев. С. 138. 1 Материальная культура даргинцев. С. 94.
72
пенчато, вплотную один к одному. Если селение располагалось на небольшом плато, образовавшемся у подножья горы, с крутым склоном с одной стороны и обрывами со всех других сторон, то до¬ма здесь застраивались более свободно, селения имели преимуще¬ственно горизонтальную планировку. Если склон горы был не очень крут, то часть селения имела горизонтальную, часть — вертикаль¬ную застройку. Подобную же планировку имели селения, располо¬женные .частью по склону горы или берега реки, частью — вдоль ре¬ки, на ровной береговой полосе. Хозяйственно-жилые комплексы чаще всего двухэтажные, нередко трехэтажные, встречаются четы¬рех и более этажные. Во всех многоэтажных домах нижний этаж (а нередко и два верхних этажа) функционирует как хозяйственное помещение: хлев, сеновал, конюшня и проч. —
б. Жилище
Тип жилища. Усадьба. Планировка. Жилище дидойцев в XIX в. — это в основном прямоугольная в плане одно-двух и много¬этажная постройка закрытого типа. У большинства построек, как правило, функционировала и открытая галерея. Усадеб при домах за редким исключением не было. Жилище дидойцев, как и других горцев Дагестана, представляло из себя «дом-усадьбу» с небольшим внутренним не крытым двориком, выполнявшим функции хозяйст-венного помещения. «Во многих домах, — читаем мы в Кавказском календаре, — преимущественно в нагорной части (Дагестанской -С.Л.) области, не имеется вовсе дворов, а домашний скот помещает¬ся под жилыми комнатами или рядом с ними»1.
По нашим полевым материалам, наиболее ранняя и довольно распространенная форма усадьбы у дидойцев — это большое одно¬камерное жилище с перегородкой для содержания скота. При домах могли находиться хозяйственные пристройки или навесы. Подобное жилище, свойственное отдельным аварским народностям, не имеет аналогий в Дагестане, отмечает А.И. Исламмагомедов, в Закавказье встречается у сванов и хевсур2. Таких жилищ у дидойцев уже нет, но однокамерные двух и трехэтажные строения еще сохранились,
1 Дагестанская область. 1891. // КК на 1893 г. Тифлис. 1892. С. 177.
2 Материальная культура аварцев. С. 211.
73
где верхние этажи носят явственные следы более поздних надстро¬ек, а первые этажи — характерные черты жилого помещения. По¬добные наблюдения на материалах жилища аварцев вообще еще раньше сделаны А.И. Исламмагомедовым1. В верхнем жилом по¬мещении, служившем, по определению Г. Амирова, и кладовой, и кухней, и гостиной2, расположен очаг типа камина (мухари), как правило, с треножником (шоёк!у). Камин с дымоходом — это явле¬ние позднего порядка: полевой материал свидетельствует, что до середины-конца XIX в. большинство жилищ отапливалось очагом открытого типа с очажной цепью (гъугьуда).
Развитие производительных сил общества, а также разрастание семей и выделение из них самостоятельных хозяйственных единиц в условиях горской тесноты и малоземелья приводили к росту строения по вертикали. Появляются трехэтажные однокамерные жилища типа «хлев-жилье-жилье»3. В дальнейшем жилище эволю¬ционирует в сторону многокамерности, лучшей освещенности, по¬являются веранды и лоджии. Упрощается эксплуатация жилища с точки зрения хозяйственного быта, происходит общее оздоровление жилищно-бытовой атмосферы. Выделяются отдельные помещения для девушек и женщин, для молодоженов, для хранения продоволь¬ственных запасов и т.д. Так появляются трех, четырех и более этажные дома. Монолитные на первый взгляд строения с неболь¬шими узкими проемами напоминали военно-оборонительную кон¬струкцию, называемую многими путешественниками и исследова¬телями «домами-крепостями»4. В работе «Материальная кльтура аварцев» А.И. Исламмагомедова, остановившись на строениях по¬добного типа, проводит четкую грань между ними и оборонитель-
1 Там же. С. 154.
2 Амиров Г. Среди горцев Северного Дагестана // ССКГ. Тифлис. 1873. В.6. С. 79.
3 Мовчан Г.Я. Предварительные заметки о типологии жилища народов На¬горного Дагестана// КСИЭ. М, 1948. В.4. С. 48.
4 См.: Лопухин А.И. Журнал путешествия через Дагестан. 1718 г. // ИГЭД. С. 30; Гене Ф.И. Сведения о Горном Дагестане. 1835/36 гг. // ИГЭД. С. 346; Воро¬нов Н.И. Из путешествия по Дагестану // ССКГ. Тифлис, 1870. В.З. С. 24; Байерн Ф. О древних сооружениях на Кавказе // ССКГ. Тифлис, 1871. В.1. С. 300; Влады¬кин М. Путеводитель и собеседник в путешествии по Кавказу. М., 1985. Т.1. С. 55; Козубский Е.И. Дагестанский сборник. Темир-Хан-Шура, 1902. В.1. С. 177 и др.
74
ными сооружениями1. Дальнейшее развитие производительных сил общества логически приводит к расширению площади, занимаемой хозяйственно-бытовыми помещениями. Там, где для этого была хоть малейшая возможность, появлялись различного рода хозяйст¬венные пристройки; сеновалы, хранилища топлива, конюшни, наве¬сы и проч. Исследователи дагестанского жилища считают, что на¬вес является той первоначальной конструкцией, которая дала тол¬чок к появлению закрытого хозяйственного дворика2. Возможно, однако, что идея крытого двора возникла в результате перекрытия пространства между стеной дома и внешней каменной оградой.
Двери жилища (ац) традиционно — это рубленная доска, тол¬щиной до 10-15 см (габариты приблизительно от 120×60 до 200×100), вращающаяся в массивной раме, в специальных деревян-ных (иногда каменных) гнездах. Запиралась дверь изнутри на тол¬стый брус или иногда подпиралась им. Традиционное жилище ди-дойцев, как и других горцев Дагестана, окон как таковых не знало (окно — аки). Так, А. Неверовский отмечал, что у жилищ горцев Да¬гестан окон совсем нет3. Световые и вентиляционные отверстия и проемы оставлялись в стенах и в потолке. Их укрупнение4 связано с ослаблением оборонного фактора. Появление же рам и остекление -это явление более позднего порядка, и связаны они в частности с переходом к отоплению дома каминами с дымоходом. В вечернее время жилище освещалось светом очага; пользовались дидойцы и лучиной (мигу). Для этой же цели использовались также керамиче¬ские и каменные светильники (чирахъ).
Очаг открытого типа сохранился у дидойцев и после широкого внедрения в быт камина с дымоходом: он менее гигиеничен, но зато более практичен и экономен. Сам очаг и приочажное пространство, на котором люди спали, ели, обогревались, занимали до 6-8 м2.
Внутренние убранства жилища дидойцев повсеместно было приблизительно одним и тем же: имущественная дифференциация в крестьянской среде не была еще достаточно глубока. Из нескольких
1 Материальная культура аварцев. С. 155.
2 Там же. С. 159.
3 Неверовский А. Краткий взгляд на Северный и Средний Дагестан в топо¬графическом и статистическом отношениях // Военный журнал. СПб., 1847. №5. С. 31.
1 См.: Данилевский Н. Кавказ и его горские жители. М., 1846. С. 138-139.
75
помещений второго этажа одно было общим, центральным, где все домочадцы проводили большую часть свободного от работы време¬ни и укладывались на ночь. Работа собственно не прекращалась и здесь: в этой комнате кто-то прял, другой чинил обувь, третий гото¬вил пищу, выстругивал из дерева предметы утвари, чинил одежду и т.п. У очага, в нишах (къвал) и на полках (райшигохъу) была распо¬ложена домашняя посуда (райшиго); часть кухонной утвари разве-шивалась по стенам на вбитых в нее деревянных кольях. В одном из углов складывались постельные принадлежности (мужи), состояв¬шие, как правило, из войлока (бутни), одеял (сабани) и подушек (хъици). Одежда развешивалась на колышках, вбитых в опорный столб (зиндо), или на жерди, подвешенной к потолку. Часть одежды и утвари (наиболее нарядное и ценное) хранилась в сундуках (к!е-мет!). Съестные припасы для повседневного пользования хранились в больших деревянных ящиках с отсеками (коборо). Запасы долго¬временного хранения находились, как правило, в другой, неотапли¬ваемой комнате, в специальных закромах: это были более массив¬ные и более сложные устройства со специальными входными дверьми и множеством объемных секций.
Члены семьи ложились спать прямо на полу, постелив на него спальные принадлежности. Сидениями, скамьями, стульчиками ди-дойцы стали пользоваться где-то в начале XIX в.
Одна из комнат убиралась и обставлялась лучше других, все наиболее ценное и красивое хранилось именно здесь. В ней дидой-ская семья принимала гостей1.
Хозяйственные помещения. В XIX в. комплекс хозяйствен¬ных помещений дидойцев в подавляющем большинстве случаев располагался под одной крышей с жилым помещением, занимая целиком весь первый этаж2. Здесь располагались и хлев, и овчарня, и конюшня, тут же хранились запасы топлива, сельхозинвентарь, запасы кормов для скота и т.д. В отдельных случаях тут же хранили
1 См.: Мовчан Г.Я. Из архитектурного наследия аварского народа// СЭ, 1947. № 4. С. 205.
2 Такое размещение хозяйственных служб многие исследователи считали ха¬рактерным для дагестанских горных селений вдобще. См.: Гене Ф.И. Сведения о горном Дагестане // ИГЭД. С. 346; Глиноецкий Н. Поездка в Дагестан // Военный сборник, 1862. № 1. С. 130; Васильев А.Г. Казикумухцы // ЭО, 1899. № 3. С. 69 — и др.
76
и часть продуктов: зерно, сушеное мясо, молочные продукты и др. Последнее обстоятельство продиктовано условиями жизни дидой¬цев, большинство селений которых на значительную часть года оторваны от остального мира. Такую особенность исследователи считали характерной для высокогорий вообще1.
Большую часть хозяйственного комплекса занимал хлев (мага-лу). Он был перегорожен деревянными жердями на несколько час¬тей, т.к. в нем обычно содержали мелкий рогатый скот, молодняк, лошадь, корову, осла и др. Иногда вместо деревянных перегородок строились невысокие каменные стенки (до 0,5 м). Воздух и свет по¬падали сюда лишь через двери и небольшие отдушины, служившие своеобразным регулятором температуры в помещении.
Сеновалы (гъиху) в большинстве случаев выносились на ок¬раину селения (в противопожарных целях). В небольших количест¬вах сено хранилось и рядом с домом, в специальных пристройках или под навесами. Сено, а также и дрова, могли храниться также и под навесом крытого дворика или под легким навесом на двух или четырех столбах. Местом хранения корма для скота и топлива мог¬ла служить и крыша: часть домов дидойцев имела плоские крыши.
В непосредственной близости от дома, примыкая к нему и вхо¬дя в состав хозяйственно-жилого комплекса, были расположены строения для хранения продуктов, топлива и корма для скота в ос¬новном для повседневных нужд. Запасы долговременного хранения содержались обычно за пределами этих комплексов. Участки для этих строений считались собственностью отдельных семей и могли быть проданы даже в том случае, если на них никакого строения не было. К такого типа постройкам относились хранилища (къабу). Къабу и сеновалы ставили на сваях высотой 30-40 см, пол и стены хранилища сбивались из плотно пригнанных друг к другу толстых (до 25 см) досок, рубленных топором. Доски передней стенки были съемными. Для доступа воздуха в досках боковых стен выбивались цели под углом в 15° к плоскости стенки, со срезом вверх (чтобы через щели в хранилище не проникала влага). И хранилище, и сено¬вал венчались двускатной крышей, крытой деревянными дощечка¬ми. Интересно отметить, что дерево шло на строительство только
1 См., например: Воронов Н.И. Из путешествия по Дагестану // ССКГ. Тиф¬лис, 1868. В. 1. С. 152.
77
тех хозяйственных построек, которые выносились за пределы хо¬зяйственно-жилого комплекса: здесь сыграли свою роль и привер¬женность к строительным традициям, и фактор безопасности от пожара, и оборонный фактор.
Двухэтажный хозяйственно-жилой комплекс преобладал и на хуторах. Однако, скученность здесь была ниже, хозяйственные по¬стройки часто располагались рядом с домом.
Строительные материалы и техника строительства. Архи¬тектурные украшения. Основным строительным материалом ди-дойцам служил камень. Район проживания дидойцев изобилует лесными массивами, поэтому здесь получило развитие деревянное зодчество; тенденция к экономии дерева, к минимальному его ис¬пользованию, здесь не ощущается. Дидойцы славились как мастера по дереву, столяры и плотники. Периодически спускаясь в Кахетию и Белоканы на заработки, дидойцы нанимались здесь преимущест¬венно на работы, связанные со строительством. Не случайно Н.Я. Марр писал, что архитектура Грузии1 «до последнего гвоздя» испы¬тала на себе аварское влияние.
Большая часть домов строилась следующим образом. На пло¬щадке, предназначенной для строительства, на некотором расстоя¬нии друг от друга закапывали в землю заготовленные ранее столбы, очищенные от коры. Четыре столба, образующие грани прямо¬угольника, сечением до 40 см, перекрывались продольными брев¬нами меньшей толщины (25-30 см), немного отесанными сверху и снизу. В зависимости от планируемого количества комнат и желае¬мых габаритов комплекса вообще расстояние между столбами ко¬лебалось приблизительно от 10×4 м до 5×3 м. От этого же зависело количество столбов, врытых в землю основными гранями каркаса: их число могло колебаться от 1-2 до 3-4 и более. Все столбы зака¬пывались в землю на глубину до 1 м; на эту же глубину рыли кот¬лован фундамента, от которого начиналась кладка стен. Таким об¬разом, каменная кладка заключалась как бы в деревянную раму; из отдельных секций, рам и состояла стена. Для двухэтажного строе¬ния подбирались стволы деревьев соответствующей длины. Если такого стройматериала под рукой не было, то бревно наращивали на
1 Марр Н.Я. Непочатый источник истории Кавказского мира. Петроград, 1917. С. 917.
78
необходимую длину. Нередко каменно-деревянным, комбиниро¬ванным, был только первый этаж постройки, а второй целиком вы¬страивался из камня1.
Для строительства каменного дома собирали камень двух раз¬новидностей: наносной, из речных долин и ущелий, и карьерный, плиточный, скалываемый ломами, зубилами и топорами на местах залегания удобного для строительства материала. В заготовке камня для строительства дома принимали участие в виде трудовой взаи¬мопомощи родственники и односельчане строящейся семьи.
На площадке с каменистым грунтом фундамент (рос) не закла¬дывали. По необходимости рыли котлован согласно плану построй¬ки, предусмотренной хозяином. Для кладки фундамента и стен час¬то приглашался мастер-каменщик. Кладка делалась в связку. Ка¬мень отбивался молотком, скреплялся глиняным раствором. В ка¬менную стену монтировались деревянные бруски. Бытует предпо¬ложение, что они выполняли антисейсмическую роль . Этнографи¬ческий материал, собранный нами у ахвахцев, оставляет место для другого предположения: вставки эти служили своеобразными ори¬ентирами, «точками отсчета» при определении угла вертикальности стен.
Своеобразие дагестанской горской архитектуры во многом за¬ключается в широком применении арочных конструкций (арка -к!амур). Не являются исключением и селения дидойцев. Арочные конструкции позволяли решать в комплексе несколько задач строи¬тельно-технического и в некоторой степени декоративно-эстетичес¬кого плана: строительство помещения на крутом склоне, подготов¬ку базы, основания для последующего строительства, экономию материала, придание селению архитектурно-художественного свое¬образия. Вышеназванные характеристики относятся и к каменному своду. Перекрытия, выполненные в технике «ложного свода», не-
1 Об особенностях строительства дидойцев см. также: Данилина К.Г. Дидо (цеза). 1926//РФ ИИАЭ. Ф.5. Оп.1. Д.71. Л.41.
2 См.: Бакланов Н.Б. Архитектурные памятники Дагестана. Л., 1935. С. 12; Материальная культура аварцев. С. 193; Материальная культура даргинцев. С. 150-151; см. также: Любимов Г.Н., Ханмагомедов С.О. Народная архитектура Южного Дагестана. М., 1956. С. 8.
79
редкие для Аварии вообще1, у дидойцев встречаются реже: здесь население недостатка в строительном лесе не испытывало.
Если дом строился на краю обрыва, то передняя выступающая его часть держалась на толстых деревянных опорах-столбах (дух!). Иногда применялись и каменные столбы, а также арочные конст¬рукции. Известен был дидойцам и такой строительный метод, как устройство строительных площадок-террас над обрывом на консо¬лях или кронштейнах (къач!).
Обычно чаще всего боковые стены строения клались не ров¬ными, а возвышающимися к середине. На эти оба возвышения ук¬ладывалась поперечная балка (окъерму). Зачастую она лежала не на выступах стен, а опиралась на бревна, вбитые в землю вдоль сред¬ней части торцовой стены. Делалось это в тех случаях, когда стро¬ился двух или более этажный комплекс. С двух сторон укладыва¬лись стропила: одним концом на центральный прогон, другим — на продольную стену. Поверх стропил укладывали сланцевые плиты (къими) или (реже) деревянные дощечки — дранку ц!иц!а черепич¬ным способом. Настил (чургъай) состоял из жердей или досок, уло¬женных на продольные балки (л!еху). Бытовали у дидойцев и пло¬ские земляные крыши.
В зависимости от размеров комплекса центральную балку под¬пирали опорные столбы, от одного до трех-четырех (опорный столб — зиндо). Столбы и опирающиеся на них подбалки часто украша¬лись затейливым геометрическим орнаментом, чаще всего пред¬ставлявшим собой композицию из крупных розеток округлой, ром¬бовидной, треугольной или прямоугольной формы с внутренним заполнением. Техника резьбы повсеместно — трехгранно-выемчатая. Декорировались опорные столбы также за счет изменения их силу¬эта: они могли быть заужены к концам, к середине, или наоборот, утолщались в средней части, книзу, кверху и т.д.
Каменные стены домов нередко были покрыты орнаменталь¬ными мотивами, выполненными в технике рельефа или желоба: кресты, спирали, «лабиринты», свастики и т.д., т.е. в подавляющем своем большинстве — разновидности солярных знаков. Реже встре¬чались стилизованные зооморфные, изоморфные и антропоморф¬ные мотивы. Камни с изображениями располагались в беспорядке,
на различных частях строения, на разной высоте, что говорит об использовании их в качестве строительнОго материала несколькими поколениями дидойцев.
Состоятельные дидойцы строили дома из обработанных с ли¬цевой стороны каменных блоков одинаКового размера (приблизи¬тельно 45x25x20). Подобная обработка встречалась двух видов: в одних случаях камень стесывался с одНой стороны зубилом, что придавало его поверхности сравнительна плоский вид, а бугорки, оставленные зубилом, создавали эффект декоративного убранства. В других случаях камень после такой обр*ботки еше и шлифовался. Таким камнем, как правило, выкладываЛась верхняя часть фасада, иногда фасад нижнего этажа, реже — доМ целиком. Часто целиком из такого камня были выложены мечети. ^се эти стР°ения выгляде¬ли нарядными и украшали собой селен»*6- «е случайно К.Ф. Ган писал о с. Кидеро: «Дома все каменные» чище и красивее, чем в других аулах дидойцев»1: в этом селенИи Д°мов> построенных из декоративно обработанного камня, болЫие’ чем в ДРУГИХ- Своеоб¬разным украшением селения служила и система арок.
Иногда архитектурное декорирован^6 жилища заключалось в том, что часть стены фасада выкладывал»сь ровными плитками, об¬разующими вертикальную полосу. Эти № плиточки, расположен¬ные в небольшой горизонтальный ряд «елочкой», давали простей¬ший орнаментальный мотив, контрастирУ1011*1™ со СТР°ГИМ и не¬ровным фоном стены. Украшали построй|СИ также и композиции из квадратов треугольников, обрамляющие РеРхнюю часть стены или же расположенные между этажами. ФигуРы квадратов и треуголь¬ников иногда бывали сквозными, иногда рьгемчатыми. Комбинации четырехугольников могли давать в сочеТании кРест, пирамидку из трех квадратов, такую же пирамидку, опрокинутую вершиной вниз и др. Возможно, что прав М.-З.О. Осман0в> полагающий былое ре¬лигиозно-магическое значение крестообр#зных композиций подоб-ного рода2.
Итак, поселения и жилище дидойцеР в основных своих чертах имели много общего с поселениями и >^илищами других горских
Материальная культура аварцев. С. 193.

1 Ган К.Ф. Экспедиция в Нагорную ЧечнК> и Западный Дагестан летом 1901 года // ИКОИРГО. Тифлис, 1902. В.15. С. 237.
2 См.: Материальная культура даргинцев. С. !*’•
6 Зак. 65 81
народов Дагестана. Эта схожесть — закономерный результат при¬близительно одинаковых или совпадающих природно-географи-ческих условий, рельефа, основных направлений хозяйства и его специфики, близких социально-экономических условий развития общества. Эти же причины обусловили также наличие сходных черт в материальной культуре дидойцев и народов Закавказья, Се¬верного Кавказа. Поселение дидойцев развивались по линии: родо¬вое поселение — крупное территориально-родовое поселение — тер¬риториальное поселение с квартальным подразделением. При выбо¬ре места поселения дидойцы руководствовались интересами оборо¬ны, наличием близкого и удобного для эксплуатации источника во¬ды и близостью угодий, — пашен, сенокосов, выгонов, пастбищ. Жилище дидойцев характеризовалось слабым развитием усадебного хозяйства с постоянной тенденцией к его увеличению. С изменени¬ем социально-экономических условий жизни общества менялась и степень преобладания того или иного типа жилища, прошедшего в исследуемое время стадии от однокамерного одноэлементного к однокамерному двухэтажному, двух и более элементному и от него — двухэтажному (многоэтажному) многоэлементному. Соответст¬венно менялись и хозяйственные постройки дидойцев, прошедшие в своем развитии такие стадии, как обособление (т.е. отрыв от жи¬лого помещения), расширение или увеличение суммарной площади хозяйственного помещения и связанную с этим специализацию, т.е. выделение помещений отдельно для мелкого скота, крупного рога¬того скота, сельскохозяйственных орудий и т.д.
Специфика климатических условий, в частности, сравнитель¬ное обилие дождей предопределила наличие у жилищ дидойцев двускатных крыш. Это обстоятельство не могло не повлиять на строительную технику и вызвало своеобразие (по сравнению с со¬седствующими народами аварской группы) кладки поперечных стен, перекрытия потолка, перекрытия крыш и др. Не могло не по¬влиять на общий вид жилища и его строительство также близость и доступность строительного леса.
•
§2. Одежда
Мужская одежда. Мужская одежда дидойцев мало чем отли¬чается от одежды других горцев Дагестана. В XIX в. основными
82
предметами мужской одежды были рубахи (гед), штаны (гъекъу, гъелълъу), папаха (к!ук1), разные шубы. Обувью им служили пре¬имущественно вязаные сапоги (гедоби).
Рубаха шилась туникообразного покроя, расширяющейся кни¬зу, с вшивными длинными рукавами, с подкладкой на спинке. Во¬ротничка не было, грудной вырез делался вертикальным, застеги¬вающимся на 2-3 пуговицы. Другая ее разновидность, заимствован¬ная якобы у грузин, имела суженный книзу у запястья рукав, иногда подкладку и спереди. Наконец, у третьей разновидности этой руба¬хи грудной вырез проходил не посередине, а сбоку, напоминая рус¬скую косоворотку. Ширина ее была одинаковой в плечах и в подо¬ле. Последнюю форму С.С. Агаширинова считает наиболее древней для аварцев вообще’.
Первый вид рубахи был распространен у дидойцев в XIX — 30-х гг. XX в. повсеместно, второй бытовал преимущественно в Дидо-Асах, третий — в Дидо-Шуратль.
Информаторы рассказывают, что рубаху с длинными, узкими рукавами без грудного выреза в старину дидойки вязали из темных шерстяных ниток. В паре с вязаными же штанами, такая рубаха бы¬ла очень удобной и практичной повседневной одеждой дидойцев до второй половины XIX в. О такой одежде пишет Е. Шиллинг: «Ста¬рая местная мужская одежда — шерстяная рубаха и такие же штаны. Иногда и рубаха, и штаны вязались вместе и получалось нечто по¬хожее на комбинезон»2.
Таким образом, в общем рубаха дидойцев мало чем отличалась от рубах других народностей Дагестана: андийской «квану», бот-лихской «шила», тиндальской «к!ачи», аварской «горде», даргин¬ской «х!ева», кумыкской «гёйлек», лакской «г!укъа» и т.д.3.
1 Материальная культура аварцев. С. 217.
2 Шиллинг Е. Народы Андо-цезской группы // РФ ИИАЭ. Ф.5. Оп.1. Д.37. Л.26.
3 Сергеева Г.А. Об одежде аварской группы народов Дагестана: По полевым материалам экспедиций 1959-1960 гг. // Хозяйство и материальная культура наро¬дов Кавказа в Х1Х-ХХ вв. / Материалы к Кавказскому историко-этнографическому атласу. М., 1971. В.1. С. 225-232; Агаширинова С.С. Национальная одежда аварцев в Х1Х-ХХ веках. Махачкала, 1961 // РФ ИИАЭ. Ф.З. Оп.З. Д. 107. Л.216; Матери¬альная культура даргинцев. С. 204; Гаджиева С.Ш. Кумыки: Историко-этнографическое исследование. М., 1961. С. 224; Ее же. Одежда народов Дагестана.
83
Для пошива штанов сначала выкраивались обе штанины, кото¬рые затем сшивались вместе с помощью ластовиц. Держались шта¬ны не на поясе, а на бедрах с помощью вздевки, переднего разреза не имели. Носили иногда дидойцы штаны и без ластовиц. Нижняя зауженная часть штанин заправлялась в вязаные сапоги или носки. Со второй половины XIX в. среди дидойцев стали бытовать заимст¬вованные у грузин и русских штаны с передним разрезом, на пуго¬вицах, без ластовиц, с боковыми карманами. К концу XIX — нач. XX в. этот тип штанов стал преобладающим.
Шили рубаху и штаны чаще всего из бязи, полотна или из при¬возного материала «гъичи», реже — из местного сукна, еще реже — из сукна привозного.
В отдельных случаях в первой половине XIX в. дидойцы носи¬ли кожаные штаны. Сшивали шкуры друг с другом не нитками, а кожаными шнурками, продетыми в заранее сделанные отверстия.
Вплоть до конца XIX в. дидойцы хотя и редко, но все еще но¬сили овчинную рубаху и штаны. Густая шерсть перед раскройкой подстригалась. Одежда эта считалась чисто мужской, дети и жен¬щины носили ее очень редко. Несмотря на примитивность материа¬ла и раскроя, такая одежда в условиях континентального климата Дидоэтии с продолжительной зимой и коротким летом была очень удобной. Кое-где у дидойцев овчинные рубахи и штаны сохрани¬лись до начала XX в. Так, исследовавший цезов в 1910 г. А.К. Сер-жпутовский писал: «Мужчины зимой и летом неизменно носят ко¬роткую рубашку и узкие штаны из овчины»1.
Овчинные штаны шили и соседние с дидойцами народности, в частности аварцы Чародинского и Тляратинского обществ2. О рас¬пространенности такой же одежды в XVIII в. в обществах Чамалал, Богулал, Карата, Ахвах пишут также З.А. Никольская и Е.М. Шил¬линг. Авторы предполагают, что этот тип одежды был широко рас¬пространен по всему горному Дагестану вплоть до конца XVIII в .
Поверх рубах мужчины надевали бешмет (куртай). Это была
XIX — начало XX века. М., 1981. С. 36-37; Булатова А.Г. Лакцы. (XIX — начало XX века): Историко-этнографические очерки. Махачкала, 1971. С. 112 — и др.
1 Сержпутовский А.К. Поездка в Нагорный Дагестан. Петроград, 1917. С. 285.
2 Агаширинова С.С. Уааз.соч. С. 217.
3 Никольская З.А., Шиллинг Е.М. Женская народная одежда аварцев // КСИЭ. М., 1953. В.18. С. 15-16.
одежда из домотканного сукна, длиной чуть ниже колен, расши¬рявшаяся книзу, отрезная по талии, застегивающаяся от ворота до ли^ии талии. Спереди по бокам куртай мог иметь газыри (по 6-8 с ка>кдой стороны), но чаще всего они заменялись нашивными кар¬манами.
Очень редко, в единичных случаях, мужчины поверх рубахи (реже — поверх куртай) носили черкеску (чук!ов), приобретенную в готовом виде в Грузии или Азербайджане.
В последние десятилетия XIX в. мужчины, в особенности мо¬лодые люди, стали носить и так называемую кавказскую рубаху. Она была длиннее и шире традиционной рубахи, имела иногда на-шивные нагрудные карманы. Длинные, зауженные к концу рукава застегивались на 3-4 пуговицы. Небольшой стоячий воротник и грудной разрез, обложенный планочкой, застегивались на 6-8 пуго¬виц.
Куртай и чук!ов обязательно подпоясывались поясом (ашуни), чаще всего украшенным медными или серебряными пластинками и подвесками. На поясе слева носился зачехленный нож местного из¬готовления «такъ», длиной от 25 до 50 см и шириной 5-8 см. Осо¬бенность ножа — редко встречающееся в Дагестане для подобного оружия одностороннее лезвие. Часто «такъ» носился в паре с боль¬шим «мач!а» или малым «белъай» кинжалом. Носилось оружие в простых кожаных ножнах, однако состоятельный дидоец не прочь был украсить себя дорогостоящим, нарядно орнаментированным оружием кубачинских, лакских и закавказских мастеров. После окончания Кавказской войны оружие у дидойцев поубавилось: «редко кто имел при себе ружье, шашку, пистолет, — читаем мы у Н.И. Воронова, — только у каждого на поясе висел кинжал в про¬стых, без особых украшений ножнах»1. На поясе же мог носиться и кисет с табаком2.
Самой распространенной теплой одеждой дидойцев-мужчин была овчинная шуба (боко). На территории Дидо были известны шубы нескольких разновидностей: короткая, приталенная, расши-ряющаяся книзу, со скошенными под углом 35-40° бортами, не¬большим, облегчающим воротничком, без застежек (к1алак!ач);
( Воронов Н.И. Указ.соч. С. 13. ! Данилина К.Г. Указ.соч. С. 39.
85
длинная до пят, с широким, иногда доходящим до талии воротни¬ком-пелериной, с широкими же у плеч и сужающимися к концу до 10-15 см в диаметре ложными рукавами (гъумук, гъумук-боко); «ашунос-боко» отличалась от к1алак!ач 3-4 застежками, нескошен¬ными бортами, наличием внутренних карманов; четвертая разно¬видность отличалась от второй отсутствием ложных рукавов; это -шуба — накидка (лабачан). «К1алак1ач» имела каждая семья. «Гъу¬мук» была меньше распространена, хотя исследователи и путешест¬венники выделяли прежде всего именно ее1. Кстати, цезы — сага-дийцы иногда носили этот же вариант шубы, но без пелерины — тип, распространенный у аварцев2. Третья разновидность была распро¬странена преимущественно в Дидо-Шаитле (главным образом -среди молодежи), четвертая — повсеместно в Дидо, но редко.
О шубах типа гъумук и лабачан с огромными воротниками-пелеринами скорее всего и писал К.Ф. Ган, утверждавший, что ди-дойцы носят овчинные шубы шерстью наружу3.
Все виды шуб кроились мужчинами, а шились, как правило, женщинами.
До первых десятилетий XIX в. дидойцы шили своеобразные плащи-накидки (к!они) из 4-5 обработанных овчин таким образом, что получалось полотно шириной 75-80 см и длиной до 1,5 м.
Теплой верхней одеждой дидойцам служило также войлочное пальто «конура». В XIX — нач. XX в. оно бытовало у всех дидойцев, в основном — в Дидо-Шаитль. Шилось оно из одного куска длиной 3 м, с небольшим воротничком, с длинными и широкими рукавами, застегивающимися на 3-5 кожаных пуговиц. Такая одежда, харак¬терная для бежтинских и тляратинских чабанов, описана в 50-х го¬дах Е. Шиллингом, который называет ее курткой4. Описание этой одежды у аварцев дает С.С. Агаширинова, которая, в частности, считает, что по назначению такое пальто напоминает войлочную накидку у лезгин, табасаранцев, рутулов, агулов и др. народностей5. Укороченный вариант такой же одежды (без карманов, не застеги-
См.: Дубровин Н. История войны и владычества русских на Кавказе. СПб., 1871.Т.1. Кн.1. С. 547.
2 Никольская З.А. Аварцы // Народы Дагестана, М., 1955. С. 38.
3 Ган К.Ф. Указ.соч. С. 240.
4 Шиллинг Е. Народы андоцезской группы // РФ ИИАЭ. Ф.5. Оп.1. Д.37. Л.ЗО.
1 Агаширинова С.С. Указ.соч. С. 54-55.
86
вающийся) был распространен и среди чабанов-цахуров Дагестана (куртка)1. Другая разновидность дидойского конура отличалась от описанной длиной (чуть ниже колен), отсутствием воротника и на¬личием прорезных карманов. Эта разновидность бытовала в основ¬ном в Дидо-Асах. Кроме того, из войлока делался и войлочный плащ «кони». Это был кусок войлока, расширяющийся книзу, с за¬вязками в верхней части. Носили «кони» в основном чабаны.
Зимней одеждой служили мужчинам и безрукавки (кулъизат поиту). «Безрукавки — элемент одежды позднего проникновения, -пишет С.С. Агаширинова. — Они в среде аварцев стали появляться после присоединения Дагестана к России..Л>2. Это положение в полной мере распространяется и на дидойцев. Шили безрукавки чаще всего овчинные, реже — матерчатые, иногда — комбинирован¬ные — из овчины, обшитой материей.
Поверх всех перечисленных выше видов одежды (кроме шуб) дидойцы зачастую одевали бурку (боко). Это преимущественно одежда чабанов и путников. Из местного войлока простые бурки стали изготовлять лишь в самом конце XIX — начале XX в., а до этого покупались у андийцев. Об этом же говорят и предыдущие исследователи .
Головными уборами дидойцев были овчинные папахи (к!ук1), сшитые также, как и у других дагестанцев.
Самой распространенной папахой в XIX в. во всем Дидо была папаха полусферическая. Ее носили мужчины всех возрастов. В на¬чале XX в. в «… серых лохматых папахах, что мотаются клочьями по лицу…» в «… огромных лохматых шапках из белой овчины…» наблюдал дидойцев Е. Марков4. Кроме того, в некоторых селениях дидойцев бытовали папахи в форме усеченного конуса. На протя¬жении XIX в. второй вид папахи эволюционировал в сторону уменьшения ее высоты. На папахи шли обычно лучшие сорта овчи¬ны. «… овчины с барашком выделываются хорошо и идут на папа¬хи, — замечает, в частности А.К. Сержпутовский. — Надо заметить,
1 Булатова А.Г. Национальная одежда дагестанских цахуров // Дагестанский этнографический сборник. Махачкала, 1974. В.1. С. 127.
2 Агаширинова С.С. Указ.соч. С. 54.
3 Магомедов Д.М. Указ.соч. С. 89-90.
4 Марков Е. Очерки Кавказа. Изд. 2. СПб.; М., 1904. С. 434, 445.
87
что у дидойцев на головной убор обращают очень много внимания. Можно носить лохмотья или только клочки одежды, но нельзя по¬казаться другим без головного убора или без кинжала. Здесь можно видеть красивые и дорогие папахи. Наряду с оружием и сбруей, па¬пахи украшают стены сакли»1.
Ночью, или в семейном кругу днем, среднее и старшее поколе¬ния мужчин пользовались так называемой ночной шапочкой. Ди-дойцы, за исключением кидеринцев, называют ее «тахъи»; у киде-ринцев этот головной убор называется «къакъа». Шилась шапка из куска качественной овчины мехом внутрь так, чтобы она свободно облегала голову.
Самой распространенной обувью дидойцев в XIX в. (впрочем, как и в более ранний период) была обувь вязаная, на толстой вяза¬ной же подошве, по силуэту напоминающая сапоги (гедоби). Вот как описывает ее Н.И. Воронов: «… обувь шерстяная, в роде наших чулок и туфлей, — обувь оригинальная и приготовляемая на месте дидойскими женщинами. Это преимущественно вязаные из белой шерсти башмаки с красными и синими строчками или стрелками, твердого вязанья, с тупыми и скошенными носками, без кожаных подошв и без носков»2.
На вязание «гедоби» уходило много времени. Так, К.Г. Дани¬лина свидетельствует, что одну пару такой обуви женщина изготов¬ляла за месяц3.
Вязаная обувь известна и другим народам Дагестана, в частно¬сти — народам Южного Дагестана.
В селениях Иланхеви (шауринцы) в XIX в. большое распро¬странение получили легкие полусапожки на твердой подошве (кол-бон). Верх и невысокие голенища (чуть выше щиколоток) делали из сыромятной овечьей или козлиной кожи. И голенище, и верх крои¬лись из одного куска материала. Сзади, у пятки, через специальные отверстия пропускался кожаный шнурок, завязывающийся спереди. Эта разновидность обуви, встречаемая изредка и у остальных ди¬дойцев, утеплялась сеном и в основном носилась с носками.
Тип обуви «гумура» бытовал в XIX — начале XX в. почти по
1 Сержпутовский А.К. Указ.соч. С. 285.
2 Воронов Н.И. Указ.соч. С. 285.
3 Данилина К.Г. Указ.соч. С. 39.
всем ущельям дидойцев. Шили ее из одной заготовки, поэтому швы проходили у носка и у пятки (тип т.н. чарыков).
Более распространена была у дидойцев другая кожаная обувь, заимствованная у соседних дагестанцев — «т!ерух!а», «туфли-сандалии из кожи»1. Она изготовлялась следующим образом: кусок овечьей или козьей кожи кроился так, чтобы он мог облегать по¬дошву, пятку и часть стопы. После этого вся передняя часть заго¬товки через специально проделанные отверстия переплетались ко¬жаным шнурком таким образом, чтобы плетение закрывало часть стопы до подъема. Обувь также могла носиться с носками, ногови¬цами и обмотками. «Т1ерух1а» дидойцы стали .носить с 40-60 гг. XIX в.
В первой половине XIX в. среди дидойцев достаточно широкое распространение получила и обувь на деревянной подошве (паш-макъ), проникшая сюда, вероятно, из Закавказья. Главным ареалом ее распространения было Дидо-Асах, бытовала она и в Дидо-Шуратль и меньше всего — в Дидо-Шаитль.
Сапоги с мягкой подошвой (масхгу) изготовлялись из кожи мелкого рогатого скота. Нижняя часть, закрывающая всю стопу, шилась отдельно, отдельно же шилось и голенище, а затем то и дру-гое сшивалось вместе. Эта обувь носилась главным образом летом. В непогоду она одевалась вместе с башмаками. Для ходьбы по за¬снеженным и оледенелым тропам у дидойцев бытовал специальный вид обуви с переплетениями кожаных ремешков на подошве (хур-хель). Е. Марков описывает разновидность этой обуви. «Обувь у дидойцев подбита двумя тупыми гвоздями из стали в вершок дли¬ны, как раз под средним выгибом ступни, кроме надежных гвоздей на каблуках»2.
Почти все виды обуви шились самими дидойцами-мужчинами (за исключением «гедоби»).
В 60-е — 70-е гг. XIX в. кое-кто из дидойцев стал носить сапоги обычного образца «чакмай», проникшие к ним из России и Грузии. Сапоги стоили дорого и были доступны единицам.
Во всех без исключением аулах и со всеми видами обуви муж¬чины носили носки. Такие виды обуви, как «гумура», «т1ерух!а»,
1 Там же. С. 38.
2 Марков Е. Указ.соч. С. 429.

«колбон», «хурхель» носились дидойцами и с ноговицами «дулугь-аби», и с обмотками «чир» (из шкуры), «мухарби» (из шерстяной материи). И ноговицы, и обмотки носились вплоть до 20-х — 30-х годов XX в.
В XIX в. мужчины-дидойцы все были бритоголовыми. Брить голову начинали лет с 8-10. До достижения этого возраста мальчи¬кам брили голову в средней ее части, оставляя по краям волосы. Это делалось для того, чтобы лоб и шея не зарастали волосом1. С 15 лет юноша имел право отпускать усы, лет с 30-35 мужчина отпускал бороду.
В гигиенических целях дидойцы протирали свое тело жиром. «Все тело дидоец смазывает бараньим жиром, — читаем мы у Е. Маркова. — Это делает его очень выносливым и гибким; никакая простуда не ухватится за него»2.
Одежда мальчиков мало чем отличалась от одежды мужчин. Так, К.Г. Данилина из детской одежды перечисляет шапку, штаны, рубаху, добавляя при этом, что мальчики большее время года, а иногда и зимой, ходят босиком3. Как только ребенок начинал само¬стоятельно ходить, ему шили туникообразную рубаху и штаны. Не¬редко то и другое изготовлялось из шкур молодых ягнят. На голове мальчики чаще всего носили папахи соответствующих размеров. Для холодного времени года мальчикам шили шубы типа «к!ала-к!ач». Часто такая шуба была одна на 5-6 детей. Теплой одеждой мальчикам служили также безрукавки и войлочные курточки. На ногах чаще всего носили «гедоби», но нередко можно было видеть детей и в другой традиционной национальной обуви: в «гумура», «т1ерух!а», «масхГу» и др. Для мальчиков же специально вязались носки соответствующих размеров. По сведениям К.Г. Данилиной, голову ребенка до 2-х летнего возраста стягивали специальной по¬вязкой4. Родители были уверены, что без нее голова ребенка будет развиваться неправильно.
К одежде детей дидойцы пришивали амулеты и обереги от сглаза, которые смотрелись как своеобразные украшения.
1 Данилина К.Г. Указ.соч. С. 43.
2 Марков Е. Указ.соч. С. 435.
3 Данилина К.Г. Указ.соч. С. 39.
4 Там же. С. 43.
90
Женская одежда и украшения. В XIX в. основными предме¬тами женской одежды были: туникообразное платье-рубаха (кунта, гед), узкие штаны (гъелълъу), чухта (чухГгу), платок (къаз), вязаные сапоги.
Наиболее распространена была туникообразная рубаха (гед), расширяющаяся книзу, с широкими прямыми длинными рукавами на ластовицах. Другая разновидность платья шилась на кокетке, со сборенной юбкой (кунта). Она проникла к дидойцам, вероятно, че¬рез аварцев1. Со второй половины XIX в. «кунта» шилось отрезным по талии, с 4-6 складками до пояса, с присборенной юбкой. Еще од¬ной разновидностью «кунта», наиболее распространенной в Дидо-Шаитле, было платье с облегающим лифом. В подавляющем боль¬шинстве случаев подол платья любого из перечисленных фасонов окаймлялся широкой полосой (до 20-25 см) ткани яркой окраски: красной, желтой, зеленой2. В XIX в. в отдельных случаях дидойки носили нарядное платье «хабалай», типа кумыкского «къабалай» , заимствованное ими со второй половины XIX в. у кумыков .
Со всеми видами рубах и платьев (кроме последнего) дидойки носили поясную матерчатую повязку «ашуна», как правило, красно¬го, иногда белого цвета.
До конца XIX в. женщины эпизодически носили рубаху из под¬стриженной овчины (хуну), повторяющую покрой «гед».
Покрой женских штанов полностью копировал мужские. До конца XIX — начала XX в. дидойки носили также штаны из овчины или кожи (в зависимости от времени года). «Женщины носят длин¬ную, почти до земли, овчинную рубаху с широкими рукавами, уз¬кие овчинные штаны…» — писал А.К. Сержпутовский . Кроме того, дидойки общества Мокок и селений Дидо-Асаха носим вязаные шерстяные штаны того же покроя. В XIX в. в редких случаях ди¬дойки носили шаровары (пигу), привозимые, вероятно, из Азербай¬джана.
Платье и штаны шили из сукон местного производства, но ча-
1 См.: Материальная культура аварцев. С. 232.
2 См.: Ган К.Ф. Указ.соч. С. 240.
3 См.: Гаджиева С.Ш. Кумыки. С. 234.
4 См.: Агаширинова С.С. Указ.соч. С. 236.
5 Сержпутовский А.К. Указ.соч. С. 285.
91
ще всего из бязи, сатина, ситца, привозимых из Закавказья или Рос¬сии. Дидойки из зажиточных семей шили одежду из дорогих по¬купных тканей.
До конца XIX в. дидойки ни шуб, ни пальто не носили. Единст¬венной теплой плечевой одеждой дидойки была овчинная или ма¬терчатая безрукавка, проникшая к дидойцам, как уже указывалось, лишь во второй половине XIX в. Кроме того? в холодное время года женщины кутались в теплые шали и платки.
Лишь с самого конца XIX — начала XX века женщины изредка стали появляться в специально для них пошитых шубах типа «к!а-лак!ач» и «лабачан». На это же время падают единичные случаи появления женского пальто европейского (русского) образца, при¬обретаемых дидойцами в России и Грузии. Ношение женщинами овчинных шуб и тем более пальто общественным мнением все еще осуждалось.
Обувь женщины-дидойки была весьма разнообразной.
Как и у мужчин самой распространенной женской обувью в XIX в. были шерстяные вязаные сапоги с толстой вязаной же по¬дошвой. Женские «гедоби» по сравнению с мужскими были мень¬шими по размерам, более яркими, с более высоким голенищем, сплошь орнаментированным.
Женская обувь «масх!у» отличалась от мужской отсутствием голенищ.
В непогоду «масх!у» одевался с башмаками и с «гумура».
Женские «гумура» отличались от мужских лишь размерами, зимой утеплялись сеном и носились с шерстяными носками. Эта обувь в XIX — нач. XX в. бытовала у всех женщин, за исключением дидоек общества Мокок. Мококские женщины (ее. Мокок, Берих, Хеботль) и дидойки некоторых аулов Илан-Хеви (Сагада, Митлюта, Тлясуда) носили сапоги с укороченными голенищами и на твердой подошве «колбон».
Зимней обувью женщинам главным образом в Дидо-Асах ино¬гда служили войлочные сапоги «бутнис шоруби» с толстой (в не¬сколько слоев) войлочной же подошвой.
Весьма распространенной во всех ущельях обувью женщин были «гумура» и «т1ерух!а».
Легкой летней обувью служили дидойкам башмаки «пашмакъ». Чаще всего дидойки носили башмаки на деревянной основе, а ино-
92
гда — и чисто деревянные башмаки с кожаной полоской для просо¬вывания ноги (при распутице, по грязи). Кроме того, уже начиная с первой половины XIX в. и особенно во второй его половине жен¬щины носили кожаные, сафьяновые и матерчатые башмаки. Кожа для башмаков подбиралась особо высоких сортов и отличной вы¬делки, сафьян приобретался у сагадинцев — лучших в Дидо масте¬ров обработки кожи, и, наконец, материал либо приобретался в Рос¬сии и Закавказье, либо (реже-) употреблялся местный.
Почти со всеми видами обуви женщины носили шерстяные вя¬заные носки «цинтай».
Основным головным убором дидойки была чухта «чухГгу».
В XIX в. дидойки носили сложную чухт!у, состоящую из трех частей: кожаного чепца в форме шлема, плотно облегающего голо¬ву, с пришитыми к нему кожаными лопастями, спускающимися по спине до пояса или вдоль щек до груди; матерчатого мешка, при¬шитого к чепцу; куски полотна, тоже притороченного к чепцу, дли¬ной до пят. Подобные головные уборы наблюдал у дидоек автор нач. XX в. Е. Марков: «Широкие темно-красные мантии из кумача покрывают сзади голову и все тело дидойки, одетой в темно-синюю рубаху; мантии эти перехвачены складками на шее и спускаются до самых ног. Они выложены сплошными рядами старинных серебря¬ных монет, расшиты серебром, оторочены разными подвесочками и бахромою в той части своей, которая покрывает голову…»1.
А вот как описывает такой же убор другой исследователь. Ко¬жаный чепец сидит плотно на голове и весь украшен серебром, мо¬нетами и бляхами. По вискам, закрывая уши и щеки, свисают длин¬ные кожаные полосы, достигающие груди, тоже украшенные бля¬хами и монетами. Сзади от убора спускается широкий ярко-красный плащ, доходящий нижнего края рубашки2.
Приблизительно такой же вариант головного убора дидоек описан и К.Ф. Ганом3.
Своеобразной была форма чухт!у женщин селений общества Мокок. Чепец ее закрывал лоб до бровей, в передней части он был сборен, верхняя часть иногда обшивалась бархатом. Если в первых
1 Марков Е. Указ.соч. С. 441.
2 Буш Н.А. По скалам Андийского Дагестана // ИРГО, 1905. С. 273.
3 Ган К.Ф. Указ.соч. С. 240.
93

случаях к чепцу пришивались кожаные лопасти, то у мококской чу-хГгу от чепца на спину спускалось сравнительно широкое кожаное полотнище (40-50 см), закрывающее затылок, шею и часть спины до лопаток.
Все указанные виды головных уборов в верхней своей части (чепец) имели матерчатую подкладку.
ЧухГгу носили все без исключения женщины, с 10-12 лет и до старости.
Описанные выше головные уборы почти без исключения ди-дойки носили вплоть до начала XX в. Однако, уже со второй поло¬вины XIX в. чухГга дидоек видоизменяется. Тяжелых медных и се¬ребряных украшений (височных колец, блях и т.п.) становится меньше. Кожаные части головного убора постепенно сменяются матерчатыми, неудобное покрывало заменяется платками. К концу XIX — началу XX в. традиционные чухГгу стали носить преимуще¬ственно представительницы старшего поколения, да и те в боль¬шинстве случаев надевали лишь сам чепец (калъу) без покрывала. Уже к 20-м годам традиционная чухГга почти повсеместно исчезла, уступив место головным повязкам «чургъай» и легким матерчатым чухГга.
Традиционные чухГгу — древнейший головной убор дидоек. Археологические материалы районов проживания дидойцев позво¬ляют говорить, что уже в VIII — X вв. подобный головной убор бы¬товал у женского населения Западного Дагестана. Так, одна из ар¬хеологических находок Бежтинского могильника — это скомбиниро¬ванный из кожи и ткани колпак, закрывающий голову и затылок. Колпак был украшен бусами и бронзовыми украшениями1.
Разнообразны были платки и покрывала дидоек.
Большие платки «къирику» (средний размер — 150×150 см) бы¬ли двух видов: «ашугани къирику» — большой шелковый платок и «шалмос къирику» — большой шерстяной.
Маленькие платки назывались «регьини чургъай». Они нашли самое широкое применение у дидоек, особенно во второй половине XIX в., с развитием торговых отношений. В зависимости от качест¬ва платка он мог служить женщине и рабочей, и повседневной, и праздничной частью одежды.
Атаев Д.М. Указ.соч. С. 165.
Маленький шелковый платок назывался «дарайс регьини чургъай». Их этих платков наибольшее распространение получили платки Закавказья (Грузии и особенно Азербайджана) из тонкого шелка с набивным растительным орнаментом.
Маленькие шерстяные платки назывались у дидойцев «шалмас регьини чургъай». Они были распространены больше малых шел¬ковых. Большинство их тоже приобреталось в готовом виде у тор¬говцев, но отдельные экземпляры изготавливались на месте, напри¬мер, в сел. Мокок.
Во второй половине XIX в. с усилением притока в Дагестан фабрично-заводских изделий, молодые женщины и девушки стали носить небольшие ситцевые, сатиновые и др. платочки, повязывая их поверх чухГгу. Дидойки называли их «пардачи», или «меч!-окъой» (буквально — «обвязывающий шею»).
Во второй половине XIX в. у дидоек была своеобразная манера украшать небольшие шерстяные платки разноцветными лентами. Они нашивались на платок вдоль бортов, иногда в 2-3 ряда.
В Дидо-Шаитль и обществе Мокок большие платки «чурзай» дидойки делали из марли, сложенной вдвое. Иногда такой платок красился в черный или темно-коричневый цвет.
Из бязи, ситца, сатина также изготовлялись большие и малые платки. Так, К.Г. Данилина описала виденные ею большие платки дидоек, сшитые из трех полотнищ ситца. Платки (читы) эти обрам¬лялись шерстяной пришивной бахромой .
Большие и малые платки дидойки носили поверх чухГгу, а если на женщине было покрывало — то и поверх покрывала. В этой мане¬ре ношения головных уборов С.С. Агаширинова справедливо видит подтверждение предположению, что платок, как элемент одежды, появился позже покрывала2.
В XIX в. у дидоек бытовало и покрывало. Вероятно, этот весь¬ма распространенный раньше тип одежды к XIX в. стал вытесняться большими и малыми платками. Наибольшее распространение по¬крывало получило у дидоек общества Мокок. К.Г. Данилина сооб¬щает, что в ауле Мокок вместо платка носят большое покрывало,
1 Данилина К.Г. Указ.соч. С. 42.
2 Агаширинова К.Г. Указ.соч. С. 250.
95
края которого закрывают плечи и спину. Этот головной убор укра¬шался серебром1.
В исследуемое время женщины украшали себя и свои наряды всевозможными ювелирными изделиями из меди, бронзы, серебра, золота, а также русскими и восточными серебряными монетами. Почти все исследователи и путешественники, посещавшие дидой-цев в XVIII, XIX и начале XX в., отмечают богатый ассортимент женских украшений. На это же указывают и современные исследо¬ватели. Небольшая часть таких изделий изготовлялась на месте, большая часть была аварского, даргинского и лакского происхож¬дения; бытовали ювелирные изделия и украшения из Грузии, Арме¬нии и Азербайджана, и, наконец, в небольших количествах — из Ирана и Турции.
Большое значение придавали дидойки украшению чухГгу.
Налобная часть чухГгу украшалась серебряными монетами, ли¬тыми бляхами, фигурками птиц и животных и т.д. Литые серебря¬ные украшения, во всяком случае часть их, поступали, вероятно, из Тидиба, Урады, Накитля — центров серебро-кузнечества Аварии2. Расположение их могло быть в основном двояким: они пришива¬лись к налобной части в 2-3 ряда (в Дидо-Асах, Дидо-Шуратль) или на специальных металлических подвесках прикреплялись к нижне¬му краю чухггу, закрывая глаза и переносицу (Дидо-Шаитль).
Височные и затылочные части чухГгу украшались височными кольцами «рукГураби», бляхами, «къалмаби» и подвесками «папат-лино».
Кроме того, чухГгу нередко украшалось золотым и серебряным шитьем, канителью, пуговицами.
Серебряные цепочки «гугуды» пришивались либо к краю на¬лобной части чухты, либо к ее середине. Нередко широкие цепочки так называемого кольчужного плетения закреплялись у висков и проходили под подбородком, придавая головному убору нарядность и дополнительную устойчивость.
Серьги «рок!ура», «х!ета» носили почти все женщины — от де¬вочек до старух. В XIX в. дидойки носили серьги в виде медных и
1 Там же.
2 Чирков Д.А. Женские серебряные украшения селения Тидиб // Сборник трудов НИИ художественной промышленности. М., 1967. В.4. С. 238.
96
серебряных колец. Кольца эти были большими — до 10 см — и малы¬ми — до 3 см в диаметре. Другой тип таких серег представлял собой подобные же малые кольца с подвесками в виде ромбиков, шари¬ков, цепочек и их комбинаций. О наличии таких серег у дидоек пи¬шет, в частности, Е. Шиллинг: «… в ушах кольцевые серьги с на¬весками, ниспадающими на плечи»1. Такие же украшения наблюда¬ла у дидоек и К.Г. Данилина2. Серьги .эти с конца века повсеместно стали постепенно заменяться более удобными и красивыми ушны¬ми украшениями.
В XIX в., особенно во второй его половине, широкое распро¬странение получили у дидоек серьги в виде полумесяца (буцы) и малые серьги с подвесками. Кроме того, дидойки носили серьги, привозимые из России и стран Закавказья, преимущественно сереб¬ряные и медные.
Самыми распространенными кольцами были серебряные, ук¬рашенные цветным стеклом, пастой, сердоликом, меньшее распро¬странение получили кольца без камней. *
Перстнями (агГураби) украшали свои руки в основном молодые женщины, реже носили их девушки, и еще реже — старухи.
Браслеты носили женщины всех возрастов, но преимуществен¬но девушки и молодые женщины.
Наиболее распространены были в XIX в. браслеты витые и браслеты с шатрами — серебряные и бронзовые. Те и другие укра¬шались камнями «к1еч!маби».
Бытовали у дидоек браслеты в виде пластины с гравировкой, без камней, с зернью.
Два последних вида браслетов могли быть и с несомкнутыми концами, и с сомкнутыми (на шарнирах).
Из шейных украшений особенно распространены были среди дидоек бусы — «к1еч!маби» (так же назывались камни для браслетов и колец), или «мука»: серебряные, сердоликовые, коралловые и др. Иногда бусы заменялись нанизанными на шнур серебряными пу-говковидными изделиями «ц!ета». Изредка шейное украшение было собрано из мелких серебряных или медных монет. Иногда женщи¬ны украшали шею серебряной цепочкой «гургуды» в несколько ря-
1 Шиллинг Е. Указ.соч. С. 26.
2 Данилина К.Г. Указ.соч. С. 426.
7 Зак. 65
97
дов. Редким было и сложное украшение, состоящее из ряда бус и привешенной к каждой из них серебряной пластиночки, лепесточка с чернью.
Оригинальное шейное украшение дидоек описано К.Г. Дани¬линой. Основу его составлял треугольник, сшитый из ситца. В сере¬дину его, образуя карманчик, вшивался красный лоскут с приши¬тыми к нему монетами. В карманчике хранился другой маленький треугольник, вышитый нитками или серебром. Такое украшение пришивалось к воротнику1.
Более распространенными среди дидоек в XIX — нач. XX в. бы¬ли нагрудные украшения. Наиболее излюбленными и повсеместно бытующими были «т1ит!ину» и «пары».
«Т1ит1ину» — это набор серебряных монет, блях, фигурок, бус и т.д. Все это нашивалось на кусок плотного материала, кожи и при¬шивалось к платью (или подвешивали к нему).
Вот как описывает его К.Г. Данилина: четырехугольный лоскут крепкой материи весь обшивался пуговицами и монетами; лоскут пришивался к платью так, что верхняя часть его оставалась не про¬строченной, и в образовавшемся таким образом кармане женщины хранили иголки, нитки, мелкие украшения и т.д.2.
«Пары» представляло собой сложное ювелирное изделие, со¬стоящее из нескольких звеньев серебряных медальонов, блях, бро¬шей, соединенных между собой цепочками и шарнирами. Оно под¬вешивалось на груди серебряными цепочками.
Нагрудным украшением служило дидойкам и колье из камней (янтаря, сердолика, кораллов) и серебряных монет «гому».
Наипростейшее ожерелье дидойки состояло только из бус оди¬накового или разного набора и называлось «гилу».
Поскольку у дидоек бытовало платье «къабалай», постольку же имели некоторое распространение и сплошь металлические или ко¬жаные с металлическими бляхами пояса «ашуна», «чадыра».
Дидойки очень любили украшать свое нарядное платье сереб¬ряными застежками «акуби». К платью в качестве украшения при¬шивались и пуговицы из серебра и меди «геро», иногда черненные. Нашивались они на груди, с двух сторон, по 5-6 штук с каждой сто¬роны.
Данилина К.Г. Там же. С. 40.
‘ Там же.
98
Серебряные украшения дидойки стоили очень дорого, накап¬ливались десятилетиями, передаваясь по наследству из поколения в поколение. «Эти сверкающие кусочки серебра — пишет Е. Марков, -делались единственною наследственною драгоценностью семьи, украшая по очереди десятки женских поколений, чередовавшихся друг за другом, и должны были поэтому сберегаться пуще глаза, как святыня дома» .
Девочки носили в основном ту же одежду, что и взрослые женщины. С 4-5 летнего возраста девочке шили рубаху, узкие шта¬ны, голову покрывали ей небольшим платочком. С 12-13 лет и до старости женщины носили повязку или чухГгу. Обувью девочкам служили те же «гедоби», меньших размеров и более яркие. Носили девочки и другую традиционную обувь. Для холодного времени года ребенку готовили безрукавку из овчины или матерчатую. Ма¬терчатая безрукавка часто шилась из кусков самой разнообразной ткани, оставшейся от пошива одежды взрослых членов семьи. Не¬редко девочкам перешивались старые, пришедшие в негодность предметы туалета взрослых. Вообще же девочки были одеты плохо. Н.И. Воронов пишет: «На дорогу выбегали дети почти нагие; между ними была и девочка, лет 12-ти, тоже в одежде Евы» .
Таким образом, дидойцы развивались в условиях тесных эко¬номических и политических контактов с другими народами Даге¬стана. Значительным были также традиционные торгово-экономические связи со странами Закавказья, особенно с Грузией. Близость характера социально-политических и культурно-экономических условий жизни различных народов предполагает, при сравнительно одинаковых природно-географических и естест¬венно-климатических условиях, сходную материальную культуру. Поэтому одежда дидойцев — это (в основных чертах) одежда других горских народностей Дагестана и Кавказа.
В условиях, когда господствующей формой хозяйства было хо¬зяйство натуральное, основные материалы для одежды дидойцам давало животноводство.
С прекращением военных действий на Кавказе и окончатель¬ным присоединением Дагестана к России усилился приток сравни-
1 Марков Е. Указ.соч. С. 251-252.
2 Воронов Н.И. Указ.соч. С. 16.
99
тельно дешевых и качественных фабрично-заводских товаров, что не могло не повлиять на одежду дидойцев.
Особенности экономического и культурного развития, естест¬венно-географические и природно-климатические условия жизни способствовали сложению у дидойцев локальных видов одежды, самобытных вариантов ее в целом или своеобразия отдельных час¬тей, „’.
‘ {
§3. Пища
Продукты питания. Земледелие занимало важное место в эко¬номике дидойцев. Континентальный климат с холодной и продол¬жительной зимой предопределил и виды сельскохозяйственных культур, большинство из которых отличалось холодостойкостью и скороспелостью. Таковыми были здесь местные, возможно — энде¬мичные сорта1 злаков, названных нами в главе «Хозяйство».
Из злаков готовили крупы и муку, которые и составляли глав¬ный продукт питания дидойцев. Зерно мололи на мельницах с гори¬зонтальным колесом общедагестанского типа2 или на ручных жер¬новах.
Садов и виноградников у дидойцев не было, огородно-бахчевых культур было мало. Все это как-то компенсировалось употреблением в пищу дикорастущих съедобных растений. Таких растений дидойцы знали множество: меча, кедо, къаг!ми, мецари, мешахгу, къокъи, татали и др. Они шли в пищу и сырыми, и в виде начинки к пирогам.
Большое место в суточном рационе цезов круглый год занима¬ли молочные продукты (молоко-гьа): топленое масло (рецару рил!), сливочное масло (рил!), творог (имамбахъ), сметана (къуру), про¬стокваша (бил!), сыворотка (оц1), обрат (шар), различные сорта сы¬ра (изу, бекъес изу, акри хури) и др. Молоко и молочные продукты — сфера хозяйственной деятельности женщин; переработкой молоч¬ных продуктов овец занимались мужчины. М.А. Агларов отмечает, что, такое разделение характеризует оседлый тип хозяйства «с пе-
1 См.: Вавилов Н.И. Мировой опыт земледельческого освоения Высокогорий //Природа, 1936. №2. С. 73.
2 См.: Тихонов Д.И. Описание Северного Дагестана. 1796 // ИГЭД. С. 134.
100
риодическими перекочевками на летние пастбища небольшого ко¬личества мужчин-чабанов с отарами»1.
Каждое хозяйство дидойцев старалось сделать максимальный запас топленого масла, питательного продукта и ходкого товара. Видное место в хозяйственной деятельности занимало сыроварение, значительная часть продукции которого предназначалась для про¬дажи и обмена.
Свежее мясо дидойцы потребляли редко, как правило, главным образом лишь в период массовой заготовки мяса на зиму, а также во время религиозных и календарных праздников, обрядов, во время свадеб, наречений и других семейных торжеств и проч. Чаще к сто¬лу подавалось сушеное мясо. На зиму каждая семья, в зависимости от количества членов семьи и возможностей, засушивала баранину, реже — говядину. Заготавливались также и колбасы (иноху), пред¬ставлявшие собой наполненные фаршем со специями и высушен¬ные овечьи (бараньи) кишки и желудки (ах), опять-таки заполнен¬ные фаршем и высушенные на открытом воздухе. Обеспечивала себя семья также и запасами курдюка (мах!и) и внутреннего жира (май).
Основные блюда и способы их приготовления. Хозяйство дидойцев, как и хозяйство других народов Дагестана2, издревле имело земледельческую направленность.
Можно предположить, что простейшие блюда в виде отварен¬ных злаков, злаков, поджаренных на каменной плите, а также мука из последних широко были распространены среди населения Даге¬стана. Об этом можно судить по пережиточно сохранившимся кол¬лективным потреблениям в отдельных случаях в конце XIX — нач. XX в. поджаренных злаков и простейших блюд из злаков отварных. В новое время они рассматривались уже как ритуальные блюда. Особенно широкое применение нашло у дидойцев толокно — яч¬менное, позже (на рубеже XIX и XX вв.) кукурузное. Замешанное на воде, сыворотке, иногда с добавлением брынзы, толокно состав-ляло важнейшую часть ежедневного рациона на протяжении всего года.
Дидойская кухня богата разнообразными кашами (хъихъи). Ее
1 Материальная культура аварцев. С. 269.
2 См.: Там же. С. 274-275.
101
готовили из муки и круп ячменя, ржи, пшеницы, полбы. Иногда го¬товили кашу из солода. С конца XIX в. в рацион дидойцев вошла также и каша из сеченой кукурузы. Все виды каш чаще всего гото¬вились на воде, иногда на сыворотке, гораздо реже — на молоке. Ели ее в основном с чесночной подливой, с кислым молоком (за исклю¬чением каши из солода), иногда в кашу крошили брынзу, изредка ели ее с молоком, с топленым или сливочным маслом, с урбечем.
Хлеба (магалу) дидойцы выпекали немного, заменяя его зачас¬тую хинкалом, дававшим и сытную мучную еду, и горячую похлеб¬ку. Ввиду того, что своего хлеба дидойцам чаще всего не хватало, они нередко пекли хлеб из смеси муки с мукой бобовой . Хлеб только из ржаной или пшеничной муки пекли лишь в исключитель¬ных случаях: на различные семейные торжества, на праздник, для гостей и др. Пекли дидойцы нередко и кукурузные лепешки. Тесто чаще всего готовилось пресное, иногда заквашенное. Выпекали хлеб в очагах открытого типа, а также на пристенных очагах и ка¬минах — в сковороде, на плите. На сковороде или на плите пеклись также и лепешки, тоже двух видов: из пресного и заквашенного тес¬та. Их готовили и для удовлетворения потребностей семьи, и, глав¬ным образом, для поминальных, пятничных, праздничных и проч. раздач.
Лакомым блюдом у дидойцев считались пироги (маголу): с сы¬ром (ак!рошав маголу), с мясным фаршем (релТишав маголу), с фаршем из съедобных трав (мечашов маголу) и др. В мясной фарш и в фарш из зелени обычно добавлялись поджаренные кусочки кур¬дюка, лук, тмин, иногда плоды барбариса, чабрец, изредка — мята. В творожную массу для пирога добавляли яйца, нередко — муку.
Наиболее распространенной пищей был хинкал (х!ак!о). Несо¬мненно, что это — одно из древнейших блюд, знаменовавшее собой переход к специально приготовленной мучной пище. Хинкал гото¬вили различный: из смеси обычной и гороховой муки (очень часто), из ячменной, ржаной, пшеничной, кукурузной муки. Блюдо пред¬ставляло собой дискообразные или четырехугольные куски теста, замешанного на воде и сваренного в кипятке, реже — в мясном
1 См.: Кузьминский В. Заметки об Андийском округе // ИКОРГО. СПб., 1880. В.6. С. 295; Пантюхов Н.И. Аварский хлеб // Кавказское сельское хозяйство. Тиф¬лис, 1901. С. 180, 183 и др.; Материальная культура аварцев. С. 230-231.
102
бульоне. Бульон потребляли в горячем виде, зачастую с чесночной подливой. Немясной бульон мог быть приправлен также кусочками жареного курдюка, жира, ложкой-другой масла; чесночная подлива готовилась на кипятке, на кислом молоке, на мясном бульоне. Хин¬кал мог подаваться на стол или только с бульоном и приправами, или с сушеным мясом, колбасой, курдюком, свежим мясом. Остыв¬ший и немного просохший хинкал вместе с сыром, мясом, курдю-ком и проч. служил самостоятельной пищей. Готовили дидойцы также и хинкал, нарезанный из теста, раскатанного в тонкие лепеш¬ки. Сами дидойцы считают, что это блюдо проникло к ним с плос¬кости. Такой хинкал ели только с бульоном. Известна здесь была и такая разновидность блюда, как бесформенные, оторванные от об¬щей массы кусочки теста, сваренные в воде.
Хинкал и его разновидности настолько прочно вошли в рацион дидойцев, что и блюда из теста с начинкой, приготовленные кипя¬чением в воде (бульоне) назывались тоже «хинкалом»: рел!ишав х1ак!о (доел, мясной хинкал), т.е. тип курзе с мясом; мечашов х1ак!о (доел, крапивный хинкал), т.е. тип курзе с крапивой; акГрошав х!ак!о (доел, сырный хинкал), т.е. курзе с сыром и др.
Значительное место в рационе отводилось мясу. Наиболее про¬стой способ его приготовления — это поджаривание на открытом огне, на каменной плите, на сковороде и варение. Знакомы были дидойцы и с методом поджаривания бараньих туш целиком в спе¬циальных ямах — древнейшим способом приготовления мяса1.
Жидкой горячей похлебкой дидойцам служили мясные и не¬мясные хинкальные бульоны. Распространена была также и похлеб¬ка из разведенного на воде молока и крапивы; впрочем, похлебку такую же делали и без молока. В последние десятилетия XIX в. сю¬да стали добавлять и картофель, а также приправлять блюда растер¬тыми в руках комочками теста. Позже, с конца XIX — нач. XX в., дидойцы начали готовить суп с картофелем, фасолью и лапшой, с мясом и без мяса.
Изготовлением вин дидойцы не занимались. Несмотря на ис-ламско-шариатские запреты часть мужчин-дидойцев потребляла самогонную грузинскую водку — «чачу», обмениваемую у кахетин-
1 См.: Материальная культура аварцев. С. 284; Материальная культура дар¬гинцев. С. 280.
103
цев на продукты сельского хозяйства. Такими же путями поступало в Дидоэтию и сухое вино «хамру». Популярен был также и такой напиток, характерный для всего Нагорного Дагестана, как буза (ч!аг!а), приготовляемый из муки проросшего ячменя1. Реже гото¬вили хмельной напиток из меда «мачГа», знакомый и другим наро¬дам Дагестана: ахвахцам, лакцам, даргинцам и др. Изредка потреб¬ляли дидойцы и привозной хмельной напиток «жанна» типа кипя-ченого кайтагского вина мусти (джаба)2.
Посуда, утварь. В холодное время года, т.е. с середины сен¬тября до конца апреля дидойцы готовили пищу в общей комнате, которая одновременно и обогревалась. Летом пища часто готови-лась во дворе, под навесом. В XIX в. здесь, в Дидоэтии, все еще функционировал центральный очаг открытого типа, а с середины века стали появляться и вскоре распространились пристенные оча¬ги-камины с дымоходом (мухари). С конца XIX в. сюда из России проникли и утвердились в быту железные печи, часто с духовкой. Камин и печь функционировали, уживаясь рядом: если первый стал служить главным образом средством утепления жилища, то на вто¬рой чаще готовили пищу. Летом печь зачастую выносилась во двор и топилась там до первых холодов. Поскольку хозяйственно-бытовое значение очага сохранилось, сохранили свое значение мед¬ные и чугунные котлы «л1ок!о», треножник «шоекгу», очажная цепь «гъугъуда», каминные щипцы «хоц!у» и кочерга «ц!и л!исихоси гъвак1у». У камина, на специальной полке (райшигохъу), распола¬галась повседневная посуда (райшиго).
Котлы — бронзовые, медные, чугунные — были различных раз¬меров, с полусферическим или плоским дном, по форме — полусфе¬рические, в виде усеченного конуса, иногда — цилиндрические, ра¬боты даргинских и аварских мастеров и привозные из Закавказья. С середины XIX в. в домах стали появляться медные кастрюли (к!и), зачастую снабженные коромысловидной ручкой для подвешивания к очажной цепи. Их приобретали у лакских или аварских мастеров-медников. Повседневный бытовой посудой дидойцам служили ке¬рамические и деревянные миски (к!от!и), тарелки (шит!у), сково-
Об этом подробно см. у М.А. Агларова: Материальная культура аварцев. С. 286.
2 Любезная информация проф. С.Ш. Гаджиевой.
104
родки (кьими), кружки (зок!и), деревянные половники (х!ук1) и друшлаги (кварах!и), ложки (к!овзи), вилки (л!ох!о). Для толчения чеснока служили бронзовые, железные и деревянные ступки (ражи гегерхоси) с металлическими, каменными или деревянными пести¬ками (ражи гегерхоси гьибо). В каждом хозяйстве в том или ином количестве обязательно были медные водоносные кувшины (тунги) и туалетные кувшинчики (къутГи), большие и малые медные тазы (т!ас), молочницы (босоко), цедилки (гьа ецухоси) и др. Кувшины и кувшинчики бытовали и керамические, работы балхарских, джу-линских и сулевкентских мастеров. Кроме того, бытовая керамика была представлена также маслобойками и вместительными кувши¬нами для хранения сыпучих тел.
Утварь дидойцев была представлена также мерками, деревян¬ными, реже — керамическими: къили (16 кг), рах (8 кг), сах! (1,5 къили), щикат (1/2 сах!а), якъия (1/5 сах!а) и др.
Большая часть утвари своими формами, фактурой и особенно декоративным убранством (чеканка, гравировка, резьба по дереву, ангобная роспись керамики, глазурование части керамического из¬делия и др.) выполняла не только утилитарно-бытовые, но и худо¬жественно-эстетические функции.
Конечно же, посуда и кухонная утварь не во всех домах была одинакова. У бедняков было больше деревянной и керамической, у состоятельных хозяев — больше медной и бронзовой.
Итак, подведем краткие итоги.
Материальная культура дидойцев в XIX — нач. XX в. соответст¬вовала уровню производительных сил общества и характеру соци¬ально-экономических отношений. Феодальные отношения у дидой¬цев были не достаточно сильно развиты, хотя имущественная диф¬ференциация зашла уже далеко. Все же процесс классообразования находился здесь в стадии становления. Черты феодализма перепле¬тались в общественной жизни народа со значительными патриар¬хальными пережитками. В экономике дидойцев все еще были силь¬ны черты натурального хозяйства.
Все это в совокупности определяло особенности развития ма¬териальной культуры: структуру и форму поселения, функциональ¬ные особенности жилища, хозяйственных построек и помещений, комплекс материалов для одежды и особенности их переработки, состав пищи и рацион питания и т.п.
Материальная культура дидойцев во многих своих характери¬стиках, составных, формах и элементах во многом была схожа с ма¬териальной культурой других народов аварской группы и народов Дагестана вообще, что вытекало из факта культурно-генетической общности дагестанцев. Экономические и культурные связи с древ¬нейших времен поддерживались дидойцами и с народами Закавка¬зья, главным образом — с Грузией, что тоже нашло свое отражение в отдельных особенностях развития поселений, жилища, одежды, пищи.
Тем не менее, различия в материальной культуре дидойцев по сравнению с другими народами Дагестана, все же проявлялись, что связано как с особенностями социально-экономического и культур¬ного развития, с характеристиками естественно-географического фактора, так и с этническим своеобразием народа. Так, обилие и доступность строительного дерева привели к применению в строи¬тельстве каркасного метода с вытекающими отсюда изменениями техники строительства; для Дидоэтии характерны двускатные кры¬ши, что вытекает из климатических условий региона; здесь встреча¬ется сланцевое перекрытие крыш и т.д. Сезонные хутора дидойцев не перерастали в крупные круглогодичные поселения, что вероятно можно объяснить ролью животноводства в экономике и формами его ведения. Обилие и доступность шерсти привели к тому, что здесь появилась и привилась вязаная шерстяная обувь — вязаные сапоги, не характерные для подавляющего большинства народов аварской группы; оригинальны некоторые разновидности женских головных уборов дидоек, редко встречалась в XIX в. в Дагестане плащ-накидка; крапивный суп дидойцев не имеет, насколько нам известно, аналогий в дагестанской кухне — и т.д.
Глава V СЕМЬЯ И СЕМЕЙНЫЙ БЫТ
§1. Формы семьи
В XIX в. и задолго до этого господствующей формой семьи у дидойцев была малая семья (хъизан)1.
Полевые данные.подтверждают, что в XIX в. у дидойцев эпи¬зодически бытовали семейные общины (эже къизан), а точнее — тип большой семьи, «отцовской большой семьи» по М.О. Косвену2. В отдельных случаях их бытование отмечалось даже в 20-х — 30-х гг. текущего столетия3.
Большие семьи (и неразделенные) строились по принципу аг-натного родства. Это главным образом один или несколько братьев-стариков с женами, ведущими хозяйство совместно с женатыми сы¬новьями, их детьми, а иногда — и с их внуками. Земельные угодья -пашня, сенокосы, участки леса составляли коллективную собствен¬ность семьи; в коллективной же собственности находился и скот. Управлял семьей ее глава. Он был распорядителем имущества се¬мьи, первым лицом в решении хозяйственных и семейных проблем. Ему безоговорочно подчинялись все члены семьи. Распорядитель¬ницей продовольственных припасов и домашней утвари была стар¬шая женщина, как правило — жена главы семьи. Дело было постав¬лено так, что каждый член семьи, в зависимости от возраста и пола, был занят какой-нибудь работой, необходимой в хозяйстве. Млад-шие беспрекословно подчинялись старшим, женщины — мужчинам.
Приведенная схема универсальной не являлась. Полевые мате¬риалы позволяют говорить и о такой конструкции, при которой гла¬ва семьи был «старшим среди равных», и где важнейшие вопросы решались семейным советом. Еще М.О. Косвен выделял на Кавказе
106
1 Подробно об исторически менявшихся формах семьи, причинах и времени становления этих форм у народов Дагестана, об их развитии и трансформации см. исследование С.Ш. Гаджиевой «Семья и брак у народов Дагестана в XIX — нач. XX в.». М, 1985.
2 Косвен М.О. Семейная община и патронимия. М., 1963. С. 72.
3 Чурсин Г.Ф. Авары // РФ ИИАЭ. Ф.5. Оп.1. Д.65. Л.27; Гаджиева С.Ш. Се¬мья и семейный быт народов Дагестана. Махачкала, 1967. С. 9-10; Ее же. Семья и брак у народов Дагестана. С. 41-49.
107
деспотическую и демократическую формы большесемейной орга¬низации1, названные позже исследователем северокавказской семьи А.И. Мусукаевым соответственно большой семьей и семейной об¬щиной . Внутренняя структура большой и т.н. неразделенной семьи цезов была не всегда одинакова. В одних случаях семья жила в од¬ном доме, в ней господствовал принцип коллективной собственно¬сти, коллективного производства и потребления, в других при гос-подстве коллективной собственности существовала и частная, соб¬ственность супружеской ячейки, в третьих последняя преобладала над коллективной; члены одной родственной организации могли проживать в разных домах и т.д. В этой связи не случайно Я.С. Смирнова обращает наше внимание на принцип классифика¬ции Д.А. Ольдерогге , взявшего за ее основу степень локализации и обобщенности собственности в семье, что дает представление о по¬следовательности исторических форм большой семьи. Классифика¬ция эта, несколько отредактированная А.И. Першиц4 и Я.С. Смир¬новой, дает ключ для определения места и роли промежуточных форм семейной организации5.
Подобные семьи у дидойцев были очень редки, в подавляющем большинстве случаев хозяйство велось усилиями малой семьи. Не намного чаще встречалась у цезов и так называемая неразделенная семья, представленная двумя (отец и женатые сыновья) или одним поколением (несколько женатых сыновей) супружеских пар. Когда подрастал один из внуков и приходила пора его женить, отец юно¬ши обычно отделялся от неразделенной семьи и вел самостоятель¬ное хозяйство. Как мы видим, условия социально-экономического развития приводили к ограничению роста численности членов се¬мьи. Интересно отметить, что это же наблюдалось и в неразделен-
Косвен МО. Этнография и история Кавказа: Исследования и материалы. М, 1961. С. 102-103.
2 Мусукаев А.И. Из прошлого незабытого: (к вопросу изучения этнографии дореволюционной Балкарии).Нальчик, 1975. С. 20.
Ольдерогге Д.А. Иерархия родовых структур и типы большесемейных до¬машних общин // Социальная организация народов Азии и Африки. М., 1975. С. 15.
Першиц А.И. Проблемы типологизации общины в дореволюционной рус¬ской и советской этнографии // Очерки истории русской этнографии, фольклори¬стики и антропологии. М., 1978. В.8. С. 150.
5 См.: Смирнова Я.С. Семья и семейный быт народов Северного Кавказа. Вторая пол. XIX-XX вв. М., 1983. С. 28-29.
108
ной семье узбеков1. Для такой семьи были характерны те же патри¬архальные отношения, что и для большой.
Господствующей формой, как уже говорилось, была малая се¬мья. Семья строилась на основе патрилокального (вирилокального) поселения, из чего естественно вытекало главенство в ней мужчи¬ны. Она насчитывала чаще всего 5-6 человек и состояла из супругов и их детей. Кроме того, членом семьи могли быть младший брат мужа, его незамужняя сестра, племянники, кто-либо из его родите¬лей, иногда оба. Таким образом, по типу малая семья могла быть простой и сложной. В XIX — начале XX в. такая семья все еще в значительной степени сохранила патриархальные черты. Последние выражались в большой роли главы семьи и его почти неограничен¬ной власти над домочадцами, в возрастном соподчинении членов семьи, в зависимом положении женщин и их подчиненности муж¬чинам.
Санкционированное обычным правом и установлениями ша¬риата всевластие отца не было, тем не менее, неограниченной дес¬потией его в семье2. «Построенная на патриархальных началах се¬мья должна была отвечать практическим потребностям своего вре¬мени, а следовательно, была достаточно рациональным механизмом хозяйственной деятельности, детопроизводства, социализации и других функций всякой семейной ячейки», — пишет исследователь северокавказской семьи Я.С. Смирнова3. На выполнение указанных и других функций и была направлена власть руководителя семьи у дидойцев.
Глава семьи по своему усмотрению распоряжался семейным бюджетом, считался полноправным владельцем всего имущества (за исключением приданого жены), определял судьбу детей, по сво¬ему усмотрению женил их или выдавал замуж. Большая часть рабо¬ты по дому и по хозяйству ложилась на плечи женщины. Глава се¬мьи ценил это, мог уважительно относиться к жене, но при людях, даже при членах семьи, вел себя с женой отчужденно, с пбдчеркну-
1 Кисляков Н.А. Очерки по истории семьи и брака у народов Средней Азии и Казахстана. Л., 1969. С. 21.
2 См.: Гаджиева С.Ш. Семья и семейный быт народов Дагестана. С. 14; Ее же. Семья и брак. С. 84; Агаширинова С.С. Материальная культура лезгин (XIX — нач. XX в.). М., 1978. С. 121.
3 Смирнова Я.С. Указ.соч. С. 36.
109
деспотическую и демократическую формы большесемейной орга¬низации1, названные позже исследователем северокавказской семьи А.И. Мусукаевым соответственно большой семьей и семейной об¬щиной2. Внутренняя структура большой и т.н. неразделенной семьи цезов была не всегда одинакова. В одних случаях семья жила в од¬ном доме, в ней господствовал принцип коллективной собственно¬сти, коллективного производства и потребления, в других при гос-подстве коллективной собственности существовала и частная, соб¬ственность супружеской ячейки, в третьих последняя преобладала над коллективной; члены одной родственной организации могли проживать в разных домах и т.д. В этой связи не случайно Я.С. Смирнова обращает наше внимание на принцип классифика¬ции Д.А. Ольдерогге , взявшего за ее основу степень локализации и обобщенности собственности в семье, что дает представление о по¬следовательности исторических форм большой семьи. Классифика¬ция эта, несколько отредактированная А.И. Першиц4 и Я.С. Смир¬новой, дает ключ для определения места и роли промежуточных форм семейной организации5.
Подобные семьи у дидойцев были очень редки, в подавляющем большинстве случаев хозяйство велось усилиями малой семьи. Не намного чаще встречалась у цезов и так называемая неразделенная семья, представленная двумя (отец и женатые сыновья) или одним поколением (несколько женатых сыновей) супружеских пар. Когда подрастал один из внуков и приходила пора его женить, отец юно¬ши обычно отделялся от неразделенной семьи и вел самостоятель¬ное хозяйство. Как мы видим, условия социально-экономического развития приводили к ограничению роста численности членов се¬мьи. Интересно отметить, что это же наблюдалось и в неразделен-
1 Косвен М.О. Этнография и история Кавказа: Исследования и материалы. М. 1961. С. 102-103.
2 Мусукаев А.И. Из прошлого незабытого: (к вопросу изучения этнографии дореволюционной Балкарии).Нальчик, 1975. С. 20.
Ольдерогге Д.А. Иерархия родовых структур и типы болынесемейных до¬машних общин // Социальная организация народов Азии и Африки. М., 1975. С. 15.
Першиц А.И. Проблемы типологизации общины в дореволюционной рус¬ской и советской этнографии // Очерки истории русской этнографии, фольклори¬стики и антропологии. М., 1978. В.8. С. 150.
См.: Смирнова Я.С. Семья и семейный быт народов Северного Кавказа. Вторая пол. XIX — XX вв. М., 1983. С. 28-29.
108
ной семье узбеков1. Для такой семьи были характерны те же патри¬архальные отношения, что и для большой.
Господствующей формой, как уже говорилось, была малая се¬мья. Семья строилась на основе патрилокального (вирилокального) поселения, из чего естественно вытекало главенство в ней мужчи¬ны. Она насчитывала чаще всего 5-6 человек и состояла из супругов и их детей. Кроме того, членом семьи могли быть младший брат мужа, его незамужняя сестра, племянники, кто-либо из его родите¬лей, иногда оба. Таким образом, по типу малая семья могла быть простой и сложной. В XIX — начале XX в. такая семья все еще в значительной степени сохранила патриархальные черты. Последние выражались в большой роли главы семьи и его почти неограничен¬ной власти над домочадцами, в возрастном соподчинении членов семьи, в зависимом положении женщин и их подчиненности муж¬чинам.
Санкционированное обычным правом и установлениями ша¬риата всевластие отца не было, тем не менее, неограниченной дес¬потией его в семье2. «Построенная на патриархальных началах се¬мья должна была отвечать практическим потребностям своего вре¬мени, а следовательно, была достаточно рациональным механизмом хозяйственной деятельности, детопроизводства, социализации и других функций всякой семейной ячейки», — пишет исследователь северокавказской семьи Я.С. Смирнова3. На выполнение указанных и других функций и была направлена власть руководителя семьи у дидойцев.
Глава семьи по своему усмотрению распоряжался семейным бюджетом, считался полноправным владельцем всего имущества (за исключением приданого жены), определял судьбу детей, по сво¬ему усмотрению женил их или выдавал замуж. Большая часть рабо¬ты по дому и по хозяйству ложилась на плечи женщины. Глава се¬мьи ценил это, мог уважительно относиться к жене, но при людях, даже при членах семьи, вел себя с женой отчужденно, с пбдчеркну-
1 Кисляков Н.А. Очерки по истории семьи и брака у народов Средней Азии и Казахстана. Л., 1969. С. 21.
2 См.: Гаджиева С.Ш. Семья и семейный быт народов Дагестана. С. 14; Ее же. Семья и брак. С. 84; Агаширинова С.С. Материальная культура лезгин (XIX — нач. XX в.). М„ 1978. С. 121.
3 Смирнова Я.С. Указ.соч. С. 36.
1 109
тым безразличием, как бы не замечая ее. Тем не менее, семейно-бытовые и хозяйственные вопросы муж чаще всего согласовывал с женой, советовался с ней. В семье господствовал принцип половоз¬растного разделения труда, при котором выполнение мужчиной «женской» работы считалось для него унизительным (ношение во¬ды, стирка, доение, переноска грузов на спине и т.д.).
Отношения между членами дидойской семьи были регламен¬тированы традиционными нравственно-этическими нормами, реа¬лизовавшимися в быту в частности через так называемые «избега¬ния» и запреты в общении между мужем и женой, невестой и жени¬хом, невесткой (невестой) с одной стороны и родителями мужа или жениха с другой, между мужем и родителями жены и др. Соблюде¬ние их было не столь жестким и обязательным, как и кумыков или народов Средней Азии, Северного Кавказа, но все же имело место1.
Таким образом, в XIX — начале XX в. основной формой семьи у дидойцев была малая семья. Неразвитость феодальных отношений, устойчивость в общественной жизни патриархальных пережитков наложили отпечаток и на внутреннюю структуру семьи, и на внут¬рисемейные отношения. Условия социально-экономического разви¬тия народа способствовали бытованию у дидойцев таких форм се¬мьи, как большая и неразделенная семья. «Семейная община, — пи¬сал М.О. Косвен, — оказывается консервативной формой, которая иногда надолго, иногда в условиях даже развитого классового строя, сохраняет и воплощает в себе пережиточные первобытно¬общинные начала»2. Однако для XIX и тем более для начала XX в. их бытование не означало факта консервации отживающих форм, некогда служивших основой социальной и экономической органи¬зации членов общества. В данном случае речь идет не о сохранении, а о возврате к стародавним формам внутрисемейной организации, вызванным к жизни медленным развитием производительных сил, господством полунатуральных форм хозяйства, изолированностью,
1 См.: Максимов А.Н. Ограничение отношений между одним из супругов и родственниками другого // ЭО. 1908. №1-2. С. 7-8; Винников И.Н. К вопросу о воз¬никновении института «избегания» (ауоШапсе) // Сб. этнографических материалов. Л., 1927. С. 36-38; Штернберг Л.Я. Семья и род у народов Северо-Восточной Азии. Л., 1933. С. 30-32; Косвен М.О. Этнография и история Кавказа. С. 75; Смирнова Я.С. Указ.соч. С. 42 и др.
замкнутостью общественной и экономической жизни, слабым раз¬витием товарного производства. Не случайно бытвоание неразде¬ленных семей отмечено в Дагестане, в отдельных его регионах, в 20-30 гг. XIX в., что относится и к дидойцам. На Северном Кавказе и в Закавказье они сохранились до 50-60 гг. текущего столетия .
§2. Формы брака
Наиболее распространенной формой брака у дидойцев был брак посредством сватовства (кид эсира аиру жек!у). Однако быто¬вали здесь и пережиточные формы брака, унаследованные от более ранних этапов развития общества.
Девушку в подавляющем большинстве случаев выдавали за¬муж либо за члена тухума (предпочтительно), либо за члена общи¬ны и редко когда — в семью из другого селения2.
Кузенные браки санкционировались шариатом, запрещающим браки лишь между ближайшими родственниками. По шариатскому праву (в отличие от обычно-правовых норм) женщина (дочь, сестра) утверждается наследницей части движимого и недвижимого иму¬щества родителей, что опять-таки способствует совершению кузен-ных браков.
В среде дидойцев встречались и перекрестнокузенные (кросс-кузенные) и параллельнокузенные (ортокузенные) браки. Первые -это браки с дочерью сестры отца или с дочерью брата матери; вто¬рые — с дочерью брата отца или с дочерью сестры матери3. Бытова¬ние кросскузенных браков может свидетельствовать о распростра¬ненности родовой экзогамии на более ранних этапах развития об¬щества, тогда как ортокузенные браки противоречат экзогамным нормам и являются характерной чертой патриархальных отноше¬ний. Возможно также, что кузенные браки представляли собой пе-
Косвен М.О. Семейная община // СЭ, 1948. №3. С. 12.
ПО
‘ См.: Тер-Саркисянц А.Е. Современная семья у армян. М., 1972. С. 41 и след.; Смирнова Я.С. Указ.соч. С. 88.
2 См.: Агларов М.А. Сельская община как эндогамный круг в Дагестане // Брак и свадебные обычаи у народов Дагестана. Махачкала, 1986.
3 Косвен М.О. Авункулат // СЭ, 1939. №10; Ольдерогге Д.А. Из истории се¬мьи и брака // СЭ. 1947. №1; Першиц А.И. Патронимия у арабов’// КСИЭ. 1951. В. 13; Штернберг Л.Я. Указ.соч.
111
режиток переходного от группового брака к индивидуальному, для которого характерна, по определению Л.Я. Штернберга, ортодок¬сальная форма брака, когда мужчина рассматривался как потенци¬альный муж женщины или группы женщин другого рода в силу межродовых связей1.
Предпочтительность браков на односельчанках и родственни¬цах наряду с другими факторами способствовала этнической замк¬нутости дидойцев, что, разумеется, характерно не только для них2.
Брак похищением (къана) девушки, женщины имел место в Ди-доэтии, но совершался редко. Исследователи указывают на похи¬щение как на одну из древнейших форм брака3. Однако, обычай умыкания в большей степени характерен народам с покупной фор¬мой брака, дидойцы же, как и подавляющая часть горцев Дагестана, калыма не знали.
Концепция об универсальности брака похищением для опреде¬ленной стадии развития семейно-брачных отношений была основа¬тельно пересмотрена уже с 40-50 гг. в трудах советских ученых4.
Очень редко бытовала у дидойцев и такая форма, как вынужде-ние парнем девушки выйти замуж за него. Заключалась она в том, что парень, главным образом при свидетелях, срывал с девушки го¬ловной убор или насильно хватал ее за талию, за руку и др. Такой поступок, приравниваемый в народе к похищению, был чреват опасностью: отец, братья, близкий родственник девушки вообще могли убить оскорбителя. Однако, чаще всего джамаат примирял обе стороны и родителям девушки ничего не оставалось, как выдать ее замуж за этого парня: никто другой к «меченой» девушке уже не посватался бы. Подобный обычай, отмеченный исследователями в частности и у лакцев, даргинцев, кумыков5 и др., Г.Ф. Чурсин пред-
1 Штернберг Л.Я. Указ.соч. С. 136.
2 См.: напр.: Сергеева Г.А. Указ.соч. С. 142.
3 Тейлор Э. О методе исследования развития учреждений // ЭО, 1890. №2. С. 12; Першиц А.И. Похищение невест: правило или исключение? // СЭ, 1982. №4.
4 Золотарев А.М. Происхождение экзогамии // Изв. ГАИМК. Т.Х. В.2-4. С. 11 и др.; Кисляков Н.А. Семья и брак у таджиков // ТИЭ (нов. сер.). М.-Л., 1959. В.44. С. 205-297. ‘
5 Омаров А. Как живут лаки // ССКГ. Тифлис, 1870. В.4. С. 19; Васильев А.Г. Казикумухцы: (этнографические очерки) // ЭО. 1899. №3. С. 78; Чурсин Г.Ф. Сва¬дебные обычаи и обряды на Кавказе // Весь Кавказ. Тифлис, 1903. 4.1. С. 36; Була-112

положительно классифицировал как разновидность брака похище¬нием1. Обычай этот, известный в этнографической литературе как «брак прикосновением», знаком был и некавказским народам, на¬пример, корякам Камчатки, индейцам Британской Колумбии и др2. Модификация этого же обычая («помолвка прикосновением») была известна осетинам, хевсурам, вайнахам, кистинам, а также населе¬нию Северной Англии и Шотландии3.
Иногда дидойцы прибегали и к колыбельному сговору (сговор-рази бахъру) или к обручению малолетних. Этим актом люди пыта¬лись расширить круг лиц, на которых можно по необходимости по¬ложиться в сложных жизненных ситуациях. Сговор совершался ча¬ще всего не между близким, а дальними родственниками или про¬сто односельчанами, находящимися в дружеских отношениях. На бытование этого обычая у аварцев указал и Гамзат Цадаса.
Колыбельный сговор и обручение малолетних были известны и другим народам Дагестана: аварцам, лакцам, кумыкам, лезгинам и
ДР4.
Бытование колыбельных сговоров и детских обручений, унас¬ледованных от более ранних этапов развития общества, демонстри¬ровало все больше ослабление кровно-родственных связей и усиле¬ние соседских.
Сохранилась у дидойцев и такая форма брака, как обручение малолетнего или несовершеннолетнего мальчика со взрослой жен¬щиной. На это указывает в частности И.Г. Гербер, К.Ф. Ган и др5. Целесообразность таких браков заключалась в обретении состоя¬тельной семьей работницы: после обручения «жена» жила в доме
това А.Г. Лакцы: Историко-этнографические очерки. Махачкала, 1971. С. 142; Гаджиева С.Ш. Семья и брак у народов Дагестана. С. 176.
1 Чурсин Г.Ф. Указ.соч. С. 36.
2 Максимов А.Н. Об одном свадебном обряде // ЭО. В.4. С. 5-6.
3 Меликишвили Л.Ж. Некоторые стороны осетинского свадебного обряда // КЭС. Тбилиси, 1979. Т.5. В.2. С. 167-174.
4 Чурсин Г.Ф. Авары. С. 46; Бугаев Д.Б. Свадьба лаков (казикумухцев) // ЭО. 1915. №1-2. С. 48, 49; Гаджиева С.Ш. Кумыки. С. 269; Ее же. Семья и семейный быт народов Дагестана. С. 26-27; Ее же. Семья и брак у народов Дагестана. С. 161-165; Агаширинова С.С. Указ.соч. С. 136 и др.
5 Гербер И.Г. Описание стран и народов вдоль Западного берега Каспийского моря. 1728 г. // ИГЭД. С. 113; Ган К.Ф. Путешествие в Кахетию и в Дагестан (ле¬том 1898 г.) // СМОМПК. Тифлис, 1902. В.31. С. 233.
8 Зак. 65
13
«мужа» до его совершеннолетия, выполняя всю работу по дому и в поле.
В XIX в. в Дидоэтии частично еще сохранился обычай, по ко¬торому женщина-вдова становилась женой родного или двоюродно¬го брата покойного мужа. Бытование этого обычая было продикто¬вано с одной стороны заботой о детях покойного, а с другой -стремлением удержать имущество жены в рамках близкородствен¬ного коллектива. По своей сущности обычай был пережитком леви¬рата, порождением группового брака и норм родовой экзогамии, отголоски, рудименты которого бытовали в дидойской среде до первых десятилетий XX в. В большинстве случаев такие браки со¬вершались в неразделенных семьях, когда вдова становилась второй женой главы семьи, старшего брата покойного. Тем не менее, со¬блюдение обычая было вовсе не обязательным и в указанный пери¬од встречалось довольно редко. Столь же редко он бытовал и у дру¬гих народов Дагестана .
Также редко, но все же чаще по сравнению с левиратом, быто¬вали пережитки сорората. Сорорат — это обычай парного брака на этапе сохранения в нем пережитков группового брака и норм экзо¬гамии, по которому мужчина вступал одновременно или последова¬тельно в брак с родными или двоюродными сестрами. Будучи пе¬режитками родового общества, элементы сорората сохранились у дидойцев в силу практической целесообразности. Дети умерших обретали мачехой не постороннюю женщину, а тетку. В материаль¬ном отношении такой брак устраивал обоих новых супругов, т.к. имущественное состояние семьи укреплялось приданым жены: но¬вая же жена считалась теперь владелицей и своего приданого, и приданого умершей сестры.
Здесь мы можем еще раз увидеть, как живучесть патриархаль¬ных пережитков объясняется их переосмыслением в новых соци¬ально-экономических условиях жизни общества.
Наследием более ранних этапов развития общества является и изредка практиковавшийся у дидойцев обменный (перекрестный) брак. Семья, женившая юношу на чьей-либо дочери, могла выдать замуж за ее брата свою дочь. Бытование таких браков в народе объ¬яснялось стремлением укрепить родственные отношения двух се-
См.: Гаджиева С.Ш. Семья и брак у народов Дагестана.
114
мей. По своему происхождению такие браки являлись отголоском попарного объединения родов на основе взаимных браков, т.е. ду¬альной экзогамии — древнейшей формы экзогамной организации1. Таким образом, переплетение в общественной жизни черт феода¬лизма на стадии становления и патриархальных пережитков, пози¬ции которых все еще были сильны, способствовало бытованию у дидойцев форм брака, характерных для более ранних этапов разви¬тия общества. Сохранение это нельзя объяснить только силой тра¬диции, которая сама по себе имеет, в конечном счете, важное, хоть и не решающее значение. Под традиционной оболочкой этих форм можно пронаблюдать полное их соответствие особенностям соци¬ально-экономического развития общества в XIX — нач. XX в. Во всех случаях расчет делался на укрепление позиций сельской об-щины в противовес кровно-родственным объединениям, на сохра¬нение имущества и производящей силы в рамках узкого родствен¬ного коллектива, на укрепление экономических позиций малой се¬мьи, ставшей основной производственной единицей джамаата: иными словами, при сохранении формообразующих признаков из¬менилась внутренняя сущность форм заключения брака. Развитие экономики, постепенная смена натуральных отношений товарно-денежными, эволюция форм собственности в совокупности привели к преобладанию эндогамных браков.
Безбрачие дидойцами, как и другими народами2, резко осужда¬лось, и поэтому ряд обычаев был посвящен искусственному разре¬шению подобных ситуаций.
Полевые материалы позволяют говорить о былом бытовании у дидойцев (до середины XIX в.) выдачи замуж девушки при посред¬ничестве представителя сельского управления, в тех случаях, если девушка по какой-либо причине засиживалась дома. В отсутствие отца и братьев девушки, старшина или дибир подходили к дверям или к окну дома девушки и просили ее назвать имя неженатого пар¬ня. После некоторого колебания девушка называла имя юноши, обязательно не члена тухума ее отца. Старшина или дибир опове-
1 См.: Ковалевский М.М. Очерк происхождения семьи и собственности. М., 1939. С. 138.
2 См.: напр.: Бромлей Ю.В., Кашуба М.С. Брак и семья у народов Югославии: Опыт историко-этнографического исследования. М., 1982. С. 39.
115
.
щал юношу о случившемся, и тот должен был на этой девушке же¬ниться. Подобный обычай вероятно не только в силу своей рацио¬нальности, но и как пережиток более ранних форм семейно-свадебных отношений, описан для Андии М.А. Агларовым (ц1ц!ер джабир) . Схожая форма заключения брака отмечена у лакцев А.Г. Булатовой («къурмямяв»)2. М.А. Агларов подтверждает бытование у ахвахцев обычая «тТагьарал рехи», упомянутый еще П. Пржецлав-ский3, согласно которому юноши бросали в помещение мельницы, где работала девушка, свои папахи: оставив одну из них и тем са¬мым признаваясь в благосклонности к ее хозяину, девушка все ос¬тальные папахи возвращала4.
§3. Брачные обряды и церемонии
Женитьба сына или замужество дочери являлись большим со¬бытием в каждой дидойской семье.
Важное место отводилось проблеме подбора, выбора брачного партнера: в обсуждении этого вопроса участвовал практически весь тухум.
Подбирая брачного партнера юноше или девушке, родители старались придерживаться нескольких критериев: материальное состояние семьи, ее положение в обществе, личные качества пред¬полагаемого партнера и др. В большинстве случаев партию для юноши или девушки подбирали родители, хотя и старались руково¬дствоваться мнением своих детей.
Подросток в возрасте 15-ти лет и девочка в 13-14 лет считались взрослыми людьми, имеющими право завести самостоятельную се¬мью. Практически брачный возраст был немного выше: для юноши — 20-23 года, для девушки — 15-16 лет.
Сторона юноши, обычно 2-3 человека, навещала дом девушки несколько раз: сначала приходили, чтобы в непринужденной беседе
1 Агларов М.А. Формы заключения брака и некоторые особенности свадеб¬ной обрядности у андийцев в XI в. // СЭ, 1964. №6. С. 120-121.
2 Булатова А.Г. Указ.соч. С. 141-142.
3 Пржецлавский П. Дагестан, его нравы и обычаи // ВЕ. СПб., 1867. Т.З. С. 155.
4 Агларов М.А. Указ.соч. С. 132.
116
в завуалированной форме высказать свои намерения; через не¬сколько дней происходило официальное сватовство с общим за¬стольем и обменом подарками; в следующий приход обговарива¬лись сроки свадьбы, решались организационные вопросы, опреде¬лялись расходы на свадьбу и др.
Между помолвкой и свадьбой проходило обычно от полугода до полутора-двух лет. Весь этот промежуток времени обе стороны готовились к свадьбе: заготавливались продукты, напитки, сторона невесты готовила ей приданое. Обычай выделения дочери придано¬го и адатное санкционирование этого института лишний раз свиде¬тельствовали об укоренении малой семьи как основной формы се¬мьи у дидойцев в XIX в . Сторона жениха беспокоилась о подарках невесте и ее родственникам. За 2-3 дня до свадьбы в доме жениха организовывалась небольшая пирушка, участниками которой были юноши — друзья и родственники жениха, обычно человек десять. Приблизительно в это же время организовывался девичник в доме невесты. Утром, в день свадьбы или за день до нее, совершался му¬сульманский обряд бракосочетания — «магьар».
Свадебное торжество начиналось в доме невесты. С утра на¬крывались столы, расставлялись закуски и напитки, сходились гос¬ти. Подавляющее большинство продуктов в дом невесты накануне свадьбы доставлялось из дома жениха: бараны, сыр, мука, топленое масло и др. Тогда же невесте преподносились и свадебные подарки жениха: полный комплект одежды, несколько отрезов, несколько серебряных украшений и др. Количество и качество даримого зави¬село от материального достатка семьи жениха. Невеста сидела с не¬сколькими подругами в отдельной комнате. Ее отец, родные и двоюродные братья в день свадьбы уходили куда-нибудь и в торже¬стве участие не принимали. В доме жениха все уже было подготов¬лено к свадебному торжеству, но люди собирались сюда ко второй половине дня, незадолго до прихода процессии с невестой. Где-то к полудню представители жениха, обычно 7-8 мужчин и столько же женщин, с закусками и выпивкой, с песнями и танцами направля¬лись к дому невесты. У дома невесты процессия останавливалась,
1 См.: Малинин Л.В. О свадебных платежах и приданом у кавказских горцев // ЭО, 1890. №3; Косвен М.О. Брак — покупка // Красная Новь. 1925. №2; Харад-зе Р.Л. Грузинская семейная община. Тбилиси, 1961. Т.2.
117
устраивались танцы совместно с людьми, вышедшими их встре¬чать.
В доме начиналось совместное пиршество присутствовавших и пришедших, обмен тостами, взаимными восхвалениями, добрыми пожеланиями. Пришедшие принимали участие в танцах и песнях. Наконец, спустя 1,5-2 часа старейший из пришедших напоминал о цели прихода, благодарил хозяев и направлялся к выходу в сопро¬вождении всех пришедших. Это служило своеобразным сигналом для родственников невесты, которые одаривали ее, кто чем мог: одеждой, отрезом на платье, украшением, предметом утвари и т.д. Близкие родственники дарили (объявляли о дарении) овец, телку, бычка, корову, осла и др. Подарок зависел от степени родства и ма-териального состояния дарителя. У ворот дома обычно происходила символическая борьба за невесту, ее родственники всячески оттяги¬вали уход невесты, сторона жениха торопила. Наконец, процессия двигалась с песнями к дому жениха. Невесту сопровождали ее род¬ственники и родственницы. Женщины несли с собой приданое не¬весты: постельные принадлежности, кухонную утварь, одежду, ук¬рашения и др. Кроме всего перечисленного, невеста могла получить в приданое от отца, дяди, старшего брата, деда участок сенокоса или пахоты. Кто-либо из старших родственников жениха приглашал пришедших к застолью. Однако лица, сопровождавшие невесту, не соглашались войти, пока новобрачной не будет подарено что-либо: баран, телка, корова, ковер и др.
Невесту отводили в специальную комнату или в отгороженный угол комнаты, где она находилась с подругами и сопровождающей женщиной. Там она сидела под покрывалом на овечьей шкуре. Же¬них на свадьбе присутствовал, но в общем застолье и веселье не участвовал: он уединялся в какой-нибудь комнате или где-либо в углу с близкими друзьями. Таким образом, свадебное торжество и веселье разыгрывалось не для жениха и невесты, которые практиче¬ски в них не участвовали, а для родственников и гостей. М. Сигор-ский писал, что т.н. «свадьба со скрыванием» некогда была типична для всех народов Кавказа, но это «скрывание» у некоторых народов, в частности, у дагестанцев, проступало уже не рельефно, затуше-ванно, чему способствовала идеология ислама и установления ша¬риата1.
С. 49. 118
1 Сигорский М. Брак и брачные обычаи на Кавказе // Этнография, 1930. №3.
Кульминационным моментом последнего дня свадьбы был та¬нец жениха и невесты. В продолжение танца все вставали, родст¬венники жениха и невесты бросали к ногам новобрачной серебря¬ные и медные деньги, которые подбирались подругами и вручались новобрачной.
На четвертый день новобрачная уже принимала участие в до¬машних работах дома мужа: прибирала в доме и во дворе, готовила еду, доила корову и т.д.
Через неделю — десять дней родители новобрачной приглашали молодых к себе домой. Вместе с ними в дом родителей невестки шли также отец и мать жениха и еще 2-3 человека из ближайших родственников. Пришедшие приносили с собой узелки с угощени¬ем. Мать жениха или сестра старшего брата одаривали членов се¬мьи новобрачной небольшими подарками: носовыми платками, шерстяными носками, рубашками и проч. Провожая пришедших, родственники новобрачной тоже одаривали всех их недорогими по¬дарками. С этого дня новобрачная могла появляться в родительском доме в любое свободное время.
Кратковременное или длительное послесвадебное пребывание молодых (или только новобрачной) в родительском доме жены от¬мечено всеми авторами, исследовавшими дагестанскую (С.Ш. Гад-жиева, С.С. Агаширинова, А.Г. Булатова, М.М. Ихилов, Г.А. Сер¬геева) или кавказскую (напр., Я.С. Смирнова, В.Л. Бигвава) семью. ^Характерен этот обычай и для других народов1. Обычай «возвраще¬ния домой» определен М.О. Косвеном как пережиток периода пере¬хода от матрилокального поселения к патрилокальному .
Таким образом, в XIX — начале XX в. весь свадебный цикл ди-дойцев, как и его отдельные этапы, в общем и целом однотипен с таковым у народностей аварской группы и горцев Дагестана вооб¬ще. Большое влияние на свадебную обрядность и церемонии оказа¬ли патриархальные пережитки, наложившие свой отпечаток на мно¬гие стороны материальной и духовной культуры. В некоторых слу¬чаях для дидойцев характерно сохранение в свадебной обрядности пережиточных элементов группового брака (категории которого
1 Серебрякова М.Н. Указ.соч. С. 109-110.
2 Косвен М.О. Обычай «возвращения домой»: (Из истории брака) // КСИЭ. 1946. №1.
119
хотя в последнее время и трактуются по-новому1, оказывали все же заметное влияние на бытовую культуру многих народов), а также религиозно-магических обрядовых действий. Утеряв свое первона¬чальное содержание, эти элементы и действия сохранились как не¬что традиционно-этническое, культурно-специфическое, как этно-дифференцирующие характеристики.
§4. Рождение и воспитание детей
Изучение обычаев и обрядов, связанных с рождением и воспи¬танием ребенка, не только дает нам богатый историко-этнографический материал о былой социальной организации обще¬ства, о формировании мировоззренческих категорий и религиозных представлений народа, но и позволяет судить о таком многосторон¬нем процессе, как социализация ребенка, являющимся важнейшей проблемой этнографической науки2. Традиционно для дидойцев характерны многодетные и среднедетные семьи. Беременность, ро¬ждение ребенка для женщины-дидойки было радостным, значи¬тельным событием. Заботой о будущем потомстве был проникнут ряд магических действий и приемов с первых же дней супружества женщины. «Характерно, что в магическую форму облекались _и обычаи, которые имели рациональную основу»3, например, опреде¬ленный режим питания, действия, связанные с гигиеной и др.
Для своевременного наступления беременности считалось по¬лезным пить сырые куриные яйца. Считалось также благотворным для будущей матери обрызгивание ее водой с пеплом и угольями из домашнего очага — действие, широко известное народам Кавказа4. Эффективным средством считалось также купание женщины в воде из 7 родников. Воду эту, как и в кумыкском обряде «къыркъ сублав тоге» («налить сорок вод»)5, лили на женщину через решето,
‘ См.: Семенов Ю.И. Происхождение брака и семьи. М, 1974.
2 См.: Кон И.С. Этнография детства: (Проблемы методологии) // СЭ. 1981. №5. С. 3-10.
3 См.: Бромлей Ю.В., Кашуба М.С. Указ.соч. С. 191.
4 См.: Смирнова Я.С. Воспитание ребенка в адыгском ауле в прошлом и на¬стоящем // УЗ АНИИ. Майкоп, 1968. В.8. С. 111.
1 Алимова Б.М. Указ.соч. С. 59.
120
в которое предварительно укладывали 7 гвоздей для подковки коня.
С наступлением беременности будущий ребенок становился объектом заботы родителей и их родственников. Женщину стара¬лись не загружать физически тяжелой работой, давали возможность ей отдохнуть, улучшали питание и др.
Женщина-дагестанка рожала в доме мужа, при этом все муж¬чины уходили куда-нибудь. Исключение составляли лачки, рожав¬шие в доме отца1. Родовспоможение оказывала либо специализиро¬вавшаяся в этой области повитуха, либо опытная в этих вопросах дальняя родственница, односельчанка старшего- возраста. Наряду с рациональными народными приемами по облегчению родов неред¬ко применялись и такие, как выдавливание плода, подвешивание роженицы к потолку, обкуривание дымом в мечети, пальба из огне¬стрельного оружия и др., широко известным народам Кавказа2.
В первые дни после родов женщину кормили легкой, хорошо усваиваемой организмом пищей: молочными продуктами, бульона¬ми, а также кашей с маслом, урбечем. На пятый день роженица, как правило, уже вставала с постели и выполняла различные домашние работы. В этот или на следующий день женщину навещала ее родня и односельчанки, которые приходили с подарками для новорожден¬ного. Для пришедших женщин готовилась обычно каша с маслом. Через день *- второй с участием членов семьи и ближайших родст¬венников совершался обряд наречения ребенка. Обычно мальчику давали имя ближайшего родственника по отцу. Имя, подобранное для новорожденного, приглашенный мулла трижды шепотом про¬износил в каждое ухо ребенка, а затем трижды громко повторял это имя, после чего читал молитву.
На 5.-6 день после рождения ребенка совершался обряд уклады¬вания новорожденного в люльку. С утра собирались родственницы и соседки, которые также приносили с собой какие-либо подарки для малыша. В колыбель вначале укладывали кошку и некоторое время качали ее, после чего кормили и отпускали. На подобный об-
1 Булатова А.Г. Указ.соч. С. 157.
2 См.: Культура и быт народов Северного Кавказа (1917-1967 гг.). М., 1968. С. 194.
121
ряд у аварцев указывает и Г.Ф. Чурсин1. Затем над пустой люлькой читали молитву, укладывали туда ребенка, пеленали его, и каждая из пришедших, притронувшись к люльке, высказывала какое-либо пожелание в адрес младенца: здоровья, богатства, счастья, почета, благополучия родителям и т.д. В изголовье ребенку ненадолго кла¬ли Коран, на дно люльки, под голову ребенка — какой-либо неболь¬шой железный предмет2, на ручку люльки подвешивались бирю¬зинка, сердоликовая и коралловая бусинки, клык волка, медведя, собаки. Подвешивали к люльке также и талисманы, амулеты с су¬рами из корана3. Все это должно было, по поверьям, отпугнуть злые силы от ребенка и уберечь его от сглаза. После всех этих действий хозяйка дома угощала пришедших пшеничной кашей с накрошен¬ным туда сыром, или с маслом.
Люлька представляла собой широко распространенную в Даге¬стане и вообще на Кавказе деревянную колыбель-качалку с отвер¬стием для стока мочи. Разновидность детской колыбели представ¬ляла собой плетеная из прутьев корытообразная корзина, заимство¬ванная у соседей-грузин. В люльке ребенка держали около года, после этого он спал с матерью.
Обычно мать кормила ребенка грудью до 1 года, однако неред¬ко это продолжалось до 2 и даже до 3 лет. С 5-6 месячного возраста ребенку понемногу начинали давать молоко, жидкую кашу, а с го¬дичного возраста приучали к обычной пище.
При появлении у ребенка первых зубов родители пекли лепеш¬ки и пироги, варили блюдо из смеси злаков и раздавали соседям, односельчанам, родственникам. При выпадении молочных зубов их не выбрасывали, а помещали в отверстие порога, служившее пазом для подвешивания дверей. Благодеяние раздачей лепешек соверша¬лось и при первой стрижке (бритье) головы ребенка. Серебряную монетку по весу этих волос родители дарили первому встречному4.
‘ Чурсин Г.Ф. Авары. С. 35.
2 Железные предметы как обереги, как средство обезвреживания всякого рода недобрых начал, фигурировали в предродовых, родовых и послеродовых обычаях и обрядах многих народов Кавказа. См.: Чурсин Г.Ф. Культ железа у кавказскихна-родов. Тифлис, 1927.
3 Чурсин Г.Ф. Амулеты и талисманы кавказских народов. Тифлис, 1928. Ма¬хачкала, 1929.
4 Аналогию см.: Алимова Б.М. Указ.соч. С. 69.
122

Волосы закладывали в щели между камнями стен дома. Сюда же помещали и остриженные ногти детей.
В 3-4 года мальчикам делали обрезание. Выполнял эту опера¬цию или кто-нибудь из местных, или чаще всего заезжий специа¬лист. Услугами таких специалистов, как правило аварцев, даргин¬цев и лакцев, превративших свое занятие в настоящий промысел, пользовались не только дагестанцы, но и многие народы Северного Кавказа1.
С самых ранних лет ребенка приучали к труду, прививали мо¬рально-нравственные качества, следили за правильным его физиче¬ским развитием. Воспитание детей было раздельным для мальчиков и для девочек. Мальчик с детства приучался к мужской работе. Вы¬полняя посильные поручения старшего брата, родственников, маль¬чик приучался к различным строительным операциям, владению молотком, топором, ножом, пробовал взяться за лопату, вилы и т.д. Ему могли поручить выпас скотины на ближних, приаульских паст¬бищах. Он наблюдал и старался воспроизвести приемы лечения скота, стрижки овец, вымачивания шкур, выделки овчины. В 6-7 лет мальчик уже был помощником отца, старшего брата в выполнении большинства хозяйственных работ и операций, а в 10-12 лет многие из них выполнял уже самостоятельно, хотя, правда, под явным или скрытым контролем старших. Едва научившегося ходить мальчика отец или старший брат постепенно учили держаться в седле, а с 7-8 летнего возраста — владеть кинжалом и огнестрельным оружием. Приблизительно с этого возраста воспитанием мальчика занимается не только мать, но уже вплотную и целенаправленно и отец. Юноша в 15-летнем возрасте считался взрослым человеком, способным быть хозяином и воином.
Девочка уже с 3-4 летнего возраста выполняла по дому посиль¬ную работу: подмести комнату, двор, накормить птицу, перебрать фасоль, горох — и т.д. К 6-7 годам ей давали более сложные поруче¬ния: принести в небольшом кувшине воды из родника, доверяли мелкую стирку, приучали к доению коровы и приготовлению мо¬лочных продуктов; она вместе с матерью и старшими сестрами уча-
1 См.: Смирнова Я.С. Семья и семейный быт // Культура и быт народов Се¬верного Кавказа. С. 196; Киржинов С.С. О народном воспитании у адыгов // УЗ АНИИ. Майкоп, 1974. В. 17. С. 501.
123
ствовала в полевых работах, в заготовке сена для скота, в приготов¬лении пищи, мыла посуду и т.д. 8-10 летняя девочка, как правило, участвовала уже почти во всех домашних работах наравне со стар¬шими женщинами семьи. Кроте того, девочке вменялось в обязан¬ности присматривать за младшими детьми, ухаживать за братьями, т.е. чинить одежду им, стирать для них, подавать к столу и т.д. Ви¬ды работ, традиционно считавшиеся женскими, мальчики не вы-полняли даже в детстве. Принести воды с родника, взять в руки ве¬ник, донести домой на плечах вьюк сена, стирать и многое другое должна была только девочка.
Таким образом, в дидойской семье уже с раннего детства ос¬новная тяжесть нагрузки по дому и хозяйству ложилась на плечи женщины. На это указывали и дореволюционные авторы, в частно-сти Н.Ф. Дубровин1.
Таким образом, в обрядах дидойцев, связанных с рождением и воспитанием ребенка, нашли свое отражение и патриархальные пе¬режитки, и рудименты религиозных верований и представлений бо¬лее ранних этапов развития общества. Черты патриархальных от¬ношений прослеживались и в воспитании детей, проявившиеся, в частности, в большей загруженности домашней работой девочек по сравнению с мальчиками. В обществе, функционирующем не толь¬ко как административно-хозяйственная и социальная единица, но и как единица военная, не могло не уделяться внимание воспитанию в юношах воинских умений и навыков. Духовное богатство и нравст¬венно-этические устои народа нашли свое отражение в стремлении привить подрастающему поколению высокие моральные качества, что в свою очередь создавало условия сохранению здорового нрав¬ственного климата для последующих поколений.
§5. Похоронно-погребальные обычаи и обряды
Похоронные обряды дидойцев, будучи для XIX — нач. XX в. в основе своей мусульманскими, в значительной степени носили еще в себе отголоски стародавних домонотеистических верований.
Умершего обязательно обмывали (илъины). Одежду покойного
1 Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. СПб., 1871.Т.1.Кн.1.С. 465.
124
отдавали тем, кто участвовал в обмывании или дарили беднякам. Раздачу одежды покойного и некоторых личных его вещей, окури¬вание комнаты после выноса тела, выставление вещей покойника на несколько дней на солнце, обычай обряжания покойного в саван и хоронения его в подбое могилы объясняются Г.А. Гаджиевым как пережитки представлений об оскверняющих свойствах трупа1.
После обмывания покойника обряжали в саван — ситец, бязь, иногда полотно белого цвета. Количество слоев савана всегда было нечетным, не менее трех, не более семи. Процессия с покойником шла на кладбище быстрым шагом, никакие остановки не допуска¬лись. Провожали покойного и присутствовали при обряде захоро¬нения на кладбище только мужчины, дети и женщины не допуска¬лись. По обычаям дидойцев в этот же день родственники умершего раздавали на кладбище кусочки вареного курдюка с лепешками; то и другое надо было тут же съесть и прочитать молитву за упокой души умершего. Завернутого в саван покойника укладывали в мо-гилу, в специально выкопанной слева нише — подбое (лицом к югу, головой на запад, на правом боку).
Для устройства поминок (бакъата) по покойнику, кормления пришедших с соболезнованиями и поминальных раздач, родствен¬ники умершего резали быка, баранов, овец. Пришедшие и приезжие на соболезнование дважды в течение суток приглашались поесть -утром, после посещения кладбища и вечером, перед тем как разой¬тись на ночлег или по домам. Поминки длились семь дней. Не огра¬ничиваясь кормлением собравшихся на соболезнование и кладби-щенскими раздачами, женщины, родственники покойного или по¬койной пекли лепешки, пироги, готовили халву и раздавали все это соседям и односельчанам, угощали детей селения. Понятно, что се¬мье приходилось нести большие, порой непосильные расходы. По¬мощь близких родственников умершего или умершей по мужской и женской линиям была поэтому обязательна.
В течение семи дней на могиле умершего мулла читал молитву.
В течение всего этого времени в доме покойного происходило оплакивание (гТиру), на котором присутствовали одни женщины.
Гаджиев Г.А. Пережитки древних представлений • в похоронно-погребальных обрядах лезгин // Семейный быт народов Дагестана в XIX — XX вв. Махачкала, 1980. С. 41 и др.
125
Мать, родные и двоюродные сестры, тетки, жена и др. родственни¬цы покойного или покойной с причитаниями, стонами, со слезами перечисляли достоинства умершего, жаловались на судьбу, на тя¬жесть утраты.
Нередко в оплакивании принимали участие и односельчанки или жительницы соседних селений, имеющие авторитет умелых плакальщиц. Женщина, потерявшая отца, брата, сына, мужа, пле¬мянника и т.д., словом — близкого родственника, причитая, била себя руками по коленям, по животу, рвала на себе волосы, царапала лицо и др. Описывая оплакивание покойного в горах Дагестана, П. Пржецлавский нарисовал такую картину: «Ближайшие родственни¬цы с растрепанными волосами и спущенною до пояса рубахою или одетые в кули с прорезанными для головы и рук отверстиями, коло¬тят себя пуще других и с плачем импровизируют песню, восхва-ляющую достоинства усопшего» .
В течение недели у дома умершего постоянно находились мужчины. Не зависимо от времени года являться на такие собрания нужно было обязательно в головном уборе, а для представителей среднего и старшего поколения — в овчинных шубах. В обычае оде¬вать на соболезнование овчинные шубы, свойственного многим на¬родам Кавказа, Г.Ф. Чурсин видел стремление отпугнуть, обмануть носителей недоброго начала2.
Собравшиеся мужчины негромко беседовали между собой: правилами приличия это допускалось. Нравственно-этические нор¬мы предписывали участие в общих неторопливых беседах и бли¬жайших родственников, и членов семьи умершего или умершей. Демонстрация мужчиной глубокой печали, горя, подавленности общественным мнением резко осуждалось.
Расходились мужчины поздним вечером, собирались рано ут¬ром, до восхода солнца.
Через семь дней один из старших тухума умершего благодарил собравшихся за сердечность, участие и поддержку и просил их вер¬нуться к своим повседневным заботам. Это означало, что траурное сидение окончено. Через 40 дней со дня смерти человека его род¬ные и близкие вновь резали баранов или быка, принимали пришед-
Пржецлавский П. Нравы и обычаи в Дагестане // ВС. 1860. №4. С. 297. • Чурсин Г.Ф. Очерки по этнологии Кавказа. С. 188.
126
ших, кормили их, организовывали раздачу мяса, лепешек, денег в селении, под руководством муллы устраивали моление на кладбище и дома. Близкие родственники не брились в таких случаях 40 дней, более дальние — две недели, дальние — неделю, соседи, односельча¬не — три дня.
Женская траурная одежда вся, с ног до головы, была черная. Близкие родственницы умершего, умершей обычно носили траур год, но могли продлить этот срок до 2-3 и более лет. Остальные, в зависимости от степени родства, носили траур от нескольких меся¬цев до недели.
Смерть родственника или родственницы с последующими кормлениями пришедших на соболезнование, раздачами продуктов и денег, тяжелым бременем ложилась на плечи трудящихся. Кроме того, члены семьи покойного и ближайшие родственники по крайне мере на неделю отрывались от хозяйственных занятий. Поэтому к концу XIX — началу XX в. похоронно-поминальные обычаи не¬сколько изменились, упростились. Мужчины и женщины собира¬лись у дома и в доме покойного уже не семь дней, а три дня, уменьшались соответственно расходы на кормление соболезную¬щих, уменьшился и размер раздач и т.д. Распустив людей через три дня, родственники умершего собирали их на восьмой день, на чем поминальные обряды по сути дела заканчивались. Дальнейшее по¬минание умершего совершалось в виде необременительных пят-ничных раздач лепешек, пирогов, сладостей и др., устройства не¬частых поминок с чтением молитв (мовлюд), поминаний в дни кур¬бан-байрама, ураза-байрама и др.
Таким образом, похоронно-поминальные обряды и обычаи ди-дойцев — это в общем и целом таковые же и у других народов Даге¬стана. На эти обычаи и обряды большое влияние оказали нормы ислама, нивелировавшие в большой степени местное, традиционное и способствовавшие их унификации не только в среде дагестанских горцев, но и в среде мусульманского населения Кавказа и Средней Азии. Со второй половины XIX в. происходят изменения в этих обычаях и обрядах в сторону их упрощения и снижения степени обременительности для дидойской семьи среднего достатка.
В традиционном семейном быту дидойцев в XIX — начале XX в. в целом господствовали пережитки патриархальных порядков, характерных для общества на стадии развивающихся феодальных
127
отношений. Пережитки эти поддерживались всем социально-экономическим укладом жизни общества, освящались установле¬ниями ислама и шариата.
Хотя в XIX — начале XX в. основной формой семьи у дидойцев и была малая семья, тем не менее, медленное развитие производи¬тельных сил общества, господство полунатуральных форм хозяйст¬ва и культурно-экономическая замкнутость способствовали возвра¬ту устаревших форм типа неразделенных семей.
Не случайно сохранение в дидойской среде и пережиточных форм брака, бытование которых основывалось на переплетавшихся в общественной жизни с чертами феодализма на стадии становле¬ния пережитков патриархально-родового общества. Эта сложная социальная структура вызывала к жизни и соответствующие ей брачные обряды и церемонии или во всяком случае накладывала на них рельефный отпечаток. С другой стороны, для свадебной обряд¬ности дидойцев было характерно сохранение в пережиточном со¬стоянии отдельных элементов группового брака.
Патриархально-родовые пережитки нашли свое отражение и в родильных обрядах народа. Здесь же мы видим и сохранение эле¬ментов верований и представлений более ранних этапов развития общества.
Похоронно-погребальные обряды дидойцев, ощутившие на се¬бе чрезвычайно сильное влияние ислама, несли в себе отдельные, хотя и слабо выраженные следы домонотеистических верований. Со второй половины XIX в. они имели ясно выраженную тенденцию к упрощению.
Традиционный семейный быт дидойцев во многих своих чер¬тах и формах был однотипен с семейным бытом других горцев Да¬гестана, с которыми дидойцы испытывали одни и те же внешнепо¬литические и культурные влияния, развивались в одинаковых соци¬ально-экономических, политических и культурных условиях.
Глава VI ОБЩЕСТВЕННЫЙ БЫТ
§1. Органы и система управления
В рассматриваемое время дидойцы представляли собой конфе¬дерацию (объединение) союзов сельских обществ, каждый из кото¬рых являлся военно-политическим и территориальным объединени¬ем1. Сельские общества в свою очередь состояли из нескольких сельских общин — джамаатов. В объединение входило три союза сельских обществ: Дидо-Шуратль, Дидо-Асах и Дидо-Шаитль (Иланхеви). Дидо-Шуратль состояло из двух обществ: Кидеринско-го (ее. Кидеро, Гинух, Зехида, Гудатль, Эльбок) и Шапихского (ее. Шапих, Бицатль, Китлярта, Оцик, Хупро, Халах, Хутрах, Цицимах); Дидо-Асах — из трех сельских обществ: Асахского (с. Асах), Кимят-линского (ее. Кимятль, Акды, Ицирах, Ретло, Чалях, Цибари) и Мо-кокского (ее. Мокок, Хеботль); Дидо-Шаитль (Иланхеви) — из пяти сельских обществ: Азильтинского (с. Аз’ильта), Тлясудинского (ее. Тлясуда, Сагада, Хамаитль), Хуитлинского (ее. Хуитль, Инух, Хи-тох, Шаури), Кунтанского (с. Цихок) и Шаитлинского (ее. Шаитль, Генятль, Китури)2.
Верховным законодательным и распорядительным органом для все Дидоэтии было собрание (мажлис) представителей всех джа¬маатов, на котором решались вопросы, касающиеся каждого сель¬ского общества: о границах пастбищных владений, о политических и экономических отношениях с другими обществами, феодальными образованиями, государствами; об организации совместного (обще¬го) войска в целях обороны или для набега и др. По преданию соби¬рались на такой сход старейшины3 (ал!ос къим — доел, «глава насе¬ления»; бишон къим — доел, «глава сотни»; бигавул) в местечке
1 Магомедов Д.М. Социально-экономическое развитие союзов сельских об¬щин Западного Дагестана в XVIII — нач. XIX в. // Развитие феодальных отношений в Дагестане. Махачкала, 1980. С. 97-116.
2 См.: Дагестанская область // Свод статистических данных о населении За¬кавказского края, извлеченных из посемейных списков 1886 г. Тифлис, 1886.
3 Институт старейшин традиционен для народов Дагестана. «Старейшина, ста¬роста — это должность, введенная царской администраией. главы управления джа-маата, посредник между джамаатом и царской администрацией.
9 Зак. 65 129

Байа («Горло») неподалеку от с. Кидеро. «Бывают дела, — писал И.И. Норденстам относительно конфедерации союзов Антль-Ратль, — касающиеся до целого Союза, как например, вступление в под¬данство России. В таких важных делах джамааты всех девяти об¬ществ собираются обыкновенно на урочище Черела…»1. Понятно, что подобные сборы были редки. Немногим чаще собирались пред¬ставители джамаатов и тухумов отдельно взятого союза. Собрание происходило у мечетей центров этих союзов (т.е. в ее. Кидеро, Асах и Шаитль). Существовали также и традиционные места сбора на природе: у шуратлинцев — Эгьве гуп! (Малый холм), у асахцев -Кос (Гребень), у шаитлинцев — Хеботль майдан, недалеко от с. Шаури и др. Решался здесь приблизительно тот же круг вопросов, что и указанный выше, но уже применительно к интересам одного из союзов. Каждое из селений, входившее в состав союза, имело свое сельское (джамаатское) управление, состоявшее из старшины, старейшин (чух!би), исполнителей (шурат и г!ел), совета старейшин (ал!ос эчру, доел, «старшие населения») и муллы (дибира). Родовой принцип расселения давно уже сменился территориальным, что сказалось, как мы видим, и на организации сельского управления2. Высшим законодательным и исполнительным органом джамаата было народное собрание, сельский сход. Он был представлен всеми мужчинами джамаата.
Оповещал народ о предстоящем сходе г!ел, и мужское населе¬ние сходилось на заранее условленном месте: на площади у мечети, на поляне за селением и др. Здесь решались самые разнообразные вопросы: об очередности использования пастбищ, о сдаче их в аренду, о сроках начала и окончания сельскохозяйственных работ, об общественных работах по благоустройству дорог, водоемов, ме¬четей, о приеме новых членов в общину и т.д. Здесь же разбирались и серьезные правонарушения, связанные с убийством, поранением, похищением девушки или женщины и др. Решение принималось большинством голосов. Процесс имущественной дифференциации у дидойцев зашел уже достаточно далеко, что отражалось и на функ-ционировании сельского схода: здесь принимались в основном ре-
1 Норденстам И.И. Описание Антль-Ратля. 1832 г. // ИГЭД. С. 327.
2 См.: Ковалевский М.М. Закон и обычай на Кавказе. М., 1890. Т.2. С. 159; Кушнер П. Очерки развития общественных форм. М., 1921. С. 213.
130
шения, так или иначе удовлетворяющие имущую верхушку и фео-дализирующуюся группу сельской администрации.
Старосту, старшину выбирал весь джамаат. Сроки полномочий старосты были разные: в одних случаях (в большинстве общин) он избирался на год, в некоторых селениях — на два года, иногда — на 3-4 года. О старшинах в дидойских селениях писал еще И.Г. Гербер и И.И. Норденстам1.
Роль старшины в жизни джамаата была велика. Он руководил сходом, представлял интересы общества на сходах союза или сою¬зов, следил за соблюдением членами общины адатных норм и уста¬новок, вмешивался во все вопросы общественно-бытовой и хозяй¬ственно-экономической жизни джамаата. В крупных селениях у старшины был заместитель — один из старейшин.
Общий сход членов общины выбирал также и старейшин. Ин¬ститут старейшин сложился в Дагестане еще в патриархально-родовом обществе и стал характерным признаком сельского управ-ления горного края и в последующие эпохи2. «Тавлинские же де¬ревни, — пишет автор первой трети XVIII в., — которые жительство имеют в горах, владельцев при них не имеются, а есть в каждой де-ревне по несколько старшин»3 (т.е. старейшин — С.Л.). Традиционно число старейшин зависело от числа тухумов в джамаате; глава каж¬дого тухума — тухумис къим — одновременно был и старейшиной общины. С ростом имущественной дифференциации этот извечный порядок часто нарушался и в старейшины стали выбирать состоя¬тельного хозяина. Старшина, все старейшины, а также исполнители и дибир входили в совет старейшин. Все они рассматривали любые вопросы, так или иначе связанные с интересами общины, а также выполняли функции судопроизводства.
При старшине и старейшинах находились исполнители. В их обязанности входило взимание штрафов и платежей, налагаемых управлением и сходом. Они обязаны были смотреть за обществен-

1 Гербер И.Г. Описание стран и народов вдоль Западного берега Каспийского моря. 1728 // ИГЭД. С. 113; Норденстам И.И. Указ.соч. С. 326.
2 См.: Путешествие акад. Гильденштедта И.А. через Россию по Кавказским горам в 1770-73 гг. СПб., 1809. С. 116; Березин И. Путешествие по Дагестану и Закавказью. Изд. 2. Казань. 1850. 4.2. С. 52; Дубровин Н.Ф. История войны и вла¬дычества русских на Кавказе. СПб., 1871. Т. 1. Кн. 1. С. 606.
Еропкин Д.Ф. Реестр горским владельцам. 1732 г. // ИГЭД. С. 123.
131
ным порядком в селении, за его санитарным состоянием, за пра¬вильным использованием пастбищ, выгонов, источников, водоемов и др. Они же выполняли и обязанности рассыльных и функции гла¬шатаев.
Сельский дибир чаще всего — лицо, приглашенное из другого общества на условиях определенной платы: по мере зерна (муки) с каждого хозяйства, довольствие деньгами, пользование пахотой или сенокосом и т.д. Главная его обязанность — осуществлять руково¬дство религиозно-обрядовой стороной жизни общества. Кроме того, дибир разбирал дела (по шариату) имущественно-правового толка, а также дела из сферы семейно-брачных отношений. «В каждом большом селении (Дагестана — С.Л.), — писал А.В. Комаров, — и в нескольких малых для разбора дел по шариату и исполнения духов¬ных треб и службы при главной мечети избирается один кадий из числа лиц, известчных своей ученостью, знанием Корана и хорошею нравственностью»1.
Общий сход членов джамаата назначал 2-3-х уважаемых стар¬цев из числа членов совета старейшин, сроком на 1 год, на которых возлагались обязанности по контролю деятельности членов сель¬ского управления. Они могли вынести порицание члену сельского управления, указать ему на недостатки или злоупотребления, а так¬же вынести вопрос о его соответствии должности на сельский сход. Таким образом, сельская община дидойцев была самоуправляю¬щейся, саморегулирующейся и самоконтролирующейся социальной организацией, традиционно призванной охранять права и имущест¬во членов джамаата, а также и общинную собственность.
За выполнение общественных функций члены сельского управ¬ления имели определенные льготы и доходы. Все они освобожда¬лись от общественных работ и повинностей, имели преимущест¬венное право выбора при пользовании общественными угодьями, пользовались усиленным паем при вакуфных и других обществен¬ных раздачах и др. На их пашнях и сенокосах работали другие чле¬ны общины, обычно — беднейшие ее представители, хотя обычно -правовые нормы этого не предусматривали. Кроме того, все они, как уже было сказано, получали и денежное вознаграждение. «Взы-
1 Комаров А.В. Адаты и судопроизводство по ним // ССКГ. Тифлис. 1868. В.1.С. 74-75.
132 ‘
екание с виновного (штрафные — С.Л.) деньги, — гласят адаты цун-тинцев, — делят на три равные части и отдают одну часть Нуцал-Бетеру (старшине — С.Л.), другую — на постройку мечети, мостов или дорог, по согласованию общества, и третью — почетным жите¬лям»1 (т.е. сельской администрации). Если льготы и доходы членов сельского управления когда-то представляли собой «эквивалент их общественно-полезных функций»2, то «в условиях захвата знатью общинного управления вознаграждение отдельным лицам транс¬формировалось в постоянный налог или в подать в пользу местных богачей»3.
События начала XX в., знаменовавшиеся присоединением Да¬гестана к России и началом движения горцев против царизма, за¬метного влияния на сельское управление не проявили. Оно было реорганизовано несколько позже, с образованием военно-теократического государственного образования — Имамата4. Сель¬ское управление было приведено в соответствие с требованиями низамов Шамиля5: дидойцы стали управляться наибом, посажен¬ным в с. Бежта. Наибу подчинялись дибиры и сотники (юзбаши). Последние назначались наибом, иногда непосредственно Шамилем, и осуществляли власть на местах. Всего было назначено по три ди-бира и три сотника в каждый из союзов общин дидойцев. В своих действиях они руководствовались по большей части шариатом: роль адатных норм Шамилем была предельно ослаблена. С населе¬ния Имамата взимался зякат — десятая часть всех доходов и харадж — подать за пользование пастбищами6.
Подавив движение горцев и окончательно присоединив Даге¬стан к России, царские власти побеспокоились об унификации ап¬парата управления и приведении его в соответствие с колониаль¬ными интересами7.
1 Из истории права народов Дагестана: Материалы и документы / Сост. А.С. Омаров. Махачкала, 1968. С. 59.
2 Никольский Н.М. Община в древнем Двуречье // ВДИ. М, 1938. В.4. С. 78.
3 Алиев Б.Г. Каба-Дарго в ХУШ-Х1Х вв. Махачкала, 1972. С. 169.
60.
См.: Хашаев Х.-М. Общественный строй Дагестана в XIX в. М., 1960. С. 51-
5 См.: Низам Шамиля // ССКГ. Тифлис. 1870. В.З. С. 1-19.
6 Хашаев Х.М. Указ.соч. С. 44.
7 См.: Положение о сельских обществах, их общественном управлении и по-
133
Старшина выбирался сходом, но его кандидатура обязательно утверждалась окружной администрацией. К концу века она уже са¬ма назначала всех старшин. Также обстояло дело и с другими чле¬нами сельского управления, которых, впрочем, старшина мог на¬значать и по своему усмотрению. Выборы должностных лиц на сходе носили все больше формальный характер. Да и сам сельский сход был представлен уже не всеми мужчинами общины, а предста¬вителями семей джамаата. Через сельское управление царское пра¬вительство проводило угодную ей политику. Таким образом, суть реформы свелась к тому, что управление общины из рук феодали-зирующейся верхушки было передано в руки ставленников царской администрации1. Постепенно правительство взяло курс на ликвида¬цию всякой выборности и управление обществом законодательны¬ми актами2. Понятно, что при таком упарвлении в нем ничего на¬родного не оставалось3.
Итак, органы сельского управления у дидойцев соответствова¬ли характеру общественных отношений. Функционирование народ¬ных собраний, принцип выборности членов управления, господство норм обычного права подчеркивали неразвитость социальных от¬ношений. Тем не менее, процесс имущественной дифференциации зашел уже достаточно далеко, поэтому понятно, что под оболочкой «народоправления» явственно проступала одна из основных функ¬ций традиционной администрации — охрана интересов имущей про¬слойки, феодализирующейся верхушки, зажиточных хозяев. Рефор¬мы 60-х годов XIX в., почти не затронув формы управления, в корне изменили его суть, выражающуюся в трансформации администра¬тивного аппарата в проводника колониальных интересов царской администрации.
винностях государственных и общественных в Дагестанской области // ЦГА РД. Ф.126. Оп.2.Д.15.
1 См.: История Дагестана. М., 1968. Т.2. С. 122-123. См.: Рейнеке С.Н. Горские и народные суды Кавказского края. СПб., 1912.
С. 6.
134
Гаджиев В.Г. Роль России в истории Дагестана. М., 1965. С. 276.
§2. Судоустройство и судопроизводство
Во всех общинах спорные, исковые дела и дела по правонару¬шениям разбирались старейшинами (диван беч!хоси жекгу). Реше¬ние, как правило, выносилось на основе адата. Поскольку почти ка¬ждое сельское общество (джамаат) имело свои адаты1, у дидойцев насчитывалось до двух десятков сводов обычно — правовых норм. По соглашению сторон дело могло рассматриваться не старейши¬нами, а посредниками, избранными истцом и ответчиком. А.В. Ко¬маров называл такой суд «мировою сделкою при пособии посред¬ников, избранных тяжущимися»2. По своему характеру это был, от¬мечает А.М. Ладыженский, посреднический, медиаторский суд3. И в первом, и во втором случае задача суда — возмещение убытков пострадавшему и наказание виновного (вина — г!аиб). Все дела имущественные (если истец и ответчик — члены одной семьи или близкие родственники), а также относящиеся к семейно-бытовой сфере, решались дибиром. В феодализирующемся обществе с явно выраженной имущественной дифференциацией общинников, судо¬производство было призвано прежде всего охранять имущество и интересы местной верхушки. Хотя формально перед адатом все об¬щинники и были равны, но сельское управление, представители ко¬торого зачастую являлись ядром этой верхушки, всегда было на стороне имущего. Большинство отредактированных царской адми-нистрацией и зафиксированных адатов цунтинцев предусматрвиает главным образом охрану имущества членов общины и штрафные суммы в пользу общества4 (штраф — г!ак!а).
Одним из распространенных видов судебного разбирательства было судопроизводство, основанное на присяге (ник!вахъе): факт вполне закономерный при наличии пережитков патриархальных отношений и отсутствии государственности. Суть этой формы за¬ключалась в том, что подозреваемый в правонарушении при отсут-
1 См.: Введение // Адаты Дагестанской области и Закатальского округа. Тиф¬лис, 1899.
2 Комаров А.В. Адаты и судопроизводство по ним // ССКГ. Тифлис. 1868. В.1.С. 6.
3 Ладыженский А.М. Очерки социальной эмбриологии // Записки Северо-Кавказского горского института. Ростов-на-Дону, 1929. Т.1. С. 163.
4 Из истории права народов Дагестана. С. 57-59.
135
ствии изобличающих его улик приводился к присяге именем бога и пророка. В особо тяжких случаях подозреваемый должен был дать клятву вместе с родственником-соприсягателем. Подозреваемый в воровстве или в чем-нибудь подобном — записано в дидойских ада-тах, «должен представить человека, который предложил бы (дав присягу — С.Л.) оправдать его»1.
Дидойцы, как и другие дагестанцы, прибегали в судах к разно¬видности клятвы, известной как «катун-таллах»: давший ее и изо¬бличенный в обмане обязан был развестись с женой2.
Суд старейшин, основанный на адате, царская администрация внешне оставила в неприкосновенности. Изменилось только то об¬стоятельство, что старейшины и председательствующий на суде старшина были теперь уже ставленниками колониальных властей. Сфера же приложения установлений шариата в судопроизводстве была сужена до минимума. «В духовных своих судах они должны судиться по делам брачным…; могут же во всех между нами спорах и тяжбах в делах семейных, по разделу имений, по несогласию ро¬дителей с детьми и между супругами»3, — написано в документе 60-х годов.
Итак, в судопроизводстве дидойцев значительный вес имело влияние патриархальных обычаев: иначе и не могло быть в общест¬ве, находящемся на ранних этапах развития феодальных отноше¬ний. Судебные органы были призваны охранять интересы офици¬альной администрации и местной имущей верхушки. Разоблачая классовую сущность законодательства в классовом обществе, Ф. Энгельс в работе об английской конституции писал: «Бедного не судит равный, его во всех случаях судят кровные враги»4.
В подавляющем своем большинстве все положения судопроиз¬водства дидойцев характерны и для других народов Дагестана. В конце XIX в. М.М. Ковалевский писал, что этническая пестрота Да¬гестана предполагает существование такой же пестроты в судоуст¬ройстве и судопроизводстве. Тем не менее, отмечает ученый, «вме-
1 Там же. С. 57.
2 Комаров А.В. Укз.соч. С. 18.
3 Копия с записки барона Торнау и Казим-бека «Об устройстве судебного бы¬та мусульман» // РФ ИИАЭ. Ф.5. Оп.1. Д.14. Л.28.
4 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.1. С. 635.
136

сто нескольких мы имеем перед собой только одну юридическую систему; частности ее, разумеется, весьма далеко расходятся у от¬дельных народностей, но общие и основные положения одинаково проникают собою обычаи аваров и андов, лаков и капучин, даргин¬цев и табасаранцев и т.д.»1. Немногим раньше к тому же выводу приходит и А.В. Комаров: «Общий же взгляд на преступление и наказание и на способы показательства виновности… один для все¬го Дагестана…»2.
Живучесть патриархальных пережитков, переплетавшихся в общественной жизни дидойцев с элементами феодальных отноше¬ний, влияние ислама и наличие общинных традиций коллективизма предопределили одновременное функционирование у них различ¬ных систем судов: сельского-адатного, шариатского и посредниче¬ского (медиаторского, третейского).
Система адатного сельского суда, унаследованная в своей ос¬нове от более ранних этапов развития общества, была призвана за¬щищать интересы общинников. Усиление имущественной диффе¬ренциации членов общества и развитие феодальных отношений привели к тому, что сословно-классовая сущность адата стала про¬ступать все более отчетливей и рельефней.
Сохранение до начала XX в. посреднического суда (наиболее древней формы судопроизводства) объясняется, по-видимому, с од¬ной стороны традиционностью всего общественного уклада дидой¬цев, и с другой стороны — удобством этой формы при рассмотрении тяжб между сельскими обществами и между близкими родственни¬ками.
Исламизация общества и укрепление социальных позиций му¬сульманского духовенства способствовали появлению и длитель¬ному функционированию суда по шариату, ограниченного, правда, рамками семейно-бытового права.
Проводя судебно-административные реформы, царское прави¬тельство не до конца доверяло сельскому суду и членам управле¬ния, строго следило за их деятельностью и держало их под контро¬лем. Приняв во внимание традиционную гибкость адата, новая ад¬министрация умело использовала это его качество. «Допуская при-
1 Ковалевский М.М. Указ.соч. С. 140.
2 Комаров А.В. Указ.соч. С. 9.
137
менение норм адата, царизм предоставил кавказской администра¬ции самые широкие полномочия по ограничению и изменению обычноправовых норм в соответствии с интересами колониальной политики», — пишет А.С. Омаров1.
§3. Обычай кровной мести
Кровная месть занимала определенное место в общественной жизни дидойцев, и не только в XIX в., но и в начале XX в., вплоть до первых лет Советской власти в Дагестане. Этот укоренившийся в быту пережиток первобытнообщинного строя был распространен по всему Дагестану. А.В. Комаров отмечает: «Общее для всех ада-тов в Дагестане: везде убийство наказывается кровомщением и примирением на известных условиях»2. На это указывают Ф.И. Ле-онтович3, Н. Рейнеке4 и др.
Обычай возник как мера обороны в родовом обществе. «Отсю¬да, из кровных уз рода, возникла обязанность кровной мести», -указывал Ф. Энгельс5. Месть выступала орудием устрашения дру¬гих родов, средством демонстрации силы и могущества, что явля¬лось, по словам А.М. Ладыженского, краеугольным камнем обы¬чая6. Дифференциация общества, усиление одних родов за счет сла¬бости других способствовали дальнейшему развитию обычая: он стал инструментом социального гнета, выражением сословного и имущественного неравенства. Антогонистический характер обще¬ственных отношений, развитие собственности на орудия и средства производства обусловили превращение родового обычая в право¬вую норму. «Месть из нормы бытовой с появлением частной собст¬венности на скот, землю и рабов становится правовым обычаем и в
‘ Омаров А.С. Судебно-правовая политика царизма в Дагестане // РФ ИИАЭ. Ф.З. Оп.1.Д.144.Л.36.
2 Комаров А.В. Указ.соч. С. 9.
3 Леонтович Ф.И. Указ.соч. С. 2.
4 Рейнеке Н. Горские и народные суды Кавказского края. СПб., 1912. С. 40.
5 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.21. С. 138.
6 Ладыженский А.М. Адаты горцев Северного Кавказа // Вестник Московско¬го университета. М., 1948. С. 99.
138
качестве такового пережиточно сохраняется у различных народов в течение весьма длительного исторического периода» .
У дидойцев убийство в большинстве случаев вызывало немед¬ленное мщение со стороны родственников убитого. В каждом селе¬нии существовал свод норм обычного права, предусматривавший положения, при которых месть обязательна, разрешена или запре¬щена, определявший искупительные платежи и порядок примире¬ния, устанавливающий критерии виновности и невиновности по¬дозреваемого в убийстве и т.д. Преследовался как кровник убив-ший, нанесший серьезную рану, оскорбитель женщины-родствен¬ницы, невесты, жены, оскорбитель гостя (оскорбление — рогъе эно). Такому преследованию подвергался только совершеннолетний мужчина или его совершеннолетние родственники мужского по¬ла. Непреднамеренное убийство ответной мести не вызывало, чаще всего дело заканчивалось уплатой «цены крови» и примире¬нием.
В случаях возникновения подозрения в убийстве, за неимением доказательств непричастности к убийству, от подозреваемого тре¬бовалась очистительная присяга с 50-ю родственниками-соприсяга-телями по отцовской и материнской линиям. С проведением адми-нистративно-судебных форм число обязательных соприсяжников было сведено к 15-ти.
Не мстящий за кровь или оскорбление подвергался насмешкам, ему отказывали в уважении.
Адаты дидоцев предусматривали случаи, когда убийца мще¬нию не подвергался. Безнаказанно убить допускалось кровного вра¬га, вора, пойманного на месте преступления, насилующего, напа¬дающего из засады (на не кровника).
В отдельных случаях преступник преследовался как кровник всем обществом: публично унизивший достоинство мужчин обще¬ства, задевший честь женщин селения, надругавшийся над кладби¬щем или особо чтимыми могилами на территории общины и др.
По адату кровная месть преследовала не одного убийцу, а всю мужскую половину тухума и прежде всего — ближайших его родст¬венников. Обязанность мстить кровнику могла переходить и по на-
1 Омаров А.С. Система композиций в обычном праве Дагестана // УЗ ИИЯЛ. Махачкала, 1966. В. 16. С. 257.
139
следству, что отмечено М.О. Косвеном как положение, универсаль¬ное для народов Кавказа .
Хотя по адату требовалась равная месть, пострадавшая сторона старалась тем не менее как можно больше навредить семье и родст¬венникам убийцы, грабя и разоряя дом последнего, угоняя скот, выжигая поля. И во второй половине XIX в., несмотря на развитую систему композиций и запреты административных властей, разоре¬ние дома убийцы и расхищение его собственности дидойцами ино¬гда еще практиковалось. Подобное же исследователи отмечают и у других народов Дагестана2.
По адату убийца изгонялся из общества вместе с ближайшими родственниками на определенный срок. И срок изгнания, и его ме¬сто определялись старейшинами. Рост социальной дифференциации общинников способствовал перерастанию обычая в развитую сис¬тему композиций, в которой отражаются «уровень развития», «эко¬номическая жизнь народа»3. Плата за кровь начинает занимать ве¬дущее место в этой системе, и не только у дидойцев, не только у дагестанцев, но и у других народов Кавказа4.
После 60-х годов XIX в. в Дидойском наибстве была введена единая плата за кровь: 60 руб. родственникам убитого5, 30 руб. в казну края и 5 руб. в пользу общества6. Согласно отредактирован¬ным администрацией «военно-народного» управления и унифици¬рованным по округам адатам, преследоваться в качестве кровника стал только сам убийца, круг имеющих право на месть сузился до отца, брата и сына, в канлы удалялся сам убийца и один из его бли¬жайших родственников (родственник — на 40 дней, убийца — до при¬мирения с родственниками убитого и уплаты дията (т.е. «цены кро¬ви») — и др.7
1 Косвен М.О. Преступление и наказание в догосударственном обществе. М., 1925. С. 30.
2 Леонтович Ф.И. Указ.соч. 4.1. С. 284.
3 Харадзе Р.Л. Некоторые стороны сельскохозяйственного быта горных ин¬гушей // КЭС. Тбилиси, 1968. В.2. С. 185.
4 См. напр.: Гарданов В.К. Общественный строй адыгских народов. М., 1967. С. 229.
5 Из истории права народов Дагестана. С. 58.
6 Адаты Дагестанской области и закатальского округа. Введение.
7 Ковалевский М.М. Указ.соч. С. 220-223; Памятники обычного права Даге¬стана. С. 177-182.
140
Возможность примирения кровников, предусмотренная адатом, использовалась новой администрацией для ослабления обычая кровной мести. Всем окружным начальникам предписывалось со¬действовать примирению враждующих сторон. Соответствующие меры были приняты и у дидойцев1. Полностью ликвидировать обы¬чай, однако, не удалось, тем более, что и имущая верхушка, и духо¬венство пропагандировали незыблемость и святость адатных норм.
Таким образом, имущественное расслоение, процесс разложе¬ния крестьянства, все большее усиление соседских связей за счет ослабления кровнородственных, присоединение Дагестана к России и проведение административно-судебных реформ были теми при¬чинами, которые способствовали некоторому переосмыслению пат¬риархального обычая и все большей замене кровной мести денеж¬ным выкупом.
Обычай кровной.мести соблюдался дидойцами до установле¬ния в горах Советской власти. В первые годы Советской власти на борьбу с обычаем были брошены лучшие силы. В последующие годы социалистического строительства кровная месть почти полно¬стью изжила себя.
§4. Обычай взаимопомощи
Одним из традиционных обычаев дидойцев, возникшим на ос¬нове коллективной трудовой деятельности, был обычай взаимопо¬мощи. Он появился и развивался в условиях господства родовой общины, отражал коллективный, общинный характер труда. Однако примитивные формы труда, сложности ведения хозяйства способст¬вовали сохранению этого обычая, как характерной черты общест¬венного быта, и на последующих этапах социального развития об¬щества.
В условиях высокогорного животноводства, земельного голода, натуральных и полунатуральных форм хозяйства, дидойской семье со средним материальным достатком приходилось преодолевать значительные трудности в обеспечении прожиточного минимума. В то же время каждый член общества мог рассчитывать на поддержку
Комаров А.В. Указ.соч. С. 46-47.
141
родственников и односельчан, готовых по необходимости придти на помощь нуждающемуся. Все хозяйственные работы, от вспахи¬вания участка, засева и выноса на поля навоза, до заготовки строй¬материалов и постройки дома происходили как бы на глазах у род-ственников и соседей. Имея ясное представление о хозяйственных заботах той или иной семьи и о степени обеспеченности хозяйства рабочими руками, родственники и соседи хозяина безо всяких на¬поминаний и приглашений выходили к нему на помощь.
В различных случаях для помощи человеку собиралось различ¬ное количество людей, различного половозрастного состава. Это зависело от нескольких причин: степени авторитетности той или иной семьи в округе, от числа родственников хозяина, от объема предстоящих работ, от вида работ, времени года и др.
На помощь родственнику и односельчанину приходили во вре¬мя весенней вывозки навозы на поля, во время прополки, жатвы, обмолота зерна и др. И в процессе работы, и во время отдыха люди веселились, пели, устраивали танцы.
Поздней осенью или зимой организовывалась помощь хозяевам в перебирании и очистке гороха, фасоли, в лущении кукурузы и др. Для этого собирались односельчане, соседи и родственники, в по¬давляющем большинстве — парни и девушки. Здесь царили шутки, смех и веселье, молодые люди соревновались в остроумии, парни намекали на свои симпатии к тем или иным девушкам. То и дело работа прерывалась танцами, пели песни. Подобные формы взаи-мопомощи известны и другим дагестанским народностям: аварцам, лакцам, кумыкам и др.1. Люди помогали друг другу и в сезон стрижки овец, и при приготовлении молочных продуктов, и при за-готовке на зиму мясных продуктов. Если кто-либо из односельчан случайно оказывался без кормов на зиму (напр., по причине пожа¬ра), все селение помогало ему, каждый делился, чем только мог. Точно также поступало общество, если кто-либо из односельчан по какой-либо причине нес большие убытки скота (от эпизоотии, во¬ровства, стихийного бедствия и т.п.). Родственники и просто одно-
1 Никольская З.Н. Родовые формы и отношения у аварцев в XIX в. М., 1948. С. ИЗ; Лугуев С.А. Взаимопомощь в хозяйственной деятельности лакцев (вторая пол. XIX — нач. XX в.) // Хозяйство народов Дагестана в XIX—XX вв. Махачкала, 1979. С. 102-103; ГаджиеваС.Ш. Кумыки. С. 68 и др.
142
сельчане давали пострадавшему овцу, барана, одну голову или не¬сколько: это зависело и от степени родства, и от состоятельности дарителя. Вообще, по адатам дидойцев любой член общества, по¬несший материальный ущерб от пожара, воровства, эпизоотии и др., мог ожидать помощи от родственников и односельчан. Помощь оказывалась не только скотом, но и продуктами, одеждой, утварью, деньгами.
Самый популярный и распространенный вид взаимопомощи -это взаимопомощь при строительстве дома. На любом из этапов строительства любой из членов общества получал от родственников и односельчан поддержку и помощь. Она оказывалась при заготовке строительного камня, закладке фундамента, возведении стен, пере¬крытии крыш, обмазке стен и др. Взаимопомощь при строительстве дома оказывалась и другими народами Дагестана: аварцами, дар-гинцами, лакцами, лезгинами, табасаранцами, кумыками и др. Ха¬рактерна такая помощь и для других кавказских народов2.
Одной из форм соседской и родственной взаимопомощи были взаимные одалживания. Объектом одалживания служило все, начи¬ная с продуктов питания и предметов одежды и кончая рабочим скотом.
Затруднения в ведении хозяйства приводили к тому, что от¬дельные семьи, объединив свои усилия, создавали краткосрочные союзы. Одно хозяйство имело быка, другой давал плуг, третий пре¬доставлял в общее распоряжение свои рабочие руки и др. Объеди¬нялись чаще всего родственные семьи, но во второй половине XIX в. подобные союзы нередко состояли из соседей, односельчан во¬обще.
Обычай взаимопомощи был узаконен адатом. Существовавший в силу хозяйственной необходимости обычай стал нормой общест-
1 Гаджиева С.Ш. Кумыки. С. 281; Материальная культура аварцев. Махачка¬ла, 1967. С. 199-200; Гаджиева С.Ш., Османов М.О., Пашаева А.Г. Материальная культура даргинцев. Махачкала, 1967. С. 149; Булатова А.Г. Лакцы: Историко-этнографические очерки. Махачкала, 1971. С. 107; Лугуев С.А. Указ.соч. С. 104-105; Агаширинова С.С. Материальная культура лезгин XIX — нач. XX в. М., 1978. С. 187-188-и др.
2 Магомедов А.Х. Культура и быт осетинского народа. Орджоникидзе, 1968. С. 446; Асанов Ю.Н. Поселения, жилища и хозяйственные постройки балкарцев. Нальчик, 1976. С. 33 и др.
143
венной жизни, морально-этическим критерием поведения члена общества. Однако, нельзя не заметить, что феодализирующаяся об¬щинная верхушка и имущая прослойка населения зачастую исполь¬зовала освященный традицией обычай в целях личного обогащения. Бедняцкие массы дидойцев выполняли в хозяйстве члена сельского управления, в хозяйстве богатого барановода буквально все виды работ: пахали, сеяли, убирали урожай, молотили, пасли овец, коси¬ли и т.д. — и все это в виде «помощи».
Таким образом, обычай взаимопомощи, зародившийся в недрах родовой общины и являющийся отражением присущих ей произ¬водственных отношений, продолжал развиваться и в условиях но¬вой социальной организации — сельской территориальной общины. С развитием последней, взаимопомощь, оставаясь преимуществен¬но родственно-тухумной, все больше приобретает и соседский ха¬рактер. Нельзя не отметить, что этот обычай в условиях земельного голода, необычайно высоких цен на сенокосы и пашни, в условиях отсталых натуральных форм хозяйства и различных форм эксплуа¬тации беднейшего крестьянства, был необычайно действенным и исторически оправдал себя. Выросший на экономической основе обычай перерождается в морально-этическую норму для большин¬ства членов общества. Тем не менее, обычай широко использовался имущей верхушкой в качестве удобной формы эксплуатации бед-нейших слоев населения.
§5. Гостеприимство и куначество
Обычай гостеприимства — один из самых стойких и свято со¬блюдаемых обычаев для дидойцев. Он широко распространен во всем Дагестане, на всем Кавказе. Возникнув в недрах родового строя, он сохранился и в последующие эпохи, развиваясь и приспо¬сабливаясь к новым требованиям.
Пришедший, приезжий у дидоев считался гостем не только от¬дельно взятого хозяина, но и всего тухума, всей общины. С усиле¬нием имущественной дифференциации крестьян стала наблюдаться тенденция к превращению приезжего в гостя отдельно взятой семьи (особенно — к концу XIX — началу XX в.). Однако, здесь можно го¬ворить только именно о тенденции. Исследователи совершенно
144
правильно отмечают, что даже в конце XIX в. в Дагестане и на Кав¬казе вообще гостеприимство не утрачивает архаических черт родо¬вой организации, выражавшихся во всесторонней заботе о госте прежде всего семейно-родственными группами1.
В целом в XIX в. у дидойцев гость — это прежде всего гость общества. Община несла ответственность за любого гостя, находя¬щегося на ее территории, перед союзом сельских общин, соседними общинами, соседними народами и т.п.
Гостей дидойцы делили на две категории: бабюс л!ирба и л!ирба. Бабюс л!ирба — это категория, широко известная кавказо¬ведческой литературе под термином «кунак». Своеобразные, слож¬ные отношения куначества вылились в целый институт. Кунак — это не просто приезжий, а близкий человек, большой друг семьи, при¬нимающий участие во всех ее событиях. «Гостеприимство предше¬ствовало куначеству, которое представляло собой следующий этап в развитии межродовых и межсемейных отношений»2.
Приезжая в селение, гость останавливался только у своего ку¬нака, иначе последнему была бы нанесена большая обида
Взаимная привязанность и безусловное участие в интересах и нуждах друг друга сближало людей, делало кунаков такими же близкими, как и родственники.
Кунака не только обеспечивали необходимым, но и старались развлечь его всеми доступными средствами: приглашались сельские острословы и балагуры, певцы и певицы, устраивались танцы. Ку¬нак же, следуя народному этикету, стремился как можно меньше стеснить хозяина, не особенно отвлекать его от повседневных хло¬пот и занятий, не затруднять его материально и т.д. Уезжающего кунака обязательно провожали до границ земель общины: дальше ни хозяин, ни его родственники, ни община не несли ответственно¬сти ни за поступки гостя, ни за его безопасность. Не случайно в от¬дельных аварских обществах существовали адаты, согласно кото¬рым за проводы гостя дальше общинных земель с виновного взи¬мался штраф .
1 Егорова В.П. Из народных традиций Дагестана // ВИЗ Д. Махачкала, 1970. В.2. С. 88.
2 Гарданов В.К. Гостеприимство, куначество и патронат у адыгов // СЭ. 1964. №1. С. 46-47.
3 См.: Адаты аварцев // РФ ИИАЭ. Ф.5. Оп.1. Д.59. Л.ЗГ, 99.
10 Зак. 65 145
Ширба — это любой приезжий посторонний, не имеющий в данном селении кунаков. Обычно такие приезжие шли на годекан, приветствовали собравшихся и присаживались на некоторое время. Если кто-нибудь из находящихся там мужчин не брал на себя ини¬циативы и не приглашал приезжего домой, на жительство его опре¬деляли старейшины или исполнители. Вместе с кем-нибудь из них гость отправлялся в дом того, на ком лежала очередь принимать приезжего. Здесь приезжий мог рассчитывать на кров, лучшую по¬стель, лучший кусок за столом и т.д. Встречал гостя, как правило, хозяин дома — мужчина. Забросив все свои дела, он был обязан все свое внимание уделить гостю, оказывать ему подчеркнутое уваже¬ние (х!атир), предупреждать его желания.
Таким образом, тот, кому предстояла дорога, мог смело от¬правляться в путь будучи уверенный, что и при поездке, и в конеч¬ном пункте он найдет самое радушное обхождение, пищу и кров. «Лезгин проедет весь Дагестан, не вынимая ни одного абаза», — пи¬шет Е. Марков1. Не случайно исследователи называют главнейши¬ми характеристиками обычаи гостеприимства на Кавказе «право совершенно незнакомого человека остановиться в качестве гостя в любом доме и безусловную обязанность хозяина оказать ему самый радушный прием и представить все необходимое…» .
Принимая у себя гостя и входя с ним в отношения куначества, дидоец тем самым обретал друга и союзника на все случаи жизни. Однако, обретение такого друга не было для дидойца, как и даге¬станца вообще, самоцелью. Широкая распространенность обычая гостеприимства, охват им всех сословно-классовых прослоек, воз¬ведение его в ранг культа говорят о том, что гостеприимство — это прежде всего исторически апробированная форма общения людей, порожденная особенностями социально-экономических условий, общественного быта, межсельских и межэтнических торгово-эконо¬мических и культурных связей.
Итак, обычай гостеприимства с развитием общества все больше теряет связь с кровнородственными отношениями коллектива лю¬дей. В кунаке, в госте дидоец все больше начинает видеть личного союзника и друга. Эта историческая форма общения людей стала
1 Марков Е. Очерки Кавказа. СПб.; М., 1904. С. 567.
2 Гарданов В.К. Указ.соч. С. 36.
146
средством передачи информации, средством межнациональных контактов, средством усиления взаимовлияния культур, сближения дидойцев с другими народностями Дагестана, Грузии, Азербайджа¬на. «Можно смело утверждать, что только священный обычай гос¬теприимства дает возможность проникнуть в эту почти недоступ¬ную страну», — писал А.К. Сержпутовский1. Это же мнение разделя¬ет и С. Анисимов: «По существу это (гостеприимство — С.Л.) — за¬кон международного общения, благодаря которому только и воз¬можны сношения кавказских народов друг с другом и путешествие в его замкнутых горных долинах и котловинах»2.
Итак, общественный быт дидойцев в XIX — начале XX в. — это отражение исторически установившихся социально-экономических отношений в обществе, испытывавших на себе влияние культурно-исторических факторов более ранних этапов развития общества. Система управления и судопроизводства была призвана выполнять свою основную функцию: защиту имущества и собственности чле¬нов коллектива. В условиях роста имущественной дифференциации эта функция не могла не вылиться в иное содержание: в преимуще¬ственную охрану собственности и прав имущей верхушки.
Приспособившись к новым условиям и проявив живучесть, до начала XX в. у дцвойцев общественно и социально функционирова¬ли обычаи кровной мести, взаимопомощи, гостеприимства и куна¬чества. Первый из них весьма характерен для общества, где пере¬житки прошлого все еще играли значительную роль. Обычаи взаи¬мопомощи и гостеприимства, выросшие на реальной почве особен¬ностей экономики и культуры народа, переросли в нравственно-этические нормы народа, хотя и использовались имущей верхуш¬кой в качестве завуалированного средства эксплуатации беднейших слоев населения.

‘
1 Сержпутовский А.К. Поездка в Нагорный Дагестан. Петроград, 1917. С. 6.
2 Анисимов С. Кавказский край: Путеводитель. М., 1928. С. 11.
.147
Глава VII ДУХОВНАЯ КУЛЬТУРА
§1. Народное образование
Уже в XVIII в. в Дагестане не было селений без примечетской школы в них1. Так же обстояло дело и у дидойцев, в основном к этому времени уже исламизированных. Во второй половине XIX в. в дидойском обществе насчитывалось 38 мечетей с 17 кадиями при них2. Кадии и муллы Шаитля, Мокока, Тлядала, Кидеро, Хутраха, Кимятля и др. организовывали при мечетях школы, в которых обу¬чали детей и подростков чтению Корана и заучиванию молитв. В XIX в. влияние ислама на все формы личной и общественной жизни человека усилилось. В условиях начавшейся Кавказской войны имамы Дагестана уделяли вопросам воспитания подрастающего по-коления очень большое внимание. Наибам на местах, а также духо¬венству предписывалось воспитывать молодежь в духе газавата, шариата, непримиримости и презрения ко всему немусульманско¬му . Школы содержались за счет закята, кроме того, по личному распоряжению Шамиля в счет мулл и учащихся отчислялась треть военной добычи4. Сельской администрацией предписывалось уде¬лять максимум внимания обучению молодежи военному делу5. По нашим полевым данным в XIX в. у дидойцев в различных общест¬вах и селениях функционировали сезонные (осенне-зимние) воен¬ные сборы подростков и молодежи, обучавшейся под руководством опытных воинов ратному делу.
Чтению Корана, заучиванию молитв, основам шариата и час¬тично письму в примечетские школы обучались мальчики и девоч¬ки, последних всегда было гораздо меньше. Время обучения строго определено не было: в зависимости от старания и способностей учение могло продлиться от 3-4 месяцев до 1,5-2 лет.
1 История Дагестана. М., 1967. Т.1. С. 413.
2 Каймаразов Г.Ш. Очерки истории культуры народов Дагестана. М.. 1971. С. 58-59.
3 Военный сборник. 1862. Т.23. С. 337.
4 Каймаразов Г.Ш. Указ.соч. С. 59.
5 Статистические сведения о населенных местах Западного Дагестана // СМОМПК. Тифлис, 1880. В.9. С. 333.
148
Среди мулл иногда встречались просвещенные для своего вре¬мени личности, свободно говорящие на нескольких языках, знако¬мые по арабским, персидским и турецким источникам с литерату¬рой и философией Востока, с математикой, астрономией, историей и др. Нужно отметить, что знание арабского языка отдельными представителями духовенства и местной мыслящей прослойки не¬сло в себе элементы положительного: через него дагестанцы, в том числе и дидойцы, хоть и не в основной своей массе, смогли позна¬комиться с наукой и культурой арабов, персов, турок и др. Имело значение также и создание местной письменности на арабской гра¬фической основе1.
Итак, примечетские учебно-воспитательные заведения до 60-х годов XIX в. были единственным видом школ в Дагестане2. «Исто¬рия народного образования в Дагестане до присоединения к России — это … история конфессиональной системы обучения подрастаю¬щего поколения, представленной религиозными мектабами и мед¬ресе»3.
После присоединения Дагестана к России царская администра¬ция приступила к открытию советских школ в Дагестане, необхо¬димых для обучения детей колониальных властей и чиновничества и представителей местных должностных лиц, обслуживающих ни¬зовой аппарат «военно-народного» управления и др.
Так, в. 1849 г. в Дербенте была открыта мужская школа, где из 56 учащихся 48 человек представляли различные народности Даге¬стана. С 1885 г. она уже функционировала в Темир-Хан-Шуре, а с 1861 г. вошла в состав Темир-Хан-Шуринской горской школы, ко¬торую за 14 лет окончило 144 человека. В 1874 г. открывается те-мир-Хан-Шуринская четырехклассная прогимназия — к концу 70-х гг. ее закончило 227 человек; в 1897 г. здесь же открывается и сред-
1 См.: Услар П.К. О составлении азбук кавказских народов // Этнография Кавказа. Тифлис. 1888. Т.2.: «Языкознание».
2 См.: Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Очерки истории Южного Дагестана. Махачкала, 1964. С. 261.
3 Каймаразов Г.Ш. Указ.соч. С. 65.
4 Козубский Е.И. К истории народного образования в Дагестанской области в первое пятидесятилетие // Дагестанский сборник. Темир-Хан-Шура, 1902. В.1. С. 198; Каймаразов Г.Ш. Указ.соч. С. 69-74.
149
нее учебное заведение — реальное училище1. С конца 80-х — начала 90-х годов почти во всех округах Дагестана были задействованы годичные сельские школы, в том числе — в Хунзахе и Ботлихе. В них одновременно обучалось от 25 до 100 человек2.
Понятно, что какая-то часть дагестанцев, в т.ч. и цезов, полу¬чила возможность обучаться в этих школах, где изучался арабский язык, русский язык, преподавались такие дисциплины, как матема¬тика, география, история и др. Но получало такое образование ми¬зерное количество учащихся. По подсчетам проф. Г.Ш. Каймаразо-ва, в 1896 г. одна сельская школа приходилась на 71696 человек, а одни учащийся — на 1540 человек населения3.
В это же время продолжала функционировать густая сеть рели¬гиозных мусульманских школ. По самым грубым подсчетам к нача¬лу XX в. в Дагестане их насчитывалось 879 с 6239 учащихся4. Толь¬ко в одном Темир-Хан-Шуринском округе по данным на 1913 г. функционировало 83 примечетских школ с 1220 учащимися5. Наши приближенные подсчеты показывают, что в начале XX в. в Дидо-этии с населением чуть более 7,5 тысяч человек, функционировало до 4-х десятков таких школ с числом обучающихся около 300 чело¬век.
Таким образом, до первых десятилетий XX в. примечетские школы с их преимущественно конфессиональной системой обуче¬ния были основной базой обучения и воспитания подрастающего поколения. Вынужденное из соображений колониальных интересов открыть в Дагестане сеть светских учебных заведений, число кото¬рых ни в коей мере не удовлетворяло потребностям населения, цар¬ская администрация всячески ограничивала прием в них представи-телей из народных масс. Показателем в этом отношении циркуляр министра просвещения по Кавказу от 18 июня 1887 г. об ограниче¬нии «поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек,
‘ См.: Козубский Е.И. Указ.соч. С. 3, 198, 205; Он же. Истолрическая записка о первом десятилетии Темир-Хан-Шуринского реального училища. Порт-Петровск, 1890. С. 3; Обзор Дагестанской области за 1896 г. Темир-Хан-Шура, 1897. С. 51; Дагестанский сборник. Темир-Хан-Шура, 1902. В. 1. С. 198 — и др.
2 Обзор Дагестанской области за 1986 г. С. 50:
3 Каймаразов Г.Ш. Указ.соч. С. 72.
4 Дагестанский сборник. В.1. С. 190.
5 Обзор Дагестанской области за 1913 г. Темир-Хан-Шура, 1914. С. 60.
150
мелких лавочников и тому подобных людей, детей коих, за исклю¬чением разве одаренных необыкновенными способностями, вовсе не следует выводить из среды, к коей они принадлежат, и через то, как показывает многолетний опыт, приводит… к недовольству сво¬им бытом, к озлоблению против существующего и неизбежного, по самой природе вещей, неравенства имущественных положений» .
§2. Устное народное творчество
Богат и разнообразен мир пословиц и поговорок цунтинцев. В народных изречениях и афоризмах отразились особенности хозяй¬ства народа, его семейного и общественного быта, морально-этические нормы, ценностные ориентации, мировоззрение.
В самом начале оговоримся, что в пословицах и поговорках мысль выражена крайне скупыми средствами, но каждое из изрече¬ний имеет множество смысловых оттенков, и это дает возможность говорящему применять одну и ту же пословицу, поговорку для ха¬рактеристики совершенно разных понятий, явлений, ситуаций и др.
Ряд пословиц и поговорок характеризует цезов как народ зем¬ледельческий. «Хороший урожай дает только доброе зерно», — гла¬сит народная мудрость. «Серп наполняет закрома», — утверждает другое изречение. О стародавности пашенного земледелия цезов могут свидетельствовать такие изречения: «Ис бохънай рекъу рахъи» (Был бы бык, пахарь найдется), «Ис бохъч!инай лъагъи» (Когда нет быка и корову запрягают) и др. Крестьянин-цез проникся убеждением, что результат нелегкого труда земледельца зависит от труда, вложенного в дело. «Махъа билъин ат! ролълъакчГи» (Посеял ячмень — пшеницу не соберешь) говорят в народе. Испокон веков дидойцы считали животноводство важнейшим занятием: «Нет дож¬дя — нет урожая, нет скота — нет благополучия». Высоко ценилоь в горах владение ремеслом. Это положение иллюстрируется такими изречениями: «Мужчина без ремесла — не мужчина», «Ремесло кор¬мит, лень голодом морит» и др. Чем бы не занимался человек, счи¬тали цезы, он должен вкладывать в дело всего себя, приложить мак-
«Кавказ», 1887, 4 августа: Цитируется по кн.: Каймаразов Г.Ш. Указ.соч.
С. 74.
151
симум стараний и усилий: «Ава г!ахъу кучин г!агъур ютирно» (Мельница малой водой не вертится).
Целый ряд пословиц и поговорок цезов отражал в себе особен¬ности семейных отношений в народе. Возможно, что в наследие от эпохи материнского рода остались следующие высказывания: «Хя-дью лълъирба, бару им» (Муж — гость, жена — хозяин (дома); «Бес-т!ал хехби — энью ануру хехби» (Полный сирота — тот, у кого умер¬ла мать). О распространенности в народе пережитков культа пред¬ков свидетельствует такая пословица: «Къима къимзорч!е дуг!а телъхо» (Каждый чтит своих покойников). В устном народном творчестве цезов отражено значение кровнородственной организа¬ции, например: «Махъидо эсъюкъай игоси мадугьал игу» (Лучше плохой брат, чем хороший друг). Подобного рода изречения кон¬трастируют по содержанию с другими, появившимися, вероятно, к периоду заметного упрочения соседских отношений (в противовес кровнородственным): «Эсьюр эсью иглъан ратичТи эхван ратич!и» (Брата люби, но поселись от него подальше).
Значение патронимической организации в глазах народа стояло очень высоко, что выразилось в частности в резком противопостав¬лении кровных родственников свойственникам, например: «Базус эсьюлъ, эсьюъи рисо» (Родственники жены — это не твои родствен¬ники); «ЖехГузокъай къимес гъуткун ригу» (Лучше свой бедный дом, чем богатый дом родственников жены). В обществе, где патри¬архальные пережитки в быту все еще были сильны, безусловное главенство отца в семье не могло не отразиться в пословицах и по¬говорках. «Гъанаби хъанлъун ялъза кид хедёх талъио» (Несчастен дом, где главенствует женщина). Хозяин дома, глава семейства -основа всего хорошего и плохого, достойного и недостойного, бла¬городного и неблагородного, происходящего в семье: «Дидью жек!у недью гъутМу» (Кривой фундамент — кривой дом), «Х1ач1вакъ -х!ач!ва рок!охъ — рок!о» (Трава (дерево) растет на корню). Напро¬тив, жена, женщина занимала в семье приниженное положение: «баруи гулуи мокъахъоялъ ричир» (Коня и жену надо держать в уз¬де) говорили в народе. Тем не менее, роль женщины в хозяйстве и семье была столь велика, что это не могло не отразиться в устном народном творчестве, например: «Гъанадаз рекъизакъ ракъно рукъ-хоси» (Женские руки покоя не знают); «Жука бара эсьюн тушман ойно» (Жена может братьев сделать врагами). Ряд народных изре-152
чений свидетельствует о том, что дидойцы рассматривали наличие детей в семье как большую радость: «Хехби ялъур къано ургъел анурур сие ургъел» (Много детей — много радости, мало детей — ма¬ло радости); «Помон иркин к!еч!оми бети хоси» (И курица любит своих цыплят); «Хехби ануру гъутку къваридав гъутку» (Дом без детей печален) и др. Рождение сына, продолжателя и наследника семейных традиций, считалось большим событием в семье. «Семья без сына — не семья», — говорят цезы; «Объюс налъи — ужир налъи» (Долги отца — это долги сына) — утверждает другой афоризм. Рож¬дение же дочери воспринималось в семье как явление, не достой-ное проявления особой радости: «Кидго ниби.жекТуз гъутколъси чГимули» (Дочь — это навоз для удобрения чужого поля); «Хъодоно кидкин лъену дейно лълъин элъин хехби анура» (Лучше иметь дочь, чем совсем не иметь детей) и др. Воспитанию детей, привитию им высоких нравственных качеств общество придавало исключительно важное значение. «Юенеч! ёкТакара исно бок!ак!» (Ребенком украл ягненка — взрослым украдет быка); «Дидью обьюр ми, гьемедью дебер ужи» (Что ты сделал для отца, то сын сделает для тебя).
Нашли отражение в пословицах и поговорках.цезов и особен¬ности общественно-бытовых отношений народа. Ведущая тема здесь — идея патриотизма, преданность своему народу, любовь к своему краю: «Жекгуз мечвокъ ракъ озвар рати» (Чужая сторона -мачеха); «Гедор геда гъок1ор гьокТо» (Каждому свои обычаи кажут¬ся лучшими). Традиции коллективизма живучи в народе, о чем го¬ворят такие изречения: «Рекъеньёхъай батТуру бекъ боц!а бихъир-но» (Овцу, отбившуюся от стада, волк уносит); «ЖамагТатье ройхо-си родо» (Что делает джамаат, то и ты делай); «Кинавнилъего хизай ик!и» (Куда все, туда и один). С другой стороны, в обществе все еще важное место занимали идеи индивидуализма: «Самый лучший помощник тебе в беде — это ты сам». Обычай кровной мести, уно¬сивший жизни здоровых мужчин, вызывал в народе осуждение. «Ия иё ясайч!и» (Кровь кровью не смывается), «Далъай иё, довлъай гъай ёл1ахл!ина?» (Из одного кровь польется, из другого молоко что-ли?) — говорят цезы. Широко представлен в устном народном творчестве народа обычай гостеприимства: «ЛГирба айхануси гъутку миски-нав» (Готовится (к встрече) не гость, а хозяин); «Щибав г!алълъа гъутку родо» (Гость носит с собой счастье) и др. Ряд народных из¬речений являются как бы руководством к поведению гостя и хозяи-
153
на, например: «Нехъа кокьин нехва аи — ик!а — кокьин аи» (Для прихода — свое время, для ухода — свое время); «Сначала окажи уважение гостю, потом туши пожар»; «Нехьа квакьиру илъе — ик!а покъа рай» (Умел придти — умей и уйти).
Таким образом, формировавшийся веками общественный быт цезов нашел свое художественное воплощение в устном творчестве народа.
Значительная часть, если не большинство, пословиц и погово¬рок цезов отражает в себе морально-этические нормы, их взгляды на справедливость, благородство, достоинство, честь и т.д. Они в образной, художественной форме выражали неписаные нормы обычного права, являлись мощным стимулом в нравственном вос¬питании членов общества, особенно подрастающего поколения. Приведем примеры.
Настоящий мужчина: «Бах1арчис рожи сие рачи» (У мужчины бывает одно слово); «Бах1арчис рожи сие рожи» (Мужчина должен держать слово); «Юуклълъа бигу, нель-лъоси къимва руйси» (Папа¬ха — еще не мужчина, ее и на палку можно одеть).
Храбрость, мужество, героизм: «Къварилъи бай закъор жек!ус х!ал байч!и» (Сильный человек проявляется при большой беде); «Пукъ хоси бишоирах аху, гГукъ хацуси соси аху» (Храбрец один раз умирает, трус — сто раз); «Хизорзос бой хозохъ бахГарчилъи рахъчТи» (Храбрец о последствиях не задумывается).
Честь, совесть: «Мудрость дается, а честь приобретается»; «Унаследовавший честь оставляет ее в наследство»; «Лучше смерть с честью, чем жизнь с позором»; «Честь дороже жизни».
Достоинство: «Пумрулъ оно чу илъе ичизакъор сида хъулъ мамалат илье ичан» (Лучше день прожить орлом, чем сто лет воро¬ной).
Скромность: «Цема ичилъин, гъудун гГиквай» (Не выставляйся, пусть тебя заметят).
Учтивость, воспитанность: «Честь и учтивость — близкие род¬ственники»; «Воспитанность украшает мужчину».
Доброта: «Аварагесно лъоно гьуни» (Три раза даже бог проща¬ет); «Ригуси рожи гулус багъаяв» (Хорошее слово коня стоит).
Сдержанность: «Х1алълъанак1у ис’есно шилу ецунлълъах» (У бодливого быка рог ломается).
Трудолюбие: «Эйнай ч!иру ашч!и» (Не попотев, желудок не
154
насытишь); «Гъеду бетинай ажо йилълъо» (Любишь тень — посади дерево).
Настойчивость, упорство: «Регьве г!оно еж ачит! якъурно» (Маленький топор большое дерево свалит); «Щида г!е герно гъогъ-брикГхо» (Железо размягчается огнем).
Последовательность в поступках: «Къуналъ хизай к!олъин сис-кин бихъич!ей» (За двумя зайцами не гонись — ни одного не пойма¬ешь).
Осмотрительность, осторожность: «Сидер къано аскар» (Для одного двое — войско).
Предусмотрительность, дальновидность: «Бухъ бохълъин бут-ни шукъарно» (И в солнечный день не выходи без бурки); «Цези хизьё рокЬсъо эсухоси» (Цез задним умом крепок); «Авакин элълъ-инор рутирхоси» (Даже мышь на зиму запасы делает); «Балагъга безунтов ч!е бичаси» (Беда может встретиться на каждом шагу).
Самокритичность: «Къимкъо рукъ ричин, жекгукъ т!ом басай-но» (В чужом глазу замечает волосок, в своем не видит бревна).
Многообразие, многоплановость, многогранность дидактиче¬ского содержания пословиц и поговорок цезов поистине неисчер¬паемы. Народ с пониманием относился к чувству любви («Етикай жен берцинай» — «Красавица — та, которую полюбишь»), изречения учили ценить дружбу («ХТал гъудулес мадах! бай» — «Друг в беде познается»), с уважением относиться к человеческой мудрости («Рахъу риквай рур ракъу рай» — «Много видевший, много знает»; «Бигу гулур сие чурет! г!еде бохъси» — «Умному человеку доста¬точно одного слова»). Пословицы и поговорки говорили людям о силе знаний («Рай чТиру къай, сарру ри гу» — «Чем не знать, лучше спросить»; «Ану алълъиру рах!ат кокъихану алълъиру лагир рах!ат» — «Знаю» короче чем «не знаю»), о значении слова, красноречия («Ригуни рожа х!онлъай гога яй» — «Хорошее слово — ключ к серд¬цу»; «Рожа болъайкъай ихбю ругъен бай» — «Слово ранит сильнее кинжала»; «Гъут! ялъру гулукъ зовно, гулуягьуру къида» — «Крас¬норечивый — верхом, не речистый — пешком»; «МецГел — нуцин елъ, загъурн елъ» — «Язык — это мед, это и яд»). Отточенные мудростью поколений изречения цезов предписывали людям не совершать не¬достойных поступков («ЯчТин жекГур дебертов ясу» — «В яму выко¬панную для другого, сам попадешь»; «Ату элъин гъул техъно» -«Просишь воду — подает соль»), творить добро («Риг расу» — «Хо-
155
чешь добра — твори добро»; «Ригъли ройлъи жен дебер жукъа рой-лъи жен дебер» — «Делаешь добро — для себя, зло — тоже для себя»; «Али молъай ажо яхъ» — «Большое дерево вырастает из малого се¬мени»), начатое доводить до конца («Алъиру рехварно» — «Сказал «раз» — скажи и «два»; «Родхоси адк!о райЪсоси хидок!» — «Дело доводи до конца»; «Цзихоси эжаних ази» — «Начал бороться — ста¬райся победить») и т.д. Они являли собой для людей, особенно для молодежи, краткие и емкие руководства для самых разнообразных житейских ситуаций; учили, что в жизни не всегда и не все бывает гладко и надо быть готовым к неурядицам («Если дважды повезло, то на третий раз можешь проиграть»), что во всем нужна разумная мера («Ракъу ханно рескъо рачи» — «Большой кусок в горле застре¬вает»; «Сие ахГво бекъ ригу» — «Чабанов много, а скот дохнет»), что все нужно делать вовремя («Адер чания хизор аи руд цек!и» -«Проигрывает тот, кто опаздывает»), что из жизненных ситуаций нужно делать правильные выводы («Соси бикори бесунан хизьё ро-чёхъно зек! егихоси» — «Укушенный змеей веревки боится»; «Гъира лъи рихТваси ану» — «Воду в решете не носят»), что человек должен уметь видеть основную суть вещей и явлений («Дидью ми недью гъалмагъ» — «Ты — это то, что твои друзья»; «Маду гьалее бару бер-цинай йигу» — «Чужая девушка всегда красива»; «Бигуни гулуено гъунилъзор хотГо бок!елъхоси» — «И хорошего коня подгонять нуж¬но»), что отношения между людьми — это сложное понятие («Же-к!уз рокГкъоси лъркин райч!и» — «В чужое сердце не заглянешь») и т.д.
Пословицы и поговорки цезов резко осуждают и высмеивают отрицательные черты характера человека, например: глупость («Жукалъин къокъар цахаси» — «На дураке метки не бывает»), лжи¬вость («Гъереси рожес к!ончу к!от!оно» — «У лжи ноги коротки»), болтливость («Чаимокъ ик!изакъор — ахар л!охо ризарно» — «Не за¬резав быка, мясо его не продавай»), трусость («Пуноно кгуси гьвар махъайтов иерхоси» — «Собака труса издали узнает»; «Пакъру хъайхъокин ихъич!ит» — «Испуганного и конь не догонит»; «Букъ-захъ кГуцин боц!къо лъегъин» — «С перепугу щенок на волка напа¬дает»), жадность («Багьу — бацМи жек!ус озури» — «Глаза насытить трудно»), чревоугодие («Бишонра хГалихъатав бах!арчинъай сие сагъав гъанаби яжи» — «Ничтожество мужчины проявляется через его живот»), бездеятельность, праздность («К1айра ресвар» — «На-
156
ходит ищущий»; «Талих! к!еда байхъочи» — «Счастье искать надо»), торопливость («Эсвалъхоси г!ачин х!алъ» — «Кто спешит, тот оши¬бается») и др.
Поскольку устное народное творчество выражает думы и чая¬ния народа, в них всегда в той или иной степени наличествует эле¬мент социальной направленности. Пословицы и поговорки цезов не являются исключением. Нередко в них отражена мысль, что борьба за существование требует от человека большого напряжения сил и энергии, например: «Чтобы раз поесть, надо девять раз попотеть»; «Трое работают — на одного хватает» и др. В других изречениях со¬циальная направленность подчеркнута более рельефно и резко: «Мискинлъин сие балагь» (Бедность — это беда); «БоцГалъ боц!хъ илъи» (Среди волков надо быть волком); «Боц1а боцГес хасият ха-цич!и» (Волк волчьи повадки не бросит). В некоторых афоризмах социальная направленность поднимается до высот открытого соци¬ального протеста («Мискинес гъиба цема» — «Счастье от бедняка юежит»; «Эриай гТомоян къано ихин ражи» — «Поневоле осел и двоих несет»; «Талиханурукъор ашу ваНазайно ц!оххоси» — «Если нет счастья, то на человека камень может и снизу вверх скатиться»; «Бечедавзис ашу содхорно як!и» — «У сильного — богатство, у бога¬того — сила») и осуждения эксплуатации человека человеком («По-мойир хъорому гулур к1алц1» — «Осел наработает, а лошадь съест»; «Дицег бишерлъин, боц!и багъуч!ей» — «Хоть и накорми волка, он все равно на стадо нападет»). В обществе цезов, где имущественная дифференциация населения была довольно четко выражена, не мог¬ло не быть изречений, оправдывающих социальное неравноправие, например: «Покорность — это добродетель». Как бы тяжела не была жизнь человека, он не должен терять оптимизма и надежду на луч¬шее будущее. Эту мысль можно проиллюстрировать следующим изречением: «Инсанес кул бехора» — «Человек живет надеждой».
Таким образом, народные изречения дидойцев рисуют нагляд¬ную картину социальной жизни общества, надежды и чаяния на¬родных масс, их стремление к свободе и справедливости.
Посредством образцов народного творчества и через них цезы выражали свое мировоззрение, мироощущение и миропонимание.
Главное второстепенное: «Был бы бык, а пахарь найдется»; «Помой мегъилълъ мечвозалъ, нелъос бетГергъан гъедулълъ молъ-лъазалъ» — «Осла держат не потому, что он ревет».
157
Закономерность — частность: «Бегьве г!алълъолълъаг г!абдалби гГаши бичихоси» — «Селение без дурака не бывает».
Причина — следствие: «Дилью жек!у — недью гъуткГу» — «Кри¬вой фундамент — кривой дом»; «К1ек1арно ц!и ца бази» — «Воро¬шишь костер — искры сыпятся»; «Пияй ч!инай эния хехзар кики кин телълъч!ей» — «Дитя не заплачет — грудь не получит»; «Щи ануси гут! язичГи» — «Не бывает дыма без огня».
Форма — содержание: «Алук1анин бикори бикори, къабанини бекори» — «Черная змея — змея, белая — тоже змея»; «Эжедисно рок!у гТолохъан» — «Сердце старости не знает».
Количество — качество: «Их1ун кикзасч!е бохъхо» — «Река рож¬дается из капель».
Противоположность — идентичность: «Гъересин бит!аравно са-дахъчГе ричих» — «Правда и ложь — близкие родственники»; «Со-дхор азира къихГорно ута аи» — «Подъем без спуска не бывает».
Пословицы и поговорки цезов — это результат многовековой творческой деятельности народных масс. Передаваясь из уст в уста, от поколения в поколение, они углубляли свое содержание и со¬вершенствовали форму, пока не дошли до нас в виде идеального сочетания первого со вторым. В процессе творчества при создании пословиц и поговорок народ использовал разнообразные художест¬венные формы, приемы и средства. Перечислим некоторые из них:
Аллегория: «Бигу мешре, риг ралъи» — «Новый веник хорошо метет»; «Регьвесин ч!ура гъудод махъай риквай» — «Ночью и сла¬бый свет хорошо виден».
Сравнение: «ГъутТкъо нуци рок!ель загъру» — «Во рту мед, на сердце — яд»; «Хизорзо оночакъа, адерси кТенеч! йигу» — «Заяц в руках лучше, чем олень в поле».
Отрицание: «БоцГлъай бекъес ах!во бахъч!и» — «Из волка пас¬туха не получится».
Юмор, сатира: «Раги хозос кТонзи ашулълъ» — «Ешь дерьмо -имей для этого ложку»; «Къвакъвани дар, к!енеч1 къуйзир» — «Ку¬дахтанье нам, яйцо — соседям»; «Балкаинёкъор гъабдин рут -и хоси» — «Вороны слетаются на падаль».
Олицетворение: «В доме, построенном конем, осел жить не бу¬дет».
Сарказм: «Игусич1е кваха эхух» — «Хороший человек долго не живет».
158
‘ Гипербола: «Игу ануру жекГу щудалъкин игу ахътГи» — «Не хо¬рони своего покойника рядом с могилой плохого человека».
Парадокс: «Дебер ратич!иру — жек!урно райно» — «Бойся того, кто тебя боится»; «Сие озури рахур и къор къано рахура бецуклъ-лъин элълъин» — «Слепой зрячему дорогу показывает»; «Х1алъ анакГу зийис сие шилу кълъехун» — «Однорогая корова бодливой бывает».
Обращение: «Ми зиру бесунай, ди деби» — «Если ты лиса, то я твой хвост»; «Полълъирах расад, соси речТо» — «Семь раз взвесь, один раз скажи»; «И гуя ми жукая къуйзи къазай аи» — «Хочешь все о себе знать — послушай разговор на годекане».
Перечисление: «ЖекГукъ жек!улъа най х!оикъо х!оикин яй хр-чи» — «Гора опирается на гору, сосед — на соседа»; «Кинав г!иянай г!ияд, кинав хъохълъинай хъохъолълъо» — «Все пляшут — и ты пля¬ши, все плачут — и ты плачь».
Противопоставление: «БоцГа букънолълъин лъели хеци ч!ей» -«Овца плачет — волк смеется»; «Жука рихваи носи, ригзас къимат бай» — «Лишь познав плохое, узнаешь цену хорошему».
Параллелизм: «Сие бохънай ца лълъин бичир къано бокънай гъибо босо» — «У кого овца — забота, у кого сто овец — тоже забота»; «Йохирно яярру кир — гъуткор балагъ» — «Сын влюбчив — отцу на¬рекания, дочь влюбчива — отцу позор».
Итак, пословицы и поговорки цезов явились той областью на¬родного творчества, через которую он самовыражался, в краткой, но емкой художественной форме высказывая свои идеалы в миро¬воззрении, этике, труде, свои убеждения, принципы и устремления в общественной и семейной жизни, во взаимоотношениях людей.
Особое место в устном народном творчестве цезов занимают сказки1. В них отражается мировоззрение народа, его отношение к действительности, его мечты о будущем, его борьба за свободу и независимость. В лице героев сказок воплощены лучшие нацио¬нальные черты народа: любовь к отчизне, готовность к самопо¬жертвованию ради нее, честность, скромность, отвага, трудолюбие, мудрость , остроумие, находчивость и т.д.2
1 См.: Назаревич А.Ф. В мире горской народной сказки. Махачкала, 1962; Его же. Сказки народов Дагестана. М., 1965; Аварские сказки. Махачкала, 1965 и др.
: См.: Русское народное творчество. М., 1954. С. 61-64.
159
Наиболее распространен у дидойцев жанр бытовой сказки. Их отличительной чертой является социальная направленность , а так¬же «утрирование отрицательной черты, переходящее в гротеск¬ность»2. Как правило, в этих сказках фигурирует жизнерадостный, не унывающий и остроумный герой — выходец из простого народа, резко противопоставленный по своим человеческим качествам бо¬гатею-мироеду, правителю. Он — борец за правду, справедливость, за достоинство человека. Таковы, например, народные сказки «Хит¬роумный Иса»3, «Али и купец», «Кто умнее?».
Популярны в народе также и краткие по объему сказки-новеллы, в которых глупость противопоставлена мудрости, добро¬детель — злонравию, благородство — низости и т.д. Этот тип сказок по внутреннему содержанию и форме приближен к притче . Таковы сказки «Болтливая соседка», «Кого люди больше уважают».
Героями следующего типа сказок выступают животные. Они (сказки) веками формировались «от первобытного мира к социаль¬ной сатире»5. Этому типу, в больше мере, чем другим, характерны аллегория и олицетворение. Наиболее характерные качества живот¬ного подаются в этих произведениях так, что они наглядно высмеи¬вают или, напротив, восхваляют человеческие качества, отношения между людьми: высмеивают жадность, трусость, глупость, чванли¬вость, восхваляют бескорыстие, храбрость, мудрость, сердечность и т.д. К таковым относится сказки «Об осле и волке», «О лисе и де¬вушке» и др.
Излюбленным в народе является и тип сказок, где герой, попа¬дая в экстремальные ситуации, выходит из затруднительных поло¬жений благодаря своим высоким человеческим качествам, а также богатырскому коню, чудо-сабле и др. Как правило, герой сражается
1 См.: Далгат У.Б. Фольклор и литература народов Дагестана. М., 1962. С. 187.
2 Унгвицкая М.А. Хакасская бытовая сказка. Абакан, 1966. С. 26.
3 Перечисляя сказки, мы здесь и далее даем не подлинные их названия — тако¬вые для сказок цезов, как правило, не предусмотрены, — а исходим из их содержа¬ния.
4 См.: Андреев Н.П. Указатель сказочных сюжетов по системе Аорне. Л., 1929; Халидова М.Р. Малые дидактические жанры аварского фольклора. Махачка¬ла, 1974. С. 118-119.
5 Назаревич А.Ф. В мире горской народной сказки. С. 54.
160
с полчищем джинов (нередко — с джинами-одиночками), с дэвами. аждахой и другими чудовищами («О храбром Гухи», «О Чуху и его семерых братьях»). Это тип авантюрных сказок.
Близки к этому типу и так называемые волшебные сказки1. От первого типа они отличаются широким набором чудодейственных предметов, помогающих герою одерживать победы над силами зла (кольца, клубки, светильники и др.), и богатством стереотипных формул и повторов2. («Сестра и три брата»).
В двух последних типах сказок отражена вера народа в челове¬ка, в его силу и волю в борьбе за светлые идеалы, в неизбежное торжество добра над злом3.
Итак, устное народное творчество дидойцев дает богатую па¬литру народной жизни, характеризует их особенности социально-экономической жизни, наглядно демонстрирует богатство и красоч¬ность духовного мира народа, дает представление и мировоззренче¬ских концепциях и художественно-эстетических идеалах, опреде¬лившихся в результате трудовой деятельности поколений и их культурно-исторических связей с другими народами.
§3. Народная медицина
К традиционным народным знаниям относятся и рациональные представления того или иного этноса в области медицины. Народ¬ная медицина представляет собой звено традиционно-бытового слоя культуры, несущего основную этнодифференцирующую нагрузку, выполняющую основные этнические функции и составляющего по¬этому ядро предметной области этнографической науки4. На срав¬нительно достаточно высоком уровне стояла народная медицина у
1 Об условности термина «волшебная сказка» см.: Новиков Н.В. Образы вос-точнославянской волшебной сказки. Л., 1974. С. 9-13; Зайцев А.И. К вопросу о происхождении волшебной сказки // Фольклор и этнография / Под ред. Путило¬ва Б.Н. Л., 1984. С. 69-70.
2 См.: Аварские сказки. Махачкала, 1965.
3 См.: Пропп В.Д. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1956. С. 61.
4 См.: Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М., 1973. С. 200; Бромлей Ю.В.. Воронов А.А. Народная медицина как предмет этнографического исследования // СЭ, 1976. №5. С. 4; Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии. М., 1981 С.211.
11 Зак. 65
161
дидойцев. Память народа с благодарностью сохранила имена лека¬рей, облегчавших людям телесные страдания и лечивших их неду¬ги: это Али Маммадиев из с. Хибиятль, Шамсутдинов Арсен-Али и Саадуев Магомед из с. Шаитли, Ахмед Гасаналиев из с. Шапиг, Юсупгаджиев Муса из с. Кидеро и др.
Внутренние болезни. Лекари цезов правильно диагностирова¬ли и вылечивали воспаление бронхов (бронхит — хот!ораль унти). Наипростейшим средством считалось следующее: жгли на плите зерна ржи до обугливания, затем растирали их до порошкообразно¬го состояния, полученный порошок размешивали в теплой воде (1:7) и давали больному пить по 2-3 глотка 4-5 раз в день. Хорошим средством от этой болезни считался также отвар цветов первоцвета (гьорзун), настой чабреца (къин нигани). Если больной в результате простудных заболеваний жаловался на кашель (гТамори), то лекари прибегали к отварам и настоям айвы (гимриз, гермес), цветов и тра¬вы мать-и-мачехи (пахъай), корня девясила (г!ундуз, лундуз), а так¬же рекомендовали больному курение специально обработанного листа дурмана (лъезолба, гГомойсхвара). Страдающему кашлем ле-кари-цезы предлагали дышать горячим отваром крапивы (меча)1.
Легочные заболевания известны были лекарям цезов под об¬щим названием хотТорис унти. Хорошим средством от этих болез¬ней считался отвар из веточек и плодов малины (ко). Кстати, такой отвар тибетская медицина рекомендовала применять при всех бо¬лезнях легких2.
Если больной страдал одышкой (х!огъел дагъав), его поили на¬стоем мяты (сам, сееро) — регулярно, вместо воды, по пол-стакана 4-5 раз в день. Когда болезнь выражалась в том, что человек жаловал¬ся на боли в области сердца, сопровождающимися состоянием уду¬шью, его поили отваром цветков и ягод боярышника (куст — к!е-нели, плоды — хути), заваркой корня пырея (ач!и).
Нередко определялось, что недуги пациента вызваны малокро¬вием (э ануси). В этом случае ему прописывали землянику (к!ицу) в любом виде — в свежем, в виде компотов, засахаренную землянику.
1 Простудные заболевания у кумыков лечили тем же способом. См.: Гаджиева С.Ш. Указ.соч. С. 330.
«Дезйцкар мигчжан» — памятник тибетской медицины. Новосибирск, 1985.
С. 51.
162
Иногда первопричиной заболевания определялись тромбы (лиша эёс шитаси). В этих случаях заботы лекаря были направлены на то, чтобы тромбы пробились сами или рассосались. Для этого готови¬лось снадобье, состоящее из корней цикория (балълъес бих — «сви¬ная трава»), семян белены (лъолъолба) и корней молодого папорот¬ника (гъванкгу) (соот. 2:0,5:1,5). Все это перетиралось, замешива¬лось на ослином молоке до кашицеобразной консистенции и то¬ненькой лепешкой высушивалось в тени. Больному давали часть этой лепешки, величиной с ноготь большого пальца мужчины на один прием, два раза в сутки: рано утром и перед сном.
Большое место в лечебной практике лекарей-цезов занимали болезни пищеварительной системы, печени, почек и системы моче-выводящей. Они различали и правильно диагностировали такие за¬болевания, как гастрит, колит, асцит, метеоризм, гепатит, желтуху, неффрит, пиелит, цистит и др.
Если больной жаловался на постоянную тошноту, рвоту в со¬провождении болей в нижней части груди, под ребрами, лекари оп¬ределяли у него гастрит (ахокъ г1агъаси). Для его лечения пили от¬вары листьев ольхи (нохъи), ягод можжевельника (цар), плодов крушины (чаняс к!а). Приступы тошноты (и при гастритах, и в дру¬гих случаях) снимали отваром мяты или настоем плодов сараны (авес к!уди — «мышиный виноград»).
Из желудочных заболеваний чаще всего население было под¬вержено различным формам расстройства функций кишечника: диареи, дизентерии и др. (рехи). Не случайно Р.Ш. Аликишиев пи¬шет, что поносы — это постоянный спутник горцев Дагестана1. Наи¬более действенным и популярным средством борьбы с ними в наро¬де считался отвар плодов конского щавеля (татами; растение зре¬лое, с плодами — чамхгу). Семена собирали в конце августа и храни¬ли в мешочках, подвешенных к балке. Отвар готовился сильный (1:5), пили его три раза в день после еды по полстакана на один прием.
Глистогонными средствами (аскарида — гьиме) для лекарей-цезов служили папоротник (корневище), полынь (заг), девясил (ко¬рень), морковь. Из первых трех делали заварки (в этом случае в де-
С. 59.
1 Аликишиев Р.Ш. Очерки по истории здравоохранения Дагестана. М., 1958
163
ло шел зрелый папоротник — чадуна), морковь ели сырой. Распро¬страненным в народе глистогонным методом был следующий: больному давали жирную пищу утром и на протяжении всего дня запрещали пить.
Род вздутия живота был известен местным лекарям под двумя названиями: ахокъ асилъаси или ох ябеёлъи — метеоризм. У больно¬го вздувался живот, начиналась отрыжка и периодические боли в кишечнике. От этой болезни лекари спаивали больного насыщен¬ными отварами цветом мать-и-мачехи и стеблей вьюнка полевого (юлълъия). Хорошим средством считалось также употребление больным пережарившихся на огне и слегка обугленных зерен зла¬ков.
При жалобах на изжогу (рокъу рах!иролси) лекари приписыва¬ли больному измельченную в порошок высушенную траву чабреца или лист подорожника (бовус — «бычий глаз»), смешанного с медом (1:1). Дозировка — около чайной ложки, три раза в день за час до еды.
При воспалительных процессах печени (гепатит — жуби багъа-си) народная медицина предписывала больному прежде всего отвар листьев барбариса (зин), плодов шиповника (г!икъукъа), корзинок бессмертника песчаного (агьис рокгура — «птичьи сережки»). Лист барбариса и корзинки бессмертника собирали в конце весны — нача¬ле лета ,плоды шиповника — в середине осени. Приносили облегче¬ние больному, действуя, как желчегонное, отвары козлобородника (зегес дару — «медвежье лекарство»; чара къоси) или молодых ли¬стьев березы (ме). Таким же было назначение и страдающему при¬ступами желчного пузыря — шмальи къачГа (холецистит — семирель унти). В этих случаях из рациона лечущегося страрались исключить все, кроме нежирных бульонов, небольшого количества мучных изделий из белой муки и фруктов. Кроме того, его поили настоем ромашки и отваром зверобоя (ичГугани гагали).
Если в моче больного появлялась кровь или посторонние веще¬ства типа белков и при этом на лице его образовывались отеки, ле¬кари определяли ,что человек болен нефритом (гендаль унти). Наи¬более действенным средством от болезни считался отвар коры бар¬бариса1.
Лекари Дидоэтии умели правильно поставить диагноз и лечить
1 Так же считали и лекари Тибета. См.: Указ.соч. С. 52.
164
больного в случаях патологии мочевыводящей системы. Так, чело¬век мог испытывать затруднения при мочеиспускании (анурия -гТакъу ануси). Причинами болезни, как подсказывала богатая прак¬тика дидойских лекарей, могли быть либо значительные кровопоте-ри, либо нервное потрясение. В любом случае больному давали мо¬чегонное: отвары ягод можжевельника и бузины (гъвеес к!ицу), ли¬стьев толокнянки (авес к!ори), плодов тмина, листьев гореца птичь¬его (гулус меч), а также настои корней одуванчика (гъастГу; п!ез бохоси гагали), лопуха (х!имкъа, х!имухъа), пырея и травы череды (лъегъанакгу). Корни одуванчика и пырея заготавливали в середине весны, плоды тмина, листья толокнянки и череду — в середине лета, ягоды можжевельника и бузины — осенью. Как правило, больному давали лекарство по три раза в день, каждый раз приблизительно от трех столовых ложек до полстакана.
Лекари-дидойцы правильно ставили диагноз и успешно лечили больных желтухой (болезнь Боткина или гепатит вирусный — бекъес унти). Болезнь определялась ими по желтизне лица или белков глаз, общей вялости организма. Больного поили отваром корней одуван¬чика. Ложку измельченного высушенного корня заваривали в 2-2,5 стаканах воды, снимали с огня, не доводя до кипения и давали пить по 2-3 глотка 5-6 раз в день. В начале лета лекари заготавливали и корзинки распустившихся цветов бессмертника песчаного. Больно¬му желтухой давали пить отвар этих цветов (1:25) по 3 раза в день. Хорошим лекарством считался также отвар листьев мяты; его реко-мендовали пить больному вместо воды (1:10).
Как и другие горцы1, дидойцы считали, что болезнь лечится также молоком коровы красно-коричневой масти.
Горцы, спускавшиеся на плоскость по тем или иным причинам, нередко заболевали малярией (гечру) и, вернувшись домой, часто заражали этой болезнью родственников и односельчан. Лучшим средством от болезни считался экстракт игл ели. Метод получения лекарства заключался в неоднократном кипячении мелко измель¬ченной хвои в дождевой воде (каждый раз воду нужно было выки¬пятить). Последние (7-8-е) кипячение производилось с добавлением измельченной кожуры грецкого ореха (1/10 часть к общей массе);
1 Дибиров М.А. Народная медицина аварцев. Махачкала, 1981 // РФ ИИАЭ. Ф.З.Оп.З.Д.620.Л.12.
165
получалась густая желтовато-коричневая вязкая масса. Лекарство это рекомендовалось потреблять, запивая кипяченой водой в тече¬ние недели четыре раза в день: утром — одну чайную ложку, часов в 10-11 — две, часов в 4-5 — три, и перед сном — снова одну ложку. От¬вар стеблей одуванчика, считалось в народе, снимает лихорадку при малярии. Интересно отметить, что это же средство против лихорад¬ки, сопровождающей какую-либо болезнь, рекомендует и индо-тибетская медицина1.
Оспа была известна лекарям-дидойцам под названием ч!алълъи. Когда к ним обращались по поводу этой болезни, лекари прежде всего принимали меры, чтобы больного не лихорадило (бо-х!иси окъаси — горячая лихорадка; роч!о изираси — холодная лихо¬радка). С этой целью больного в течении 7-10 дней попеременно поили экстрактом хвои ели и настоем из малины. Когда лихорадка проходила, тело больного смазывалось массой из смеси золы от куска; кожи крупного рогатого скота со сливочным маслом и медом (по 1/3). Смазывалось только тело, т.к. на лице это снадобье могло оставить язвы, а после них — обезображивающие шрамы.
Для предотвращения заражения этой болезнью, лекари собира¬ли содержимое гнойничков у больного оспой, высушивали его и, подсыпав в молоко, давали пить. Этот способ был широко известен в горах Дагестана2. Примитивное оспопрививание было известно на Кавказе испокон веков3.
Чума (къавда) была страшным бедствием для народа, уносив¬шим сотни жизней. Обычно-правовыми памятниками Дагестана предусмотрены даже нормы поведения родственников больного чумой, призванные оградить от болезней окружающих4. У дома, в котором находился больной чумой или холерой, ставился столб с ослиной шкурой на нем5. Больного обычно поили отваром ягод можжевельника6.
1 «Вайдурья — Онбо» — трактат индо-тибетской медицины. Новосибирск, 1984. С. 59.
2 См.: Дибиров М.А. Указ.соч. С. 10.
3 См.: Броневский С.М. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. М., 1823. 4.1. С. 148.
4 Памятники обычного права Дагестана. ХУШ-ХГХ вв. М., 1965. С. 202.
5 Дибиров М.А. Указ.соч. С. 4.
‘ То же и у других народностей аварской группы. См.: Там же. С. 6.
166
В 1892 г. в Дагестане было зарегистрировано около 23 тыс. больных холерой, из них около 10400 человек умерло1 (холера -ваб). Самые распространенные средства от этой болезни у цезов, как и у других горцев2 — это натирание тела чесноком, прием во¬внутрь значительного количества соленой воды и кровопускание3.
Кожные заболевания. Кожные заболевания были наиболее часто встречавшейся болезнью дидойцев среди взрослых и детей. Н.Д. Львов писал: «… горцы страдают кожными болезнями так, что нет почти ни одного горца, который бы избежал забелевания чесот¬кою, паршами и т.п. кожными болезнями»4.
Для лечения экземы (моцес кета) поздней осенью, перед нача¬лом зимы, добывали из содранной с березы коры растительный де¬готь. Куски коры складывали в заранее вырытую ямку, уложенную по бокам и на дне каменными плитами (размеры ямки приблизи¬тельно 1 м х 2 м х 0,4 м). Сверху кора обкладывалась дерном так, чтобы к ней был доступ, в виде небольших норок, с 2-3 сторон. Че¬рез эти норки кора поджигалась, после чего, дав ей хорошо разо¬греться, отверстия закладывались. Через 6-8 часов дерн разбрасыва¬ли и собирали перегнанную из коры темнокоричневую жидкость. После этой операции участки тела больного, пораженые экземой, натирали толченным чесноком от 2 до 5-6 раз: это зависело от вида экземы, степени запущенности болезни, пола и возраста больного. Затем те же участки тела натирались уже березовым дегтем — эта процедура могла повторяться 2-3 раза. За время прохождения ука¬занного курса лечения больному рекомендовалось минимальное потребление жидкости.
По сведениям наших информаторов указанные приемы с не¬большими вариациями считались действенными в борьбе против чесотки (къакъа) и лишаев (кец!).
Любые кожные заболевания, характеризующиеся появлением нарывов, язв, шелушений, лекари лечили отварами корней девяси¬ла, лапчатки (э бокГхоси гагали), чемерицы (зеес семи), травы чере-
1 Обзор Дагестанской области за 1892 г. Темир-Хан-Шура, 1893. С. 57-58.
2 См.: Дибиров М.А. Указ.соч. С. 7.
3 См.: Аликшиев Р.Ш. Указ.соч. С. 59.
4 Львов Н.Д. Домашняя и семейная жизнь дагестанских горцев аварского племени // ССКГ. Тифлис, 1870. В.З. С. 4.
ды, настоем черемши. Это и къоскъа — болезнь, характеризующаяся появлением на теле волдырей и зуда (крапивница), и бов, при кото¬ром поражались волосы головы и ногти (стригущий лишай), и ла-гикъ цак!арби — незаразное кожное заболевание, характерное появ¬лением на теле отвальных серых пятен с шелушащейся кожей (псо¬риаз). Кроме названных снадобий перечисленные заболевания ле¬чили отваром луковицы черемши и белой глиной, добываемой не-подалеку от с. Мокок.
Паршой (къилекъо кита) болели преимущественно дети, неред¬ко было заболевание и среди взрослых. Болезнь определялась по облысению отдельных участков головы и появлению на ней желто¬ватых чешуйчатых наслоений. Как и у других народов аварской группы1, у цезов считалось, что парша может появиться и от испуга. Лучшим средством от заболевания считались корни лопуха. Они выкапывались в апреле, высушивались в тени и хранились в темном прохладном месте. Для применения против парши корень толкли в ступе, а затем смешивали его в сыворотке до кашицеобразной кон¬систенции. Массу эту, разложив на камне 0,5 см слоем, сушили в тени 4-5 дней. Непосредственно перед применением кусочек этого снадобья размельчали, добавляли селитру, пепел конской или осли¬ной кожи, топленый говяжий жир, мыло, и получившейся массой мазали всю голову независимо от того, насколько она поражена за¬болеванием (в противном случае болячки могли появиться на дру¬гих участках головы). Смазанную таким образом голову туго пеле-нали на несколько часов, затем повязку снимали и перед сном оде¬вали ее вновь. Снадобье с головы не смывали до тех пор, пока оно само не отпадало небольшими кусками. После того, когда вся голо¬ва очистится, ее рекомендовалось промыть мочой отелившейся ко¬ровы, а потом, когда голова высохнет, вымыть ее теплой водой без мыла. Рецепт лекарства: а) при первичном смешивании толченного корня с сывороткой: 2 стакана корня на 2,5 стакана сыворотки; б) при приготовлении смеси: просохшей лопухово-сывороточной мас¬сы 2/6 части (т.е. 1/3), остальные ингредиенты — по 1/6 части.
Народная хирургия. Н.Ф. Дубровин писал о лекарях горцев, «… отлично изучивших лечение переломов костей и ран, нанесен¬ных огнестрельным оружием»2.
‘ Дибиров М.А. Указ.соч. С. 31.
2 Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. СПб., 1871.Т.1.КН.1.С. 586.
168
Простейшим видом помощи, оказываемой пострадавшему от открытого или скрытого перелома (бецаси), было восстановление костей в первоначальное положение и наложение шин. Если пере¬лом был открытый, на рану накладывали дезинфицирующие травы (листы подорожника, толокнянки).
Перед этим принимались меры для очищения желудка постра¬давшего. Этот принцип был неукоснителен и в практике лекарей других народностей Дагестана. Думается, что здесь уместна и такая параллель: знаменитый арабский хирург Х-Х1 вв. аз-Захрави перед прижиганием участков головы для лечения разных заболеваний то¬же рекомендовал больным вначале принять слабительное .
Для лечения ран, полученных от ушибов, а также от огне¬стрельного, холодного оружия, дидойцы готовили сложные лечеб¬ные амальгамы (раны — дигьи, амальгама — магьлум): 1) мед (1/3), масло топленое (1/6), паутина (1/3), воск плавленый (1/6); 2) кур¬дючный жир (1/2), порошок серы (1/3), мыло (1/12), мед (1/12).
Полевой материал свидетельствует, что лекари-дидойцы были знакомы с основами трансплантации. Так, в Дидо-Шаитле местные лекари иногда зашивали глубокие раны сухожилиями голубей, фа¬занов, куропаток и рябчиков.
Дезинфицирующим средством служил в народной медицине отвар из коры можжевельника, собранный в сентябре, отвар из ве¬сенней хвои сосны, настой мартовских почек березы или листьев толокнянки, собранных в конце лета.
Для очищения раны от гноя и в качестве противовоспалитель¬ного применяли луковицу черемши, сок подорожника, отвар осен¬него корня алтея (белъис гагали), свежие побеги овса.
По ходу операции местным лекарям приходилось бороться с кровотечениями (э бик!их). Лучшим средством считалась присыпка раны перетертыми рожками спорыньи, собранной летом. Останав¬ливали кровь также настоями осенних соплодий ольхи или стеблей пастушьей сумки, заготовленной с лета, отварами весенней коры калины или корней крапивы, собранных осенью.
Принимались лекарями-цезами меры также и к тому, чтобы мышцы и кожа пораненных участков тела как можно быстрей вос-
1 Абу-л-Касим аз-Захрави. Трактат о хирургии и инструментах / Изд.З. М., 1983. С. 36.
169
станавливалась, а рубцы и шрамы рассасывались. Для этих целей заживающую рану неоднократно смачивали настоем из плодов ши¬повника, накладывали на нее листья и цветы мать-и-мачехи, подо¬рожника, стебли зверобоя.
Болезни костно-мышечной системы. Если больной жаловал¬ся на ноющую ломоту в костях, суставах в сопровождении с при¬пухлостью суставов и повышением температуры (ревматизм -гван), его лечили пчелиными укусами по 3-5 укуса на сустав, через 9 дней лечение повторялось, всего не более 6-ти сеансов1. Счита¬лось также, что благотворно действует на болезнь отвар березовых веток, собранных в марте; в Дидо-Шапиге ревматические боли сни¬мали, натирая суставы соком плодов дикой яблони. Целительными для болезни считались также настои цветов бузины, листьев гарма-лы, собранных летом, листьев земляники, собранных в мае, и отва¬ры августовских корней лопуха или папоротника.
При радикулите (къарс гван) применяли такое же лечение и, кроме того, растирали места болевых ощущений желчью (сими) скота.
Если ощущение боли в той или иной группе мышц сопровож¬далось их заметным уплотнением (миозит — мишарби рагьаси), мес¬та эти протирали отваром октябрьских корней чемерицы. Помогала также от болезни ударная доза пчелиных укусов на участок: от 7-8 до ,10-12. Последнюю процедуру при необходимости можно было повторить лишь через месяц. Когда же боль отдавалась в пояснич¬ной области и передавалась в позвоночник (прострел), места боле¬вых ощущений усиленно натирали травой дикого горчичника (са-
гду).
Когда дело касалось воспаления того или иного нерва или его ответвления, места болевых ощущений натирались муравьиной ки¬слотой (гьуцес загъру). Добывали ее, ставя стеклянный сосуд с ма¬лым количеством медового сиропа (1-2 чайные ложки) недалеко от муравейника. Помогали при этих болезнях и пчелиные укусы. Если в результате этих болезней подвижность сустава резко ограничива¬лась (контрактура — могЬтъу рук!), больного лечили так: усиленно натирали муравьиной кислотой, а потом эти участки подвергали
‘ Пчелиными .укусами лечили приступы ревматизма и другие народы Даге¬стана. См.: Дибиров М.А. Указ.соч. С. 57.
170
укусам пчел (по 3-4 укуса на область болевых ощущений). По необ¬ходимости вся процедура повторялась через 9 дней.
Нервно-психические заболевания. Если человек по тем или иным причинам впадал в обморочное состояние (акълукъай ик!ин), его окуривали дымом осота.
Успешно лечили лекари-цезы также различные виды невроза.
Если у человека наблюдались повышенная возбудимость, неус¬тойчивость внимания, быстрая утомляемость, его поили настоем цветов клевера (мигьи) или листьев толокнянки, а при приступах истерии — отваром корней дягиля.
Нервно-психическое расстройство могло вБфажаться также в болезненной нерешительности, неуверенности в себе, угнетении навязчивыми мыслями и др. В таких случаях больного поили насто¬ем листьев пустырника (мамалаис ач!и) по 4 раза в день, по полста¬кана, в течение 12-ти дней. По необходимости курс лечения повто¬рялся через 24 дня.
Для лечения страдающих нервными припадками лекари-дидойцы готовили сложное лекарство. Вначале ягоды боярышника кипятили в дождевой воде в течение 1-го часа (5-6 столовых ложек на литр воды). Дав отвару остыть, процеживали его через тряпочку и на этой жидкости готовили отвар спорыньи (1:20). Лекарство должно было простоять в прохладном темном месте 7-8 дней, после этого его давали больному по две чайные ложки — два раза в день мужчинам и трижды в день женщинам.
Известны были цезам и методы борьбы с бессоницей (мокъу яйкану). Для борьбы с ней считался действенным напиток из муки проросшего овса с добавлением меда.
Для лечения выпадения двигательных функций тех или иных частей организма (рекъа къукъаси — паралич руки) лучшим средст¬вом считался настой (1:5) луковицы подснежника (ицк!ори): его давали пить больному приблизительно по чайной ложке 8-10 раз в сутки. Сильнодействующими средствами считались также отвар осеннего корня красавки (1:30) и настой (стеблей с листьями) гар-малы.
Во всех случаях нервно-психических заболеваний лекари-цезы считали полезным для больного резкое чередование горячих и хо¬лодных ванн для всего тела.
171
Детские болезни. Различного рода простые и сложные заболе¬вания детей занимали большое место в практике дидойских лека¬рей.
Прелости у грудных детей обычно посыпали высушенными и измельченным листом брусники (гъат!), а пролежни промывали (протирали) настоем осенних почек березы. Компоты из ягод брус¬ники давали детям, страдающим недержанием мочи.
Особое место в практике лекарей-цезов занимала борьба с тя¬желыми детскими заболеваниями.
Заразную болезнь, характеризующуюся поражением полости носа, гортани, зева (дифтерия — бачТяхъ унти) лечили отваром коры дуба (неху), горячими компотами из ягод черники (элъу). Если бо¬лезнь проявлялась повышенной температурой, сыпью по всему телу и болью в горле (скарлатина), ребенка поили отварами апрельских корней чистотела и чемерицы, давали ему настой мяты и мазали тело березовым дегтем. Когда же сыпь на теле ребенка сопровожда¬лась приступами лихорадки, воспалением глаз, а также дыхатель¬ных путей (корь — цаха), больному кроме того давали настой зверо¬боя, собранного во время цветения. Считалось, что ребенок быстро выздоровеет, если его напоить свежей кровью жеребенка черного цвета1. Нередко болезнь ребенка проявлялась в судорожном кашле, иногда со рвотой и частыми припадками (коклюш). В этих случаях ему давали настой с апрельских цветов первоцвета.
Если ребенок болел золотухой (скропулезом), его поили отва¬ром корней чистотела, собранных осенью; хорошим лекарством считался также концентрированный отвар из перегородок, взятых изнутри грецкого ореха.
Распространенной болезнью детей было также поражение око¬лоушных желез (свинка, паротит эпидемический). У больного по¬вышалась температура, появлялось ощущение общего недомогания. Лечение заключалась в том, что ребенка до выздоровления держали в тепле, поили малиновым чаем, а также давали ему бульон с заячь¬его мяса.
В народе верили, что если в свежеснятую овечью шкуру завер¬нуть ребенка, то это будет способствовать нормальному развитию хилого, слабого новорожденного. Применение свежеснятой овечьей
шкуры в лечебных целях вообще характерно для народов Дагеста-на1.
Гинекология и акушерство. Лекари Дидоэтии всегда уделяли должное внимание женщине-роженице и будущему ребенку.
Нередкой болезнью рожениц было воспаление матки (эндомет¬рит). Обычно такую больную лечили настоем корней барбариса, собранных в конце весны — начале лета. Кроме того, больной про¬писывалось усиленное потребление меда неперекаченного, ей дава¬ли отвар спорыньи (1:30) или настой стеблей и листьев пастушьей сумки, собранных летом. Для остановки маточного кровотечения в народе было известно множество препаратов из лекарственных рас¬тений: компоты плодов барбариса, земляники, малины, калины, на¬стои стеблей хвоща, зверобоя, цветов пижмы, отваров корней лап¬чатки, крапивы, гореца змеиного и др. Если роды проходили труд¬но, женщину поили настоем спорыньи и стеблей с листьями осоки парвской, собранной в середине осени. Болеутоляющими при этом служили слабые (1:30) настои листьев красавки, белены, дурмана, настой соцветий клевера, собранных в июне, отвар сентябрьских корней чистотела и чемерицы. Если кормящая мать испытала не¬достаток молока для ребенка, ее поили различными лактогенными снадобьями и напитками: отварами плодов можжевельника, корней чистотела (апрельских), морковным соком и др. Бытовало мнение, что если кормящую мать окуривать дымом сухого осота, у ней мо¬жет «высохнуть» молоко. При маститах (киколь рагъаси) женщине давали пить настой зверобоя.
Знахарство. Религиозно-магические средства и методы ле¬чения. В интересующий нас период, в XIX — начале XX в., дидой-цы, как и другие горцы Дагестана, давно уже вплотную подошли к стихийно-материалистическому пониманию мира, явлений, соот¬ношению природа — человек. Рационально-эмпирическая в своей основе народная медицина цезов говорит в частности о том, что че¬ловек рассматривал себя составной частью окружающего мира. Тем не менее, религиозно-магические представления, веками формиро¬вавшие мировоззрение народа, отразились, чего и следовало ожи-
1 См.: Дибиров М.А. Указ.соч. С. 22. 172
1 См. напр.:Дубровин Н.Ф. Указ.соч. С. 584; Булатова А.Г. Лакцы: историко-этнографические очерки. Махачкала, 1971. С. 158.
173
дать, в частности на способах и методах лечения различных заболе¬ваний.
Причины телесных и психических недугов народ рассматрвиал и как наказание за людские прегрешения. Отсюда вера людей в чу¬додейственные талисманы, молитвы, заклятия, заговоры и т.д., спо¬собные умилостивить представителей неких высших духовных на¬чал. В таком отношении к болезням сказались не столько идеология ислама, сколько доисламские представления, привнесенные на но¬вую идеологическую почву и приспособленные к новой религиоз¬ной концепции. Наиболее яркими представителями такого направ¬ления были знахари, облегчавшие страдания больных религиозно-магическими средствами, в большинстве случаев — в сочетании с рациональными действиями и приемами.
Например, при различного рода невралгиях, радикулитах, арт¬ритах больному делали растирания, сопровождая их той или иной молитвой. При лечении нервных или внутренних заболеваний в со¬суд с настоем или отваром соответствующих растений опускали клочок бумаги (или пепел этой бумаги), с написанным на ней рели¬гиозным текстом. Такие рациональные действия, как наложение шин, тугих повязок, кровопускание и др. нередко сопровождалось предписанием носить до конца выздоровления амулет и т.д.
Происхождение нервно-психических заболеваний знахари час¬то объясняли влиянием злонамеренных демонических сил: чертей, джинов, персонажей типа различных вариантов бабы-яги, домовых, леших, водяных и проч. Задача знахарей сводилась, верили в наро¬де, к изгнанию злого начала из больного тела человека, к сведению на нет порчи, чар, что якобы достигалось посредством произнесе¬ния формул, заклинаний, заговоров, молитв. Нужно отметить, что в большинстве случаев знахари были людьми с незаурядным даром внушения, который, будучи помноженным на безусловную веру больного в возможности своего исцелителя, давал сплошь и рядом положительный эффект: больной выздоравливал.
В ряде случаев причинами того или иного заболевания считали злонамеренные действия недруга или просто злого человека, насы¬лающего на людей порчу. Приемы для излечения, рекомендуемые знахарями в таких случаях, сводились к разрушению злых чар, зло¬стной порчи: к задобриванию подозреваемого в таких действиях
174
подарками и подношениями, сожжению клочка его одежды, клока его волос, ногтей и проч.
Ряд действий знахарей генетически непосредственно восходил к понятиям о черной магии и через них — к домонотеистическим представлениям народа. Например, при тяжелых родах тело жен¬щины ниже пояса окуривали смесью шерсти абсолютно черного кота и убитого паука; при частых кровотечениях из носа больному рекомендовали топить мышь в сосуде с водой и пить эту воду; при лихорадке грудь человека опоясывали белой шерстяной ниткой, а другой ее конец привязывали к качающемуся на ветру дереву; от судорожных, непроизвольных движений конечностей больной мог якобы избавиться, поев лягушечьего бульона; верили, что от гной¬ных волдырей на теле можно избавиться, обратившись к скале с просьбой «забрать себе болезнь, изложенной на семи языках — и т.д. В народе бытовали поверья в целебные свойства периодически от¬падающих рожках какой-то разновидности змей, оперенья кукушки, хвоста ящерицы, окаменелого помета перепелки, свистящей рыбки и т.д.
Ряд поверий был связан с лекарственными растениями. Так, например, калину в народе считали священным деревом. Веточку этого дерева прикрепляли на шею скоту от сглаза. Увидев первый цветок подснежника, нужно было его сорвать и воткнуть на некото¬рое время в ухо: верили, что в результате уши до следующего года не будут болеть. Корень девясила носили с собой в кармане: это, по поверьям, нейтрализовало порчу. Корень красавки якобы давал мужчине красноречие, а женщине — красивый голос. Цветы белой кувшинки приносили богатство — и т.д., и т.п.
Итак, народная медицина цезов развивалась на основе бога¬тейшей практики, в результате накопления и обобщения эмпириче¬ских знаний народа. Процессу такого накопления знаний, «отли¬чающихся устойчивостью и массовостью»1, во многом способство¬вала естественная близость народа к природе, в результате чего бы¬ли подмечены и взяты на вооружение лечебные свойства трав и кустарников , продуктов животного мира. Извечное занятие живот-
С. 5.
^ Бромлей Ю.В., Воронов А.А. Указ.соч. С. 4. См.: Алексеев Б.Д. Лекарственные растения Дагестана. Махачкала. 1971.
175
новодством и земледелием предопределило наличие в народной ме¬дицине лечения больных снадобьями из диких трав, злаков, корне¬плодов, из продуктов животноводства. В условиях преобладания полунатуральных и натуральных форм хозяйства подавляющее большинство лекарственных средств изготовлялось из местного растительного сырья, продукции и продуктов обмена животного мира, из местных минералов. Имущественная дифференциация в Дидоэтии не была ярко выражена, процесс классообразования дале¬ко еще не получил своего завершения. Понятно поэтому, что все социально-имущественные прослойки населения получали в основ¬ном одинаковую медицинскую помощь. Специфика и уровень раз¬вития народной медицины определяются, таким образом, условия¬ми жизни общества, уровнем развития производительных сил и ха¬рактером производственных отношений.
Как отмечалось Ю.В. Бромлеем, А.А. Вороновым, «… научная медицина до сих пор в той или иной мере сосуществует с традици¬онными видами медицинских знаний»1. Многие средства и методы лечения различных заболеваний у цезов вполне соответствуют по¬требностям медицинской науки сегодняшнего дня. Свойства расте¬ний и их частей воздействовать на те или иные недуги, подмечен¬ные цезами, в подавляющем большинстве случаев совпадают с на¬учными разработками по этому вопросу2. Уже сам этот факт может свидетельствовать о том, что в своем историческом развитии рас¬сматриваемое общество стихийно приблизилось к естественнонауч¬ному познанию мира, к сознанию органического единства челове¬ческого организма и окружающей среды.
Виды поселений
1 Бромлей Ю.В., Воронов А.А. Указ.соч. С. 8.
2 См., напр.: Лекарственные растения в быту. М., 1970; Алексеев Б.Д. Указ.соч.; Лекарственные растения в народной и научной медицине. Изд.5. Сара¬тов, 1978; Кощеев А.Р. Дикорастущие съедобные растения в нашем питании. М., 1981 и др.
176

Фрагменты поселений

Сельскохозяйственные орудия
Предметы домашнего обихода
‘
Одежда и украшения

§4. Религиозные верования
Средневековые путешественники и исследователи писали о це-зах-дидойцах как о язычниках1. В 1Х-Х вв. на Западный Дагестан накатывается волна миссионерской деятельности Грузии, пытав¬шейся распространить здесь свое политическое влияние. В резуль¬тате этой деятельности христианство в крае распространилось, хотя полностью принято не было, и позиции его всегда оставались шат¬кими. К XIV в. ослабленная борьбой с мусульманскими странами Грузия прекратила свое идеологически-религиозное давление на Западный Дагестан, в результате чего здесь опять укрепились пози¬ции язычества2. На протяжении довольно-таки длительного истори-ческого периода, вплоть до конца XIX в., христианство все же оста¬вило свои следы в верованиях дидойцев. Дальнейший процесс в сфере идеологии характеризовался укреплением позиций язычества вплоть до XVIII в. В конце XVII — начале XVIII в. происходит борь¬ба между Хунзахом и Гидатлем с одной стороны и Грузией — с дру¬гой за овладение областями, примыкающими непосредственно к Грузии. Понятно, что борьба переносится и на религиозную почву, в результате чего начинается постепенная, но неуклонная ислами-зация дидойцев3. «В последнюю очередь ислам был принят дидой-цами», — пишет А.Р. Шихсаидов4. Неудивительно, поэтому, что в повседневной жизни в религиозных воззрениях дидойцев ислам пе-•реплетался с домонотеистическими представлениями и пережитка¬ми христианства. «Будучи мусульманами-суннитами, цезы сохра¬нили слабые следы христианства и некоторые пережитки языческих верований», — писал Е.М. Шиллинг5. Явление это не исключитель¬но, исторически закономерно. «Раз возникнув, — писал Ф. Энгельс,
Масуди. Луга золота и рудники драгоценных камней // СМОМПК. Тифлис. 1908. В.38. С. 42; Мухаммед Рафи. Извлечение из истории Дагестана // ССКГ Тифлис. 1871.В.5. С. 26.
Подробней об этом см.: Магомедов Д.М. Древние религиозные воззрения дидойцев (цезов) // РФ ИИАЭ. Ф.З. Оп.1. Д.247. 3 Там же.
Шихсаидов А,Р. Ислам в средневековом Дагестане УИ-ХУ вв. Махачкала. 1969. С. 210.
Шиллинг Е.М. Народы андо-цезской группы // РФ ИИАЭ. Ф.5. Оп.1. Д.37.
12 Зак. 65
177
религия всегда сохраняет известный запас представлении, унасле¬дованный от прежних времен»1.
Верой в плодоносящую силу земли были проникнуты религии большинства народов Земного шара . Культ земли существовал за¬долго до появления производящего хозяйства3. Пережитки древних верований бытовали у цезов как клятвы и проклятия именем земли, в виде подчеркнуто-почтительного отношения к ней, особенно в период весенних полевых работ4. О былом почитании неба говорит бытование также клятв и проклятий именем неба5. В тесной связи с земледельческими культами на Кавказе6, и в частности — в Дагеста¬не7 развивался и культ солнца. Как и другие народы Дагестана8, ди-дойцы просили у бога милости именем солнца, стоя лицом к восхо¬дящему светилу. Сохранились в народе и следы почитания луны: периодические изменения ее формы, смена лунных фаз легли в ос¬нову местного календаря и породили всяческого рода суеверия. Так, в народе верили, что если в новолуние, глядя на луну, попросить у бога какой-нибудь милости, то желание сбудется9. В дни затмения луны дидойщды, как и другие народы Дагестайа, Кавказа10 выходи¬ли всем обществом на площадь, улицу, били в медные тазы, стреля¬ли из ружей и проч., а потом под руководством муллы устраивали массовое моление, раздавали пожертвования. В народе бытовало

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.21. С. 315.
2 См.: Фрэзер Дж. Золотая ветвь. Изд.2. М, 1986. С. 143-144, 371 и др.
3 См.: Чибиров Л.А. Древнейшие пласты духовной культуры осетин. Цхинва-ли, 1984. С. 86.
4 См. об этом: Токарев С.А. Религиозные верования восточнославянских на¬родов. М., 1957. С. 75; Чибиров Л.А. Указ.соч. С. 87.
5 См.: Александров А., Лобанов С. Заметки из путешествия по Дагестану // ЭО, 1910. №1-2. С. 156.
6 Кушнарев К.Х., Чубинишвили Т.Н. Древние культы Южного Кавказа. Л., 1970. С. 163; Токарев С.А. Религия в истории народов мира. М., 1976. С. 36.
7 Котович В.М. Древнейшие писаницы Горного Дагестана. М., 1976. С. 56-57.
8 См.: Лугуев С.А.. Духовная культура ахвахцев. Махачкала, 1985 // РФ ИИАЭ. Ф.З. Оп.З. Д.618. Л.81.
9 Об этом же у народов Северного Кавказа см.: Далгат У.Б. Героический эпос чеченцев и ингушей. М.. 1972. С. 410.
10 См.: Лавров Л.И. Рутульцы в прошлом и настоящем // КЭС. М.; Л., 1962. В.З. С. 140; Страбон. География. Л., 1969. XI 6; Ган К. Краткие известия древних писателей о Кавказе // СМОМПК. Тифлис, 1882. В.2. С. 72; Афанасьев Г.Е. Дохри¬стианские религиозные воззрения алан // СЭ. 1976. №1. С. 130. и др.
178
мнение о благотворном влиянии лунного света на процессы сель¬скохозяйственного производства: пахоту, прополку, жатву1 и др. Ряд поверий и ритуалов цезов говорил о пережитках почитания ог¬ня. Огонь — семейная святыня, кормящая, обогревающая членов родственного коллектива. Сохранилось выражение «сыс цГинис эли» — «мы люди одного огня», говорящее о том, что большие се¬мьи у дидойцев — явление недавнего исторического прошлого и од¬новременно указывающее, что огонь некогда был святыней родово¬го коллектива.
Естественно-географические условия жизни всегда накладыва¬ли отпечаток на особенности духовной жизни людей. Не случайно поэтому в дидойской среде сохранились рудименты почитания гор¬ных вершин. В XIX — нач. XX в. эти пережитки проявлялись в том, что отдельные вершины считались святыми, а на других устраива¬лись различные ритуальные моления (обряды вызова дождя, моле¬ния о солнце и др.). Таковы горы Ч1итилиокъ у с. Мокок, Ч1ипир у с. Берих, Хилотл у с. Шаитль и др2. Особой популярностью пользо¬валась на всех дидойских участках вершина Киделишан, Кидела-шаних («Гора фигурок»). Здесь проводились моления о дожде, здесь же приносились в жертву животные3. Кроме того, на этой горе в разное время люди находили антропоморфные (главным образом) и зооморфные бронзовые фигурки, характерные для культуры мно¬гих уголков Кавказа4. В конце XIX в. на горе проводились даже ар¬хеологические изыскательские работы5.
В интересующий нас период среди цезов широкое распростра¬нение получил культ белого камня. Фетиш был представлен либо массивным квадратным в сечении блоком, либо столбиком высотой 1-1,2 м того же сечения. Под влиянием ислама к названию камня было добавлено имя Аллаха: во всей округе он (камень) был извес¬тен как Ч1ов-б-Аллах. Наиболее прочно поклонение Ч1ов-б-Аллаху
1 Об этом же у кахетинцев см.: Чурсин Г.Ф. Народные обычаи и верования Кахетии//ЗКОИРГО. Тифлис, 1905. В.25. С. 17.
2 Более подробно об этом см.: Магомедов Д.М. Духовная культура дидойцев. Махачкала, 1972 // РФ ИИАЭ. Ф.З. Оп.1. Д.247. Л.29, 30, 34.
3 Там же. Л.34.
4 Мегрелидзе И.В. Археологические находки в Дидо // СА. 1951. №1. С. 288.
5 См.: Иессен А.А. Работы на Сулаке // Изв. ГАИМК. М., 1935. В.110. С. 34-35.
179
держалось в Дидо-Асахе, согласно устной традиции позже всех принявшей ислам1. Часть урожая, собранного осенью, приносилась в жертву этому божеству. Ему же жертвовали и мясо при убое ско¬та2. К культу белого камня можно привязать и тот факт, что при строительстве многоэтажных домов или оборонительных башен в стену на видное место монтировался квадратный прямоугольник или треугольный белый камень, искусно обработанный3. Следы по-читания белого камня сохранились и у других народов Дагестана, у народов Северного Кавказа и Закавказья4.
Ранние религиозные формы цезов предполагали веру в магиче¬ские свойства отдельных представителей животного мира. В XIX -нач. XX в. эти верования сохранились лишь пережиточно. Форма этих пережитков чаще всего такова, что судить о их первооснове, изначальном смысле, заштрихованного веками культурно-истори¬ческого развития, весьма затруднительно.
Почитание быка восходит к древнейшим религиозным пред¬ставлениям человека . Использование быка как тягловой силы на Кавказе и в Дагестане относится к эпохе энеолита6. Понятно, что уже сам этот факт не мог не породить культа животного. «Бык в древности олицетворял силу весеннего плодородия, созидательную мощь пробуждающейся природы»7. Так, у дидойцев, как и у других горцев Дагестана8, Кавказа9, был обычай окроплять пашню перед ее возделыванием бычьей кровью. Считалось, что бычий хвост, зако-
1 Магомедов Д.М. Указ.соч. С. 36, 62 и др.
2 Там же. С. 36.
3 Там же. С. 37.
4 Чурсин Г.Ф. Указ.соч. С. 50.
5 Рыбаков Б.А. Космогония и мифология земледельцев энеолита // СА. 1965. №2. С. 24 и др.; Он же. Язычество древних славян. М, 1981. С. 55, 56 и др.; Он же. Язычество древней Руси. М., 1987. С. 537-538 и др.
6 Чубинишвили Т.Н. К древней истории Южного Кавказа. Тбилиси, 1971. С. 159; Котович В.Г. Проблемы культурно-исторического и хозяйственного разви¬тия населения древнего Дагестана. М., 1982. С. 142-143.
Гаджиев Г.А. Доисламские верования лезгин: Автореф. дисс… канд. ист. наук. М., 1975. С. 4; Он же. Верования лезгин, связанные с животными // СЭ. 1977. №3. С. 117.
8 Гаджиев Г.А. Там же; Лугуев С.А. Указ.соч. С. 87.
9 См.: Чибиров Л.А. Народный земледельческий календарь осетин. Цхинвали, 1976. С. 236; Он же. Древние пласты духовной культуры осетин. С. 119.
180
панный у входа в дом, предохраняет обитателей жилища от дейст¬вий всякого злого начала. В народе верили, что если на нож или кинжал насадить ручку из рога жертвенного быка, хозяин оружия будет неуязвимым для врагов. Наделение быка сакральными силами характерно для многих народов мира1.
Для многих народов мира характерен также и культ барана2. Исследователями неоднократно отмечалась взаимосвязь между культом барана и культом солнца, культом барана и культом пред-ков3. В 20-х числах марта жители селений Дидо-Асаха под утро со¬вершали коллективные восхождения на ближайшие вершины, и с восходом солнца резали там черного барана, т.е. совершали обряд, явно связанный с культом солнца, с культом горы. Вообще баран, реже овца, были наиболее популярными жертвенными животными при совершении обрядов религиозного или календарного праздни¬ка. Пережиточно сохранилась в народе и вера в сакральные функ¬ции козла; служившего, в частности, своеобразным живым обере¬гом стада овец .
По верованиям цезов сакральной силой обладали не только жертвенные животные, но также и их рога и черепа. Аналогичные поверья бытовали у многих народов Дагестана, Кавказа5. Счита-лось, что черепа животных ограждают от «дурного глаза», от порчи, активизируют деятельность позитивного магического начала и т.д. Сюда же примыкают отдаленные отголоски культа человеческого
1 См.: Фрэзер Дж. Указ.соч. С. 17, 365-366, 427-430 и др.; Снесарев Г.П. Ре¬ликты домусульманских верований и обрядов у узбеков Хорезма. М., 1969. С. 308-315; Стратанович Г.Г. Ритуальное убиение быка // Религия и мифология народов Восточной и Южной Азии. М., 1970. С. 111-114; Сихарулидзе А.Н. К вопросу о значении изображения быка на триалетских вещапах и вещапоидах // КЭС. Тбили¬си, 1972. В.4. С. 24-52 — и др.
2 См.: Басилов В.Н. О пережитках тотемизма у туркмен // Труды Института истории, археологии и этнографии АН Турк. ССР. Ашхабад, 1963. В.7. С. 77; Сне¬сарев Г.П. Указ.соч. С. 315-317; Баялиев Т.Д. Доисламские верования и их пере¬житки у киргизов. Фурнзе, 1972. С. 17-18; Шнирельман В.А. Доместикация живот¬ных и религия // Исследования по общей этнографии. М., 1979. С. 197; Антонова Е.В. Очерки культуры древних земледельцев Передней и Средней Азии. М., 1984. С. 94-95-и др.
3 Тейлор Э. Первобытная культура. М.. 1939. С. 429 и др.; Токарев С.А. Указ.соч. С. 286; Чибиров Л.А. Древние пласты духовной культуры осетин. С. 121.
См.: Гаджиев Г.А. Верования лезгин, связанные с животными. С. 118.
1 См.: Чурсин Г.Ф. Указ.соч. С. 26; Гаджиев Г.А. Указ.соч. С. 118 и др.
181
черепа, проявившегося в частности в погребениях отдельных горцев в сопровождении украшений и оружия1. Этот факт Д.М. Магомедов увязывает2 с известным сообщением Ибн Руста о повсеместном по¬клонении народов царства Серир сухой голове3. Идея истиноподоб-на и заманчива, однако для ее подтверждения (равно как и для отка¬за от нее) нужны дополнительные этнографические, археологиче¬ские, исторические изыскания.
Пережитки веры в колдовство сохранились у цезов до начала XX в. При этом понятие «колдун» и «знахарь» зачастую сливались в сознании народа. Это обстоятельство для разных народов ряд ис¬следователей считает исторически закономерным4. Подразделение колдунов на добрых и злых, как у других народов5, у дидойцев не было. Считалось, что по личному капризу, независимо от личных качеств человека, колдуны могут навредить кому-либо или облаго-детельствовать. По народным представлениям колдуны могли на¬слать беду на человека за его ум, одаренность, смелость, красноре¬чие и облагодетельствовать другого, наделенного явными пороками — и наоборот. Предостеречься от колдовских чар, в том числе от сглаза и порчи, можно было, по поверьям, талисманами и амулета¬ми с религиозными текстами6. По народным представлениям от действия злонамеренной силы могли уберечь железные предметы, которые человек либо носил с собой (ножи, иглы, гвозди и проч.), либо хранил в постели* кладя под подушку на ночь. Здесь мы имеем дело с рудиментами культа железа7. Апотропейные свойства припи¬сывались также зооморфным и антропоморфным фигуркам, чаще всего серебряным, служившим в исследуемое время женскими ук-
‘ Атаев Д.М. Археологические исследования в Дидо // СЭ. 1961. №1. С. 288.
2 Магомедов Д.М. Указ.соч. С. 44.
3 Ибн Руста. Из книг драгоценных камней // СМОМПК. Тифлис, 1903. В.32. С. 47.
4 Токарев С. А. Ранние формы религии и их развитие. М., 1964. С. 107; Чиби-ров Л.А. Указ.соч. С. 186-187.
5 См.: Лугуев С.А. Указ.соч. С. 83.
6 См. об этом для народов Дагестана, Кавказа: Косвен М.О. Очерки истории первобытной культуры. М., 1957. С. 159; Чурсин Г.Ф. Амулеты и талисманы у кав¬казских горцев // СМОМПК. Тбилиси, 1929. В.46. С. 224.
7 См.: Чурсин Г..Ф. Народные обычаи и верования Кахетии. С. 17; Его же. Культ железа у кавказских народов. Тифлис. 1907; Лавров Л.И. Доисламские веро¬вания адыгейцев и кабардинцев // ТИЭ. М., 1959. В.51. С. 223-224.
182
рашениями. По мнению исследователей первые из них могут свиде¬тельствовать о пережитках идолопоклонничества1. Что же касается характеристики цезов как идолопоклонников, то именно этот тер¬мин употребляли все исследователи Дидо в XVIII — нач. XIX в., так или иначе касавшиеся вопроса о местных верованиях2. Как и у дру¬гих народов Дагестана и Кавказа у цезов была распространена вера в оградительную силу различного рода минералов, угольков от ко¬стрищ, волчьих жил, птичьих перьев и др. против злых чар, порчи, сглаза3. Такими же свойствами народная фантазия наделила рога козлов, баранов, быков, туров, их черепа, а также черепа коня, мед¬ведя , волка и др4.
Итак, в интересующее нас время отголоски стародавних рели¬гиозных представлений сохранились в народе в виде верований в живых или вещественных «посредников» между силами добра и зла с одной стороны и людьми — с другой.
В верованиях народа значительное место отводилось чертям-шайтанам. Историческая традиция наделяла их антропоморфным обликом, козлиными рогами, бородкой и вывернутыми ступнями ног. Существа эти якобы были наделены даром становиться неви¬димыми или перевоплощаться в юношу, старуху, девушку и т.д. Черти, считали люди, всегда нацелены на злостные выпады против рода человеческого, всегда стараются сбить человека с истинного
1 См.: Борозна Н.Г. Некоторые материалы об амулетах — украшениях населе¬ния Средней Азии // Домусульманские верования и обряды в Средней Азии. М., 1957. С. 202.
2 См.: Гербер Г.И. Описание стран и народов вдоль Западного берега Каспий¬ского моря. 1728 // ИГЭД. С. 113; Вахушти. География Грузии. Тифлис, 1904. С. 130-131; Географическое и статистическое описание Грузии и Кавказа: Из пу¬тешествия акад. И. А. Гильденштедта через Россию и по Кавказским горам в 1770-1773 гг. СПб., 1809. С. 217 и др.
3 См.: Гафферберг З.Г. Пережитки религиозных представлений у белуджей // Домусульманские верования и обряды в Средней Азии. С. 230; Штернберг Л.Я. Первобытная религия в свете этнографии. Л.. 1936. С. 383; Шиллинг Е.М. Куба-чинцы и их культура. М.-Л., 1949. С. 200; Пикуль М.И. Эпоха раннего железа в Дагестане. Махачкала, 1967. С. 97; Давудов О.М. Культура Дагестана эпохи ранне¬го железа. Махачкала, 1974. С. 72; Чурсин Г.Ф. Амулеты и талисманы у кавказских горцев. С. 205-206; Лавров Л.И. Указ.соч. С. 217; Илимбетов Ф.Ф. Культ волка у башкир // Археология и этнография Башкирии. Уфа, 1971. С. 226; Потапов Л.П. Волк в народных поверьях // КСИЭ. М., 1958. В.ЗО. С. 141.
4 См. об этом у лезгин: Гаджиева Г.А. Указ.соч. С. 118.
183
пути, унизить его, внушить ему неблаговидные действия, поступки и порывы. Бороться против их влияния можно было молитвами, ко¬торых черти якобы боялись. Это мнение сложилось скорее всего под влиянием ислама, с принятием которого, по всей вероятности, традиционный, местный демонологический персонаж трансформи¬ровался в мусульманского шайтана.
Параллельно представлениям о шайтане в народе развивались и поверья в джинов, населяющих пространство вокруг селений. В от¬личие от чертей народ делил джинов на добрых и злых, первые все¬гда стремились помочь человеку, облегчить его существование, воздать ему за высокие достоинства и т.д., а вторые преследовали людей, насылали на них стихийные бедствия и болезни, всячески вредили им.
Верования, связанные с понятиями о духовной субстанции че¬ловека (в ее отличии от телесной), характерны для традиционной идеологии большинства народов земного шара. Это понятие обо¬значалось цезами словами «жан» и «рух!»!. Понятие «жан» связы¬валось с конкретным живым человеком, а термин «рух!е» означал не конкретизированное, абстрактное выражение этого понятия, подразумевающего высшую субстанцию и главное содержание все¬го живого. Таким образом, соотношение цезских понятий «жан» и «рух!е» приблизительно такое же, как соотношение христианских «душа» и «дух».
Считалось, что душа — пожизненный двойник человека, его высшее, божественное, а посему и бессмертное начало, начало по¬ложительного свойства. Тем не менее, как и у других народов, у цезов бытовало мнение, что, покинув тело человека, душа может нанести вред всем, кто находился в контакте с покойником: родст¬венникам, друзьям, односельчанам и др2. Отсюда — целый цикл по-хоронно-поминальных обрядов, призванных ублажать душу покой¬ного: во-первых, для блага покойника, а во-вторых, — для блага его прижизненного окружения3.
1 Гаджиев Г.А. указывает на то, что разграничить эти понятия на лезгинском и вообще на дагестанском материале очень трудно. См.: Гаджиев Г.А. Пережитки древних представлений в похоронно-погребальных, обрядах лезгин // Семейный быт народов Дагестана в ХГХ-ХХ вв. Махачкала, 1980. С. 32.
2 См.: Фрэзер Дж. Указ.соч. С. 45-46, 174-188 и др.
3 См.: Чурсин Г.Ф. Народные обычаи и верования Кахетии. С. 75; Тока-184
Душа человека, считали цезы, лишь одно из многочисленных проявлений высшего, разумного, бессмертного начала. По их пред¬ставлениям, мир был нанесен сонмищем духов, воплощавшими в себе окружающую природу, ее силы и ее объекты. Жили они сооб¬ществами, объединявшимися в свою очередь в роды и племена. Управляли ими главари (къим): главарем могла быть и женщина. Были у них и свои князья, например, князь Каримов, живший непо¬далеку от с. Гинух, князь Ибрагим, находившийся в горах, окру¬жающих с. Мокок1. По своему отношению к человеку, к людям ду¬хи делились на злых и добрых: первые вредили человеку, семье, тухуму, сельскому обществу, вторые защищали, жизнь, здоровье и имущество человека и вообще способствовали людскому процвета¬нию2. Побывавшая в конце 20-х годов текущего столетия в Дидо К.П. Данилина записала несколько конкретных фактов, свидетель¬ствующих об анимистических представлениях цезов: о том, как злые духи хотели разорвать на части жителя с. Мокок, а добрые ду¬хи оказывали ему покровительство; как в с. Кидеро злые духи на¬слали на людей смертельно заразную болезнь, как духи избили зе-хидинца, оскорбившего знахаря и др3.
Особым почитанием у дидойцев пользовался покровитель дома и семьи дух К1ине. Конкретным образом народная фантазия его не наделила, К1ине представляли себе то в виде сверчка, то в виде бе¬лой ящерицы, змеи, лягушки и др. К этому духу мысленно обраща¬лись с просьбами и мольбами о достатке и благополучии, его же мысленно благодарили за удачи и успех. «В каждом доме живет дух, невидимый хозяином дома», — писала К.П. Данилина4. Прежде чем приступить к семейной трапезе, хозяева дома оставляли в раз¬личных углах комнаты кусочки еды для К1ине. Считалось дурным предзнаменованием, утратой покровительства К1ине, если в течение 3-х дней еда эта не исчезала. О поверьях, связанных с покровителем
рев С.А. Религиозные верования народов СССР. М.-Л., 1931. Т.1. С. 96; Кало-ев Б.А. Осетины: Историко-этнографическое исследование / Изд.2. М., 1971. С. 203 и др.
1 Данилина К.П. Этнографическое обследование дидоев. 1928 // РФ ИИАЭ. Ф.5. Оп.1.Д.37. Л.67.
2 См.: Магомедов Д.М. Указ.соч. С. 23-27.
3 См.: Данилина К.П. Указ.соч. С. 64-67.
4 Там же. С. 67.
185
дома у других народов Дагестана, писали А.Г. Булатова, А.А. Амирханов, Г.А. Гаджиев и др1.
Как бы поздно не пришли цезы (по сравнению с другими наро¬дами Дагестана) к исламу, позиции его к XIX в. были очень сильны и пронизывали собой всю личную, семейную и общественную жизнь человека. Проявляя склонность к домусульманским поверьям и придерживаясь ритуалов, из них вытекающих, дидоец в подав¬ляющем большинстве случаев был абсолютно уверен, что поступает согласно исламскому вероучению и шариату. С другой стороны, и ислам, и, понятно, базирующийся на его учении шариат не смогли вытеснить из сознания народа формировавшиеся веками религиоз¬но-идеологические концепции и вынуждены были приспособиться к ним. Это соотношение вполне отвечало условиям социально-экономического, исторического и культурного развития народа, ха¬рактеризующихся замедленными темпами феодального развития общества, находящегося под все еще значительным влиянием пат-риархальных норм. Комплекс домонотеистических религиозных представлений нами берется и освещается без учета поэтапности появления и развития отдельных верований. Сложности историче¬ских судеб и многочисленные влияния способствовали разнообра¬зию и пестроте воззрений народа, в которых стародавнее и сравни¬тельно новое могло быть заимствовано, принято и переосмыслено как единое целое. Не случайно Б.А. Рыбаков, говоря о сверхъесте¬ственных силах славян сетует на «… трудности изложения на со¬временном языке расплывчатой сущности явления»2. Тем не менее, вопрос о становлении и развитии основных составляющих, основ¬ных вех «народной религии» нельзя считать совершенно безнадеж¬ным. Развитие это можно проследить по аспектам трактовок тех или иных религиозных персонажей в народе, по представлениям народа о критериях их функционирования, по способу «социализации» ду¬хов, демонов и богов в народном представлении и т.д. Таким обра-
1 См.: Булатова А.Г. Указ.соч. С. 180-181; Амирханов А.А. Древние сюжеты в преданиях аула Мекеги // Памятники эпохи бронзы и раннего железа в Дагестане. Махачкала, 1978. С. 157-158; Гаджиев Г.А. Дух «гурлиан» в демонологических представлениях даргинцев / Всесоюзная сессия по итогам полевых этнографиче¬ских и антропоморфологических исследований 1982-1983 гг. / Тезисы докладов. Черновцы, 1984. 4,2. С. 258-259.
2 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. С. 18.
186

зом, идеологические воззрения народа, в нашем случае — верования цезов, — могут дать уникальный, богатейший материал для научных изысканий в области этнической истории и генезиса культуры.
§5. Праздники, обряды, поверья и верования, связанные с земледелием и скотоводством
В основе праздников и сопровождавших его обрядов, ритуалов лежала трудовая деятельность людей. Продукты полеводства и жи¬вотноводства цезская семья получала в результате приложения больших усилий, поэтому понятно, что различные действия, при¬званные обеспечить хороший урожай или принести приплод от ско¬та, а также выражение радости по поводу удачного завершения того или иного хозяйственного цикла, выливалось в народе в коллектив¬ные праздники, обставленные, как правило, различными обрядами и ритуалами. Последние были призваны не только (и не столько) вы¬разить радость и удовлетворение, продемонстрировать благодар¬ность людей «высшим силам», «божественному началу», но рас¬сматривались также и как способ задобрить эти силы и начала, вы¬звать их благотворное влияние на урожаи будущего, на успехи в животноводстве в последующих хозяйственных циклах.
Новогодний праздник. Как и другие народы мира дидойцы традиционно отмечали день наступления зимы. Он падал на дни зимнего солнцестояния — 22-23 декабря. Возможно, что день зимы отмечался в историческом прошлом всеми или большинством гор¬цев Дагестана и был призван к активизации пассивных в это время года природных начал, дающих рост всему живому. Различными обрядами и ритуалами человек как бы «подталкивал» силы природы к подготовительным действиям для полной их самоотдачи и сози¬дательного буйства в период весеннего цикла. К интересующему нас времени остались лишь некоторые фрагменты, а чаще — руди¬менты некогда цельного праздника, богато обставленного, надо по¬лагать, обрядами и ритуалами.
В предпраздничные дни молодежь делала специальные заго¬товки дров и сухих ветвей: в эти дни народ жег костры, люди пры¬гали через них, считалось, что чем больше костров в селении, чем больше огня, света в доме, тем благостнее окажется год, тем лучше
187
приносили также и пшеничные баранки для раздачи детям. Итак, пахарь (в шубе наизнанку) проводил несколько символических бо¬розд, люди брали из мешка у муллы горстями смесь злаков и рас¬сыпали их по полю, дети руками засыпали зерно землей. Баранки отдавали кому-либо из бедняков, тот бросал ими в детей, дети их ловили. Остальную еду раздавали небольшими порциями всем при¬сутствующим. После коллективного угощения начинались спортив¬ные и зрелищные мероприятия: соревнование мальчиков, девочек и юношей в беге (по половозрастным группам), борьба юношей и мужчин, метание камня, скачки на дистанции до 2-5 км, бой быков, травля собак и кошек1 и др.
Верования и обряды, связанные с земледелием и животно¬водством. Многовековая практика в полеводстве вооружила каж¬дую семью дидойцев эмпирическими познаниями в этой области хозяйства, опираясь на которые местные жители из года в год полу¬чали сравнительно неплохие для своего времени урожаи зерновых. Значительны были также познания и практические навыки народа в области животноводства. Тем не менее, позиции религиозно-магических представлений были еще достаточно сильны: другого ожидать не приходилось в условиях замедленных темпов социаль¬но-политического развития общества и господства полунатураль¬ных форм хозяйства.
Сельскохозяйственный год дидойцев начинался с вывоза удоб¬рений на поля, накануне этого дня по народным поверьям полага¬лось накормить бродячего пса, бродячую кошку, обсыпать камни и валуны в черте селения зерном для птиц. Кусочки съестного, кроме того, выкладывались у мышиных норок. Вечером организовывались раздачи хлеба, лепешек и пирогов между соседями и родственника¬ми. Видимо, в основе всех этих действий лежало два момента: во-первых, умилостивить производящие силы природы, задобрить ду¬хов, так или иначе влияющих на урожай, и во-вторых, «вызвать по¬добным подобное», т.е. предложить земле удобрение также, как пищу собакам, кошкам, птицам и проч.
Широко практиковался дидойцами когда-то и обряд совокуп¬ления супругов на свежевспаханном поле. Такой обряд был извес¬тен многим земледельческим народам, считавшим, что вспахан-
1 См.: Данилина К.Г. Указ.соч. С. 17-18. 190
ная земля, как живой организм, оплодотворяется семенами и теп¬лом1.
В период пахотной и посевной кампании не рекомендовалось произносить слова, имеющие прямое или даже косвенное отноше¬ние к этим производственным процессам. Запрет автоматически снимался с появлением первых зеленых побегов нового урожая. Здесь, видимо, сказывалось стремление не напоминать лишний раз злым духам, носителям недоброго начала вообще, о новых посевах, которые, по народным поверьям, легко загубить до первых всходов. Как только они появлялись, хозяева рано утром направляли на уча¬стки детей, мальчиков, девочек, которые в разных частях поля, обычно в 4-5 местах, оставляли мелко нарезанные кусочки сварен-ного без соли мяса и накрошенной пресной лепешки. Вечером того же дня дети вновь приходили на поле и если обнаруживалось, что от приношения ничего не осталось, это считалось хорошим призна¬ком. В противном случае, считали в народе, урожай непременно будет погублен. Дни появления первых зеленых ростков считались наиболее благоприятными для установления на поле (на шесте в центре поля, на его ограде) черепа быка или барана.
С началом колошения хлебов был связан обряд наполнения во¬дой всех возможных емкостей в доме. Через неделю лишнюю воду можно было вылить, но делалось это поздним вечером, тайком, без очевидцев и свидетелей. В данном случае видимо сходные действия должны были вызвать сходные же и результаты, т.е. колос должен был наполняться также, как .наполнялись емкости.
Перед жатвой, за несколько дней до нее, хозяин приносил с по¬ля пучок колосьев нового урожая и подвешивал его к балке или опорному столбу. Здесь этот пучок висел до следующего урожая. Вся семья в эту ночь молилась и просила у бога обильного урожая, а утром хозяйка совершала раздачу лепешек соседям и родственни¬кам. В день жатвы все, что можно открыть, развязать, расстегнуть, распахнуть, открывалось, развязывалось и т.д.: открывались двери и крышки хранилищ и закромов, распахивались двери жилых и хо-
1 Богаевский Б.Л. Земледельческая религия Афин. СПб., 1916. Т.1. С. 89-90; Фрэзер Дж. Указ.соч. С. 135-140 и др.; Токарев С.А. Указ.соч.; Чибиров Л.А. На¬родный земледельческий календарь осетин. С. 116-117, 231; Он же. Древнейшие пласты духовной культуры осетин. С. 87-88.
191
зяйственных помещений, ворота; распускались и расстегивались завязки и пуговицы на хранящейся в доме одежде; снимались крышки с кувшинов и котлов и т.д. Все по поверьям должно было обеспечить широкий поток зерна в дом хозяина.
Понятно, что все описанные нами случаи — это лишь зафикси¬рованные нами фрагменты некогда стройного и разработанного до мельчайших деталей комплекса религиозно-магических обрядов, утратившего с годами и свою целостность, и отдельные компонен¬ты-составляющие.
Благополучие семьи дидойца всегда находилось в прямой зави¬симости от скотоводства. Понятно, что ряд религиозно-магических обрядов народа был связан с этой формой хозяйства.
Многое в животноводстве зависело от успехов сенокосной компании. Поэтому перед началом сенокоса по традиции в селениях устраивались общественные моления. После их завершения начи¬налась раздача мяса жертвенных животных, чаще всего овец, при¬обретенных на общественные средства. Подобные же моления и раздачи устраивались во время откочевки стад на дальние, альпий¬ские пастбища, во время наступления сезона выгона скота на при-сельские пастбища, перед скотной компанией, перед стрижкой овец.
Таким образом, праздники и обряды дидойцев, связанные с земледелием и скотоводством, в основных своих чертах напомина¬ют соответствующие характеристики духовной культуры других горцев Дагестана, других народов Кавказа вообще. То особенное, этноспецифическое, что свойственно культуре дидойцев в этой об¬ласти (обряд кормления кошек, собак и птиц перед вывозом навоза в поле; жертвенные приношения хозяев пашни после появления зе¬леных побегов; табу на номинации пахоты и жатвы и др.) не столь¬ко отличное, сколько вариантное: подобные обряды и верования знакомы и другим кавказским и некавказским народам, но дают о себе знать в других контекстах народной культуры. В данном и по¬добных случаях исследователю, видимо, нужно руководствоваться следующим положением Ф. Энгельса: «Первоначально религиозные представления, по большей части общие каждой данной родствен¬ной группе народов, после разделения таких групп развивались у
192
каждого народа своеобразно, соответственно выпавшим на его до¬лю жизненным условиям»1.
Народный сельскохозяйственный календарь. Основные ис¬торически сложившиеся формы хозяйства — земледелие и скотовод¬ство — предопределили наличие у цезов своего сельскохозяйствен¬ного календаря, основанного на опыте десятков поколений.
Начало этому календарю дали наблюдения за перемещениями в пространстве планет и звезд, увязанные на основе эмпирических познаний с изменениями сезонов тепла и холода, дождей, ветров, продолжительности светлого дня и ночи. Скоординированные с циклами сельскохозяйственных работ, эти сезонные отрезки време¬ни являлись составными частями народного календаря.
Издревле народ разработал лунный календарь. Солнечный ка¬лендарь — повсеместно явление более позднего происхождения2. Со временем у дидойцев выработался лунно-солнечный календарь, где отчет дням и месяцам велся по фазам луны, а наступление времен года, времени суток, начал и конца видов сельскохозяйственных работ определялся по солнцу3.
Издревле в календаре цезов устоялись понятия о годе (лълъаб), состоящем из 12 месяцев (буци). Календарным месяцем считался месяц лунных фаз, начало месяца совпадало с новолуньем. Год цезы подразделяли на 4 сезонных периода: зима (элъни), весна (ихдакъ), лето (ат!они) и осень (себик). Более короткие промежутки времени составляли 7-дневные недели. Свои подразделения имел и день (гьуди): рассвет (хъах!лъи), утро (гьасахъ), полдень (хъишодси), день (гьуди), вечер (марк!ачву), полночь (гъудод), ночь (неширу). Счет ближайших дней в будущее и прошедшее был таков: сегодня (жахъулъ), завтра (гьуде), послезавтра (гъудеси хецин), после по¬слезавтра (гъудеси хецин гъудай зихо); вчера (х!улъ), позавчера (х!улъзакъ), поза-позавчера и др.
В исследуемое время цезы пользовались названиями дней не¬дели и месяцев аварского и арабского происхождения. Тем не ме-
1 Маркс К., Энегльс Ф. Соч., Т.21. С. 313.
2 См.: Штернберг Л.Я. Указ.соч. С. 5-11; ЧибировЛ.А. Народный земледель¬ческий календарь осетин. С. 24.
3 См.: Чичеров В.И. Зимний период русского народного земледельческого ка¬лендаря ХУ1-Х1Х вв. М, 1957. С. 65.
13 Зак. 65 193
нее, в народе сохранились и местные названия дней недели: начи¬ная с субботы, их называли «первый», «второй» и т.д., до дня «седьмой».
Месяцы года назывались соответственно виду сельскохозяйст¬венных работ или метеорологическим особенностям: «бирусис бу-ци» — месяц плуга, «рекос буци» — месяц навоза, «чалълъос буци» —
месяц сева, «хъемос буци» — месяц дождя, «……….буци» — месяц
………, «бикос буци» — месяц сева, «оцис буци» — месяц тока (мо¬лотильного), «исос буци» — месяц снега, «лъацос буци» — месяц ветра, «рочЫос буци» — месяц холода, «боц!ос буци» — месяц вол¬ка, «зеис буци» — месяц медведя (соответственно с марта по фев¬раль).
Сельскохозяйственный год начинался 22-23 марта. Открывал его праздник первой борозды (Псехда), дней через 15 объявлялось начало выноса и вывоза навоза на поля, спустя две недели после этого начинались пахота и сев, а потом, недели через три, все жен¬щины выходили на прополку. Период прополки длился месяц-полтора, пололи с интервалом 8-10 дней 3-4 раза. Для мужчин пе¬риод после пахоты и сева и до сенокоса, происходившего в конце августа — начале сентября (т.е. 4 месяца), был периодом заготовки дров на зиму1, ремонта дома и хозяйственных помещений, сельско¬хозяйственных орудий и др. Вместе с жатвой начинался и период обмолота зерна и его помола на мельнице (до конца сентября — на¬чала октября). Период с сентября-октября по февраль-март был временем ухода мужчин на заработки. Чаще всего цезы нанимались на различного рода работы (заготовка дров, выпас скота, плотниц¬кое, столярное дело и др.) к грузинам или азербайджанцам. Как только начиналась сенокосная пора, подходил период пригона скота с летних высокогорных пастбищ на присельские: здесь он откарм¬ливался две-три недели, затем частью перегонялся на пастбища, расположенные на территории Грузии, частью содержался стацио¬нарно на хуторах и в селении. Период выноса навозы на поля сов¬падал с выгоном скота на присельские пригревы, а период второй прополки полей — с отгоном скота на летние пастбища.
Как и у других народов Дагестана, у цезов был комплекс на¬родных примет, по которым определялись те или иные сезонные
‘ Данилина К.Г. Указ.соч. Л. 19. 194
отрезки времени. Так, в с. Кидеро считали, что в самый короткий зимний день (т.е. собственно, приход зимы) солнце восходит со стороны с. Бежта, а заходит за вершину горы, на которой располо¬жено с. Эльбок. Это день назывался «мужар бухъ бих!ун» (солнце спускается в постель). Если солнце взошло со стороны горы Х1иро, значит настала середина зимы, считали гутатлинцы. Через 45 дней солнце достигало седловины горы «Повзо хТирох», что служило признаком наступления весны. Начало лета определялось по тому, что солнце достигало вершины горы Бечугакъ. В этой точке солнце задерживается на 6 дней, потом начинается его обратный ход. Когда на этом пути солнце достигало трех рядом расположенных вершин ЛъорахГирох! — это происходило приблизительно 18-20 декабря -значит, наступила зима. С наступлением осени Большая медведица («Гварихоси», т.е. «Ряд», «По очереди») появлялась на юго-востоке между 22 и 23 часами. Определяли цезы сезонные отрезки года и по Венере (Гъогъора), считавшейся самой яркой звездой: с наступле¬нием весны она появлялась утром, с приходом осени — вечером.
Ряд народных наблюдений и примет был направлен на уста¬новление прогнозов погоды на короткие и длительные отрезки вре¬мени, определение наступления начала или конца времени года и др. Так, было подмечено, что к середине зимы откормленный бык начинает мочиться мощной струей. Кидеринцы приметили, что ту¬ман над местностью Шайт1анаг г!алълъ (селение чертей) предвеща¬ет скорое ухудшение погоды. Если поздней осенью, замечено цеза-ми, появляются ящерята и лягушата, значит, зима будет теплой. С появлением на небе УнкъбукГин («Четырехзвездие») связывалось наступление сезона холодов, а появление первых подснежников означало, что до конца зимы осталось 20 дней.
Самым распространенным способом определить наступление времени года или его части было наблюдение за тенью скалы или горы: ее размеры и расположение говорили людям о начале или окончании весны, лета, зимы, осени. Такими же определителями были различного рода засечки, зарубки, метки, оставляемые людь¬ми на стенах и углах домов: освещенность этих точек в определен¬ное время дня также говорило дидойцам о приходе или смене раз¬личных отрезков года.
Самое ветреное и холодное время года у дидойцев называлось гиг — оно длилось с 5 по 24 февраля. На смену ему приходил бирус-
195
рекъу (плуг-ярмо), длившийся с 25 февраля по 21 марта. Этот пери¬од считается в народе самым неблагоприятным для здоровья чело¬века. Дни с 22 по 24 марта считались днями «Псехда», т.е. днями первой борозды. Затем, когда у кошек начинается течка, наступал период «гьурогъу», длившийся 20 дней. Это — «дни пробуждения», «дни старости». Все дни гиг, а также по 7 дней в начале января, марта и ноября назывались днями «самодули». По преданию, само¬дули — это многочисленный народ, некогда заселявший места оби¬тания цезов и восставший против бога. Спасаясь от божьего гнева, самодули скрылись в скалах, и бог послал на них ветер. С тех пор несколько раз в год бог насылает на край ветер, чтобы самодули из скал не вышли — так гласит предание.
Сельскохозяйственный народный календарь цезов был макси¬мально приближен к повседневной жизни и потребностям трудя¬щихся. Схожесть исторических судеб, условий экономического и культурного развития, а также природно-географических особенно¬стей у цезов с другими народами Дагестана и Кавказа вообще поро¬дили и сходные формы отсчета времени, способов определения времен года, однотипные внутрисезонные членения и т.д.1
Представляется также закономерным схожесть отдельных эле¬ментов и частей календаря цезов с земледельческими календарями народов Средней Азии, русских, украинцев, белорусов, народов за¬рубежной Европы и др.2
1 См.: Гаджиева С.Ш. Кумыки. М, 1961. С. 73-75; Трофимова А.Г. Обряды и праздники лезгин, связанные с народным календарем // СЭ, 1961. №1; Гаджиева С.Ш., Трофимова А.Г., Шихсаидов А.Р. Старинный земледельческий календарь народов Дагестана // VII Международный конгресс антропологических и этногра¬фических наук. М., 1964; Материальная культура даргинцев. Махачкала, 1967. С. 54-59; Ихилов М.М. Народности лезгинской группы. Махачкала, 1967. С. 115-116; Булатова А.Г. Указ.соч. С. 44-47; Она же. О некоторых общественных и се¬мейных обрядах народов горного Дагестана в XIX — нач. XX в., связанных с весен¬не-летним календарным циклом // Семейный быт народов Дагестана в ХГХ-ХХ вв. Махачкала, 1980. С. 89-106; Сельскохозяйственный календарь народов Дагестана: (Группа авторов) // Вопросы истории Дагестана (досоветский период). Махачкала,
1974. С. 183-242; Агаширинова С.С. Материальная культура лезгин XIX — начала XX в. М., 1978. С. 38-42; Шаманов И.М. Народный календарь карачаевцев // СЭ.
1975. №5; Чибиров Л.А. Указ.соч. и др.
2 См.: Сазонов И.В. О народном календаре узбеков Хорезма // Краткое со¬держание докладов среднеазиатско-кавкакзских чтений. Л., август, 1979; Чиче-ров В.И. Указ.соч.; Пропп В.Я. Указ.соч.; Соколова В.К. Весенне-летние календар-
196
Формы традиционного досуга. Годичная раскладка производ¬ственной нагрузки по сезонам и месяцам у дидойцев была такова, что оставляла время для коллективных развлечений и отдыха. Люди проводили время в различного рода увеселительных собраниях, от¬личавшихся друг от друга и числом участников, и длительностью, и половозрастным составом участников, и степенью насыщенности этих событий традиционной ритуальной символикой.
На 40-й день после начала зимы начинались собрания чабанов. Группа в 6-8 человек резала общего барана и 2-3 дня пировала. Пе¬риод это длился неделю — десять дней, собирались чабаны друг у друга, по договоренности. В данном случае мы, возможно, имеем на лицо рудименты некоего магического обряда, сориентированного на животноводство.
Наиболее распространенной формой досуга у дидойцев, как и у других народов Дагестана, можно, наверное, считать собрания мужчин на пятничные молитвы у крупных мечетей. Стекаясь к ним из больших и малых селений целой округи, мужчины в донамазное и посленамазное время собирались группами, делились новостями, договаривались о встречах, заводили предварительные разговоры о купле-продаже и др. Помимо чувства религиозности, желание по¬общаться с себеподобными собирало у этих мечетей по пятницам значительные толпы мужчин. По вечерам дидойцы, как и в любом другом уголке Кавказа, любили посидеть на годеканах, где также велись неторопливые беседы о достойном и недостойном, о чести и бесчестии, о воспитанности и безнравственности и т.д.
Конечно же, ни определений, ни формулировок здесь перечис¬ленным нами понятиям, как правило, никто не давал. В подавляю¬щем большинстве случаев речь шла об обыденных, повседневных вещах, ситуациях и происшествиях. К нравственно-оценочным кри¬териям подводили высказывания по этим вопросам, со скупо выра¬женным одобрением в адрес кого-то или едва заметным оттенком пренебрежения в адрес другого. Здесь, как уже неоднократно отме-
ные обряды русских, украинцев и белорусов. XIX — начало XX в. М., 1979; Кален¬дарные обычаи и обряды в странах Зарубежной Европы. XIX — начало XX в.: Зим¬ние праздники. М., 1973; То же. Конец XIX — начало XX в.: Весенние праздники. М., 1977; То же. Конец XIX — начало XX в.: Летне-осенние праздники. М., 1978 и др.
197
чалось, выковывалось общественное мнение, приобретался или те¬рялся авторитет личности. Следующей излюбленной формой про¬ведения досуга дидойцев было посещение еженедельных базаров. К посещениям этих базаров готовились задолго до их открытия, т.к. почти каждая семья дидойцев постоянно нуждалась в приобретении или реализации какого-либо товара. Однако многие посещали эти традиционные скопища народа не только с целью купли-продажи, а больше из желания пообщаться, встретиться со знакомыми и куна¬ками, поделиться новостями и т.д. Отправляясь на базар, люди оде¬вались получше, понарядней, что создавало атмосферу празднично-сти.
Дидоец-труженик все свое свободное время стремился провес¬ти в кругу односельчан и родственников. Все половозрастные кате¬гории населения были непременными участниками календарных и религиозных праздников, а также общесельских обрядовых деист-‘ вий (напр., обряд вызывания дождя) и коллективных работ (напри¬мер, по благоустройству дороги, по ремонту мечети, по оказанию помощи строящемуся односельчанину, родственнику и др.). Значи¬тельные события в той или иной семье (свадьбе, рождение сына, возвращение члена семьи после долгого отсутствия и др.), как пра¬вило, выливались в общесельское торжество, собиравшее большое количество людей, и дававшее, таким образом, возможность вне-производственного общения. Все эти случаи проведения досуга так или иначе рассмотрены в соответствующих подразделениях на-стоящей работы и затрагиваться дальше здесь не будут.
Сборами и совместными сидениями отмечался у дидойцев пе¬риод после праздника первой борозды. Как только заканчивались общесельские праздничные мероприятия, мужчины селения соби¬рались друг у друга небольшими группами по 5-6 человек в каждой и проводили время в беседах, шутках, рассказывая забавные исто¬рии из собственной жизни или жизни родственников, односельчан, друзей, знакомых. Мужчины угощались хмельным, мясом, сыром, хлебом, яйцами. Подобное веселье могло длиться 2-3 дня: догова¬ривались заранее, мужчины переходили для веселья из одного дома в другой.
В декабре-январе месяце мужчины-дидойцы собирались более значительными группами (15-20 человек) для коллективного время¬провождения в специально для этого нанятом доме. Вскладчину
покупали хмельное, мясо и хлеб. Застолье начиналось рано утром и продолжалось до позднего вечера, после чего мужчины расходи¬лись по домам с тем, чтобы утром вновь встретиться. Стол вел вы¬борный «наиб», которому все безоговорочно подчинялись. День проходил в беседах, собравшиеся «угощали» друг друга смешными и поучительными историями. Один и тот же бокал с хмельным хо¬дил по очереди от мужчины в мужчине, но не по кругу, а беспоря¬дочно, по усмотрению «наиба». В этом-то и состояло мастерство, умение ведущего: оттолкнувшись от какой-либо темы и увязав об¬щее содержание разговора с личными качествами кого-либо из при-сутствующих, он предлагал ему поднять бокал. Ведущий должен был, кроме того, все время следить за тем, чтобы за один круг воз¬можность высказаться была предоставлена всем по разу, и чтобы старший по возрасту имел возможность высказаться раньше млад¬шего. Беседы, тосты и шутки перемежались с песнями и танцами. Закрывая поздно вечером стол, ведущий благодарил собравшихся за оказанную ему честь и поднимал бокал за всех присутствующих. На следующий день выбирался новый ведущий и веселье продолжа¬лось: это могло длиться от недели до месяца.
Приблизительно в это же время года неженатая и женатая мо¬лодежь собиралась по 10-12 человек в специально для этого наня¬том доме, помещении. Собрание длилось от одной до трех недель. Каждый из участников приносил с собой что-нибудь съестное: му¬ку, хлеб, сыр, мясо и др. Кроме того, для организации питания со¬бирающимся ими организовывались ряженые шествия по своему и близлежащим селениям. С наклеенными усами, бородами, в вывер¬нутых тулупах и папахах, иногда в тряпичных или кожаных масках, изображавших чертей и козлов, ряженые с шумом шествовали от дома к дому, пели шутливые куплеты, восхваляли хозяев дома, до¬мочадцев вообще и проч. Хозяева выносили им что-либо съестное: сушеное мясо, муку, курдюк, сыр и проч. Такие выходы за продук¬тами повторялись через 3-4 дня, начиная, как правило, с 3-4 дня со¬брания. Собравшиеся выбирали ведущего — «наиба», тот назначал себе двух помощников-исполнителей. Все собравшиеся должны были подчиняться указаниям и распоряжениям наиба. Первый день уходил на организационные мероприятия: заготавливались дрова, изыскивали котлы (не менее двух), назначались стряпчие, им в по¬мощь выделялось 2-3 человека и т.д. Кроме того, каждый должен
199
был сам позаботиться о постели для себя, т.к. уходить из собрания можно было лишь по разрешению ведущего. Постелью служили кусок войлока, овечья шкура, охапка сена и др. Вечером, в 6-7 ча¬сов, открывалось застолье. Все садились вокруг котлов с пищей, откуда каждый брал себе ложкой. После ужина начинались шутки, танцы, песни, рассказы занимательных историй и т.д. Ведущий смотрел за порядком, накладывая на недисциплинированных штра¬фы. Оштрафованный в течение короткого времени должен был принести из дома те или иные продукты: кусок сыра, миску муки, полдесятка яиц и проч. И процедура наложения штрафа, и выраже¬ние вины и покорности оштрафованного обставлялись остроумны¬ми шутками, вызывающими общее веселье. Однако, для участника собрания считалось крайне предосудительным получить устное за¬мечание от ведущего, призывающего, например, говорить не так громко, реже смеяться, не перебивать говорящего и т.д. Все со¬бравшиеся имели право (и даже должны были) веселиться, но так, чтобы не нарушать устоявшиеся веками этические нормы.
К сожалению, собрать сведения о каких-либо социально-общественных функциях подобных собраний нам не удалось. Тем не менее, можно утверждать, что подобного рода увеселительные мероприятия представляли собой трансформировавшиеся в новое время стародавние традиционные ритуально-игровые собрания мо¬лодых мужчин, тип мужских объединений, характерных для куль¬туры и общественного быта многих народов земного шара на опре¬деленной стадии их исторического развития.
Малейшей возможностью и малейшим поводом для того, что¬бы собраться вместе, не пренебрегали и женщины-дидойки. Для совместного проведения времени ими использовались, например, выходы за водой к роднику или на речку, где в беседах и шутках проводили от получаса до 2-3 часов. Выход за водой, проведение какого-то времени у источника и возвращение с кувшином домой было для дидоики, как и для других дагестанских женщин, возмож¬ностью «выйти на люди», показать себя. Не случайно девушки и молодые женщины шли за водой в своих лучших нарядах и укра¬шениях.
Собирались женщины друг у друга небольшими группами и для оказания помощи: пощипать шерсть, перебрать фасоль, свалять полотно войлока и др. Казалось бы, собственно досугом такие соб-
200
рания и не назовешь: главная цель таких собраний (по крайней мре внешне) — это труд, работа. Однако, привыкшей к значительным физическим перегрузкам горянка подобная работа, в окружении подруг, соседок и родственниц, была приятным времяпровождени¬ем, тем более, что какое-то время непосредственно до работы и не менее полутора-двух часов после женщины проводили в разгово¬рах, делились планами и мечтами, иногда пускались в пляс. Вести беседу, петь, шутить могли женщины, впрочем, очень часто и в процессе работы.
В осенне-зимний период девушки и женщины вечерами неред¬ко собирались у какой-либо односельчанки. Подбиралось время, чтобы мужчин не; было дома. Это было легко: в такое время года многие мужчины,1 как уже отмечалось, уходили на заработки в За¬кавказье или Внутренний Дагестан. Собравшиеся приносили с со¬бой рукоделье, чаще всего — штопку, вязанье и до поздней ночи проводили время в совместных беседах, остротах, шутках танцах, песнях. Мужчин, нечаянно попавших сюда, женщины заставляли петь, плясать, лаять, кукарекать и т.д. В завершении всего у мужчи¬ны отбирался какой-либо предмет (кисет, нож, кинжал и проч.) и не отдавались до тех пор, пока он не принесет им какие-нибудь лаком¬ства. Здесь, на подобных посиделках, женщины варили или пекли, жарили принесенные с собой картофель, фасоль, злаки и коллек¬тивно всем этим угощались.
Описанные нами формы досуга генетически восходят к древ¬ним традиционным формам идеологических представлений. Изме¬нив свою внутреннюю, изначальную сущность, они продолжали бытовать и в интересующий нас исторический период, с усилением акцента на развлекательное свое содержание.
Подведем некоторые итоги.
Недостаток светского образования в значительной мере попол¬нялся богатым устным народным творчеством, главным образом, пословицами, поговорками и сказками. Посредством жанров извеч¬ного, коллективного творчества народ самовыражался, передавал из поколения в поколение свой художественно-образный строй мыс¬лей, чувств и переживаний. К традиционным народным знаниям относятся и рациональные познания народа в медицине. Находясь в условиях, максимально приближенных к естественному образу жизни, к природе, цезы к XIX в. и намного раньше стихийно подо-
201
шли к материалистическому пониманию соотношения человека и окружающей его среды. Различные рациональные лекарственные формы, методы их применения, способы диагностики и лечения различных заболеваний — все это в совокупности взято народом из природы, из тесных контактов с ней. Обществу, где феодальные отношения находились в начальной стадии, а патриархальные пе¬режитки все еще играли значительную роль в общественной жизни, сложились и религиозные воззрения, представлявшие собой пере¬плетение основ монотеизма с рудиментами язычества. Религиозные верования цезов существовали не сами по себе, а в теснейшей взаи¬мосвязи со всем строем материально-экономической жизни обще¬ства, что в частности проявило себя в комплексе обрядовых дейст¬вий, связанных непосредственно с земледелием и скотоводством -основными видами хозяйственной деятельности народа. Отсюда, из хозяйственных форм и их специфики вытекали и особенности на¬родного календаря, и в значительной степени ритуализованные формы проведения досуга.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, знакомство с традиционными культурой и бытом цезов дает нам возможность еще раз утвердиться в общем-то устоявшемся мнении, что в данном случае речь идет об отдельном, исторически сформировавшемся этносе, о дидойской народности, исторически консолидировавшейся с аварцами на основе общегенетических кор¬ней, весьма сходных черт и характеристик материальной и духов¬ной культуры, общественного и семейного быта, языка, этнопсихо¬логического склада.
Самобытные черты в культуре и быте цезов объясняются и большей замкнутостью населения народности в общении с осталь¬ной частью Аварии, Дагестана, культурно-исторической, хозяйст¬венно-экономической ориентацией цезов на связи с Грузией (Кахе-тией, Тушетией), силой традиции, сформировавшимися в среде на¬селения морально-этическими и эстетическими нормами, ценност¬ными ориентациями.
В ходе исторического развития малая по численности народ¬ность показала невероятную жизнестойкость, сумев в тяжелейших условиях сохранить свой язык, свою национальную культуру, свое историко-культурное своеобразие.

Список сокращений
АКАК — Акты, собранные Кавказской археографической ко¬миссией.
ВДИ — Вестник древней истории.
ВЕ — Вестник Европы.
ВИЭД — Вопросы истории и этнографии Дагестана.
ГАИМК — Государственная Академия истории материальной культуры.
Даг. ФАН СССР — Дагестанский филиал Академии наук СССР.
Даг. НЦ РАН — Дагестанский Научный центр Российской ака¬демии наук.
ЗКОИРГО — Записки Кавказского отдела Императорского Рус¬ского географического общества.
ИАН — Императорская Академия наук.
ИГЭД — История, география и этнография Дагестана: Сб. ар¬хивных материалов под ред. Х.-М. Хашаева и М.О. Косвена. Ма¬хачкала, 1958.
ИИРГО — Известия Императорского Русского географического общества.
ИКОИРГО — Известия Кавказского отдела Императорского Русского географического общества.
К — Газета «Кавказ».
КК — Кавказский календарь.
КСИИМК — Краткие сообщения Института истории матери¬альной культуры.
КСИЭ — Краткие сообщения Института этнографии РАН.
КЭС — Кавказский этнографический сборник.
МКАЭН — Международная конференция антропологических и этнографических наук.
ПСС — Полное собрание сочинений.
РФИИАЭ — Рукописный фонд Института истории, археологии и этнографии Даг. НЦ Рос. АН.
С А — Журнал «Советская археология».
СМОМПК — Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа.
ССК — Сборник сведений о Кавказе.
204
научно-
ССКГ — Сборник сведений о кавказских горцах.
СЭ — Журнал «Советская этнография».
ТИЭ — Труды Института этнографии РАН.
УЗАНИИ — Ученые записки Адыгского исследовательского института.
УЗИИЯЛ — Ученые записки Института истории, языка и лите¬ратуры Дагестанского филиала АНСССР.
ЦГА РД — Центральный Государственный архив Республики Дагестан.
ЦГИА Грузии — Центральный Государственный исторический архив Грузии.
ЭО — Журнал «Этнографическое обозрение».