Журнал «Революционный Восток», номер 5 за 1935 год, с. 116-137
А. ТАМАИ
MАТЕРИАЛЫ К ВОПРОСУ О ФЕОДАЛИЗМЕ В ИСТОРИИ ДАГЕСТАНА
Среди многих вопросов до сих пор неразработанной истории Дагестана имеет большое значение вопрос о возникновении феодализма. От правильного решения этого вопроса зависит правильное решение целого ряда важнейших исторических проблем, в частности, о социальной сущности имамата, о характере колониальной политики царизма в Дагестане, о предпосылках и движущих силах революции, о своеобразных условиях перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую. Вместе с тем изучение особенностей феодализма имеет большое значение в практике социалистического строительства, в деле ликвидации классов и создания бесклассового общества. Несмотря на исключительную важность этого вопроса, он, в сущности, никем до сих пор не был серьезным образом поставлен. Буржуазные исследователи отрицали существование феодализма в Дагестане и изображали Дагестан, как совокупность родовых обществ. Они усиленно подчеркивали все то, что являлось показателем наличия родовых отношений. Наиболее выдающийся из них – М.М. Ковалевский[1] этот взгляд на общественный строй Дагестана сумел распространить и в западноевропейской исторической науке.
Но Дагестан, вне всякого сомнения, являлся страной феодальных отношений еще задолго до XIX в.; начало процесса феодализации Дагестана теряется в глуби веков.
К VII в. Дагестан был поделен между двумя феодальными государствами: Южный Дагестан, начиная с Дербента, вошел в состав Ирана; северная часть попала под влияние хазар.
Арабы завоевали Иран и унаследовали владения иранцев на Кавказе. Они овладели плодородной южной частью плоскостного Дагестана и после долгой ожесточенной борьбы утвердились и в некоторых других районах Дагестана, в том числе и в Дербентском проходе.
Береговая прикаспийская полоса Дагестана сделалась крупным торговым трактом. По этому пути совершался обмен между Севером и Югом. Торговля с арабами имела громадное значение не только для хазар, но, как известно, и для славянских племен: Ростовско-Суздальской и затем Киевской Руси. Дербент был конечной станцией великой торговой дороги Балтийское море – Волга – Каспий, которая возникла раньше, нежели путь «из варяг в греки». Дербент, с другой стороны, являлся пограничным городом на северной границе Арабской империи и административно-политическим центром арабов в Дагестанской области, где находились многочисленные войска и военные колонисты. Благодаря столь важному значению Дербента, он сделался довольно большим городом уже к X веку.
В Дербенте сосредоточивалась не только транзитная торговля, но и торговля с окружающим населением. К тому же в Дербенте развивалась промышленность. Арабский географ X в. Ал-Мукаддаси пишет, что «вывозятся из Бабул-Абваба (т.е. Дербента) полотняная одежда, рабы, шафран, превосходные мулы»[2]. Другой арабский автор того же века Ибн-Хавкал, подтверждая слова Ал-Мукаддаси, сообщает о Дербенте более подробные сведения. Он пишет, что «Бабул-Абваб – город на Хазарском море (т.е. на Каспийском море) и в середине города гавань для судов». После описания гавани он говорит, что «город этот богаче Ардебиля в отношении посевов, но плоды его не многочисленны, если не считать того, что ввозится из других округов… Город служит портом моря хазар, сарира и прочих народов Табаристана и Джурджана, земель кафиров и Дейлама. Вывозятся из него полотняные полибе (верхнее платье), и нет в Арране, Армении и Азербайджане полотняных одежд нигде, кроме как тут. В нем произрастает в изобилии шафран, и встречается в нем много рабов из разных стран кафиров, прилегающих к ним»[3].
Тот же самый автор пишет в другом месте[4], что «в Бабул-Абвабе растет марена, которая вывозится по морю Хазарскому в Джурджан и отсюда сухим путем в Индийские страны».
Приблизительно ту же самую картину мы наблюдаем и в той части Дагестана, которая находилась под властью хазар. Известно, что при владычестве хазар в плоскостном Северном Дагестане существовали довольно крупные города – торгово-промышленные центры. Даже в первую эпоху существования Хазарского государства эта часть Дагестана являлась его центральным районом, где находилась столица государства. Но развитие транзитной торговли втягивало только хозяйство низменной части Дагестана в товарный обмен. Совсем в ином положении находились нагорные районы Дагестана. При низком еще уровне развития производительных сил и отсутствии удобных путей сообщения в горах затруднялось развитие обмена в этих нагорных районах. Характерно в этом отношении сообщение арабского автора X в. Масуди. Он пишет, что «в вершинах гор, находящихся в соседстве с царством Шарвана (т.е. Ширвана), где живут многочисленные племена лакзов[5], есть ущелья, долины и лощины, населенные народами, не имеющими между собой отношений по причине суровой местности, недоступных гор, которые теряются в облаках, благодаря густым, непроходимым лесам и бурным потокам, низвергающимся с высоты громадных утесов»[6].
Начиная с X в. из среднеазиатских степей один за другим с северной и южной стороны Каспийского моря появились турецкие кочевые воинственные народы: печенеги, кипчаки (половцы), сельджуки, османы, куманы, татары.
Естественно, такое положение вещей не могло не оказать влияния на экономическую и политическую жизнь Восточной Европы и Передней Азии, в том числе и Дагестана. Там не менее развитие торговли в Юго-Восточной Европе и Передней Азии, в том числе и в Дагестане, не было совсем прервано, хотя были периоды, когда наблюдалось некоторое в нем затишье.
Во всяком случае, спустя некоторое время после падения Хазарской и Арабской империй – в XII в. – развитие торговли опять нарастает, втягивает в свой круг большое количество областей, в том числе и Юго-Восточную Европу, Переднюю Азию и Дагестан. Завоеватели Юго-Восточной Европы, в том числе и Дагестана,– кипчаки, куманы, – хотя и медленно и в небольшом количестве, но все ж е переходили к оседлом у образу жизни и к земледельческому труду и сливались с прежними хазаро-турецкими народами. Господствующие верхушечные элементы кипчаков – куманов, понимая те выгоды, которые можно было извлекать из торговли хотя бы путем взимания торговых пошлин, как это делали хазары в свое время, не только не мешали развитию торговли, но всячески стремились ей содействовать. Т о же самое мы наблюдаем и в Передней Азии.
Особенно усилилось значение Дагестана как торгового пути в торговых связях юго-востока Европы и Ближнего Востока после образования золотоордынского государства в Восточной Европе и государства монголов в Иране, поделивших между собой Дагестан; Северный Дагестан подпал под власть Золотой Орды, а Южный Дагестан – под власть монгольских завоевателей в Иране. Достаточно в этом отношении отметить здесь тот факт, что генуэзцы, имевшие торговые суда на Черном море, в XIII в. перебросили свои торговые суда из Черного моря в Каспийское[7].
Такое положение Дагестана на великом торговом пути, игравшем значительную роль в течение многих веков, не могло не сказаться на социально-экономическом развитии Дагестана. Процесс возникновения классового антагонистического общества, происходивший и без того на основе внутрисоциального развития, усиливался под воздействием этой исторической обстановки. Известно, что в Дагестане с давних времен организовалась охота за людьми в целях работорговли. Как свидетельствуют арабские источники, в Дагестане существовала работорговля в X веке. Не все невольники-ассиры сбывались на продажу, некоторые из них оставлялись своими владельцами в качестве домашних рабов. Торговля чаще всего велась военачальниками и старшинами тухумов и общин, в результате чего сосредоточивались в их руках значительные богатства. Они-то и стали господствовать в экономической жизни общества.
В их лице начала оформляться аристократия местного происхождения, владевшая большим количеством скота и имевшая свои участки земли. Затянувшаяся ожесточенная борьба дагестанских племен, сопротивлявшихся захватам арабов и хазар, усиливала господствующее положение родовой знати. Наряду с этим оформлялась и пришлая знать. Чиновники и судьи, поставленные арабами, хазарами, татарами и другими завоевателями Дагестана для сбора налогов и судебных пошлин и т. п., часто усиливались настолько, что становились самостоятельными и независимыми владетелями. Они присваивали в свою пользу налоги и судебные пошлины и постепенно превращались в феодалов. Кроме того, мусульманская пришлая аристократия использовала ислам как орудие укрепления своего господства. Опираясь на наиболее зажиточную верхушку туземцев, пришлые владетели делали свою власть фактически наследственной и добивались ханского звания. Выбор вождя, где этот выбор сохранился, постепенно превращался в лишенный прежнего содержания обычай. Активная роль принадлежала знати, которая предварительно обсуждала дела и предлагала их решению сходки – меджлиса, участники которого шумом выражали свое согласие.
В исторических произведениях, составленных представителями местного духовенства, распространенных в Дагестане в разных вариантах, говорится о том, что пришлая и местная знать до и после принятия ислама получала от дагестанских обществ и от отдельных домов, т. е. хозяйств, подати скотом, зерном, фруктами, яйцами и даже деньгами[8]. Можно полагать, что в этих рассказах местные историки сообщают не столько то, что было в действительности задолго до них, сколько то, что сами наблюдали в современной им обстановке (они написаны по нашему предположению не раньше XVI в.). Известно, что дагестанские феодалы, для того чтобы поднять свой авторитет в глазах эксплуатируемого крестьянства, старались через духовенство внедрить представление об извечности своих прав. Но во всяком случае, мы можем сказать, что отдельные крестьяне (скотоводы и земледельцы) и сельские общины как принявшие ислам, так и сохранившие прежнюю религию, в некоторых районах Дагестана платили подати своим «правителям» до XVI века.
Развитие производительных сил вело к развитию внутреннего обмена в Дагестане.
Если раньше все продукты как земледельческого, так скотоводческого и промышленного труда почти все целиком поглощались самим производителем, то к этом у времени между отдельными хозяйствами и также районами Дагестана постепенно завязывается обмен сельскохозяйственными продуктами и ремесленными изделиями.
Этому способствовал, прежде всего, сравнительный подъем земледелия и скотоводства. Помимо этих основных отраслей хозяйства к этому времени мы наблюдаем оживление садоводства, виноградарства, а также рыболовства и т.п. В «Грузинских делах» 1596 г. говорится, что на берегах Каспийского моря и реки Койсу, дагестанцы занимались рыболовством, упоминается о мельницах, находящихся около дагестанских аулов[9]. Как описывают источники конца XVI в. и первой половины XVII в., в это время в Дагестане наблюдались благоустроенные селения, около которых были разведены плодородные сады, виноградники и тучные обработанные поля. Дагестанцы имели в изобилии лошадей и разного рода скот[10]. К роме того, нагорный и, преимущественно, скотоводческий Дагестан всегда нуждался в продуктах земледельческого хозяйства плоскостного Дагестана, который в свою очередь не всегда обходился без продуктов скотоводческого горного Дагестана.
На этой основе расширяется наряду с внешней торговлей и внутренний обмен. Дагестан имел торговые связи со всеми прилегающими к Каспийскому морю странами. Большое значение для Дагестана имело установление торгового пути из России в Иран. Начиная со второй половины XVI столетия через плоскостной Дагестан, правда, с некоторыми перерывами, движутся торговые караваны из России в Иран и обратно, и местное население постепенно втягивается в эти торговые сношения. Главный торговый пункт – гор. Шемахи – на этом пути привлекал к себе горцев-дагестанцев. Немецкий путешественник Адам Олеарий и голландец Иван Стрюйс пишут, что в Шемахи были гостинные ряды как для русских купцов, так и для черкесских и лезгинских татар[11]. «Шевкальские и дербентские люди», также «люди тюменского князя» и «многие гости» приезжали в Астрахань – главный пункт пути в Азию и в г. Терки на реке Тереке со всеми товарами, желая быть «в любви и братстве» и прося, чтобы им не препятствовали торговать в Астрахани и Терки[12]. Дагестан, начиная с установления пути из России в Иран, постепенно втягивается в этот «каспийско-волжский» рынок. Во второй половине XVI в., когда Турция утвердилась на Каспийском море, устанавливаются сношения между Средней Азией и Турцией через Дагестан[13]. Плоскостной Дагестан играет уже роль посредника между горным Дагестаном и этим рынком – «Каспийским базаром».
Несмотря на все это, не следует преувеличивать значения внешней торговли Дагестана. Иностранцы отзывались в конце XVI в. о внешней торговле дагестанцев иронически. В делах гор. Терки на реке Тереке есть указания на то, что воеводы этого города написали в Москву, что «большой торг (т.е. с дагестанцами), что орехи да яблоки[14]. Русские источники указываю г, что русские купцы «ездили в сел. Тарку (нынешний Махач-Калинский район) для своей нужды купить хлеба»[15]. Иностранцы в первой половине XVII в., как указывает Олеарий, скупали у дагестанцев, кроме фруктов и хлеба, рабов, скот[16], соль и т.п. в обмен на предметы роскоши, главным образом, на предметы иноземной промышленности – металлические и стеклянные изделия. Это доказывает, что в торговлю втянуты были феодальные элементы Дагестана, а хозяйство в основном оставалось натуральным. В это время в Дагестане, как в горном, так и в плоскостном, были немногочисленные ремесленники. Такими ремесленниками являлись, прежде всего, кузнецы, изготовлявшие оружие: кинжалы, ружья и т.д. По-видимому, знание кузнечного дела в это время все же требовало некоторой предварительной выучки, и лица, владеющие этим знанием, едва ли встречались в Дагестане в каждом ауле. Поэтому в Дагестане издавна получили популярность некоторые аулы, известные своими металлическими изделиями. Например, сел. Кубачи, получившее кумыкское название (в переводе на русский язык обозначает – панциределатель), было известно в Дагестане своими шлемами и панцирями.
Наряду с сел. Кубачи в горном Дагестане были известны издавна лезгинский аул Икра и даргинский аул Харбук – как местонахождение лучших мастеров производства кинжалов, перочинных ножей и отчасти огнестрельного оружия. На плоскости кузнечным мастерством известен издавна Верхний Казанищ. Кроме того, были в Дагестане аулы, получившие известность благодаря своим продуктам гончарного производства. Например, суларцы (нынешний Дахадаевский район), балкарцы (нынешний Левашинский район) известны в Дагестане издавна как лучшие знатоки гончарного дела, занимающиеся почти исключительно этим промыслом. В постановлениях кайтагского усмия (титул), правившего в конце XVI в. Кайтагским ханством, упоминается о материи хабзалдике, которая бралась с жителей в качестве штрафа тысячами кари (кари – немного меньше метра), из чего можно заключить, что эта ткань производилась здесь в довольно значительном количестве[17]. Кроме того, как можно судить по источникам первой половины XVII в., дагестанцы издавна знали также производство шерстяных и полотняных, хотя и грубых тканей и бурок[18].
Производством суконных изделий, по-видимому, были известны в Дагестане даргинцы, как о том свидетельствуют авторы начала XVIII века. В начале XVIII в. были известны также производством лучших бурок андийцы.
Кроме того, в конце XVI в. в Дагестане на Турали, иначе говоря – в Тузлуке (на берегу Каспийского моря), добывалась соль, имевшая большое хозяйственное значение для горного Дагестана[19].
Сравнительно значительную роль в жизни тогдашних дагестанцев играли изделия кузнечного производства. Турецкий путешественник Авлия Челяби и немецкий путешественник Адам Олеарий единодушно сообщают, что дагестанцы всегда и везде носили шлемы, панцири, шашки и т. п. Судя по источникам начала XVIII в., некоторые изделия даргинцев, бурки андийцев сбывались даже за пределами Дагестана.
Авлия Челяби[20] в своем произведении в двух местах подчеркивает, что в то время, когда он проезжал через Дагестан (в первой половине XVII в.), абсолютно не было здесь чеканной монеты. Одновременно он сам пишет в другом месте своего произведения, что в отдельных городах Дагестана существовала оживленная внешняя торговля на ярмарках. В Дербенте, – пишет он, – собирались значительные торговые пошлины от проезжих купцов из московских, индийских и даже китайских стран[21]. Судя по постановлению Рустем-хана – усмия кайтагского, судебные штрафы в конце XVI в. взимались лошадьми. Кроме этого, упоминается там же, что штрафы уплачивались крестьянами «хабзалдиком», т.е. грубой пеньковой материей, которая изготовлялась в Кайтагском ханстве и в Табасаранском[22].
К этому времени мы наблюдаем чрезвычайное усиление позиций аристократии. Мы видим дагестанскую аристократию во второй половине XVI в. окруженной многочисленными хорошо вооруженными нукерами – конными. Как сообщает участник похода Андрея Хворостинина в Дагестан некий Аллагин, каждый из дагестанских князей имел в достаточной степени нукеров для господства над обществом. По его словам, эндиресский князь Султан-Мут имел 200 конных. Куенский князь, находившийся в вассальной зависимости от него, имел 70 конных. Князь Нуцал, тоже вассал Султан-Мута, имел 200 конных. Следующий вассал Султан-Мута тюмейский князь имел 100 конных. Торкалинский князь, вассал шамхала тарковского, имел 60 всадников. Буйнакский князь, находившийся в вассальной зависимости от шамхала тарковского, имел 50 всадников. Кафир – кумухский князь, вассал шамхала, имел 150 всадников. Князь казанищенский, находившийся тоже в вассальной зависимости от шамхала, имел 200 всадников. Карабудахкентский князь, тоже вассал шамхала тарковского, имел 100 конных. Губденский князь, вассал шамхала тарковского, имел 200 всадников. В Акуше находился вассал шамхала тарковского, имевший 30 всадников. У даргелинского князя имелось 100 конных. У дженгутаевского князя имелось 100 всадников. У кадарского князя имелось 50 всадников. У эрпелинского князя имелось 400 конных. У кази-кумухского князя имелось 500 конных. У харкулинского князя имелось 50 конных. У князя Кайтмаза на горном Дагестане имелось 30 конных. У цахурского князя имелось 200 конных. У князя утамышского имелось 300 конных. Я не буду перечислять здесь дружинников всех дагестанских князей. Как видно, дагестанские феодалы представляли собой довольно серьезную силу не только в борьбе с трудовым крестьянством, но и с соседними народностями. И обратно, то, что дагестанские князья в это время вовлекались в борьбу трех феодальных держав – Турции, Ирана и России, без сомнения не могло не иметь некоторого значения в усилении их позиций в борьбе с трудовым крестьянством. Как известно, дагестанские феодалы во второй половине XVI в. становились в вассальное положение то к турецкому султану, то к иранскому шаху, то к русскому великому князю, которые боролись между собой за овладение Дагестаном. Об этом свидетельствуют русский архивный материал, летописи, иранские и турецкие фирманы – грамоты и также местные летописи. Дагестанские аристократы приносили указанным выше своим сюзеренам клятву в верности на Коране, обязывались «быть заодно против недругов», а также «дань на себя клали».
Все это говорит достаточно убедительно о том, что дагестанские феодалы стали могущественной социальной силой, противостоящей подвластным им соплеменникам. Неудивительно, что к этому времени они окончательно захватывают в свои руки решающее средство производства – землю (пахотную и пастбищную). Трудовое крестьянство далеко не в состоянии удержать свои земли, свою самостоятельность против этих хорошо вооруженных и окруженных многочисленными нукерами – всадниками феодалов. Захват общинных земель феодалами и лишение трудового крестьянства его независимости достаточно подтверждаются данными, приводимыми Бакихановым[23]. Он сообщает, что владетельный князь Султан Ахмед-хан-усмий в конце XVI в. основал магал (поселок) Теркеме на территории, принадлежавшей крестьянам – уржемильцам и багиминцам, платившим усмию незначительные подати, вопреки воле этих крестьян. К тому же кази-кумухский хан в это время имел именья, посевы, луга и являлся в полном смысле слова феодальным государем. Он, опираясь на многочисленных придворных и нукеров, вымогал у крестьян подати и пошлины[24].
Предания, составленные идеологами феодального строя, объясняют процесс захвата общинных земель аристократией и возникновение феодальных отношений в Дагестане очень своеобразно и просто: аристократия вначале с согласия вольных обществ получала во временное пользование пахотные земли для нужд и содержания своих дворов, а также пастбищные участки для войсковых лошадей и т.д. Но с течением времени она уже стала пользоваться этими землями наследственно, причем против этого не было возражений со стороны крестьянства. Предания эти всячески стараются затемнить сознание эксплуатируемого класса – трудового крестьянства и преподнести ему процесс захвата общинных земель, подчинения крестьянства феодальному гнету, как процесс, совершавшийся якобы в интересах самого крестьянства. Интересно в этом отношении отметить здесь, что, по преданию, в целях борьбы с «беспорядками» в дагестанских обществах практиковалось приглашение правителей из чужих районов, с добровольной уступкой в их пользу общинных земель (пахотных и пастбищных) и с обеспечением их хозяйства трудом крестьян и с «добровольными» податями, которые с течением времени получали силу традиции. Характерно в этом отношении предание о том, что родоначальник Мехтулинского ханства Кара-Мехти был приглашен вольными обществами данного ханства как человек, способный удержать принятое им под свое покровительство население от внутренних «неурядиц» и отражать набеги соседей. Первоначально, как гласит предание, все потребности его и находящихся при нем людей обеспечивались населением добровольными приношениями по мере надобности. Также были уступлены ему обществами огромные земельные участки как пахотные, так и пастбищные (горы, кутаны и т. д.). Но с течением времени мехтулинские ханы присвоили не только те земли, которые отдавали им общества во временное пользование, но и много других. «Добровольные» же приношения ханам постепенно были ими превращены в обычные повинности. Приблизительно такое же предание мы имеем о возникновении Цахурского ханства. Первоначально – говорит предание – весь цахурский народ жил «вольным обществом». Для поддержания порядка, как говорит предание, избирались из среды народа особые «правители». При избрании этих правителей бывали обыкновенно большие беспорядки. Вследствие этого, народ, желая положить конец раздорам, решил избрать правителей из чужой земли. Эти правители могли пользоваться доходами с отведенных добровольно обществом земель[25].
Наконец, можно привести еще одно предание[26]. После смерти шамхала (титул) в XVI в. его сыновья разделили между собой все государство. Эльар получил в свое владение Вуйнак, Тарку, Мамед – Казанищ, Андия – Кафир-Мумух, Герей – Гели. Общий правитель – шамхал избирался поочередно из этих четырех домов. Эти четыре брата – сыновья умершего шамхала, рожденные дочерью Султан-Ахмед-хана-усмия, не давали никакого удела брату своему Султан-Муту, рожденному от дочери кабардинского узденя «из семьи Анзоровых», почитая его чанком – происшедшим от неравного брака. По бийскому адату он не мог пользоваться всеми преимуществами, которыми пользовались сыновья, рожденные от матери княжеской крови. Султан-Мут вынужден был удалиться в Чир-Юрт, где в то время жили трое братьев, происходивших из гумбетовских семейств, вышедших из деревни Рикони. Но впоследствии Султан-Мут при помощи кабардинских войск вторгся в шамхальство и принудил своих братьев уступить ему часть владений, центром которых был Чир-Юрт. Увлеченные славой СултанМута, стали селиться – продолжает предание – на его владении выходцы, по преимуществу из шамхальства, и перенесли сюда свой язык, нравы и обычаи, за которыми исчезла кабардинская народность. Затем братья Султан-Мута уступили ему все пространство от реки Сулака до реки Терека за то, что он с помощью своих родственников-кабардинцев способствовал изгнанию русских войск из пределов Дагестана. По другому же преданию, Султан-Мута притесняли братья. Будучи не в состоянии вынести беспрерывные ссоры, Султан-Мут решил удалиться от них и попросил жителей Эндрей (Хасав-Юртовский район), где в то время жили выходцы с гор, принять его в свое вольное общество. Те согласились с радостью, и он, покинув Чир-Юрт, переселился со своей дружиной в Эндрей. С приходом Султан-Мута существовавший в Эндрей порядок изменился во многом. Появление князя – продолжает предание, – знаменитого своей предприимчивостью, храбростью, умом, со значительным числом преданных ему людей, в разноплеменной среде, не имевшей еще фиксированных законов, должно было иметь решающее влияние на нравы и общественный порядок. Появление Султан-Мута среди людей, только недавно соединенных узами совместного сожительства и общих выгод, должно было иметь огромное значение, и все они «незаметно и без принуждения» покорились ему как сильнейшему.
Во второй половине XVI в. действительно существовало владение Султан-Мута с центром в Эндрей (нынешняя деревня Эндрей, Хасав-Юртовский район). Султан-Мут успешно отстаивал свою независимость против такого крупного государства, как Россия, изгоняя иногда русские войска из пределов своего владения. Также не вызывает сомнений и тот факт, что в это время существовало владение цахурского князя Ади-Каркулубека, получившее впоследствии название Мехтулинского ханства (о них будет сказано ниже).
Конечно, мы не можем объяснить процесс возникновения феодальных отношений и захвата аристократией общинных земель так, как это объясняют только что приведенные предания, преподнесенные крестьянству идеологами феодального гнета и эксплуатации. Вне всякого сомнения, захват общинных земель происходил не мирным путем, а сопровождался ожесточенной борьбой между феодалами и угнетенным крестьянством. Нельзя допустить, что крестьянство без всякого сопротивления подчинялось эксплуатации землевладельцев и добровольно теряло свою независимость. Факты, относящиеся к XVI в., которые мы можем проследить по источникам, никоим образом не допускают возможности этого. Правильно отмечает автор истории Дагестанской ССР А. Гасанов[27], что во второй половине XVI столетия обостряются классовые противоречия и происходят кровавые столкновения между эксплуататорами и эксплуатируемыми крестьянами.
По сообщениям другого историка Бакиханова[28], согласно с Гасановым, во владении Султан-Ахмед-хана, сына Гусейн-Али-усмия, в конце XVI в. вспыхнуло крестьянское восстание. Как они сообщают, однажды Султан-Ахмед-усмий отправился в подвластное ему селение для сбора податей и был там оскорблен жителями, вследствие чего он без ведома своего отца прибег к помощи своего племянника – шамхала. С помощью его войска он подавил восстание и умертвил старшин. Спустя некоторое время трудящееся и эксплуатируемое крестьянство опять стало волноваться. Тогда усмий пригласил к себе старшин и казнил всех зачинщиков, после чего вызвал из разных мест Ширвана тюркменцев и населил ими ныне существующие деревни Теркема.
Источники говорят о другом крестьянском восстании против феодалов. Так рассказывается, что шамхалы вплоть до XVI в, безвыездно жили в Кази-Кумухе, но со времени Сурхай-Мирзы-хана они своей резиденцией избрали сел. Тарку на кумыкской плоскости и только на лето переезжали в Кази-Кумух. Такие переезды и избрание Тарку резиденцией не понравились гордому лакскому узденству, и многие явно высказывали по этому поводу свое недовольство. Недовольство это уздени выражали часто избиением шамхальских нукеров всадников. Шамхалы же, не обращая внимания на возрастающее недовольство кази-кухумских узденей, продолжали по-прежнему свои переезды. Но дело скоро стало принимать серьезный характер, и уздени Кази-Кумуха открыто стали заявлять свой протест против такого унижения их древней столицы; глухой ропот народа – говорится в источнике – пронесся от края до края небольшой Лакской земли. Во время летних переездов шамхалов на них совершали нападения, грабили шамхальские именья и сжигали их посевы и луга. Опасаясь общего народного движения, шамхалы в 1639-1640 гг. окончательно переехали в Тарку, причем старались сохранить еще некоторую власть над лаками, продолжая собирать с них незначительные поборы и подати. Но недовольные уздени в присутствии многочисленного народа, съезжавшегося из окрестных и дальних аулов, порешили окончательно уничтожить шамхальскую власть. Народ с восторгом встретил это решение и заявил узденям, что все готовы защищать народное дело в случае нужды поголовным выступлением. Весть эта с быстротой молнии облетела всю Лакию. Сторонники шамхала еще на некоторое время сумели задержать его падение, но когда последний шамхал совсем охладел к Кази-Кумуху, то приверженцы отреклись от него, выступили против шамхальской власти сообща со своими прежними врагами. Многие из близких шамхала погибли во время этих народных волнений. Все были озлоблены против шамхалов, и на чем только было возможно лаки вымещали свою ненависть. Наконец, в конце XVI в. всенародно избрали себе правителя – хахлавчи из побочной ветви шамхалов. Обязанности хахлавчи заключались в следующем: собирать при первой нужде ополчение и предводительствовать им как для защиты края от врагов, так и в случае военных набегов, судить в присутствии кадия и нескольких старейшин, заботиться о сохранении общественного спокойствия и пр. Но власть хахлавчи во всех случаях была ограничена, он не имел права налагать подати без разрешения кадия и старшин и не мог собирать ополчения, не спросив опять-таки их согласия. Неоднократно избирались хахлавчи до конца XVI в., но в народной памяти сохранилось имя только хахлавчи Али-бека[29]. Об этом Али-беке упоминается и в русских источниках[30], относящихся к концу XVI в., как о кази-кумухском князе. Несомненно, что все эти события происходили во второй половине XVI в. и что они в действительности были восстанием эксплуатируемых крестьян против своих эксплуататоров и угнетателей. Новоизбранный хахлавчи, происходивший из рода шамхалов, судя по сообщениям выше цитируемого автора, мало отличался от изгнанного шамхала, и крестьяне далеко не освободились от феодальной эксплуатации. Как и бывший шамхал, новоизбранный хахлавчи получал подати, т. е. феодальную ренту от крестьян, хотя права его в некотором отношении были ограничены. Спустя некоторое время крестьяне, недовольные им, восстали против него, в результате чего произошел ожесточенный бой. Восставшие уздени с обнаженными кинжалами бросились к двору хахлавчи, и началась ужасная резня узденей с нукерами. О том, что у хахлавчи имелись многочисленные нукеры, говорится и в архивном материале Московского центрархива. Как сообщает некий Аллагин, кази-кумухский князь Али-бек имел 500 конных – нукеров.
Все эти события свидетельствуют о том, что борьба между феодалами и эксплуатируемым крестьянством носила ожесточенный характер и что феодалы в то время настолько укрепили свое положение, что могли не считаться с интересами и традициями сельской общины. В то же время эксплуатируемые крестьяне временами жестоко расправлялись с захватчиками земли – князьями.
Однако нужно полагать, что в нагорном Дагестане захват общинных земель вызывал гораздо более сильное сопротивление. Общины здесь энергичнее выступали как целое в защиту своих прав.
На плоскостном же и отчасти в предгорном Дагестане наблюдалось более слабое сопротивление: в условиях многоземелья потери захваченных феодалами земель можно было восстановить путем распашки залежей или целин. На плоскости не было окончательно установившихся обычаев, регулировавших землевладение, чем и пользовались феодалы при помощи своих нукеров.
К концу XVI века сложились в Дагестане многочисленные феодальные владения, находившиеся в вассальной зависимости от Турции, Ирана или России и боровшиеся против того или иного из этих государств.
Благодаря сообщению воеводы гор. Теркина реке Тереке (1596 г.) к московскому государю на основании допроса некоего Аллагина, участвовавшего в походе с воеводой Андреем Хворостининым в Дагестан[31], мы можем сообщить о том, где и какое владение находилось в Дагестане к концу XVI века. По словам Аллагина, в нынешней деревне Эндрей (нынешний Хасав-Юртовский район) находилась резиденция Султан-Махмута (того Султан-Мута, о котором упоминается в предании), сына шамхала. Его владение охватывало территорию от реки Сулака до Терека с нижней частью Мичигиша д о горы Керхи, находившейся на границе Гумбета.
Рядом с владением Султан-Махмута находилось владение куенского князя. Также недалеко от резиденции Султан-Махмута находилось владение князя Нуцала – сына шамхала. Его местопребыванием являлось нынешнее село Муцал-Аул.
Упоминается также владение туменского князя, находившееся около реки Тументи. На юге от реки Койсу находилось владение князя Сурхая, сына шамхала, местопребыванием которого являлось селение Торкали (нынешний аул Кумтор-Кале, Махач-Калинского района). В 1610–1614 гг. на месте Сурхая мы видим Ахмед-хана. В Кончаке (вероятно, нынешнее село Капчугай, Буйнакского района) находился князь Алкас (Алхас) – сын шамхала. В Кафир-Кумухе (нынешнего Буйнакского района) была резиденция князя Андия – сына шамхала.
В Темир-Хан Шарани (вероятно, сел. Темир-Хан-Шура на месте нынешнего Буйнакска) находился уздень – вассал шамхала. Селение Тарки (Махач-Калинского района) являлось резиденцией шамхала Саркая (Сурхая). В 1610-1614 гг. уже Сурхай-шамхала не было в живых, на месте его шамхалом был сын его Андия, который не имел других владений, кроме своей резиденции. Его брат являлся влиятельным среди кумыкских князей. В другом месте говорится, что Герей был правителем Тарки. По-видимому, сыновья шамхала, как было сказано в предании, поочередно занимали место шамхальства. В Казанище (нынешнее сел. Казанище, Буйнакского района) находился князь (неизвестный) с 200 конными. Владение Ахмед-хана, сына шамхала, находилось у «горячего колодца». Также Карабудахкент (Махач-Калинского района) являлся резиденцией князя, у которого имелось 100 конных. В 1610-1614 гг. там был князь Сурхай. Когден (нынешнее село Губден, Махач-Калинского района) являлось резиденцией князя, племянника шамхала. В 1610-1614 гг. там княжил Султан-Махмут. В Буйнакске (Махач-Калинский район) находился князь – племянник шамхала. В селе Ухли (Буйнакский район) находился зять шамхала с 50 конными. Селение Аркуша (вероятно, сел. Акуша, Левашинского района) являлось резиденцией узденя шамхала – Бурунчи. В Апшиме находился уздень шамхала Казий. Дергели (Доргели, Буйнакского района) являлось владением князя Мехти (Махди), сына Крым-шамхала. Юнтей (вероятно, нынешнее сел. Дженгутай, Буйнакского района) являлось резиденцией князя Сурхая, племянника Крым-шамхала. Селение Улу-Шура (нынешняя Кака-Шура, Буйнакского района) являлось владением князя Султана, племянника шамхала. Хили (нынешнее сел. Гели, Буйнакского района) являлось владением Али-бека. Селение Калдар являлось владением князя Мурзи. Эрпели (Буйнакского района) являлось резиденцией князя Будайчи с братьями Кызыр-Камык. Кази-Кумух являлся резиденцией князя Али-бека с братом. Находилось также в горном Дагестане владение Харкула, где владетелем был Солтан-Магмат. На горном Дагестане находилось владение Кайтмаза, центром которого являлся Бортю (неизвестно где). На горном Дагестане находилось еще Захурское (Цахурское) владение с центром в Цахуре. Владетелем Цахурского владения был князь Ади Коркулу[32].
На Южном Дагестане находилось владение князя-усмия с 500 конными и 700 пешими. Резиденцией усмия был Кала-Кур (нынешний Кара-Курейш, Дахадаевского района). Недалеко от владения усмия находилась резиденция князя Халибека – сел. Утамиш с 300 конными. Недалеко от этого владения находилось владение князя табасаранского – Кадита, сына Захрара (по другим источникам – Махсут). На горном Дагестане в Аварии находилось еще в 1610-1614 гг. владение «черного князя» – князя Кара-Киш (вероятно, Кара-Гиши), а также другое самостоятельное Аварское княжество. В источниках часто упоминается также об ауховском князе ШихМурзе, сыне Ушар-Мурзы.
Как мы видим, в это время в Дагестане находились многочисленные феодальные владения.
Самым крупным из дагестанских феодальных владений в это время было шамхальство, имевшее своей резиденцией сел. Тарку. Карабудагский, торкалинский, буйнакский, кази-кумухский, гелинский, эргтелинский и множество других феодалов находились в вассальной зависимости от шамхала. Вторым крупным феодальным владением в Дагестане являлось владение Султан-Махмута эндиреевского, которое возникло приблизительно ко второй половине XVI в. за счет территории шамхальства. Почти все мелкие кумыкские феодальные владения, находившиеся между Тереком и Сулаком, и ряд чеченских и аварских находились в вассальной зависимости от него. Такими же крупными феодальными владениями являлись ханство усмия кайтагского, Цахурское, Кази-Кумухское и др. В число крупных феодальных владений нужно включить также Дербентское ханство.
Процесс развития крупного землевладения и возникновения феодальных отношений привел к разделению дагестанского общества на два противоположных лагеря: класса феодалов – крупных землевладельцев с одной стороны, и трудового крестьянства, эксплуатируемого ими, – с другой стороны.
К числу феодалов прежде всего относятся ханы, султаны и шамхалы, которые являлись самыми крупными землевладельцами и эксплуатировали множество зависимых крестьян. Затем к классу феодалов относятся также так называемые дагестанские беки, т. е. дети ханов, султанов и т. п., рожденные от знатной княжеской матери. Не сумев приобрести звание ханов, они становились владетелями мелких феодальных владений с небольшим числом эксплуатируемых крестьян. Беки обыкновенно являлись вассалами ханов и владели своими владениями на вассальных правах. Беки участвовали в походах вместе с ханами со своими нукерами, составляя обычную свиту их, а также участвовали в меджлисах, т. е. в собраниях, созываемых в исключительных случаях. В число беков попадали часто чанки (дети феодалов от жен незнатного рода). Попадали в их среду также приближенные ко двору предприимчивые, заслуженные «первостепенные» уздени. Известно, что ханы иногда по необходимости поручали некоторым из заслуженных и верных «первостепенных» узденей временное управление отдельными своими владениями, причем вынуждены были ^наделять их правом обращать в свою личную пользу все натуральные подати с крестьян данного владения. На первых порах это право было связано со службой и должно было прекращаться вместе с ней. Но так как постепенно временное личное отличие, связанное со службой, приобретает характер потомственной привилегии и служба становится не только пожизненной, но и наследственной, то и право на крестьянскую повинность и на сборы феодальной ренты приобретает характер наследственного права, которое давало возможность некоторым узденям превратиться в беков. Таким образом правители, происходившие от «первостепенных» узденей и чанков и т. п., постепенно сливались с беками. У кумыков назывались беками еще некоторые аристократические роды, так называемые карачи-беки, считавшие себя потомками аварских ханов, но происходившие, по нашему мнению, от старейших турко-татарских аристократических родов. По-видимому, карачи-беки вместе с «первостепенными» узденями («первостепенные» уздени назывались у северных кумыков салаузденями), а также чанки представляли собой промежуточный слой между феодалами и трудовым крестьянством, еще не успевший превратиться в феодалов. Они не владели феодальными владениями, но зато в их руках находились лучшие и довольно большие плодородные земельные участки, которые отдавались в аренду крестьянам. Кроме того они были освобождены от всякого рода феодальных повинностей. Класс зависимого трудового крестьянства – мелких хозяев – также не был однороден. Он состоял из разных групп, отличавшихся друг от друга по величине своих земельных наделов и степени юридической закрепленности последних, по размерам и характеру своих повинностей, по степени личной свободы и т.п. Преобладающее большинство зависимого крестьянства составляли лично «свободные», но земельно-зависимые трудовые уздени – те из бывших общинников, которые не потеряли, подобно чагарам и райятам, своей личной независимости. Эти уздени сидели на владельческих землях и имели право передавать свое «владение» по наследству, могли переуступать его пришельцу с тем условием, чтобы он принял на себя соответствующие обязательства по отношению к беку или хану. Если же уздень умирал, не оставляя после себя наследника мужского пола, то земля и двор его поступали в пользу феодала.
Второй слой трудового крестьянства составляли чагары и райяты, представлявшие собой немногочисленное лично зависимое крепостное крестьянство дагестанского общества. Первоначальным, элементом образования чагарства или райятства являлись пленники или рабы. Известно, что в Дагестане с давних пор организовались набеги и походы в соседние страны с целью захвата пленников, которых они продавали иностранцам. Неудивительно, что впоследствии в некоторых районах Дагестана людей, происходивших от рабов, называли «гурджи», т. е. грузин, или «каджар», т. е. иранец. Однако при господстве феодальных отношений в самом Дагестане пленники, привозимые из соседних стран, если не продавались в рабство в чужие страны, часто превращались в крепостных крестьян. Ханы и беки оставляли у себя часть захваченных пленников-невольников для хозяйственных целей, обычно отводя им отдельный участок земли и предоставляя им некоторую самостоятельность, чтобы увеличить производительность их труда. К тому же число крепостных крестьян в Дагестане увеличивалось с течением времени путем закабаления свободных крестьян – трудовых узденей. Как свидетельствуют составленные кадиями документы, должники попадали в крепостную зависимость к князю. По обычаю у кумыков, если какой-нибудь уздень украл у бека что-либо, и это было установлено,– укравший должен был платить беку в десять раз больше стоимости украденного; но в том случае, если укравший оказывался не в состоянии выплатить в десять раз больше, он попадал в крепостную зависимость к князю. Попадала в крепостную зависимость к землевладельцам плоскости часть бедноты, переселившейся из отдельных населенных пунктов горного Дагестана во владения феодалов плоскостных и предгорных районов. Переселение это производилось с согласия местных феодалов на условиях принятия поселенцами податных обязанностей. Часть этих поселенцев, попадая в крепостную зависимость к феодалам, сливалась с крестьянами, происходившими непосредственно от пленников.
Надо полагать, что именно об этих крепостных крестьянах мы встречаем указания в русских источниках, относящихся к концу XVI в., упоминающих о «черных пашенных людях» и «черных дворах»[33]. Однако крепостные крестьяне не имели особого названия в некоторых горных районах Дагестана, а имели общее с рабами название. Самым угнетенным слоем являлись кулы и караваши, т.е. рабы и рабыни, лишенные гражданских и семейных прав. Они исполняли обязанности домашней прислуги и занимались всевозможными сельскохозяйственными работами. Таков был состав угнетенного крестьянства в Дагестане.
Переходим к характеристике духовенства. Верхушечная часть духовенства занимала должности при дворе крупных феодалов. Как сообщает турецкий путешественник Авлия Челяби, шамхал имел своего шейх-уль-ислама и муфтия, а также усмий кайтагский имел своего муфтия. Из среды духовенства выходили визири и назиры. Не подлежит сомнению, что верхушечная часть духовенства – шейх-уль-ислам, муфтии и шейхи и т. п. – владели обширными земельными участками и эксплуатировали крестьян, не говоря уже о наличии других нетрудовых доходов, поступавших в их пользу от крестьян. Кроме того, некоторые из них владели аулами на феодальных правах. Ясно, что эту часть духовенства надо отнести к классу феодалов.
Ханы, беки, бии, духовенство и т. п., монополизировавшие в своих руках собственность на землю, при помощи своих многочисленных нукеров (заинтересованных в сохранении феодальных отношений) и при содействии своих покровителей – сюзеренов выкачивали феодальную ренту с зависимого крестьянства[34], узденей, чагар, райят – как непосредственных производителей, имевших большую часть земель в своем временном или постоянном наследственном пользовании. Только незначительная часть земли находилась в непосредственном пользовании феодалов.
Трудовое узденство уплачивало ханам, бекам и т. п. определенную ограниченную обычаем феодальную ренту в виде продуктов своего земледельческого и скотоводческого хозяйства. Узденские хозяйства уплачивали феодалам определенное количество зерна, овец, скота и доставляли им также дрова, саман – мякину для прокормления скота и лошадей. Кроме того, вышеуказанные виды ренты они повторно уплачивали при смерти хана или бека (на издержки по его похоронам), женитьбе (для брачных торжеств) и при воцарении нового хана. Однако надо сказать, что большинство хозяев нагорного Дагестана, где преобладающей формой хозяйства являлось скотоводство, выплачивали феодалам ренту главным образом продуктами скотоводства. Как известно, в XVII в. в руках дагестанских феодалов сохранился довольно значительный «ясак», т. е. пастбищная рента. Феодалы плоскостного Дагестана получали «ясак» не только от своих скотоводов – трудовых крестьян, но и от «акушинцев» и «тавлинцев», которые пригоняли на плоскость свои стада овец и рогатый скот. Как сообщают авторы начала XVIII в., феодалы получали ясак от отдельных хозяев – узденей не только за пользование пастбищами, но и за пользование лесом. Нужно отметить также, что феодалы получали ясачную ренту не только от отдельных хозяев, но и от отдельных аулов, которым предоставляли то или другое свое пастбище или лес и т. п.
Имела место в Дагестане и отработочная рента. Уздени, чагары и райяты выставляли косцов для косьбы и уборки сена феодалам, жнецов для уборки посевов и пахарей (вместе с быками) для распашки их полей. Все это делалось коллективно и называлось «булка». Тем не менее ведущее значение в Дагестане имела рента продуктами.
Положение узденей в отношении феодальных повинностей было сравнительно легче. Их обязанности были обычно более или менее определены. Они должны были отправлять ту или иную повинность и выплачивать продукты своих хозяйств сообразно установленным обычаям. Более неустойчиво было в этом отношении положение крепостных крестьян. Чагары и райяты кое-где в Дагестане должны были выполнять все, что требовал от них господин, а в некоторых местах они мало отличались от простых узденей.
Что касается кулов и каравашей, то они были объектом неограниченной и беспредельной эксплуатации. Их эксплуатировали дома, на полях, их эксплуатировали во всякое время года и имели право продать в любое время. Мы видели, что к концу XVI в., с окончательным утверждением крупного землевладения, оформлением феодальной аристократии и созданием таким образом новых общественных группировок, вырастает власть феодальной аристократии над узденями, чагарами и райятами, сидевшими на их землях и пользовавшимися ими. Феодальная аристократия осуществляет свое господство при помощи своих многочисленных нукеров и при содействии своих сюзеренов-покровителей. В связи с этим и определялись ее административно-полицейские и судебные права. Неудивительно, что в постановлениях усмия кайтагского, относящихся к концу XVI в., говорится, что «в государстве без правителя, в стаде без пастуха, в войске без разумного, в селе без головы, в обществе без суда – добра не будет»[35]. Теперь государственный сход (меджлис) становится полицейско-административным органом феодала; он собирается под председательством феодала. Большая часть дел схода касается правильного выполнения повинностей в пользу феодала. Старшина также, играя прежнюю роль, становится административным лицом, исполняющим возлагаемые на него феодалом функции. Наряду со старшиной имелись в дагестанском феодальном владении второстепенные должностные лица «карти» и «кази», которые представляли собой своего рода судебных приставов феодала. Кроме того, в феодальном владении было и другое должностное лицо – «мангуш» или «гауш», или «дургах», представлявшее собой полицейского и финансового агента. Через них взимались штрафы с трудового крестьянства.
Так оформился государственный аппарат в руках класса феодалов Дагестана – аппарат, предназначенный для непосредственной эксплуатации крестьянства в порядке внеэкономического принуждения.
В Дагестане возник к XVI в. ряд государств, объединивших многие мелкие феодальные владения в одно целое. Такими государствами в Дагестане были ханства: шамхала кумыкского, Султан-Махмута эндиреевского, усмия кайтагского, нуцеля аварского, хахлавчи кази-кумухского и т. п., имевших многочисленных вассалов. Подобно средневековой Европе, в Дагестане феодальная зависимость носила характер двухстороннего союза, основанного на взаимной верности и взаимных обязательствах. Вассалы приносили своему покровителю-сюзерену клятву в верности на Коране и обязывались участвовать в военных походах сюзерена со своими нукерами и на правах его людей получали право покровительства. Ханы были в полном смысле государями своих подданных, обладая над ними правом управления и суда по всем делам, даже караемым смертной казнью. Административные, судебные и другие их служители пополнялись из среды их сыновей, вассалов, верхних слоев узденства, чанков, а также из среды духовенства, которое пользовалось влиянием у эксплуатируемого населения и к тому же хорошо владело пером. Визири и назиры часто назначались из среды духовных лиц. Ханы умело пользовались религией ислама и духовенством для своих классовых интересов. Каждый из них имел при себе ученейшего в Дагестане постоянного кадия или муфтия, или шейхуль-ислама[36]. Шамхал– «дагестанский падишах», как называет его Авлия Челяби[37], или «шевкальский царь», как называет его русский архивный материал времени Ивана Грозного[38], имел в середине XVII в., помимо своих визирей и назиров, своего шейх-уль-ислама, который в торжественных случаях сидел выше шамхала[39]. Наряду с этим он же имел войскового кадия. Шамхал же назначал иногда своих назиров из среды духовных лиц. Это подтверждается и местными документами, написанными в резиденции шамхала Тарку. Однако мы не имеем данных о том, что у усмия кайтагского были визири и назиры, если не говорить об устных преданиях. Есть только указание о том, что у усмия кайтагского были муфтии и постоянный кадий. Об этом говорит Авлия Челяби[40]. Кроме того, нам известно, что сборник постановлений Рустем-хана, усмия кайтагского, написанный на арабском языке, находился у его кадия. Также известно, что имелись визири и назиры у кази-кумухского правителя в более позднее время. Последний имел также кадия, наследственно занимавшего эту должность и имевшего большой авторитет среди дагестанцев. Он владел обширными земельными участками и т. п. Некоторые из дагестанских правителей обменивались послами с русским царем. В частности к шамхалу был послан Иваном Грозным посланник Исен, в свою очередь шамхалом был послан посланник Бек-Булат[41]. Дагестанские правители также находились в брачных отношениях с грузинскими и крымскими царствующими фамилиями.
У нас имеются данные о том, что ханы приступают к кодификации права, изменяя существовавшее раньше обычное право в своих классовых интересах. В частности Султан-Ахмед-ханом-усмием, правившим кайтагским феодальным владением до 1588 г., был составлен кодекс законов, при помощи которых они стремились изменить обычное право родовой общины и узаконить феодальные отношения[42] (русские авторы ошибочно приписывают составление данного кодекса Рустем-хану – внуку Султан-Ахмед-хана).
В составленном (как о том пишет Бакиханов и подтверждает предание) Султан-Ахмед-ханом законе, известном в Дагестане под названием «бий-адат» (т. е. княжеский обычай), имевшем силу до Октябрьской революции, нашел свое отражение процесс дальнейшего оформления феодального общества, выразившийся в ограничении прав чанков[43]. По этому закону они не имели права на получение какой-либо доли наследства от своих отцов.
Несмотря на все это, известный буржуазный исследователь обычаев и права кавказских народов, в том числе и горцев Дагестана, М.М. Ковалевский, рассматривавший Дагестан до XIX в. в социально-экономическом отношении как совокупность родовых земледельческих общин и отрицавший наличие классово-антагонистических отношений, стремился доказать, что кодекс законов Султан-Ахмед-хана не что иное, как обычное право родовой общины. Он относит издание этих законов к периоду господства родовой общины[44], хотя и вынужден признать, что кодекс законов усмия «озабочен подавлением родового самосуда».
Дагестанские ханы стремились иметь в своем распоряжении как можно больше нукеров, обязанных нести военную и полицейскую службу, обеспечивали их земельными угодьями и предоставляли им различные права. Народное ополчение постепенно отходило на второй план. Как сообщает известный турецкий путешественник Авлия Челяби, шамхал и другие семь ханов имели в XVII в. многочисленные войска[45]. Несмотря на это, едва ли можно допустить, что в это время, в период господства натурального хозяйства, у дагестанских ханов было постоянное войско. Все конные нукеры, о которых мы говорили выше, собирались в нужные моменты, обычно же каждый из них занимался у себя своим хозяйством. Во время военных действий созывалось ополчение из всех крестьян. Феодалы считались военными предводителями всего сидящего на их земле населения. Во время походов они руководили военными действиями: «Если бек выедет на тревогу, то должны все ехать. С невыходившего на тревогу вместе с беком взимать тысячу кари «хабзалдик»[46], – так говорится в постановлении усмия кайтагского.
Шамхал, усмий и тому подобные ханы взимали таможенные – дорожные пошлины[47] и многочисленные судебные штрафы и выкачивали из трудового крестьянства феодальную ренту. Все государственное и финансовое управление этих ханов имело характер вотчинного управления. Ханы смотрели на свои владения, как на свою вотчину, делили их между сыновьями, выделяя часть для своих побочных детей. Все эти ханы являлись в то время довольно сильными. Как известно, некоторые из них, сумели отстоять свою независимость от таких крупнейших государств, как Россия и Иран.
Таким образом сосредоточение
средств производства, в первую очередь земли, в руках отдельных лиц привело к
разложению тухумно-джамаатской общины, земельной собственности. При всей
пестроте условий и особенностей отдельных районов Дагестана, всюду в нем
устанавливается феодальный общественно-экономический строй. Однако было бы
преувеличением, если бы мы сказали, что переход к феодализму сопровождался
полным уничтожением каких-либо остатков прошлого и что все элементы
тухумно-джамаатской общины к этому времени совершенно исчезли. Ни одна
общественная формация не выступает перед нами в чистом виде. Элементы
тухумно-джамаатской общины в Дагестане остались. В Дагестане, в особенности в
нагорном Дагестане, многочисленные пережитки тухумно-джамаатской общины
сохранились даже в более позднее время, как было сказано в начале этой статьи.
Но тем не менее, они не нарушали общего феодального характера данной эпохи. Не
может быть сомнений в том, что Дагестан к концу XVI в. был страной с
оформившимися уже феодальными отношениями.
[1] См. Ковалевский, М.М. «Закон и обычай на Кавказе», т. II, стр. 137, Москва, 1890 г., журнал «Этнографическое обозрение», 1890 г., т. I, стр.1.
[2] Караулов, Н.А., «Сведения арабских географов IX и X вв. по P.X. о Кавказе, Армении и Азербайджане», в «Сборнике материалов для описания местностей и племен Кавказа», вып. 38, стр. 14, Тифлис 1908 г.
[3] Там же, стр. 88.
[4] Там же, стр. 98.
[5] По-видимому, автор называет большинство многочисленных народностей нагорного Дагестана лакзами также, как их называют в наше время азербайджанцы – лезгиицами.
[6] Караулов, Н.А., «Сведения арабских географов IX и X вв. по P.X. о Кавказе, Армении и Азербайджане», в «Сборнике материалов для описания местностей и племен Кавказа», вып. 38, стр. 42-43, Тифлис 1908 г.
[7] Бартольд, «Место прикаспийских областей в истории мусульманского мира», стр. 144, Баку, 1924 г.
[8] См. Мухамед Муллу, «Тариху Дагестан», «Дербент Нама» и также см. «Акты Кавказ. археограф. комиссии», т. II (приложение).
[9] Грузинские дела, 5 декабря 1596 г. Посольство Савина и Полуханова (Московский центр. архив).
[10] Олеарий, Адам, «Описание пути в Московию и через Москву в Персию и обратно», стр. 976, изд. Суворина, СПБ, 1906 г.
[11] Олеарий, Адам, «Описание пути в Московию и через Москву в Персию и обратно», стр. 462-464, изд. Суворина, СПБ, 1906 г.
[12] «Никоновская летопись», т. VII, стр. 284-289.
[13] Турецкие стат. спис. № 3 1594 г. (ответ посольств на посольство Резвана), см. также Бартольд, В.В., «Место прикаспийских областей в истории мусульманского мира», стр. 107, Баку 1924 г.
[14] Дела Кабардинские 1614 г., д. № 1 (Московский центр. архив).
[15] Олеарий, Адам, «Описание пути в Московию и через Москву в Персию и обратно», стр. 462, изд. Суворина, СПБ, 1906 г., см. также стр. 990.
[16] Дела воеводы гор. Терки на реке Тереке за 1589 г. (Московский центр. архив).
[17] «Сборник сведений о кавказских горцах», т. I, Тифлис 1868 г., см. «Постановление усмия Рустем-хана».
[18] Олеарий, Адам, «Описание пути в Московию и через Москву в Персию и обратно», см. стр. 975-976, изд. Суворина, СПБ, 1906 г.
[19] Грузинские дела 1603 г., 3 мая 1604 г., Посольство из Грузии Крилла и Савина (Московский центр, архив).
[20] Авлия Челяби, «Сеяхат-намаси», т. VII, стр. 783, Истанбул.
[21] Авлия Челяби, «Сеяхат-намаси», т. VII, стр. 783, Истанбул. См. также т. II, стр. 310.
[22] «Сборник сведений о кавказских горцах», т. I, Тифлис 1868 г., см. «Постановление кайтагского усмия Рустем-хана».
[23] Бакиханов, «Гюлистан-Ирем», стр. 89, Баку, 1924 г.
[24] См. Габиев, Саид, «Лаки», стр. 17-18.
[25] См. «Сборник сведений о кавказских горцах», вып. II, Тифлис 1868 г., см. «Мехтулинские ханы».
[26] Бакиханов, «Гюлистан-Ирем», стр. 88, Баку, 1926 г. См. также Дубровина «История войны и владычества русских на Кавказе», т. I, стр. 621, СПБ, 1871 г.
[27] «Краткая история Дагестанской CCP», газета «Красный Дагестан» за 1926 г., №№ 33, 36, 39, 41, 69, 71.
[28] Бакиханов, «Гюлистан-Ирем», стр. 89, Баку, 1926 г.
[29] Габиев, Саид, «Л аки», стр. 17-18; см. также ст. Комарова А.В. «Казикумухские и кюринские ханы», помещ. в «Сборнике сведений о кавказских горцах», вып. II, см. также «Гюлистан-Ирем», Баку, 1926 г.
[30] Грузинские дела: а) 1596 г., июнь, 5 дек., б) 1597 г., август 1898 г., в) 1599 июнь – Посольство в Грузию Савина и Полуханова (Московский центр. архив).
[31] Грузинские дела: 1596 г., июнь-декабрь 1597 г., август 1598 г. – Посольство в Грузию Савина и Полупанова.
[32] Он же получил грамоту от иранского шаха в конце XVI века. См. «Акты Кавказ. Археограф. комиссии», т. II (приложение).
[33] Грузинские дела 1603 г., декабрь (посольство из Грузии Крилла и Савина).
[34] См. Бакиханов, «Гюлистан-Ирем», стр. 89, Баку, 1926 г.; Габиев, «Лаки», стр. 17-18.
[35] «Сборник сведений о кавказских горцах», вып. 1, Тифлис 1868 г., см. «Постановление кайтагского усмия Рустем-хана».
[36] Авлия Челяби, «Сеяхат-намаси», т. VII, стр. 534, Истамбул.
[37] Там же, см. стр. 534 , 782-786.
[38] Карпов, Г.О., «Памят. Диплом. сношен. Московского государства с Крымом и Ногайскими ордами и Турцией», т. LIX , стр. 480.
[39] Авлия Челяби, «Сеяхат-намаси» , т. II, стр. 300, Истамбул.
[40] Авлия Челяби, «Сеяхат-намаси», т. VII, стр. 786.
[41] Карпов, Г.О., «Памят. Диплом. сношен. Московского государства с Крымом и Ногайскими ордами и Турцией», т. LIX, стр. 480.
[42] Бакиханов, «Гюлистан-Ирем», стр. 89, Баку, 1926 г.
[43] Бакиханов, «Гюлистан-Ирем», стр. 89, Баку, 1926 г.
[44] «Этнографическое обозрение», 1890 г., стр. 1. См. также Ковалевский, «Закон и обычай на Кавказе», М. 1890 г.
[45] Авлия Челяби, «Сеяхат-намаси», т. VII, стр. 534, Истамбул.
[46] «Сборник сведений о кавказских горцах», вып. I, Тифлис 1868 г., см. «Постановление кайтагского усмия Рустем-хана».
[47] Олеарий, Адам, «Описание пути в Московию и через Москву в Персию и обратно», изд. Суворина, стр. 975-976. См. также Авлия Челяби, «Сеяхат-намаси», т. II, стр. 310, Истамбул.