Кабардинские тексты | Кавказ (История Кавказа)

СБОРНИК МАТЕРИАЛОВ
ДЛЯ ОПИСАНИЯ
МЕСТНОСТЕЙ И ПЛЕМЕН КАВКАЗА.
Издание Управления Кавказского Учебного Округа.
Выпуск двенадцатый.

ТИФЛИС.
Типография Канцелярии Главноначальствующего гражданскою частью на Кавказе.
1891.

КАБАРДИНСКИЕ ТЕКСТЫ.
СОСРУКО.
I.
Русский перевод.
I.
Мать Сосруко Сэтанэй пошла днем на реку, стирать белье. По ту сторону реки сидел старик-пастух, пригнавший на водопой скот. Когда он увидел эту женщину, то, прельстившись ее белой грудью, он крикнул: «К тебе, Сэтанэй, идет нафсы!» Нафсы попало в камень. Когда Сэтанэй увидела камень, в который оно попало, то она унесла его в свой дом и спрятала в сундук. Камень увеличивался изо дня в день; Сэтанэй знала, каковы бывают признаки беременности. Камень уже вздулся, и когда исполнилось девять месяцев, то Сэтанэй снесла его в кузню. Он стал уже трескаться: кузнец его разбил. Посмотрели внутрь: там лежал крошечный мальчик; его взяли за бедра щипцами и вынули. Мальчика Сэтанэй взяла к себе и стала кормить до тех пор, пока он не вырос. Та часть тела, к которой коснулись щипцами, стала костяною.
II.
Сосруко наш приемыш и всех нас любимец!
Верхушка шапки, точно солнце, у него блестит,
Когда он ударяет лошадь, на нее садясь.
«В собранье нартов иду я» он грозно кличет:
Сейчас ему приготовляют лошадь-волка…
Туда приехал он. Гарцуют нарты на конях;
Бросают; несутся нарты вскачь;
Сосруко сабля ярким пламенен блистает!
III.
Сосруко, нарт бескостный, муж бескостный, железно-глазый и лихой наездник, охотясь пониже озера (Тумбукана) за стадом свиней, погнал их повыше — к Золотому кургану. Оттуда он заметил какого-то незнакомца и крикнул ему; но тот и не расслышал. Он поскакал за ним, но его не догнал. Тогда незнакомец, повернувшись к нему, крикнул громовым голосом: «Эй, берегись!» Содрогнулся от этого крика Сосруко и бросился бежать. Незнакомец за ним погнался и его догнал. У нартов острие копья было раздвоено: с страшною силою он вонзил ему копье в затылок и сбил его с лошади. Скатившись с лошади, Сосруко с силой восьми быков прорыл по земле борозду двумя локтями: упругость его затылка равнялась силе восьми быков; шелковистые его усы испачкались в пыли, и хлынула из горла кровь — молоко его матери. Незнакомец, вынув свою шашку, хотел уже снести ему голову; но Сосруко, не теряющийся в опасности, прибегнул к хитрости и вскричал: «Эй, нарт, сегодня нашего брата не годится убивать: кто убьет в этот день, того настигнет кара! Эй, нарт! назначь мне, пожалуйста, срок для поединка! — «Хорошо, дам тебе срок, на какое угодно время». На завтрашний день, они назначили себе место у Золотого кургана, а затем разъехались.
Вернулся домой Сосруко и пригорюнившись, уселся возле матери Сэтанэй. «Никогда ты раньше так не горевал»; сказала мать: «почему ты такой грустный»? В сердцах он ответил: «Не бабе спрашивать об этом! Разве женщине тайны вверяют?» — «Так вот как; ты меня приравниваешь к другим!» Сказавши это, она повернулась, отперла сундучок и, схватив стальные ножницы, бросила ими в Сосруко. Сосруко посторонился: они попали в порог, пробили его и вошли на три четверти в землю! Испугавшись, сказал Сосруко: «Хорошо матушка, я расскажу, куда ходил!» Сосру рассказал все, как было.
Тогда мать Сосруко сказала следующее: «Да, это один из шести братьев; пятерым ты уже, при моем содействии, головы снял! Так, вот что сделай: спугни стадо кабанов, что повыше озера, и гони его к этому нарту! Тогда ему скажешь: эй, нарт, ты, ведь, храбрый охотник; будем бить кабанов, как будто наших врагов! Коль скоро ты это скажешь, то нарт сядет верхом на своего Тхожея и поскачет вместе с тобою. Между тем, его Тхожей обыкновенно пугается среди кабанов; так и теперь, очутившись среди стада кабанов, лошадь испугается и понесет. Тогда нарт станет сдерживать свою лошадь удилами с такою силою, что разорвет коню челюсти. Затем он в сердцах сожмет ногами десять ребер своей лошади и вогнет их внутрь. После этого, ты у своего Тхожея подтяни подпруги, ударь его плетью и подскачи к нему: он растеряется; стащи его с коня, снеси ему голову и вернись назад».
Так и случилось: он снес ему голову и направился домой. На пути с ним встретилось двое стариков-леших и сказали ему с упреком: «Эй, нарт Сосруко, сын Цэкима и старой ведьмы! Это не дело твоей храбрости; это тебе не принесет славы! Ты снял голову рукою твоей матери-ведьмы!» — «Эй, лешие, истоптанные чевяки, негодные кушаки из высохшей лошадиной шкуры! Если вы такие храбрецы, то вернитесь!» — «Ну, нет, негодный! Нам нечего с тобою связываться!» Сказавши это, они повернули назад. Таким образом, Сосруко, сняв голову Тотрешу Альбекову сыну, возвратился домой. Увидавши свою мать, он бросил голову на ее лоно со словами: «Это нашего врага голова!»
IV.
Сосруко бескостный, смуглый, железно-глазый и лихой наездник, отстал от нартов, отправившихся на войну. Нартов настиг семиночной и семидневный буран: они окоченели и стали спрашивать друг у друга: «Эй, Имыс, Сосым, Жинду-Жаке, Аракшу, Озырмег, Насран-Жаке, Ашев сын Ашемез, Хымышев сын Батраз, Сыбильши, Альбеков сын Тотреш, есть ли у кого огонь?» Из нартов, выступивших в поход, ни у кого огня не было. Тогда двое из нартов, более трусливых, стали раскаиваться в том, что они поступили неблагоразумно, отправившись с партией, в которой не участвует Сосруко. В то время, когда они высказывали свое неудовольствие, приехал Сосруко. Нарты, заметив Сосруко, обратились к нему со следующими словами: «Золотой наш Сосруко, лучший из нашего племени; без огня мы погибаем!» — «Да, у меня есть огонь», сказал Сосруко и развел для них большой огонь. Когда же все войско сразу нахлынуло на огонь, Сосруко разгневался, разметал костер и бросил огонь в воду. Старики-нарты, оставшись без огня, просят опять: «Сосруко наш золотой и лучший из нашего племени; если есть огонь у тебя, разведи для нас еще раз!» — «Ей Богу, у меня огня нет, но все-таки я его для вас добуду!» говорит Сосруко, садится на своего коня Тхожея, подымается на Золотой курган и обозревает всю местность кругом: он увидел полуразвалившуюся башню, из которой дымок поднимается. Сосруко слез с Тхожея и подкрался к башне: эта башня принадлежала великану; в ней спал великан, свернувшись кольцом, а огонь лежал посредине. Сосруко крадется обратно и советуется со своим конем, говоря: «Мой буланый скакун, которого ни один конь не может догнать! Это жилище великана; он спит, свернувшись кольцом, а огонь лежит посредине. Каким образом нам увезти от него огонь?» — «Сосруко бескостный, смуглый, железно-глазый и лихой наездник!» говорит Тхожей: «сядь на мою спину; я превращу мой лошадиный шаг в собачий, а собачий в кошачий и, когда придем к башне, брошусь на колени, чтобы тебе удобнее было достать, и украдем головешку. Сосруко сел на своего Тхожея, подъехал незаметно, украл у великана головешку и пустился обратно вскачь. Проскакав семь дней и семь ночей, Сосруко нечаянно уронил головню; эта головня была занесена ветром на бедро великану. Великан проснулся и, пересчитав свои головни, узнал, что одной не хватает. «Ах! какой-то негодяй меня обокрал!» сказал великан и, не сходя с места, обшарил семь дорог на всем их протяжении; поймав вора, скакавшего семь дней, семь ночей, он говорит: «Эй, удалец-нарт; если не скажешь, где находится Сосруко, я съем тебя живым!» — «Я не видел Сосруко и не могу знать, где он находится, но слышал о нем рассказы», сказал Сосруко. — «Если не знаешь, где Сосруко находится, то, по крайней мере, научи меня его играм», говорит великан. — «С удовольствием», сказал Сосруко: «научу тебя его играм!» Он повел великана и говорит: «Наш Сосруко становился обыкновенно у подошвы кургана Капшукой; с вершины скатывали камень неимоверной величины, а он отталкивал лбом катившийся камень так, что камень катился обратно вверх быстрее, чем сверху вниз». — «Сделай и со мною так!» сказал великан. Тогда Сосруко взбежал на курган и скатил камень неимоверной величины. Великан оттолкнул лбом камень, пущенный сверху, и погнал обратно на гору быстрее, чем он катился вниз; но от сильного удара великан упал навзничь без чувств. Когда он очнулся, то он сказал: «Игра эта хороша, потому что от нее лоб перестает чесаться. Если знаешь еще другую — лучшую игру, научи меня!» Сосруко растерялся: он не мог придумать, как убить великана. «Еще лучшей игре тебя научу» сказал Сосруко, повел великана и говорит: «Нашего Сосруко становили на колени и бросали ему в рот отравленные стрелы до тех пор, пока рот не наполнялся: он отгрызал отравленные наконечники стрел, а древка выбрасывал изо рта». — «Сделай и со мною так!» сказал великан и присел. Сосруко заставил великана разинуть рот и бросал в него стрелы с отравленными наконечниками до тех пор, пока рот совсем не наполнился. Великан отгрыз отравленные наконечники стрел, а древка выбросил изо рта. «Эй, удалец-нарт; эта игра хороша, потому что уничтожает зубную боль. Если знаешь еще другую — лучшую игру, научи меня!» сказал великан. Сосруко еще более растерялся: он не мог придумать, как убить великана: «Еще лучшей игре научу тебя. Нашему Сосруко бросали в разинутый рот раскаленный сошник; проглотив его, он оставлял его в животе, пока не остынет, а после выбрасывал назад!» говорит Сосруко. — «Сделай и со мною так!» сказал великан. Сосруко раскалил сошник и бросил великану в рот. Великан дал сошнику остыть в своем животе и после выбросил назад. «Эй, удалец-нарт, и это славная игра; покажи еще лучшую!» Сосруко уже совсем растерялся: он не мог придумать, как убить великана: «Стой, стой, великан! еще одна игра осталась. Нашего Сосруко переправляли чрез семь морей, и становили на самом глубоком месте так, чтобы ноги не доставали до дна и в рот вода не попадала. В таком положении оставляли его в море, чтобы он замерзал семь дней, семь ночей. Однако, Сосруко, сделав усилие, выходил, как ни в чем не бывало!» говорит Сосруко. — «Сделай и со мною так!» сказал великан. Сосруко сделал так, что вода вокруг великана замерзла. «Выходи теперь!» сказал Сосруко; великан понатужился и лед растрескался. «Стой, стой, великан; когда сделаю лед покрепче, тебе же будет приятнее», сказал Сосруко, напустил на лед воды и еще сильнее заморозил его. После этого, сказал Сосруко: «Ну-ка, рванись теперь!» Великан отвечает: «Рвусь изо всех сил, но не ногу выйти». Тогда Сосруко выхватил свою саблю и бросился к великану, чтобы снять голову. В это время великан, сказав: «уф!», дунул на него так сильно, что его занесло на расстояние полуденной езды. Сосруко, как на крыльях, опять очутился на месте пред великаном и обнажил саблю. Когда Сосруко хотел снять голову, великан стал пенять на себя, говоря: «Какой же я глупый великан, что я не догадался по твоему бедру, что ты Сосруко!»
Сосруко, сняв голову великана, возвратился с огнем к войску. Нарты, для которых Сосруко ездил за огнем, легли в одну кучу один над другим; верхние умерли от холода, нижние же от тяжести и духоты; только немногие, находившиеся посредине, остались невредимы. Для оставшихся нартов Сосруко развел большой огонь. Затем, он помог нартам сделать много грабежей и привел их домой.
Заметка.
К сказанному на 47 стр. о нартах прибавить что-нибудь я считаю еще преждевременным: слишком мало изучены нартовские былины как у кабардинцев, так и у других племен Северного Кавказа.
Самый яркий представитель нартов — Сосруко не занимает у осетин столь выдающегося положения; многие подвиги Сосруко, известные кабардинцам и горским татарам, приписываются Батразу и Сирдону: первому некоторые черты его геройства и непримиримой мстительности нартам, а второму — хитрости и коварства. Сэтанэй является у осетин женою снежнобородого Урызмага, а предание о происхождении Сосруко отнесено к зародышу Батраза, образовавшемуся на спине Хамыца (Сборник сведений о кавк. горцах, в. V и IX; Осетинские этюды В. Миллера, ч. I стр. 148), или же сближено более с кабардинским сказанием, с отнесением к Батразу (Сборник свед. о кавк. горц. в. I), к Сослану (Осетин. сказки, собранные В. Миллером), или к Сосруко же (Сборник материалов для описания местн. и пл. Кавк. в. VII; Осетинские этюды В. Ф. Миллера, ч. I стр. 28). В сказаниях же горских татар предание о происхождении Сосруко различается мало от кабардинского (Сборник мат. для описания местн. и пл. Кавк. в. I). Столкновение Сосруко с Тотрешем, Альбековым сыном, соответствует Тотразу осетинских сказаний (Сборник свед. о кавк. гор. в. V), а лошадь Сосруко, Тхожей, понимавшая человеческую речь, — это Дур-дура у осетин, или Гемуда у горских татар. Некоторые черты состязания Сосруко с великаном можно найти в осетинском предании об его борьбе с Елтаганом (см. Осет. этюды В. Миллера), — с Мукарой (Сборник свед. о кавк. горц. в. VII), или в татарских рассказах об эмигенах (Сбор. мат. I). Волшебное колесо жаншарх, бывшее причиной смерти Сосруко (см. стр. 47), — это осетин, причем в одних сказаниях колесо было причиной смерти Батраза, а в других — Сослана.
Первые три части сказания о Сосруко сообщены мне Талибом Кашежевым. Считаю нужным заметить, что текст предания о рождении Сосруко является в печати в первый раз. Что же касается кабардинского текста IV части — о состязании Сосруко с великаном, то он уже был напечатан К. Атажукиным в брошюре, вышедшей в Тифлисе в 1864 г.
ПШИБАДИНОКО.
Русский перевод.
Нарт Пшибадиноко, непримиримый враг кинтов, вновь охвачен своею страстью к наездам. Оседлав коня, и подтяну в подпруги, он вооружается, садится на коня и выезжает. Рыщет он повсюду, одинокий; не едет — летит. Наконец, на обычной воровской тропе, на том пути, где провозят краденых мальчиков, где лошадей не пасут и семь дорог пересекается, он встретил нартского пастуха. «Да размножится твое стадо!» приветствует он его. — «Да продлит Бог твою жизнь, добрый юноша!» отвечает пастух: — «Послушай, скажи мне, что нового у нартов!» — «Пшибадиноко! где мне знать нартские новости; целый день я при стаде, а ночью сплю, свернувшись, как мертвый». — «Как же ты смеешь пасти свое стадо там, где семь дорог пересекается, не зная, что творится у нартов?» Сказав эти слова, Пшибадиноко вспылил подобно тому, как загорается пламенем костер из сухих древесных пней, и, хлестнув пастуха три раза плетью, отъехал дальше. Он уже проехал поляну, когда пастух, сообразив быстро, что-то вспомнил и зовет: «Пшибадиноко! вернись!» Пшибадиноко вернулся. «Я знаю одну, новость и скажу тебе, если ты ею не побрезгаешь, сочтя ее за бабью сплетню. У Сэтанэй идет пиршество; она живет при дороге, и все проезжие к ней заворачивают. Там белое сапэ (вино) пенится в кадушках; жирных баранов и откормленных быков режут для гостей; на красивых кан-девушек налюбуешься и с веселыми девками, которых там не мало, вдоволь наиграешься!» — «Негодный пастух, собачий сын! Я не искатель пиршеств и не обычный посетитель лагунэ; я не ищу покровительства и милостей, а борьбы и подвигов мужества; я никому ничем не обязан: я свободный и безупречный наездник и в соперники нарта ищу. Зачем вернул ты меня, чтобы сообщить бабьи сплетни. Не почти я старости твоей, я избил бы тебя опять!» И Пшибадиноко поехал далее.
Служанка госпожи Сэтанэй, выйдя из старинного белокаменного дома, с дубовым полом — места веселых пиров нартов, шла по воду с двумя ведрами. Заметив ехавшего всадника, она возвращается быстро назад. «Госпожа Сэтаней!» сказала она: «госпожа над госпожами, простыми людьми неразгаданная, лесных птиц и зверей повелительница; сюда едет всадник, какого я не видала во всем нашем околотке». — «Рассмотри живее приметы его и коня!» отвечает Сэтанэй и тут же возвращает служанку назад. Присмотревшись к всаднику и коню, служанка доложила все замеченное Сэтанэй: «Госпожа Сэтанэй, фасоли собеседница, приметы коня и наездника таковы: впереди всадника кругообразная туча, позади птицы летают, на спине же коня точно шатер раскинут; пламя, которое конь выдыхает, жжет все на пути, а по бокам его две ловчие собаки резвятся; скакун перебирает ногами и рвется из тесной дорожной колеи. Сам он выдыхает пламя клубами и солнцем палит отвесно; конь же поднимает голову свою под облака!»
Так как служанка не могла узнать всадника, то госпожа Сэтанэй, разгадчица будущего, поднялась, стала на ходули, полдневный путь — до порога прошла и вышла наконец. Глянув из дверей на всадника, она тотчас узнала его: «Ты сука, истая старая сука! откуда взяться в один день всаднику, которого бы и ты не видала, и который бы не был из числа виденных мною уже раньше! Да, он из числа уже виданных тобою; он находился уже и между виденными мною. Что тебе кажется тучею у него впереди — это пар из ноздрей коня; птицы, что сзади летают, — это грязь из-под копыт; раскинутый на спине коня шатер — это не более, как натянутый лук; огненное пламя — это рыжие шелковые усы наездника; резвящиеся по бокам ловчие собаки — это пена, падающая от потного коня. Сам же наездник — это нарт Пшибадиноко, с кинтами враждующий и возвращающийся и теперь из кинтской битвы; он путеводитель по Тену (Дону), лучший вожак по Кубани. Приглядевшись к нему поближе, ты заметишь, что он много занят собою и что он из числа своенравных людей. О, мой возлюбленный Химыш! Если Пшибадиноко проедет мимо, то он оба колена Сосруко пронзит копьем. Наездник этот обиды не может стерпеть, и если уедет недовольный, то скот наш угонит, подберет ребятишек, играющих в альчики, и нартов в конец истребит. Нам нужно его завлечь поскорее!»
Госпожа Сэтанэй обметает самыром свой синий стеклянный дом, и сама, принарядившись, набелившись и нарумянившись, подсела к стеклянному окну, стройная, как древко копья. «Позови его скорее, сука!» сказала она, выгнав служанку. — «Пшибадиноко, нарт с двуглавым копьем, потомок славного рода, не поворачивающий коня назад! Поверни сюда!» говорит служанка и после обычных приветствий продолжает: «Это дом Аллиговых!» В нем кадушками белое вино заготовлено; жирное бараны и откормленные быки припасены для гостей; на красавиц кан-девушек полюбуешься, да и красивых девок здесь вдоволь. Заезжай, добрый юноша!» — «Да продлит Бог благоденствие дома Аллиговых; ваше белое вино пусть пьют нарты; откормленных быков, жирных баранов поешьте себе на здоровье сами; красавиц, кан-девушек пусть развлекают нарты, они же пусть развлекаются с красивыми девками, которых у вас в изобилии. Я искатель не покровительства и милостей, а борьбы и подвигов мужества. Я свободный и безупречный наездник и в соперники нарта ищу» — «Если желаешь померяться силами с нартом, то мы выставим против тебя сына Кянжа!» — «Я не желаю с ним сражаться: он единый сын несчастной вдовы; сироту-юношу не стану убивать». — «Выставим Сосруко!» — «И его я не желаю: в нем много коварства, а злобы еще более!» — «Нарт Пшибадиноко!» говорит уже сама Сэтанэй: «непримиримый враг кинтов! Хотя Сосруко нет дома, но и я не хуже мужчины. Не смотри на меня, как на женщину; не побрезгай заехать ко мне и выпить чашу вина!»
Но все ее просьбы напрасны. Потеряв надежду заманить князя просьбами, Сэтанэй незаметно спустила с головы покрывало и выставила свою белую шею. Но и это не прельщает Пшибадиноко; ее краса не производит на него никакого впечатления. Тогда оскорбленная женщина воспылала гневом и разразилась страшными проклятиями: «Ах, ты, бродяга, найденный на навозной куче! Во всем нашем околотки не найти другого такого неотесанного дубину! Будь ты проклят Богом! Не желаешь ты, я найду других охотников поесть и попить мои яства и напитки!» — «Ах, ты, ведьма Сэтанэ коварная отравительница, нартского племени истребительница! Все, что ты мне сулишь, нартам уже приелось. Если бы подобная тебе сука могла прельстить меня, то не дожить бы мне до сегодняшнего дня. Посдержи свой язык, иначе тебе не миновать моих рук! Я ищу нарта в соперники; если знаешь хабар (новость) о нартах, то скажи!» — «Скажем и новости о нартах. Поезжай вниз по куаже (деревни); там у нартов бражничанье. Дом, в котором они пируют, — белый, покривившийся; это дом — кривой, с выпятившимся задом. С князем-дедушкою во главе и Сосруко на посылках, там пируют нарты. Если явишься туда, то они тебе найдут нарта в сподвижники».
Пшибадиноко поехал вниз по аулу. Мальчики, заметив его, подняли крик: «Ай, ай, какой всадник едет!» Крик расслышал Сосруко, сын пастуха, пасынок Сэтанэй. Мог ли он усидеть на месте? Он спрыгнул с каменного седалища (сапоги были уже, конечно, на нем), подходит к дверям и выглядывает. Тот час узнав всадника, он крикнул: «Глупые вы, нарты! Да поразит вас Бог! Да придавит вас свала! Как это вы не узнали этого всадника? Да, ведь, это нарт Пшибадиноко, непримиримый враг кинтов, возвращающийся теперь из кннтской битвы, путеводитель по Тену и еще лучше знающий все броды по Кубани, не могущий стерпеть никакой обиды! Если он уедет недовольный, то утопит у нас много скота, увезет детей и вас, нартов, в конец истребит!» Нарты пристают тогда к Сосруко, прося посоветовать, что им делать. — «Хотя мать не могла его задержать, я придумаю средство!» отвечает Сосруко. Затем все нарты, с Сосруко во главе, совещаются: наливают чашу белого санэ и опускают туда три ядовитых змеи. Выйдя с чашей к Пшибадиноко, нарты низко ему кланяются, сняв шапки. Неустрашимый Пшибадиноко, глянув в чашу, приметил змей. Вырастив себе тотчас же стальные усы и ими приколов ко дну чаши змей, язвительно шипевших, он выпил, к досаде нартов, белое санэ до дна. «Я переведаюсь с вами!» говорит он и поворачивает назад.
Нарты упали духом. Князь-дедушка в особенности беспокоится: «Ах, Пшибадиноко, куда нам тягаться с тобою! Вернись; и я отдам за тебя свою красавицу-сестру!» говорит старик. Вернули Пшибадиноко и отдали ему сестру князя-дедушки. Зазвали на пир, угостили Пшибадиноко еще вином и затеяли пляску. Приглашают гостя плясать. Он вскакивает на край стола, проплясал вокруг него, не шевеля его нисколько и не проливая шипса, и соскакивает со стола. Выбирают потом Сосруко. Вскочив на стол, он проплясал вокруг шипса, не проливая его и не шевеля стола, и соскочил. Настает очередь Химыша. Он вскакивает на стол, вокруг которого пляшет, не шевеля его и не проливая шипса. Окончив пляску, он с такою силою соскакивает на пол, что сидящие на дворе старики, вообразив, что ударила молния, запевают «еле!»
К. Атажукин.
3АМЕТКА.
Многие детали кабардинского сказания о нарте Пшибадиноко встречаются в сказании татар-горцев (урусбиевцев) «Рачикау», записанном С. Урусбиевым (Сборник мат. для опис. Мест. и пл. Кавк. в. I). По татарскому сказанию, Рачикау был сын русского переселенца Бёдене, в каковом имени нельзя не узнать имени нашего героя (ша — князь, Бадино, ко(а) — сын) . Таким образом, татарское сказание, сообщая о происхождении Рачикау, дополняет кабардинское в той именно его части, которая в нем, очевидно, пропущена, но на которую имеется указание в намеке оскорбленной Сэтанэй («ты, зачатый от бродяг, найденный на навозной куче»).
Укажу на некоторые подробности в обоих сказаниях, на которых следует остановиться.
1) В обоих сказаниях упоминается название Кинты: в кабардинском оно относится к какому-то неизвестному народу, а в татарском присвоено аулу, в котором поселился Бёдене. Очень может быть, что под этим названием нужно понимать замок «Сынты» на правом берегу Тиберды (В. Миллер, Осетинские этюды, стр. 8).
2) Оба героя сталкиваются с Сосруко, по Рачикау ищет сближения с ним, тогда как Бадиноко относится к нему с пренебрежением.
3) Заманивание проезжающего своею дорогою героя служанкой встречается в обоих сказаниях, но по кабардинскому сказанию герой не обращает внимания на приглашение, между тем как по татарскому — он въезжает в дом Схуртуковых, в котором хозяйничала Сэтанэй. Таким домом в кабардинском сказании является дом Аллиговых, который упоминается и в татарских сказаниях: в нем устраивались нартовския собрания (у татар — джортуулы). Сама Сэтанэй является в татарском сказании женой Урызмега (как и в осетинских), тогда как в кабардинском, по-видимому, ее мужем оказывается Химыш.
4) В татарском сказании нарты встречают Рачикау приветливо, кроме злоязычного Гиляхсыртана, между тем как в кабардинском, по наущению Сосруко, ему преподносят кубок вина с гадами (подобное предание есть и в осетинских сказаниях; см. Сборник свед. о кавк. горц. в. V, ст. «Алагате»).
5) Танец происходит в обоих сказаниях, но некоторые сопровождающие его обстоятельства расходятся довольно значительно; встречающееся в том и другом слово «элия» — «ele» означает, по словам С. Урусбиева, очередь танцора, сменяющего другого: танцор, кончив свой танец, должен был подойти к кому-нибудь из присутствующих и, отвесив поклон, пригласить его танцевать; по тексту же кабардинского сказания, это слово кажется каким-то непонятным.
6) Средством для примирения разгневанного героя является девушка: у кабардинцев сестра князь-дедушки, а у татар-горцев белозубая Агунда, сестра Гиляхсыртана , играющая столь выдающуюся роль в осетинских сказаниях. Но Агунду брать не отдает Рачикау, благодаря его русскому происхождению, почему и должен был скрываться от него в замке Чуана. Этого заключения уже нет в кабардинском сказании: Бадиноко получает обещанную ему девушку.
Сказание «Пшибадиноко», в русском пересказе, было уже напечатано автором, сообщившим мне кабардинский текст, в V выпуске Сборника сведений о кавк. горцах за 1871 г.
Л. Л.
АШЕМЕЗ.
Русский перевод.
У нартовского князя Несренжаке золотая борода; белоснежная борода покрывает его грудь и сплетается с гривою коня; белая его бурка раскинута над задом скакуна; сам он в волчьей шубе, в накидку; искрометный, он постоянно с пенковою трубкою во рту, дым из которой то втягивает в себя, то выпускает. К Несренжаке приводят откормленного барана и сообщают о том, что плохо охраняется. Таковым оказывается конный табун Тлебицы, пасущийся между двух морей. «С Божией помощью будет пожива!» думает Несренжаке и велит змею-глашатаю сделать клич; рассылает гонцов для сбора войска и собирает всех нартов, со включением и живущих в верховьях Кубани.
Несренжаке выступает с своим отрядом и углубляется в беспредельную степь. Подъезжают к Идылю (Волге); но злой Идыль разлился, и войско, не решаясь переправиться, делает на берегу привал: строит шалаши и раскидывает палатки. Тогда нарты обращаются к Несренжаке: «Об одном просим тебя, князь: пошли гонца за сыном Аши-Ашемезом!» Едет гонцом дзаокозых, старый Аракшау; въезжает во двор Ашемеза и делает клич. «Слезай с коня», говорят ему: «будешь гостем!» — «Молодого Ашемеза мне нужно». — «Да, он порвал ремни из буйволиной кожи, которыми была связана его колыбель, и ушел поиграть с ребятишками в альчики; как вернется, пришлем тебе!» — «К чему же нам пригодится молокосос, играющий с ребятишками в альчики?» сказал огорченный гонец и, повернув назад свою лошадь, возвращается в отряд. Приехавши, он крикнул с упреком: «Срам твоей старости, Несренжаке; тот, ведь, к которому ты меня послал, еще грудной ребенок!»
Молодой Ашемез спускается на лед, а аульные ребятишки разбегаются. Но тут явился нартовский коростливый мальчик. «Коростливый малъчик нартовский», сказал Ашемез: «поиграем в альчики!» — «Я поиграл бы с тобою; но когда я выиграю, ты отберешь назад свои альчики». — «Уашхо, мой кормилец, не отберу!» Становят альчики и играют. Коростливый выиграл и забрал все альчики у Ашемеза. «Возврати мне мои альчики!» пристал Ашемез. «Клянусь Уашхо, моим кормильцем, не возвращу!» отвечает коростливый. Ашемез бьет его по голове своим большим, залитым свинцом, альчиком, валит ревущего мальчика на лед и, схватив за обе ноги, волочит по льду. Тогда коростливый кричит: «Меня не убивай! отчего ты не убиваешь того, кто убил твоего отца?» Разрыдался Ашемез: «Если бы ты мне открыл» говорит он коростливому: «убийцу моего отца, то я бы к моим ста альчикам прибавил еще и мой большой олений альчик!» — «Убийцу твоего отца откроет тебе мать твоя». Молодому Ашемезу сделалось тяжело, и он возвращается домой и ложится, притворившись больным. Его княгиня-мать сидела у соседей в своей шубе с лебяжьим пухом, в накидку. Узнав о болезни сына, она зычно вскрикивает, подобно шипению старой змеи, и прибегает домой. «Мой несчастный мальчик, единый мой сын! кто тебя научил этому притворству, кто тебя настроил?» — «Княгиня-мать моя! у меня болит живот, и никто меня не настроил. Если бы я поел жареного ячменя, то я выздоровел бы!» Тотчас она поджаривает ячмень и насыпает на тарелку; но он ударом ноги отбрасывает от себя тарелку. «Мой несчастный сынок! из какой посуды ты хочешь есть?» — «Княгиня-мать моя! из твоих ладоней!» — «Разве горячий ячмень не обожжет мне рук?» — «Так, не желаешь ли, чтобы я умер, княгиня-мать моя?» Обеими руками она зачерпнула ячменя. Он привстал и сжал ее руки. «Несчастный мой сын!» воскликнула мать: «ты обжег мне руки!» — «А у меня сердце сгорает!» — «Что же с тобою случилось?» — «Скажи сперва, кто убил моего отца!» — «Что же ты можешь с ним сделать?» — «Я ему отомщу!» — «Несренжаке собрался мстить за твоего отца; но он сидит без дела на берегу Идыля. Убийца твоего отца — малый Тлебица; он живет на полуострове, и бурное море тебя потопит!» — «Княгиня-мать моя! где конь моего отца?» — «Белый конь твоего отца, с белым подбородком, убьет тебя! Он скучает в медной конюшне, двери которой, вместо замка, заложены камнем абра. Как ты с ней справишься?» — «Где же оружие отца?» — «Оружие отца твоего, точно огнем, обожжет тебя; оно ржавеет в почерневшем старом сундуке».
Ашемез, освободив руки матери, выносит старое отцовское седло на плечи во дворе, затыкает семь кизиловых дручин за пояс и откатывает абра, толкнув носком ноги. Белый конь доводит ушами. «Да съедят тебя собаки!» говорят Ашемез и, схватив коня за заднее колено, выводит из конюшни. Оседлав его отцовским седлом, он на него садится. С диким ржанием конь заносит всадника под облака; Ашемез же тремя кизиловыми дручинами работает над головою коня и, поднося остатки от них коню, дает понять, что таковы будут последствия его непослушания. Смирившийся конь отвечает: «Уашхо, мой кормилец, я буду для тебя послушным конем!» Тогда молодой Ашемез слезает с коня и открывает старый почерневший сундук; оружие, как тлеющий огонь, тотчас загорается. Быстро плюнув, Ашемез тотчас его тушит. Надев оружие отца на себя, молодой Ашемез с соколом, усевшимся на конце его плеча, и с собакой, прыгающею у груди коня, выезжает со двора, сказав матери: «Княгиня-мать; да увидимся в добром здоровье!» и в беспредельные степи въезжает. Собака поднимает фазана; сокол тотчас же ловит его. Привязали фазана к седлу. Конь привозит молодого Ашемеза в дремучий лес, к ставке отца. Убили оленя. Молодой Ашемез тотчас же высекает огонь и раскладывает костер; тонкий дымок от него расстилается по степи.
Несрепжаке, оглянувшись, приметил тот дымок. «Какой это князь, могущественнее меня, мог явиться и впереди меня расположиться?» думает про себя Несренжаке. «Скорее поезжайте и проведайте!» говорит он и отряжает десяток всадников, а, с ними вмести, и Сосруко. Направляются всадники к дому, но, не решаясь близко подъехать, осматривают издали: возвращаются они обратно и говорят: «Мы не могли приблизиться к месту, куда ты нас послал». Несренжаке, разгневавшись, садится сам на коня, едет вверх и к дыму подъезжает. Остановившись издали: «Да будет тебе удача во всем!» кличет он. — «Да дарует тебе Бог мирную старость! заезжай, гостем будешь!» — «Мальчик, скажи, из какого ты рода?» — «К чему это тебе знать? Если же ищешь ночлега, милости просим!» — «Да приберет тебя болезнь живота!» говорит Несренжаке и поворачивает назад. — «Почтенный старец, как же ты нетерпелив! вернись: я скажу тебе, кто я! Мой отец Аше, а я — Ашемез!»
Тотчас Несренжаке слезает с коня и, облобызав мальчика, сажает его на коня и к войску привозит. «Несренжаке, да будет безотрадна твоя старость!» говорит ему отряд: «зачем ты привез к нам грудного младенца?» Не ответив ничего, Несренжаке вызывает охотников поискать броду. «Озермег, поищи броду!» — «Хочешь ли ты, чтобы я утонул», отвечает он и отказывается. «Сосруко, поищи броду!» Однако и тот отказался. «Два сына старой матери, поищите броду!» но и те отказались. Дзаокозых Аракшау, поищи броду! «Но и этот не согласился. — «Молодой Ашемез, поищи броду!» Когда Ашемезъ своего белого коня вогнал в воду, то он тотчас же переплыл чрез реку. Нарты, не желая отстать от ребенка, вслед за ним въезжают в реку. Быстрая река многих из них уносит, как щепок; другие же, при помощи Ашемеза, с трудом переправляются. Оставшаяся малая часть отряда, переправившись, собирается и выступает в поход, держась берега, вниз по течению. Встретив табун Тлебицы, они погнали его. Но один конь — пегий успевает вырваться от них, и тщетны усилия всех нартов завернуть его. Заметив это, молодой Ашемез быстро кидается вслед и заворачивает его. «На что ты один мне пригодишься? отвези лучше своему господину весть о случившемся», говорит молодой Ашемез и, разрубив шашкой задетого, нанес его ляжкам узкие продолговатые раны и отпускает пегаго, всего в крови, домой. Молодой Ашемез едет все за пегим вслед и, остановившись на холме Тлебицы, слезает с коня.
Жена Тлебицы Бэдыху была вещунья. «Мой старик, табун твой угнали», говорит она. — «Кто может приехать сюда на наш полуостров и угнать?» говорит малый Тлебица и выходит из землянки. Тут же и пегий прискакал Ласкает его Тлебица, но, приметив раны и кровь на нем, говорит: «Да принесется виновный в жертву отцу моему; табун мой угнали!» Красавица Бэдыху выбегает на двор; как только дыхание ее коснулось пегаго, его раны зажили.
Тлебица садится на пегаго, выезжает со двора и едет вверх. Молодой Ашемез смотрит вдаль и видит: кто-то едет прямо на него. У всадника этого обе стороны дороги горят, как пожар в степи, а над головой кружатся орлы. Когда путник приблизился, молодой Ашемез узнал пегаго коня; то, что ему казалось степным пожаром, — это был пар из ноздрей пегаго; кружившиеся над головою орлы, — это была грязь из-под его копыт. Когда всадник еще ближе подскакал, оказалось, что он — сам Малый Тлебица. «Мальчик, не видел ли ты, как мимо прогоняли небольшой табун?» — «Собачий сын, разве я не могу его угнать?» Тлебица, обскакав вокруг всю местность, возвращается к Ашемезу еще раз и спрашивает его: «Не видел ли ты, как гнали небольшой табун?» Молодой Ашемез опять отвечает ему: «Собачий сын, разве я его не могу угнать?» Тогда Тлебица, разгневавшись, говорит: «Да приберет тебя болезнь живота, я не шучу с тобою!» — «А шутил ли ты, когда убивал отца моего?» — «Да приберет тебя чума! чей же ты мальчик?» — «Отец мой Аше, я же Ашемез!» — «Проклятый род, ты стал для меня, как корень хрена, нескончаем!»
Разъехались и стали по обеим сторонам дороги. Они осыпают друг друга стрелами и рубятся сэу-кинжалами. Когда у них вышли стрелы, они остановились. «Молодой Ашемез, хотя дом твой далек, поезжай за боевыми припасами; будем еще драться!» — «Малый Тлебица, ты здешний, и я, как бы то ни было, у тебя в гостях; привези боевых припасов для нас обоих; тогда будем драться!» Малый Тлебица возвращается домой. Как только его коснулось дыхание Бэдыху, все раны на нем зажили. Берет он стрелы и едет назад. Красавица Бэдыху спрашивает, зачем он берет лишние стрелы. «Молодой Ашемез просил меня: я везу их ему». — «Обманул он тебя и убьет!» говорит она и понуждает его оставить лишние стрелы.
Едет малый Тлебица вверх. Молодой Ашемез, глянув издали, примечает, что он не везет ему стрел. Тотчас превратился он в мертвеца, по которому поползли уже и черви. Малый Тлебица, подъехав к нему, говорит: «Если ты сам по себе должен был умереть, зачем же ты мучил меня целых три дня?» Слезает он с коня. Просверлив пятки Ашемеза, он вдевает в них конопляный аркан, берет белого коня за поводья и едет домой, волоча труп за собой до тех пор, пока не отпали оба легкие. «Выведи собак!» кричит он Бэдыху. Она выводит собак. «Отродье, не дающее нам покоя, я отдам на съедение собакам!» При этих словах, подбегает Бэдыху. «К чему было убивать грудного ребенка?» сказала она ему и, взяв ребенка на руки к себе, отнесла домой и зарыла в навоз.
Наступает ночь. Заблестели звезды. Молодой Ашемез приподнимается, находит кость от какого-то ребра, садится под стеною сакли и подкапывает ее. Проползши в саклю, он садится под нарами. Малый Тлебица вдруг вскакивает со сна. «Что с тобою, старик мой?» спрашивает жена. — «Кажется, как будто встал Ашемез!» — «Это он тебя напугал и потому снится!» Малый Тлебица снова засыпает, и, вслед за ним, прекрасная Бэдыху. Молодой Ашемез, выйдя из-под нар, оттащил Малого Тлебицу от жены, зарезал как барана и, положив его под нары, сам ложится с Бэднху. Как только дыхание ее коснулось его, все раны на нем зажили. «Хозяюшка моя, вставай скорее!» крикнул он ей. — «Господин мой, что случилось?» спрашивает она. — «Несренжаке пришел к нам с войском, чтобы отомстить за то, что мы убили молодого Ашемеза». — «Так я огонь зажгу!» — «Не хочешь ли, чтобы нас заприметили». Тогда они обое, вставши, подкатили повозку Малого Тлебицы, запрягли пегаго коня в корень, а белого в пристяжку и уложили все драгоценности на повозку. Потом он сажает прекрасную Бэдыху туда же, а сам садится на своего белого коня. До света они переправились чрез Идыль. Когда проехали далеко Идыль, рассвело. Прекрасная Бэдыху, глянув вперед, видит, что увозящий ее едва заметен между седельными луками. Зарыдала она навзрыд. «О чем ты плачешь, старая сука; твой муж убит мною, и я, хотя кажусь тебе маленьким, но могу быть тебе мужем!»
На пути он встречает табун, доставшийся на долю Озермегу. «Чей табун?» — «Озермега». — «Откуда он его достал?» — «Пригнал из-за Идыля». — «Хорошо!» говорит молодой Ашемез и, подъехав к пастуху, обрезывает ему уши и отпускает домой, говоря. «Твой господин очень храбр и не даст мне угнать своего табуна!» Затем встречает он табун Сосруко. Говорят ему, что это табун Сосруко, пригнанный из-за Идыля. «Он храбр и не даст мне угнать своего табуна!» говорит молодой Ашемез и, подъехав к пастуху, отрезывает ему кончик носа и отпускает домой вестником. Но и Сосруко не выезжает в погоню за ним, говоря: «Он беспутный человек!» Встречает он, наконец, и табун Несренжаке. Говорят ему, чей это табун. «А так как ваш господин очень ловкий и изворотливый», сказал молодой Ашемез, отрезал оба уха пастуха и, положив их ему же в ладонь, отпускает его: «то вернись к своему господину вестником о случившемся!» Усдышав это, Несренжаке тотчас же прискакал. «Мой юноша, ты будешь мне и брат и как (питомец), и жену, которую ты привез, посели у меня, пусть будет и она моей питомицей!» Но Ашемез отказался, говоря: «Твое предложение вызвано жадностью твоею; но у меня нет правила посягать на должное старшим уважение». Возвратился он затем к матери, которая на радостях, собрав нартов, угощала их без перерыва семь дней и семь ночей. Таким образом, молодой Ашемез, отомстив за убийство отца своего, возвратился с добычею домой.
К. Атажукин.
3АМЕТКА.
О ребенке, едущем с нартами в поход, рассказывается в осетинском сказании «Как Сосруко поссорился с Алымбеком» (Сборник свед. о кавк. горц. в. V). Ребенок этот называется Тотрадзом, сыном Алымбека, а предводителем нартов не Несренжаке, а Сосруко. Подробности о розыске ребенком оружия и боевого коня отца почти те же, а равно и рассказ об отправлении в поход; дальнейшая же его судьба совершенно другая: Тотрадз падает от руки Сосруко, который при помощи Сатаны, одерживает верх над ребенком-богатырем (ср. IV часть сказания о Сосруко).
В этом сказании встречается любопытная подробность: герой притворяется мертвым — разлагающимся трупом, из которого даже черви ползут, с целью, обмануть этим врага, которого ему одолеть трудно; точно также притворяется мертвым татарский Рачикау, чтобы обмануть Гиляхсыртана (Сборник мат. для опис. местн. и пл. Кавказа в. I).
Русский перевод этого сказания был уже напечатан в V вып. Сборника сведений о кавказских горцах, под заглавием «Несренжаке» тем же автором, который мне прислал кабардинский текст сказания с подстрочным переводом.
Л. Л.
РЕДЕДЯ.
Русский перевод.
Один кабардинский дворянин имел невестку-богатырку; узнали это так: в один вечерь, когда рабыни доили буйволиц, буйвол стал им мешать, не давая буйволицам покою. Рабыни, не зная, как избавиться от буйвола, высказывали по поводу этого свое неудовольствие, что и услыхала молодая невестка, стоявшая вне база, за плетнем. Она вошла в положение рабынь и сказала: «Я избавлю вас от буйвола, причиняющего вам беспокойство, если обещаетесь об этом никому ничего не говорить». Рабыни дали обещание никому ничего не говорить. Невестка поверила их обещанию; став на ходули, она вошла в баз, поймала буйвола за заднюю ногу и, не затрудняясь нисколько, перебросила его чрез плетень; затем она вернулась в свое помещение «легуне». Рабыни не могли сдержать обещания, данного госпоже, по причине того, что они были поражены до нельзя небывалым чудом — богатырской силой, обнаруженной женщиною, и сказали своему господину, т. е. свекру ее: «Вечером, когда мы доили буйволиц, буйвол стал нам мешать, не давая буйволицам покою, отчего мы и роптали на это между собою; но невестка твоя, стоявшая вне база, за плетнем, услышала наш ропот и, желая помочь нам, сказала, что она избавит нас от безобразника, если мы только об этом никому ничего не скажем. Мы дали обещание, а она, поваривши нам, вошла в баз на ходулях, поймала буйвола за заднюю ногу и перебросила его, как щепку, чрез плетень!»
Господин их изумился, когда ему рассказали о богатырской силе, таящейся в его невестке: у него в уме и засела мысль, что эта богатырка в гневе может, чего доброго, убить единственного его сына, отчего он и впал в беспокойство. С тех пор бедный отец стал искать способа, чтобы избавиться от этой беды, грозящей, как ему казалось, в недалеком будущем его сыну. Вот исход, который придуман был стариком: однажды, он призвал к себе сына и сказал: «Сын, когда ночью придешь к своей жене, то тотчас возьми плеть и секи ее, не говоря за что, до тех пор, пока она не выйдет из терпения». — «Хорошо», сказал сын старика-дворянина. Когда сын дворянина ночью отправился на половину жены, то старик, зарядив свое ружье, пошел и сел у дверей, чтобы в тот момент, когда выведенная из терпения невеста разозлится на своего мужа, застрелить ее и тем избавить сына от предстоящей гибели. Но предположение старика-дворянина не оправдалось: невестка оказалась великодушною и, не двигаясь с места, терпеливо переносила все побои и мужа Свекор, сидевший за дверьми, был крайне изумлен покорностью невестки, сам остановил сына и обласкал невестку-богатырку.
Немного спустя после рассказанного случая, на кабардинцев напал какой-то хан и расположился лагерем на земле кабардинцев; он вызывал богатыря, который бы сразился с его богатырем. В это время у кабардинцев не было наготове богатыря, который бы мог вступить в борьбу с противником, а потому они беспокоились, не зная, откуда взять нужного богатыря. Кабардинца долго искали богатыря, подвергая испытаниям тех лиц, в которых они подозревали силу и ловкость, но поиски их были тщетны: не нашли они богатыря, равного по силе противнику. Дворянин-кабардинец, у которого была невестка-богатырка, не вытерпев, явился к князю, правившему кабардинцами, и рассказал ему о необыкновенной силе своей невестки. Слова старика воодушевили падшего духом князя. Князь просил старика-дворянина, чтобы он позволил своей невестке вступить в борьбу с вражеским богатырем. Но дворянин отклонил эту просьбу. «Об этом меня не проси», сказал он: «а проси сына: она его жена!» Князь, услышав эти слова старика, позвал его сана и сказал, с какою целью он его пригласил. «Я готов ответил сын дворянина: «принести в жертву кабардинцам свою жену, если от этого будет какая-нибудь польза для них». Он вернулся домой и сказал жене, что она, для спасения кабардинцев, должна пожертвовать собою: вступить в борьбу с неприятельским богатырем, бороться с которым, по мнению всех, только она одна в состоянии. Жена не только не противоречила мужу, но изъявила даже горячее желание пожертвовать собою для блага родины. «Если кабардинцы во мне нашли достойную противницу неприятельскому богатырю», сказала она: «то я готова оправдать их доверие и освободить их от удручающего их беспокойства». Услышав такой ответ богатыря-женщины, падшие духом князья и народ чрезвычайно ободрились. Когда наступило время борьбы, кабардинцы переодели богатыря-женщину в мужскую одежду, прикрыли ее волосы шапкою и, взяв ее с собою, с великою радостью вышли к неприятельскому лагерю, расположенному на Кызбуруне.
Противники образовали большой круг для борьбы богатырей. В круг первым вбежал богатырь неприятеля, крича: «Иди, кто хочет бороться со мною!» Кабардинцы ввели в круг богатыря-женщину, переодетую в мужское платье, говоря: «Вот он будет бороться». Хан, при виде юноши обиделся: «Зачем вы шутите со мною и богатырем моим», сказал он: «выслав противником ему мальчика-молокососа?» Тогда кабардинцы стали оправдываться: «Мальчик наш! тебе дела нет что с ним ни случится; если ты желаешь, чтобы твой богатырь боролся, то пусть он попробует свои силы в борьбе с нашим мальчиком, которого ты считаешь молокососом!» — «Если вы не жалеете своего бедного мальчика, к чему мне его жалеть: пусть борются!» сказал хан. Богатыри стали друг против друга. Вражеский богатырь схватил противника, желая поднять его на воздух, но не мог его даже сдвинуть с места. Потом юноша-богатырь, схватив противника, повалил его на землю, так что тот застонал. При виде этого неприятельские воины воскликнули: «Боже! Боже! это случайная победа! он случайно упал!» и предложили кабардинцам новый срок для окончательной борьбы противников-богатырей. «Хорошо», сказали кабардинцы; мы не боимся и вторичной борьбы», и назначили новый срок для борьбы богатырей. Затем они возвратились с богатыркой домой, обещаясь явиться к назначенному для состязания сроку.
Когда наступило условленное время, кабардинцы с большою радостью взяли своего богатыря и пошли к вражеской стоянке. Как и при первой борьбе, неприятели образовали для состязания большой круг, после чего богатыри-противники вступили в борьбу. Бог и на этот раз помог кабардинцам: их богатырь опять поборол неприятельского богатыря. После второй победы неприятель не мог уже приписывать победу каким-нибудь случайностям и принял ее полною. Не сходя с места борьбы, богатырь кабардинцев снял с головы шапку и распустил волосы, чтобы показать, что он — женщина. Кабардинцы воскликнули: «Богатырь ваш побежден нашей женщиной!» После этого они, снявши с своего богатыря-победителя мужскую одежду и одевши его в женское платье, с почетом повезли богатырку с места, где она одолела своего противника, к ее дому. При этом вся дорога, по которой везли богатырку, была устлана парчою, а сопровождавшие ее кабардинцы во все время пути восклицали с пением: «Оу Редаде махо!» что значит «счастливая Редаде!»
Воспитанник Закавказской
учительской семинарии Паго Тамбиев.
3аметка.
Присланное мне к концу печатания Сборника сказание «Оу Редаде» я ставлю в связь с рассказом Шоры Ногмова, сообщенным в его Истории, о борьбе Редеди с князем Мстиславом Тмутараканским (см. стр. 8—10 Сборника). Имя князя в его адыгской, конечно, переделке, не упоминается в нашем сказании; даже название его удела стерлось, по-видимому, из памяти народа. Но это нисколько неудивительно: неустойчивость собственных имен в народных сказаниях составляет весьма заметную их черту. Но не только участь забвения постигает собственные имена: и само событие применяется к изменившимся историческим обстоятельствам. Так, и в нашем сказании, вместо русского князя, является татарский хан. Точно также и детали не устояли против разрушительной работы времени: в кабардинском сказании вступает в борьбу уже не сам князь, а его борец; Редедей оказывается не мужчина, но женщина, что, впрочем, более соответствует обстановка свадебной песни, к которой «оу Редаде махо» служит обыкновенно припевом. Одним словом, от первоначальной редакции этого сказания сохранился один только скелет. Можно, однако, думать, что в своем более древнем виде сказание наше было богаче подробностями и, быть может, даже сохраняло не только имя князя, но и повествование о дальнейшей судьбе Тмутараканского княжества, о которой умалчивают русские летописи.
Упомяну об одном обстоятельстве, которое еще более заставляет сближать наше сказание с рассказом Шоры Ногмова.
Шора Ногмов помещает поле битвы между Идаром, внуком Инала, и возмутившимися против него кабардинцами на той же горе Кызбурум, на которой происходила борьба между богатырями. Тот же Идар, по словам Ногмова, вел войну с Мстиславом Тмутараканским и разорил впоследствии его стольной город. Все это наталкивает на мысль, что наше сказание и Ногмовское почерпнуто из одного и того же источника.
Сказание записано у Баталпашинских кабардинцев. Надеяться на получение других вариантов, более близких к сообщаемому нашими летописями событию, весьма трудно, так как западные адыге продолжают выселяться из Кубанской области, и чрез два-три года от них, к западу от р. Зеленчука, не будет и следа.
В заключение, считаю не лишним заметить, что в бывшем Екатеринодарском уезде находился аул Тахтамрукай, напоминающий нам Тамтаракай, как, по словам Ногмова, адыге называли Тмутаракань русских летописей.
Л. Л.
ПЕСНЯ О ДВУХ БРАТЬЯХ ЕШАНОКОВЫХ.
Русский перевод.
I.
Обращение к обоим Ешаноковым.
Славные вы витязи из витязей, Ешаноковы: старший Узырмес и младший Темиркан! Не налюбуешься вдоволь, видя, как ты, Узырмес, сидя на белом скакуне, гарцуешь, а затем, охотясь на туров, обитателей скалистых гор, преследуешь их по пятам и выгоняешь на плоскость! А ты, Темиркан, красуешься на своем буланом коне; он, правда, ростом приземист, но как гордо он выступает! Даже и крымский хан прослышал про гордую поступь твоего коня! Хочется ему добыть скакуна: шлет он гонцов за гонцами, но ты не сдаешься на льстивые речи властелина! Рассвирепел гневом хан и, в сердцах, повелел разведать, где скрывается непокорный джигит…
II.
Прославление подвигов Темиркана.
На поле брани, Темиркан, ты врагу не даешь пощады! Не ускользнуть ему от твоего кинжала; а если враг и минует твоих рук, то один вид грозного Темиркана сжимает страхом его сердце; все опасности битвы разделяет с тобою твой верный товарищ Азамет! Каковы у тебя бадзелеи, несмешные твои спутники на бранном поле, точно три родных брата! Твое появление — грозная смерть врагам: в кровавой сече ты непобедим! Гул от выстрела твоего ружья разносится так далеко, как бранные клики свирепых тургутов; стрелы твои несутся вдогонку за бегущими врагами; одним взмахом своей шашки ты снимаешь с плеч голову вражескому джигиту, а в схватке рассекаешь стальную кольчугу! Когда ты соскочишь с боевого коня, то твоя стрела, пущенная из натянутой тетивы, не дает промаха! После радостной победы, твои переметные сумки полны золота и другой добычи; твоя пленница с золотистыми косами, а рабыни — писаные красавицы! На твоем шлеме блестит, как трофей победы, вышитый золотом «шыку»!
III.
Плачь о Темиркане.
Увы! твой товарищ ведет за уздцы с поля битвы твоего боевого коня! Каленая стрела раздробила твою голень, а ударом своей шашки враг тебе нанес смертельную рану; из пронзенной стрелой груди струится кровь; свалившись с коня, ты лежишь в лужах запекшейся крови!
IV.
Последствия его смерти.
Повернули назад дударуковцы в этот роковой день. Грустная весть доходит до аталыков Хабекировых: ваш дорогой питомец-кан, словно солнце-месяц закатился!
Заметка.
Составленная на древнем кабардинском языке песня о братьях Ешаноковых входит в состав сказания, в котором рассказывается о беззаветной храбрости этих двух кабардинских героев, выказанной ими в битвах с тургутами (калмыками), кумыками, кяхами (черкесами, живущими по нижнему течению Кубани) и суанами (сванетами). Песня эта поется во время дружеской беседы за чашкой бузы, при обращениях к товарищу; она сообщена мне кабардинцем Т. Кашежевым.
ПЕСНЯ О БЕЗИЕСКСКОЙ БИТВЕ.
Русский перевод.
Обращение к Бахты-Гирею.
Сидя на гордом скакуне, ретиво бой ты начинаешь; Сражайся Бахты-Гирей! Боевой твой конь сражен стрелами, зато ущелье Нечиде покрыто вражескими трупами; Сражайся Бахты-Гирей! Как твой шишак блестит, так ты из войска выделяешься; Сражайся Бахты-Гирей!
II.
Обращение к бжедухскому воинству.
Шелковая твоя плеть выпала из рук, и, подобно вечерней луне, твои дни закатились; Сражайся бжедухское воинство! По нем бжедухи плакали; его и Великая Царица оплакивала; Сражайся бжедухское воинство! О Бахты-Гирей, счастливый князь! тебя невеста Гошемафе оплакивала; Сражайся бжедухское воинство! Конница и пехота стеной наступают; если враги нас одолеют, то наших красавиц отнимут; Сражайся бжедухское воинство!
III.
Обращение к отдельным героям.
Хотя ты разодет как щеголь, но ты в минуту опасности наша защита; Пшымаф Батоков! Ты ночью неусыпно нас оберегаешь, а днем ты надежная наша защита; Анчоко Ахечаков! Опустив забрало, ты в самую сечу бросаешься; Ислам Хачемуков! Ранен ты меткой пулей в бедро; но, опершись на шею лошади, ты продолжаешь сражаться; Бекмурза Ахечаков! Ты почернел, как железо; но зато свистом пуль натешился; Едык Берзеков! Выстрелом своего мушкета ты сразил двух врагов Хагуровых; Алхаз Локшоков! Ты гарцуешь на чалом своем скакуне; на войне ты вождь храбрый; Алхес Локшоков! Тетива твоя натянута; твои стрелы опаснее ружейного выстрела; Казы Декижов! У твоего чалаго голова лани, и шапсугов головами ты играешь; Алхаз Хаджемыков! Твой Бечканский конь под тобой играет; с воинственным кликом ты бросаешься на врагов; Ягубек Хачемуков! На измученном коне ты преследуешь пехоту шапсугов; Едыж Барсежев! Твои дети осиротели и двери твоей кунацкой навсегда закрыты; Ешемгал Ешуков! Ты навел свой мушкет и свалил вражеского вождя; Зекерей Хеджоков!
Заметка.
Песня о Бзиекской битве, происходившей между бжедухами и шапсугами в 1795 году, составлена на кяхском наречии адыгского языка. Она нашлась в бумагах покойного барона П. К. Услара; записана она еще до выселения горцев лицом, подписи которого, по неразборчивости почерка, нет возможности прочесть; тут же помещен и перевод, но слишком отступающий от смысла подлинника и в некоторых местах неверный, вследствие чего им и нельзя было воспользоваться. Текст мною разобран, при содействии В. X. Кусикова, знатока этого наречия, которому я считаю своим приятным долгом выразить искреннюю благодарность; кроме того, оказал мне значительную помощь воспитанник Закавказской учительской семинарии, кабардинец П. Тамбиев. Заметка об особенностях кяхского наречия, а равно и бжедухского его говора, помещается, в виде прибавления к объяснительному словарю.
Л. Л.