Харсиев. Этногенез ингушей

Государственное бюджетное учреждение
Ингушский научно-исследовательский институт
гуманитарных наук имени Чаха Ахриева

Б. М-Г. Харсиев

ЭТНОГЕНЕЗ ИНГУШЕЙ
И ЦИРКУМКАВКАЗСКАЯ
ПРОВИНЦИЯ

МАГАС
2015
УДК
ББК

Рекомендовано к изданию решением
Государственного бюджетного учреждения
Ингушский научно-исследовательский институт
гуманитарных наук имени Чаха Ахриева

Автор:
Борис Магомед-Гиреевич Харсиев, кандидат философских наук,
заведующий отделом ингушской этнологии ИнгНИИ имени Чаха Ахриева

Рецензент:
Мамедли Гюллю Йологлы, доктор исторических наук
Академии археологии и этнографии, Азербайджанская Республика

В соответствии с задачами нашего исследования мы, опираясь на имеющиеся источники, и следуя исторической хронологии, постарались осветить процессы развития ингушского этноса, а также выявить его близость с другими автохтонами Кавказа.

ISBN 978-5-98864-070-7

© Харсиев Б. М-Г.
© Южный издательский дом,
оформление. 2015
Введение

Постановки и разработки этногенетических проблем в современных общеисторических исследованиях всегда связаны с вполне естественными определенными трудностями. Однако проблема происхождения того или иного народа настолько актуальна, что при любых условиях она встает перед исследователем.
Наличие противоположных взглядов об этногенезе ингушей говорит о том, что наука не располагает достаточными данными для решения этого вопроса.
Происхождение ингушского народа, обстоятельства и условия его исто¬рического формирования теряются в глубине веков. Древне-ингушскую пись¬менность, как и древнюю письменность многих других кавказских народов, не удалось пока выявить, поэтому о древнем периоде существования и раз¬вития ингушей мы получаем сведения из доступных источников Античности и Средневековья. О древности предков ингушей достоверно повествуют гре¬ческие, армянские, грузинские, арабские и другие авторы.
Мифологизированные исторические события отразились в аллегориче¬ской форме в преданиях народа, однако об объективности в этом случае говорить невозможно.
Мы в своем исследовании генезиса ингушского народа будем опираться на современные научные методы гуманитарных исследований, такие как: ана¬лиз материальных памятников, исследуемых археологией, метод глоттохроно¬логии, т.е. ступенчатой реконструкции праязыков в лингвистике, и некоторые другие.
Кавказ представляет значительный интерес для антропологов своей особенной этнической пестротой.
Дореволюционные исследователи Кавказа не пошли дальше фиксации различных вариантов отдельных признаков, не попытались выявить связь между ними и использовать их для построения удовлетворительной расо¬вой классификации. Единственным исключением явилась классификация А.А. Ивановского (1904), но он при ее создании опирался только на статистические приемы и полностью пренебрег результатами морфологиче¬ского анализа. Поэтому его классификация не встретила поддержки даже со стороны современников, не говоря уже о специалистах более позднего времени, неоднократно подвергавших ее резкой критике.
С/oJ»
По мнению академика В.П. Алексеева, на территории Кавказа с древней¬ших времен существовали два европеоидных типа: брахикранный, широко¬лицый массивный, и долихокранный, узколицый, грацильный [6, с. 315].
В работе В.В. Бунака «Антропологический состав населения Кавказа», опубликованной в 1946 г., говорится о наличии трех краниотипов с преоб¬ладанием долихомезокранных над брахикранными.
Даже сегодня различные морфологические особенности определяются при помощи различных шкал и по-разному измеряются, что приводит к край¬нему разнобою в трудах исследователей и констатации различий там, где их не было в действительности. Небольшое число обследованных индивидуу¬мов, при котором огромную роль приобретал случайный подбор, усугубляло малоценность полученной информации.
Во многих случаях вызывает удивление предложенная некоторыми иссле¬дователями поразительная, если не сказать сомнительная, ираноязычность всего скифского племени, затем сарматских племен и, наконец, аланов. Оста¬ется только искать причины, по которым автохтоны Кавказа не унаследовали даже отдаленные формы иранского языка, несмотря на гипотетическое го¬сподство говорящих на иранском языке кавказцев.
Почему в аланский период Северный Кавказ не стал частью иранской провинции, как некоторые народы Закавказья, или не поддался религиозным воззрениям древнего Ирана, что было бы весьма логичным при господстве носителей иранского языка, а значит, и культуры?
Думаем, ответ на этот вопрос совершено простой. На определенном историческом отрезке развития кавказской культуры, например, в алан¬ский период, древнеиранский язык был принят в качестве языка межэтни¬ческого общения, как, впрочем, тюркский язык в средние века и русский – с XIX в.
«Из работ Птоломея и Дионисия видно, что существовало несколько групп алан, населявших и Азию, и Европу наряду со многими другими народами. Среди соседей алан в разных местах были павцины, бастарны, роксоламы, языги, нэрвы, гелоны, геты и сарматы. Это, однако, не дает повода думать, что аланы доминировали над своими соседями.
Из сообщения Аммиана с уверенностью можно заключить, что аланы были культурной общностью, состоящей из многих народов, а не просто языковой или «расовой» группой. Только лишь наличие некоторых общих обычаев создавало впечатление сходства у тех, кто наблюдал жизнь алан, и у самих алан тоже» [15].
Известный армянский историк Моисей Хоренский (V в. н. э.) в своей «Истории Армении» сообщает: «Аланы, соединившиеся с горцами и при¬влекшие на свою сторону почти половину Иберии, огромными толпами рас¬пространялись на земле нашей» [97, с. 124].
Н. Эмин, выпустивший в свет новый перевод «Истории Армении» М. Хоренского в 1893 г., указывает, что под аланами Моисей Хоренский подразуме¬вает горцев Кавказа вообще.
Ранние авторы, писавшие о Кавказе, отмечали различные формы связи, существовавшие между местными народностями и племенами. Так, Страбон указывал, что в Диоскурии собирались представители более 70 племен с тор¬говой целью.
Что же касается тезиса о происхождении от алан одних только осетин, то его можно рассматривать только в виде курьеза.
«Одонтологический статус осетин очень специфичен, и специфика эта, как ни парадоксально, заключается в гармоничном наборе средних значений всех расоводиагностических фенов, что и выделяет этот статус на фоне уди¬вительного фенетического разнообразия в кавказских популяциях. Одновре¬менно эта гармоничность и усредненность наводит на мысль о возможных процессах метисации» [48].
В статье «Происхождение осетинского народа» Е.И. Крупнов пишет сле¬дующее: «Во-первых, последними комплексными исследованиями проблемы этногенеза осетинского народа устанавливается значительная роль абориген¬ной кавказской среды (кавказского субстрата) в формировании осетинского народа [1, с. 145]. Во-вторых, сами аланские элементы проникли и обосно¬вались в высокогорной зоне Северного Кавказа не ранее VI–VII века нашей эры [54, с. 40]. И в-третьих, сама аланская среда была далеко не однородна на всем Северном Кавказе» [56, с. 132].
В.Ф. Кашибадзе отмечает: «Наличие аланского фенетического комплек¬са в одонтологическом статусе ряда северокавказских групп было выявлено нами и при проведении компонентного анализа. Кроме осетин он был вы¬явлен также у балкарцев, карачаевцев и ингушей. Очевидно, этот комплекс является существенным формообразующим элементом.
Величины межгрупповых морфологических дистанций ставят ближе все¬го к современным осетинам рачинцев Онского района, мтиулов, ингушей, карачаевцев и балкарцев, т.е. территориально близкие группы» [48].
У потомков Запорожской Сечи равные с другими основания называться аланами.
«…Наличие некоторых общих элементов в нартском (богатырском) эпо¬се у осетин и ингушей убедительно свидетельствует о давности и глубине этнокультурного и экономического общения этих народов. Обращает на себя внимание характер словарного материала, тесно связанного с бытом и заня¬тиями ингушей.
С/oJ»
Такие слова, как «долина», «возвышенность», «холм», «гребень», «плуг», «корзина-сапетка», «охота», «олень», «оружие», «котел для варки пива», «арба», «пастух», «лошадь», «седло», «удалец», «каменный мешок для пленных», «убийца», «кровник», «рабы» и другие, чрезвычайно пока¬зательны для характеристики установившихся взаимоотношений ингушей и осетин…» [27, с. 715-717]. Наличие слов в языках свидетельствует о пре¬емственности автохтонной лексики ираноязычными осетинами.
«В докладе о народах Кавказа, представленном в 1805 г. князю Адаму Чарторыйскому Яном Потоцким, польским аристократом на службе у российского императора, говорилось: «Chretiens sous les empereurs grecs et formaient la diocese d’Alanie» (Beau-vois, 1978: 184). Позднее Потоцкий инструктировал Генриха Юлиуса фон Клапрота (1783-1835) относительно его этнографической экспе¬диции по Кавказу, плодом которой стал труд «Reise in den Kaukasus und nach Georgien unternommen in den Jahren 1807 und 1808 (I-II, Halle и Ber1in 1812¬1814)»; в приложении, озаглавленном «Kaukasische Sprachen», впервые встре¬чается гипотеза о скифосарматском происхождении осетин, а в более поздней работе «Memoire dans lequel on prouve 1’identity des Ossetes, peuplade du Caucase, avec les Alains du moyen-age» (Nouvelles annales des voyages 16, 1822 p. 243-56) он предложил последовательность скифо-сарматы > аланы > осетины» [7, с. 28].
Совершенно очевидно отсутствие генетического родства между северо¬кавказскими и индоевропейскими, в частности, индоарийскими языками. В базисной лексике этих языков, какие бы то ни было совпадения отсутству¬ют; коренным образом различаются также фонологические и морфологиче¬ские системы [85, с. 112].
История народов – носителей кавказских языков – с незапамятных времен связана с территорией Кавказа. Учитывая хотя бы эти факты, говорить о ин¬доевропейской или семитской основе языков автохтонов Северного Кавказа в корне неверно.
При решении подобных вопросов «какие-либо экстралингвистические со¬ображения… недопустимы и могут породить лишь грубые ошибки» [75, с. 192].
Этот тезис времен покорения далеко не изученного враждебного Кавказа носил, скорее всего, оттенок политических симпатий сторонников нового ко¬лониального историзма и, следовательно, определенной идеологии.
Подобные выводы спровоцированы незнанием кавказской этнологии. Справедливости ради необходимо отметить, что у этого тезиса в современ¬ной науке столько же сторонников, сколько противников.
Идеология – не наука (хотя может включать в себя научные знания). На¬ука стремится познать мир таким, какой он есть на самом деле. Наука объ¬ективна, беспристрастна, а идеология субъективна. Идеологии свойственно стремление к упрощению и стремление выдать одну сторону действитель¬ности за всю картину. Упрощенные идеи легче воспринимаются массой, чем сложная система научных доказательств, кроме того, идеология выдви¬гает привлекательные (часто нереальные) идеи, которые воспринимаются народом. Каждая идеология претендует на то, что именно она дает верное знание о мире. Различные политические организации стремятся к распро¬странению в обществе своих оценок прошлого и настоящего и своего пред¬ставления будущего.
В свое время П. С. Паллас высказывал предположение, что ингушские пле¬мена «кисты» являлись прямыми потомками алан [112].
С позиции исторической достоверности и элементарной логики мы при¬дем к другому выводу: скифо-сарматы > аланы > кавказцы. Термины алан и Алания оказались настолько привлекательны, что и сегодня эксплуатируются в стремлении приобщиться к престижу «арийской» общности, когда-то по¬корявшей территории и страны под знаком вечного Марса. Новым «арийцам» следует помнить, что мифологизация исторического прошлого чревата крахом национального сознания.
Вряд ли вообще при серьезном исследовании возможными станут рас¬суждения о моноэтничности скифов, сарматов или алан или о едином языке различных народов Кавказа, которые в тот или иной период входили в со¬став различных армий государств, именуемых Скифия, Сарматия, Алания. Исторические материалы, скорее всего, говорят в пользу полиэтничности и полиязычности скифских, сарматских и аланских сообществ, при некоторых общих правилах, традициях быта и военного искусства, что объясняется об¬щими условиями исторического существования и смешением пришлых на¬родов с местным субстратом.
Многие века Кавказу была свойственна межэтническая интеграция – вза¬имодействие нескольких существенно различающихся между собой по языку и культуре этносов, которое привело к появлению у кавказцев ряда общих черт. В результате влияния общей культуры складывались особые межэтни¬ческие общности, которые лишь в отдаленной перспективе могли слиться в единый народ. Эти своеобразные общности представляли собой группу эт¬носов (суперэтнос), которые обладают элементами общего самосознания. Благодаря этим свойствам на Кавказе могли образовываться и существовать длительное время такие полиэтнические государства, как Скифия, а намного позже – и Алания.
Ценные сведения о стране алан содержит сочинение арабского автора на¬чала Хв. Ибн Рустэ, который подробно очерчивает ее границу. Между вла¬дениями царства Серир в горном Дагестане и владениями царя алан три дня пути по «горам и лугам». От восточной границы Алании до Дарьяла десять дней пути, т.е. восточная граница области, подчиненная царю алан, доходила до начала Терско-Сулакской низменности, полностью охватывая предгорные территории современных Чечни и Ингушетии. По сведениям Ибн Рустэ ала¬ны делятся на четыре племени, что, вероятнее всего, отражало этнополитическое деление Алании.
С/oJ»
Современные исследователи выделяют три основных варианта аланской материальной культуры: западный (верховья Кубани), центральный (Кабар¬дино-Балкария) и восточный (Северная Осетия, Ингушетия и Чечня).
В научной дискуссии о сарматском происхождении алан известным уче¬ным М.П. Абрамовой в качестве вывода общего характера выдвигалось сле¬дующее положение «о тесной связи и смешении алан с местными племенами Северного Кавказа еще на самом раннем этапе их расселения» [79, с. 514]: «Формирование аланской культуры на Северном Кавказе с II–III вв., оконча¬ние сложения в IV–V вв. и оформление аланской культуры с самого начала, то есть с первых веков нашей эры, проходило под могучим воздействием мест¬ных кавказских традиций. Участие сарматов признавалось только на позднем этапе при окончательном сложении культуры» [3, с. 39-40, 45].
В результате интенсивных исследований к середине XX в. были в общих чертах выделены основные языковые семьи Старого Света, в том числе ин¬доевропейская.
В сравнительно-историческом языкознании разработаны достаточно жесткие методики, позволяющие по данным языков-потомков восстановить систему гипотетического языка-предка, который принято называть праязы¬ком данной семьи. Изменения представлений о праязыке (его реконструк¬ции), которые постоянно происходят в науке, обусловливаются рядом при¬чин. Среди них следует отметить две.
Во-первых, постоянно меняются представления исследователей о самом объекте изучения. Начинают изучаться те или иные характеристики языков, которые прежде по различным причинам игнорировались. Примером этого может служить историческая акцентология, решающие результаты в которой получены за последние 25-30 лет. Результаты анализа акцентных систем по¬зволяют решить также ряд вопросов традиционной компаративистики [73].
Во-вторых, существенным является постоянное расширение языковых материалов. Обычно на первых этапах работы в качестве основного материа¬ла для реконструкции берутся данные древних языков или языков, которые в это время признаются наиболее архаичными, т.е. лучше всего сохраняющими те или иные черты гипотетического праязыка. Позднее в ходе исследований в рассмотрение включаются другие языки. При необходимости приходится осуществлять также частные реконструкции праязыков отдельных ветвей данной семьи. При этом представление о том, какие черты следует считать архаичными, как правило, меняется, что зачастую приводит к существенной перестройке модели праязыка.
Теоретически лишь полный охват всех родственных языков и диалектов и проведение поэтапного сравнения могут обеспечить осуществление адек¬ватной реконструкции системы праязыка. Следует при этом отметить ци¬клический характер подобных исследований, когда результаты одного эта¬па многократно контролируются данными, полученными на последующих этапах изучения. Однако подобные требования практически не выполняются в полном объеме. Это происходит из-за нехватки материалов по отдельным языкам и диалектам, из-за кажущейся нерелевантности данных тех или иных представителей языковой семьи и т.д.
В результате при реконструкции часто опускаются промежуточные, как правило, трудоемкие ступени исследования, заменяемые интуитивными предположениями разной степени вероятности. Чем больше подобных пред¬положений, тем больший упор делается на конкретные «архаичные» языки, данными которых подчас пытаются заменить подробный промежуточный анализ. Правда, наличие зафиксированных «архаичных» языков на первых этапах значительно облегчает проведение предварительной реконструкции, обеспечивая ей необходимый контроль фактами. Позднее упор на эти языки может замедлить ход исследований. Опыт изучения индоевропейских языков содержит немало примеров подобного рода. Число и степень подробности промежуточных частных реконструкций являются в какой-то мере показа¬телем развитости исследований той или иной языковой семьи. В индоевро¬пеистике, например, широко используются данные славянской, германской, кельтской и других реконструкций, которыми оперируют наряду с фактами реально засвидетельствованных языков, архаичность которых все больше проявляет свой относительный характер.
При этом степень изученности языковых семей различна. Для наиболее развитых областей, таких как индоевропеистика, имеются реконструирован¬ная система фонем, исследования в области морфологии, синтаксиса, слово¬образования, составлен сравнительный словарь. Сведения о других семьях, например, австроазиатской, могут ограничиваться лишь списками слов, де¬монстрирующих обоснованность выделения этой семьи. В то же время пока нет ни одного праязыка, восстановление которого с полным правом можно считать завершенным. Такое положение допускает сосуществование множе¬ства альтернативных гипотез и предположений, проверка которых пока еще невозможна, поэтому утверждать о ираноязычности скифов, сарматов, алан возможно только на гипотетическом уровне.
С/oJ»
С.А Старостин пишет: «Отсутствие генетического родства между севе¬рокавказскими и индоевропейскими языками очевидно: в базисной лексике этих языков какие бы то ни было совпадения отсутствуют; коренным обра¬зом различаются также фонологические и морфологические системы. Следо¬вательно, если мы встречаемся со словарными сходствами между северокав¬казскими и индоевропейскими языками (как на современном этапе развития, так и в реконструированных состояниях), то речь должна идти о заимствова¬ниях» [85, с. 112].
В антропологическом смысле мало изучены автохтоны Кавказа – ингуши.
Так, например, краниологический потенциал на территории этнического ареала представляет собой ценный научный материал, позволяющий напря¬мую сопоставлять информацию о древнем и ныне обитающем населении Ин¬гушетии. Это чрезвычайно важно для реконструкции основных этапов сло¬жения кавказских народов.
Ингуши (самоназвание «г1алг1а») являются одним из древних народов, отнесенных современной наукой к «нахской» языковой группе.
«Сейчас установлено, что прямые предки современных Нахов (ингушей, бацбийцев и чеченцев) в качестве автохтонного населения проживали на тер¬ритории нынешнего их расселения, начиная с эпохи верхнего палеолита. В те далекие времена они, по всей видимости, входили сначала в так называемую сино-кавказскую протоязыковую макросемью. Затем, после ее распада, со¬ставили часть кавказской этнолингвистической общности; от нее, в свою оче¬редь, отделились носители общесеверокавказского протоязыка, представите¬лями которого признают хуррито-урартов, протохетов, которые затем стали далекими предками абхазо-адыгов, нахов, дагестанских народов. В зону рас¬селения этой общности входили Северный Кавказ, Закавказье, северо-восток Малой Азии и Северная Месопотамия. Уже тогда древнейшие предки ингу¬шей стали постепенно осваивать пашенное земледелие.
Как утверждают лингвисты, к 5-му тысячелетию до н.э. протосеверокавказская общность распадается (С. Старостин, В. Шеворошкин)» [42, с. 96].
Распад наско-дагестанского протоязыка происходит порядка четырех ты¬сяч лет назад, с этого времени, по всей вероятности, и формируется отдельно ингушский язык и его культура.
Предков ингушей можно отнести к ареалу «куро-аракской» культуры, а так¬же частично к «майкопской» культуре. Академик Федоров задается вопросом: «…этими дивными контактами можно объяснить некоторые общие элементы в языках?» [93, с. 31].
Замечательным этапом в истории древних предков ингушей стал период расцвета кобанской культуры XI-IV вв. до н.э. Это величайшее археологиче¬ское открытие получило «свое название по селению Кобан (Г1обан – ингуш), ныне расположенному в современной Северной Осетии» [42, с. 100], как и многое другое, что еще недавно принадлежало ингушам. Ареал кобанской культуры охватывал территорию центрального Кавказа.
Ингуши являются центральным промежуточным звеном, связывающим Западный Кавказ (абхазо-адыгов) и Восточный Кавказ (народы Дагестана), так как в «нахских языках» насчитывается до семисот лексико-семантиче¬ских схождений с адыгскими словами и еще более тесная связь обнаружива¬ется с дагестанскими языками. Несмотря на всю значимость языковых совпа¬дений, необходимо учесть следующее: для абхазов характерен понтийский тип, в то время как у адыгов он представлен слабо, что же касается ингушей, то, по мнению В. Бунака, И. Дахкильгова, основным ингушским типом явля¬ется классический кавкасионский тип.
По мнению некоторых авторов, Кавказ представляет собой поздний тре¬тичный или четвертичный очаг расообразования, в пределах которого основ¬ным расообразующим фактором была изоляция.
Кавказская группа популяций, занимавшая центральные предгорья Глав¬ного Кавказского хребта, а также западный и центральный Дагестан, сфор¬мировалась без участия северных элементов [6, с. 5] на той же территории, какую она занимает и в настоящее время, в результате консервации антропо¬логических особенностей древнейшего населения, восходящего, возможно, к эпохе верхнего палеолита и относящегося к палевропейскому типу европео¬идной расы.
Нельзя не учитывать и тот факт, что в древности к северокавказским наро¬дам относились также и древневосточные хариты и урарты. Хурриты, имев¬шие свою письменность, известны исторической науке с конца III тыс. до н.э., а государство Урарту существовало в XIII-VI вв. до н.э.
Изучение генетических связей языков является «одним из основных на¬правлений современной науки о языке. Возникшее почти 200 лет тому назад сравнительно-историческое языкознание выработало строгую процедуру, с помощью которой удается доказывать родство двух или нескольких языков. Как известно, языки признаются родственными, если они обладают двумя обязательными свойствами. Во-первых, в них должно иметься достаточное число сходных по звучанию и значению морфем, принадлежащих к тем зонам языковой системы, которые наиболее устойчивы к заимствованию. Такими морфемами обычно являются местоимения, грамматические показа¬тели, некоторые названия частей тела, природных объектов и т.д. Во-вторых, звуки (фонемы) сравниваемых языков должны быть связаны регулярными соответствиями. Подобная регулярность должна прослеживаться во всех элементах сравниваемых морфем. Требуется также, чтобы регулярными со¬ответствиями были связаны все звуки сравниваемых языков или хотя бы су¬щественные фрагменты их звуковых систем. Если эти условия соблюдены, генетическое родство сравниваемых языков считается доказанным.
С/oJ»
В соответствии с исследованиями Н. Марра, Е. Бокарева, Г. Климова, С. Старостина хурритский и урартский языки относятся к нахско-даге¬станской группе северокавказской семьи языков. Близкое родство обна¬руживается у них с нахскими и лезгинскими языками. «Урартское слово “gozu” (красивый) легко соотносится с чеченским и ингушским „хоза“, а „конь“ в вайнахском и урартском вовсе звучит одинаково – „говр“. И та¬ких схождений множество» [86].
Особый интерес для историков представляет тот факт, что предки синокавказцев, а позднее северокавказцев, играли важнейшую роль в становле¬нии древнейших культур Ближнего Востока и их распространении за преде¬лы первоначального очага возникновения.
В связи с этим крайне интересным оказывается то обстоятельство, что с носителями китайского языка, входящего в сино-тибетскую группу этой же макросемьи, обычно связывают создание цивилизации долины Хуанхэ, кото¬рая, в конечном счете, оказывается связанной с ближневосточным культур¬ным центром. По сведениям, представленным С.Л. Николаевым, с сино-кавказской семьей связана также семья на-дене в Северной Америке.
Крайне важным представляется анализ словарного состава праязыков с целью реконструкции материальной культуры их носителей. Такая работа проведена для двух ветвей сино-кавказской макросемьи: северокавказской и сино-тибетской. В обоих случаях удалось продемонстрировать неолитиче¬ский характер культуры носителей этих праязыков, о чем свидетельствует наличие в них особой земледельческой и скотоводческой терминологии, на¬званий для многих орудий, металлов и т.д. [72, с. 34-43].
«Насколько можно судить по ряду историко-этнографических данных, традиционная связь вайнахских племен с ближайшим грузинизированным населением северных районов Закавказья, основанная в прошлом на един¬стве происхождения и общности культуры и быта, сохранилась до позднего времени.
Если же интересующий нас вопрос о происхождении ингушей, а в целом и происхождении всего вайнахского народа не отрывать от общей проблемы происхождения иберийско-кавказского этнического массива, то с еще боль¬шей долей уверенности можно говорить о местном, автохтонном развитии всего этого массива на Кавказе уже с III тысячелетия до н.э.» [55, с. 73].
Периодические степные нашествия на территорию проживания ингушей продолжались весьма длительное время – с VI в. до н.э. (скифский поход) вплоть до XIX в. н.э. В этих условиях формировались особенности наци¬онального характера народа армии – ингушей и его культуры. В древне-¬ингушской культуре актуализируется все, что связанно с оружием, боевой доблестью и военными укреплениями.

1. ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ

С/oJ»
В пределах XXX-XXV тыс. до н.э. осуществляется первичная дифферен¬циация гипотетической восточно-средиземноморско-переднеазиатской праэтноязыковой общности людей начала верхнего палеолита на несколько этно¬языковых массивов, среди которых в настоящее время более-менее отчетливо просматриваются три.

1. Ностратический – с ареалом становления в пределах Закавказья, Юж¬ного Прикаспия, Загроса и прилегающих к ним областей (в настоящее время в него включают языковых предков индоевропейских, уральских, алтайских, картвельских и эламо-дравидских народов). Здесь стоит отметить новую ра¬боту А. Арорди «Генезис Айа», где автор этим ностратическим языком на¬зывает язык айа.
2. Афразийский – между средним Евфратом и нижним Нилом, с центром в Палестине, Заиорданье и Сирии (от него происходят языковые предки се¬митских народов, древних египтян, а также носители современных берберско-туарегических, чадских, кушитских и омотских языков северной поло¬вины Африки).
3. Сино-кавказский – в пределах Армянского Нагорья и Анатолии – Месопотамия (с ним генетически связываются не только древние и некото¬рые современные языки Средиземноморья и Кавказа, такие как баскский, этрусский, хеттский, хурритский, «урартский», абхазо-адыгейские и нах¬ско-дагестанские, в частности чеченский, лезгинский и пр., но и, как ни странно, языки сино-тибетской группы, в том числе и китайский).
   Праностратическая общность в ее современном понимании складыва¬лась на Армянском Нагорье. Из ее юго-восточной части потомки предста¬вителей западного ареала сино-кавказской общности в течение IX-VI тыс. до н.э. распространяются по всему Северному Средиземноморью, Балкано¬Дунайскому региону, Причерноморью и Кавказу. Их реликты известны как баски в Пиренеях и адыгейцы или чеченцы в горах Кавказа.
   «Северными соседями древних семитов были носители древнеанато-лийско-северокавказских языков, представленные главным образом двумя ветвями западной, хеттской – в Малой Азии (с ответвлениями на Северном Кавказе в виде языковых предков абхазо-адыгейских народов) и восточной, хурритской – на Армянском Нагорье (с ответвлениями на Северном Кавказе в виде предков нахско-дагестанских народов)» [87].
   Языковая панорама современного мира отличается богатством и слож¬ностью. Учеными выявлено около 6000 языков, на которых разговаривают различные этнические общности и группы. Причем только в редких стра¬нах люди разговаривают на одном языке (большинство европейских стран), зато в некоторых странах существует более 100 языков (Нигерия, Россия). В настоящее время отдельные языки распространились далеко за пределы территории их происхождения. В то же время среди многих этнических общностей только часть разговаривает на языке, который считается род¬ным. Поэтому языковая принадлежность и этническое происхождение – яв¬ления неодинаковые, и на общем языке могут говорить даже те народы, которые имеют разное происхождение. Но в целом языковой принцип клас¬сификации сохраняет свое ведущее значение.
   Среди различных видов классификаций этносов языковая (лингвистиче¬ская) классификация является, пожалуй, самой важной, поскольку она дает наиболее конкретное представление об этническом родстве соответствую¬щих народов, общих истоках происхождения той или иной культуры. Во всех сколько-нибудь полных этнических обзорах народы группируются, как правило, соответственно принципу лингвистической принадлежности.
   В основе языковой классификации лежат два критерия – язык и этниче¬ская принадлежность. Язык вообще является основой человеческой куль¬туры, так как представляет собой чисто человеческий способ передачи ин¬формации посредством системы специальных символов. Развитие языка шло параллельно с развитием культуры и становлением человека.
   Лингвистические исследования в области родства тех или иных языков важны для этнологии как показатели близости культур и, соответственно, народов, говорящих на этих языках. Обычно при классификации языков на¬родов мира с целью восстановления их генетического родства используют¬ся следующие основные разряды (таксоны): говор, диалект, язык, группа родственных языков, языковая семья. При этом родство языков может озна¬чать и родство по происхождению, но, как полагают некоторые лингвисты, за время своего существования народ мог неоднократно менять язык, что ограничивает возможности использования лингвистических данных при решении этногенетических задач.
   Сравнительное языкознание, основываясь на сравнении фонетики, грам¬матики, словарного состава, устанавливает наличие (или отсутствие) род¬ства между языками. Это позволяет объединять их в языковые семьи, пред¬ставляющие собой основные единицы лингвистической классификации. Такого рода языковые семьи появились в процессе развития из «языка-ос¬новы». Но поскольку язык – это исторически развивающееся и изменяюще¬еся во времени явление, то родственные по происхождению языки в наше время могут не только сильно различаться, но и не иметь многих признаков, характеризующих их языковую семью в целом, а наличие общих слов не обязательно свидетельствует о родстве языков. Поэтому языки классифи¬цируются не по современному состоянию, а по принципу исторического генетического родства.
   С/oJ»
   Язык – общественное явление и может существовать только в обществе. Возникновение общества и языка как средства передачи социальной инфор¬мации было неразрывно связано с развитием трудового процесса. Таким образом, языки прошли столь же сложный путь исторического развития, как и этнические общности. И поскольку этносы и языки часто совпадают, языковая классификация составляет одну из основ выделения этнических общностей и установления их происхождения.
   Этнологический смысл языковой классификации заключается в том, что народы, принадлежащие к одной языковой семье, обычно имеют общие элементы в своей материальной и духовной культуре. Этнология в языко¬вой классификации исходит из представления о взаимопонимании между людьми, принадлежащими одной этнической группе, а также учитывает осознание людьми своей культурно-языковой близости с другими народа¬ми и этническими группами. В лингвистической классификации это опи¬сывается понятием «группа родственных языков». Например, все народы, говорящие на языке славянской группы, осознают исходное родство своих языков, даже если в общении они не понимают друг друга. Наконец, этно¬логия учитывает более отдаленное родство между языками и культурами, обозначаемое лингвистами как «языковая семья». Ученые-лингвисты вы¬деляют 12 таких языковых семей, охватывающих около 96% языков мира. В свою очередь каждая из языковых семей подразделяется на подсемьи, или ветви, состоящие из языков, более близких друг другу, чем языкам других подразделений. Почти каждый язык имеет варианты, обусловленные социальными и географическими факторами. Такие варианты получили назва¬ние диалектов. Например, существует много диалектов арабского языка.
   Но некоторые языки не причислены ни к какой группе или семье: баск¬ский, кетский, нивхский, айнский и др.
   Одной из самых распространенных языковых семей, представленной на всех континентах Земли, является индоевропейская, время формирования которой ученые относят к эпохе бронзы. Она включает в себя все славян¬ские языки, балтийские, германские, кельтские, романские, иранские, ин¬доарийские языки, что говорит о родстве и единстве происхождения этих народов. Выделение финно-угорской группы языков свидетельствует о род¬стве таких народов, как финны, карелы, эстонцы, венгры, ханты, манси.
   Сейчас родство этих кажущихся такими разными языков уловить слож¬но. Даже русские, украинцы и белорусы, являющиеся самыми близкими народами, с трудом могут понять речь друг друга. Русскому и поляку или сербу уже не обойтись без переводчика. Но еще в VIII в. южные, западные и восточные славяне без труда понимали друг друга. Три тысячи лет назад на одном языке говорили славяне, латыши и литовцы, а еще раньше – славяне и немцы.
   Из различных источников мы можем почерпнуть следующие сведения.
   Праславянский и прагерманский языки были, так сказать, братьями; они оба отделились (вместе с языками кельтов, италиков и др.) от древне-евро¬пейского языка, а тот в свою очередь вместе с индоиранскими языками вы¬шел из лона общего индоевропейского языка.
   Первым заметил сходство итальянских и латинских слов с индийскими Сассетти, побывав в Индии. Г. Лейбниц в XVIII в. обратил внимание на сходство между финским и венгерским языками. М.В. Ломоносов писал о родстве греческого, латинского, русского и немецкого языков. В очень боль¬шой степени именно работы лингвистов заставили европейцев осознать свое родство с другими народами мира.
   Пирамида индоевропейских языков – только одна из составных частей еще более грандиозной языковой пирадмиды так называемых ностратических языков (ностратическими – «нашими» по-латыни – их назвал финский ученый X. Пендерсен). В частности, сегодня доказано родство больших языковых семей Европы, Африки и Азии: афразийской (семитско-хамит¬ской), картвельской, индоевропейской, дравидийской, уральской, алтай¬ской. От древнего ностратического праязыка происходят и эскимосо-алеутские, японский, нивхский, чукотско-камчатский и некоторые другие языки.
   Например, в русском языке сохранились, пережив ряд превращений, та¬кие ностратические слова, как некоторые личные местоимения. Наше «мы» и окончание «м» в глагольных формах вроде «говорим» или «идем» унас¬ледовано от ностратического «миха», означавшего – «мы» («с тобой», т.е. с тем, к кому обращена речь), а окончание «те» («говорите», «идите») про¬исходит от «тиха» – ностратического «вы». Нанайцы на Амуре, русские на Волге и тамилы в Индии одинаково пользуются частицей «ка» для смягче¬ния приказа или пожелания: «пойди-ка», «глянь-ка».
   С/oJ»
   Но ностратическая надсемья тоже не изолированна. В нее входят, на¬пример, угро-финские языки, члены алтайской семьи, языки которых от¬дельные ученые упорно связывают с рядом языков индейцев Америки. Эту надсемью называют денефинской – по имени самых восточных (в Америке) и самых западных (в Европе) ее представителей.
   Также выдвинуты серьезные гипотезы, обосновывающие родство языков аборигенов Австралии с речью народов Южной Индии.
   В самое последнее время появилась гипотеза, по которой северокавказ¬ские языки не только состоят в родстве между собой, но и составляют вме¬сте с языками сино-тибетскими (в их число входит китайский) надсемью того же уровня, что и ностратическая.
   Но есть еще более интересная гипотеза, утверждающая, что все люди мира говорят на одном языке.
   Языковые универсалии. Конечно, языки очень сильно отличаются друг от друга. Так, в английском, немецком и французском языках есть артикли, которых нет в русском, а в русском – шесть падежей имени существитель¬ного, хотя эти языки принадлежат к одной языковой семье и можно считать, что различия между ними сравнительно невелики. Значительно больше раз¬нятся далекие друг от друга языки. Так, в речи эскимосов очень трудно разбить фразы на слова; в тюркских языках основа слова и его суффикс могут оказаться в разных местах предложения; у китайцев почти все слова очень короткие, односложные и не меняют своей формы, но значение слов и смысл фраз зависят от музыкального тона.
   Несмотря на эти различия, у языков всех народов мира есть некоторые общие черты. Ученые говорят о языковых универсалиях – правилах, действу¬ющих с одинаковой силой во всех наречиях и диалектах планеты. Пока нам известны далеко не все такие универсалии, и есть только предположения о причинах их появления. Скорее всего, они зависят от устройства голосового аппарата человека, а также от глубинных законов мышления. Именно на их основе выделяется базисный словарь – слова, обозначающие понятия, не за¬висящие от времени: называющие части человеческого тела, личные место¬имения, числительные и т.д. Обычно в этот словарь входит около 200 слов. Но и базисный словарь меняется: исчезают одни слова, им на смену приходят другие. Ученые установили скорость этих изменений: считается, что за тысячу лет из 200 главных слов меняются 39. На основе этих данных по количеству об¬щих слов в родственных языках можно определить, как давно они разделились, сколько времени прошло с тех пор, как эти народы составляли единый этнос.

Гипотетическое обособление основных протоязыков, исходящих из юж¬но-европеоидного ствола, произошло в районе XV-XII тыс. до н.э. на Ближ¬нем Востоке. Их образовалось три: сино-кавказский, ностратический и афразиатский.
В IX-VIII тыс. до н.э. произошло деление так называемой сино-кавказской (дене-кавказской, протохурритской, карийской, китайско-кавказской, палеоевразийской) общности, дислоцированной от Малой Азии и Балкан до Памира. Ее соседями, возможно, были ностраты, заселявшие Иран, Среднюю Азию, Аравию, Междуречье. Антропологически сино-кавказцы были протобалкано-кавказского типа (характерного для горных районов), а ностраты – протосредиземноморского (характерного для равнин и сте¬пей). История распространения сино-кавказских языков выглядит прибли¬зительно следующим образом.
Расселение ностратов по Средней Азии и Ирану разделило сино-кавказцев на три зоны: восточную, западную и северную. Наиболее обособленной была северная, образовавшаяся еще в IX тыс. до н.э. одной из первых.
Северные сино-кавказцы (прото-на-дене) двинулись в Сибирь, откуда вместе с ностратическими протоэскоалеутами проникли на Аляску в V тыс. до н.э., после чего их пути разошлись. Антропологически на-дене относят¬ся к тихоокеанскому типу американских индейцев, который имеет европе¬оидные элементы, что может косвенно служить подтверждением сино-кавказской гипотезы и принадлежности языков на-дене и некоторых других языков Северной Америки к СК макросемье.
Восточные сино-кавказцы ушли на восток, к Тихому океану. Их путь пролегал через Уйгурию, Джунгарию в бассейн реки Хуанхэ. Первоначаль¬но они селились обособленно, однако в VI тыс. до н.э. наметился раскол на тибетско-бирманскую, китайскую и кетскую группы. Протокеты, будучи на тот момент еще европеоидами, двинулись вниз по течению Енисея, смеши¬ваясь с местным монголоидным палеоазиатским населением байкальского типа, формируя особый енисейский антропотип.
Западные сино-кавказцы были предками бурушаски, басков и хатто-хурритов.
Предки басков мигрировали в Западную Европу в VIII тыс. до н.э. через Центральную Европу. Протобаски и родственные им народы жили в Испа¬нии, Франции, Италии, на Британских островах.
Оставшиеся в Малой Азии сино-кавказцы разделились в VI тыс. до н.э. на хатто-ашуйскую и хуррито-урартскую группы (алародийскую), которые ста¬ли развиваться автономно, но четкой локализации этих групп не произошло. Хатто-ашуйцы изначально жили на севере Малой Азии и на востоке Балкан.
На Днепре зафиксированы топонимы северо-кавказского происхождения, а археологическая культура востока Балкан имеет потомственные аналоги на западном Кавказе, куда носители празападно-кавказского языка проникли в III-II тыс. д. н.э. через Северное Причерноморье, оставив поселения на Дону и в Крыму. На Дону и в Крыму хатто-ашуйцы впоследствии смеша¬лись с индоевропейскими народами, образовав этнос киммерийцев (антро¬пологически – понтийский тип, лингвистически – фракийский язык с ады¬го-абхазскими элементами). К приходу индоевропейцев на западе Балкан уже произошло формирование динарского расового типа. А вот на нижнем Дунае индоевропейцы вместе одной из ветвей хатто-ашуйцев участвова¬ли в формировании нижне-дунайского и византийского типов понтийской ветви, которая распространилась вокруг Черного моря. В понтийской расе сочетаются средиземноморские и динарские черты. Древнейшие города-го¬сударства хаттов возникли в III-II тыс. до н.э. (Пурусханда, Амкува, Куссара, Хаттуса, Каниш, Анитту) на востоке Малой Азии и были захвачены индоевропейскими народами анатолийской группы во II-I тыс. до н.э., ко¬торые объединили хаттские города в единое государство. От алародийского массива в IV-III тыс. до н.э. отделилось несколько групп. Одна из них двинулась на запад Малой Азии (карийцы, троянцы, лелеги), на острова Эгейского моря (лемноссцы / синтии, лесбийцы, крито-микенцы, прото¬киприоты, филистимляне), на Балканы (пеласги), а во II тыс. до н.э. и на Апеннины (реты, тирренцы). Другая группа заселила горные районы Се¬верного Кавказа. Жители Малого Кавказа и Армянского нагорья делились на два родственных народа: урартов (язык был единым и не имел диалект¬ного членения) и хурритов (6 диалектов). На языке, близком урартскому, говорили в городе Угарит и в государстве Митанни. Впоследствии Митанни было захвачено индоарийцами, а Угарит – семитами.
С/oJ»
По поводу принадлежности бурушаски к западным или восточным сино-кавказцам идут споры, но известно лишь, что они появились в Кашмире раньше индоарийцев и не контактировали с дравидами.
Принадлежность исчезнувших языков Индии (кусунда, нахали, прото¬тару, протокатманду, протонилгири, протодхимал / киринти) к сино-кавказской макросемье весьма спорно.
Однако полностью исключить былое присутствие в Центральной Индии сино-кавказских языков нельзя.
Обособление хаттов от хурритов было настолько велико, что при изучении генетических связей обнаружено, что хаттский язык имеет четкие пересечения с адыго-абхазскими и картвельскими, но не имеет почти ничего общего с нахско-дагестанскими и хурритскими. В свою очередь, наблюдаются чет¬кие схождения нахско-дагестанских языков с хурритскими (порядка 100 общих корней), с одной стороны, и адыго-абхазскими – с другой, а также точки соприкосновения с чадскими языками афразийской (макро) семьи. Язык хаттов являлся к тому же связующим звеном между сино-кавказскими и ностратическими (в частности, картвельской группой).
Характерной чертой древних сино-кавказских языков (включая баск¬ский и – отдаленно родственный сино-кавказской макросемье – шумерский язык) является их эргативно-агглютинативный типологический строй.
Пример лингвистической классификации: место русского языка:

1. ПК – протокавказский.
2. ПВК – протовосточнокавказский.
3. ПАА – протоабхазо-адыгский.
4. ПЛ – протолезгинский.
5. ПН – протонахский.
6. ВК – восточно-кавказский.
7. ХУ – хуррито-урартские.
   Внутри кавказских языков общепризнанно выделяются три группировки:
   • абхазо-адыгская (северо-западная);
   • нахско-дагестанская (северо-восточная);
   • картвельская (южная).
   До недавнего времени был распространен взгляд (особенно в советском языкознании) о родстве всех трех групп и существовании так называемой иберо-кавказской семьи. Однако близость всех трех групп объясняется ско¬рее типологической близостью и возможным существованием кавказского языкового союза, а не генетическим родством.
   Популярными остаются предположения о родстве абхазо-адыгских язы¬ков с древним хаттским языком Малой Азии (хатто-иберская гипотеза) и нахско-дагестанских языков с хуррито-урартскими (алародийская гипоте¬за). В современной макрокомпаративистике северокавказская семья вклю¬чается в сино-кавказскую макросемью, а картвельская – в ностратическую макросемью.
   На вероятность того, что хуррито-урартские языки принадлежат к северокав¬казской языковой семье, в своих работах указывали И.М. Дьконов, С.А. Старо¬стин и другие. Используя северокавказскую и восточно-кавказскую реконструк¬цию, С.А. Старостин совместно с С.Л. Николаевым дали этимологию почти 40% урартских и около 30% хурритских слов, для которых более или менее надежно установлено значение. Итак, хуррито-урартские языки, по мнению И.М. Дьконова, С.А. Старостина, образуют отдельную ветвь северо-восточ¬но-кавказской языковой семьи.
   С/oJ»
   «Представляется, что хуррито-урартские языки образуют отдельную ветвь северо-восточно-кавказской языковой семьи.
   Сейчас становится все более очевидным, что северно-кавказская семья состоит из двух групп, которые мы будем называть „западной“, или „абхазоадыгской“, и „восточной“, вместо традиционных терминов „северо-западно-кавказская“ и „северо-восточно-кавказская“. Представляется, что карт¬вельская (иберо-кавказская, южно-кавказская) языковая семья не относится к рассматриваемой северно-кавказской семье, и довольно многочисленные словесные совпадения объясняются субстратным воздействием северно-¬кавказских языков.
   К западно-кавказским (абхазо-адыгским) языкам относятся адыгейский, кабардинский, убыхский, абазинский и абхазский языки и, вероятно, также хеттский.
   Восточно-кавказская семья (ВК) состоит из четырех или пяти ветвей:
   1). Восточная, или лезгинско-даргинская, ветвь делится на две или три подветви, на языках которых говорят в Центральном и Южном Дагестане, частично также в Азербайджане:
   1 А). Лезгинская группа, которую можно подразделить на пять подгрупп:
   а) восточно-лезгинские языки: лезгинский, табасаранский и агульский;
   б) западно-лезгинские языки: рутульский и цахурский;
   в) южно-лезгинские, или шахдагские, языки: крызский и удухский;
   г) арчинский язык;
   д) удинский язык; к этой же подгруппе принадлежал, вероятно, мертвый албанский (агванский) язык.
   1Б). Даргинская группа, включающая многочисленные диалекты дар¬гинского языка.
   1В). Хиналугский язык в Юго-Западном Дагестане либо принадлежит к восточной ветви как отдельная подветвь, либо представляет собой отдель¬ную ветвь ВК семьи.
   2). Лакский язык, на котором говорят в Центральном Дагестане, может представлять собой либо отдельную ветвь ВК семьи, либо третью подветвь центральной ветви. Определенные схождения между лакским и даргинским языками должны объясняться их близким географическим соседством.
   3). Центральная, или аваро-андо-цезская, ветвь делится на две подветви (если не включать в нее лакский язык), на языках которых говорят в самой северной части кавказо-язычного ареала в Дагестане:
   3А). Аваро-андийские языки, делящиеся на две подгруппы:
   а) андийские языки, подразделяющиеся далее на пять более мелких под¬групп: собственно андийский язык, составляющий западную подгруппу аваро-андийских языков; северо-западная подгруппа, включающая ботлихский и годоберинский языки; северо-восточная подгруппа, включающая каратинский язык; ахвахский язык, составляющий центральную подгруп¬пу аваро-андийских языков; южная подгруппа, включающая багвалинский, тиндинский и чамалинский языки;
   б) аварский, представляющий собой восточную подгруппу аваро-андий¬ских языков.
   3Б). Цезские языки, делящиеся на две подгруппы:
   а) западная подгруппа, включающая собственно цезский, гинухский, хваршинский и инхокваринский языки;
   б) восточная подгруппа, включающая бежтинский и гунзибский языки.
   4). Западная или нахская ветвь включает в себя три языка: бацбийский,
   чеченский и ингушский, на которых говорят в Ингушетии.
   Хуррито-урартские языки <…> представляют собой еще одну ветвь ВК языков. У них есть целый ряд лексических изоглосс с нахскими, почти столько же – с лезгинскими языками; меньше изоглосс с Центральными ВК языками (с которыми у них, однако, больше всего грамматических изо¬глосс).
   Кроме хурритского (X) с несколькими диалектами и урартского (У) язы¬ков хуррито-урартская ветвь, по-видимому, включала в себя еще несколько языков в Малой Азии (как субстрат для лувийского и других языков) и, вероятно также, на островах Кипр, Лемнос и др. Большое типологическое сходство существует между этрусским и хуррито-урарскими языками, но лексических изоглосс пока не найдено. Однако существуют также заим¬ствованные слова в шумерском языке, которые могут быть приписаны ВК источнику, отличному от хурритского (наряду с ними имеются также заим¬ствования из так называемого. древнесемитского)» [39, с. 164].
   «В настоящее время мы думаем, что родство между хуррито-урартскими и восточно-кавказскими языками может считаться доказанным, и, вопреки ожиданиям, представляется вероятным, что отношения между протохуррито-урартским и другими протоязыками восточно-кавказской семьи прибли¬зительно такие же, как между древними письменными языками индоевро¬пейской семьи» [39, с. 204].
   Итак, дене-кавказская (сино-кавказская) макросемья языков выделе¬на С.А. Старостиным. Иногда в нее включают баскский, схожий также с картвельскими (особенно сванским). Дивергенция дене-кавказского праязыка произошла в IX-VIII тыс. до Р.Х., т.е. даже позже, чем распад ностратического и афразийского праязыков. Дивергенция могла произойти в одном из районов Юго-Западной Азии – в Анатолии или где-то восточнее (по-видимому, в зоне и в эпоху «благодатного полумесяца» – протогорода Чатал-Гуюк и т.д.). Выделившиеся из сино-кавказского праязыка северо¬кавказский, сино-тибетский и на-дене праязыки распались в V-IV тыс. до Р.Х. (в это же время выделилась аустроазиатская прасемья), а енисейский праязык намного позже – только в I тыс. до Р.Х. Говорившие на (северо) кавказских языках народы либо остались на исконном месте (хатты, хурриты, урартийцы), либо мигрировали в немного более северные районы (предки адыгов и абхазов, вайнахов, народов Дагестана). Сино-тибетская и енисейская этноязыковые общности перед своей дивергенцией мигри¬ровали далеко на восток и северо-восток. На языках сино-кавказской ма¬кросемьи говорит свыше 22% населения мира, причем подавляющая часть носителей этих языков принадлежат к сино-тибетской семье. Исследует¬ся гипотеза о родстве чукото-камчатских языков с атапаскскими (на-дене). Выявлены также языковые контакты (через западночадские языки [хауса?]) нахско-дагестанских языков с афразийской макросемьей.
   С/oJ»
   «Обособление хаттов от хурритов было настолько велико, что при из¬учении генетических связей было обнаружено, что хаттский язык имеет четкие пересечения с адыго-абхазскими и картвельскими, но не имеет поч¬ти ничего общего с нахско-дагестанскими и хурритскими. В свою очередь, наблюдаются четкие схождения нахско-дагестанских языков с хурритскими (порядка 100 общих корней) – с одной стороны, и адыго-абхазскими – с другой, а также точки соприкосновения с чадскими языками афразийской (макро) семьи. Язык хаттов являлся к тому же связующим звеном между сино-кавказскими и ностратическими (в частности, картвельской группой).
   Характерной чертой древних сино-кавказских языков (включая баскский и – отдаленно родственный сино-кавказской макросемье – шумерский язык) является их эргативно-агглютинативный типологический строй» [104].
   Под понятием «сино-кавказские языки» объединяются несколько языко¬вых семей и изолированных языков Евразии и Северной Америки.
   Базовый состав сино-кавказских языков
8. Баскский язык – изолированный язык на Пиренейском полуострове.
9. Дене-енисейские языки:
   2.1. Енисейские языки – небольшая языковая семья в Сибири.
   2.2. Языки на-дене – языковая семья в Северной Америке.
10. Северокавказские языки – объединение двух семей Северного Кавказа:
    3.1. Абхазо-адыгские языки, с которыми сближают хаттский язык.
    3.2. Нахско-дагестанские языки.
11. Бурушаски – изолированный язык в Пакистане (по структурным характеристикам занимает промежуточное положение между северокавказ¬скими и енисейскими).
12. Хуррито-урартские языки – сближаются с нахско-дагестанскими языками, но, согласно последним воззрениям Старостина, это сближение объясняется в рамках сино-кавказской гипотезы как некоторое сближение северокавказской и хуррито-урартской семей.
13. Сино-тибетские языки.
    Среди других языков и семей, предлагавшихся для включения в синокавказскую макросемью: этрусский (и шире тирренская семья), иберский, шумерский, вакашские, салишские и хайда, каскский (сравнивается с хаттским), кутийский (гутийский, гутейский; сравнивается с хуррито-урартскими), ретийский и лемносский (тирренские), предполагающиеся как родственные баскскому южнолузитанский, сиканский, лигурийский, шарданский, пиктский и аквитанский (вместе – баскиберские), нивхский, кусунда. Предлагался также нахали.
    Основной ареал: Пиренейский полуостров, Кавказ, Азия, Северная Аме¬рика.
    Среди лингвистов, активно занимающихся этой проблематикой, можно указать Дж.Д. Бенгтсона (J.D. Bengtson), М. Рулена и В. Шеворошкина.
    Из краткого обзора материала мы можем вывести следующую дефи¬ницию: «Существуют разные взгляды на проблему происхождения ин¬гушского языка. Пожалуй, более обоснованной является точка зрения, согласно которой устанавливается родство ингушского языка (в составе нахско-дагестанских языков) с сино-кавказскими (дене-кавказскими) язы¬ками (С.А. Старостин, А. Тромбетти).
    Сино-кавказские языки (дене-кавказские) – гипотетическая макросемья языков, предложенная С.А. Старостиным в 1980-х гг. Под этим общим на¬званием объединяются несколько языковых семей и изолированных языков Евразии и Северной Америки. Данное языковое объединение не является общепризнанным среди лингвистов, однако пользуется широкой популяр¬ностью среди сторонников глубинной компаративистики. Среди лингви¬стов, активно занимающихся этой проблематикой, можно указать Дж. Бенгстона и В. Шеворошкина. В состав сино-кавказских языков включаются: баскский язык – изолированный язык на Пиренейском полуострове, дене-енисейские языки: енисейские языки – небольшая языковая семья в Сиби¬ри, языки на-дене – языковая семья в Северной Америке, северокавказские языки – объединение двух семей Северного Кавказа: абхазо-адыгские язы¬ки, с которыми сближают хаттский язык, нахские и дагестанские языки; бурушаски – изолированный язык в Пакистане (по структурным характе¬ристикам занимает промежуточное положение между северокавказскими и енисейскими), хуррито-урартские языки сближаются с нахскими и даге¬станскими языками.
    С/oJ»
    Согласно последним воззрениям С.А. Старостина, это сближение объ¬ясняется в рамках сино-кавказской гипотезы как некоторая общность се¬верокавказской и хуррито-урартской языковых семей. К сино-кавказским относят и сино-тибетские языки» [14, с. 187-188].
    Таким образом, лингвистические исследования играют очень важ¬ную роль в этнологии. Но лингвистическая классификация народов мира не полностью совпадает с этнологической, поскольку понятия «этнос» и «язык» не идентичны. Поэтому помимо языковой классификации по ге¬неалогическому принципу язык может стать основой классификации и в своем реально бытующем виде. По данному основанию ученые выделяют моноязычные, двуязычные (например, мордва с языками эрзя и мокша) и перешедшие на язык более крупного этноса (уэльсцы) народы. И наоборот, разные народы могут говорить на одном языке или его диалектах: немцы и австрийцы; французы и франко-бельгийцы и т.д. Это дает основания для выделения монолитных в языковом отношении народов и народов с сильными диалектными различиями. Иными словами, этническая диффе¬ренциация человечества имеет комплексный характер. В связи с этим при формировании этнической картины мира языковая классификация учиты¬вает строгое языковое родство между народами и этническое своеобразие каждого из них.
    В 1915 г. академик Н.Я. Марр выделил ингушский язык вместе с чеченским и цова-тушинским (бацбийским) диалектами в особую чеченскую группу, позднее назвав ее срединной ветвью яфетических языков Северного Кавказа.
    Данные последующего изучения народов – носителей чеченского, ин¬гушского и бацбийского языков – полностью подтверждают это положение. Исследование же языковых особенностей этих народов позволило не только поместить их в одну группу, но и объединить единым термином – «нахские народы» или «нахский язык». Так, известный кавказовед Ю.Д. Дешериев прямо говорит о «нахских народах» и «общенахском языке».
    На основании тщательного анализа особенностей языка ингушей, чечен¬цев и бацбийцев он считает, что эти языки образовались в процессе распада более древнего общенахского языка-основы, некогда характеризовавшегося едиными признаками – вокализмом, консонантизмом, системой склонения, спряжения и др.
    В итоге он приходит к признанию самостоятельности этой языковой группы в единой кавказской семье языков, занимающей промежуточное по¬ложение между дагестанской и абхазо-адыгской группами.
    Г.А Климов пишет: «Исключительно богат и разнообразен лингвистиче¬ский ландшафт Кавказа. Еще с древнейшей эпохи наряду с известными леген¬дарными известиями о прикованном к горной вершине Прометее и золотом руне, связанными с Кавказом, ходили легенды о необычайном многоязычии Кавказских гор. Этот факт неизменно подчеркивали и греки, уже с VII в. до н.э. колонизировавшие Черноморское побережье Кавказа, и римляне, и арабские, персидские и европейские географы средневековья» [51, с. 5].
    Мы абсолютно солидарны с Е.И. Крупновым, он отмечает: «Первые же серьезные лингвистические работы П.К. Услара и Л.П. Загурского по¬служили основанием для выделения чеченского и ингушского языков из окружающей среды и отнесения их к самостоятельной „восточно-горской группе языков срединной части Кавказского края». Ряд последующих авто¬ров, оперируя главным образом этими тезисами, основанными на языковых данных, также относили ингушей к восточно-кавказской семье народов и считали их одной из ветвей чеченского народа. Западноевропейские язы¬коведы (Р. Эркерт, А. Дирр, Н. Трубецкой, А. Тромбети и др.) тоже объеди¬няли чеченский, ингушский и тушинский языки в единую чеченскую, или кистинскую, группу.
    «Ингушский язык диалектов не имеет, его считают родным 98% ингу¬шей, при этом почти 90% свободно владеют русским языком» [13, с. 32].
    Ингуши, как и «чеченцы следуют двадцатеричной системе счисления» [91, с. 37]. «…Числительные ингушского языка – это древний и самостоятельный лексический фонд, отличающийся прежде всего первообразностью лексем.»
    «Ингушский язык (равно как и чеченский) относится к языкам с двадца¬тиричной (вегизимальной) системой счета, при которой названия десятков является производными от числительного ткъо / двадьцать: ткъаь итт / тридцать; шовзткъа / сорок; шовзткъа итт / пятьдесят; кховзткъа / шестдесят; кховзткъа итт / семдесять; дезткъа / восемьдесять; дезткъ итт / девяносто. Исключение состоит собственное название числительно¬го десять / итт.
    Исторически и в бацбийском языке числительные образовывались по этой системе, при этом в нем двадцатеричная система счета существовала в пределах и свыше ста» [83, с. 121].
    Важным является и то обстоятельство, что принадлежность всех этих народов к единой лингвистической группе блестяще подтверждается и об¬щностью их материальной и духовной культуры, в особенности чеченцев и ингушей. Эта общность все более подкрепляется наблюдениями над форма¬ми жилищ, предметами быта и другими категориями древней и средневеко¬вой материальной культуры протоингушей.
    С/oJ»
    «Впоследствии, в результате «агрессивного» влияния грузинского язы¬ка, многие имена числительные были утрачены бацбийским языком при параллельном процессе заимствования. Так, бацбийским языком были приняты в активный пласт языка числительные аси / сто, атаси / тысячи и другие» [34, с. 13].
    «Для измерения времени может служить любое явление природы, если оно равномерно периодически повторяется. Первым эталоном послужило извечное вращение нашей планеты вокруг своей оси, которое постоянно приводит к смене дня и ночи; это последнее особенно важно для повсед¬невной жизни людей…
    Связывая требования быта с сезонами, ингуши составляли свой народ¬ный, построенный на обычаях и обрядах календарь, который в конечном итоге следует считать аграрным» [4, с. 289].
    «К сожалению, письменные источники, равно как и археологические, которыми в настоящее время располагает наука, освещают этнические общ¬ности Северного Кавказа весьма неравномерно. В основном они содержат сведения об этнических образованиях зоны степи и почти не дают возмож¬ности проникнуть в горную область» [24, с. 4].
    Опыт новейших археологических исследований доказывает глубину и давность происхождения ряда форм материальной культуры, уходящей сво¬ими корнями в I тыс. до н.э. и даже глубже.
    Не менее важными являются заключения антропологов, рассматриваю¬щих ингушей и чеченцев как представителей единого так называемого кавкасионского антропологического типа, характерного для всего современно¬го населения Центрального Кавказа» [55, с. 51-52].
    Выясняя происхождение горских языков северной полосы, так называ¬емого яфетического мира, Н.Я. Марр установил отдаленнейшую связь их с древними «яфетидами», некогда жившими в соседстве с просвещенны¬ми народами Малой Азии. Любопытно, что эти тезисы крупнейшего ан¬трополога и историка-лингвиста полностью подтверждаются последними выводами археологов: по памятникам материальной культуры также устанавливаются очень давнее кавказское культурное единство, возможная эт¬ническая общность и связи этой культурной общности с культурой Закавка¬зья и Малой Азии еще в III тыс. до н.э.
    В разной степени это признается и представителями исторической на¬уки, в частности академиком Г.А. Меликишвили, профессором И.М. Дья¬коновым и др.
    «Ингушский язык существует сегодня в двух формах: в форме устной речи (коммуникации) и в письменной – литературный язык» [13, с. 32].
    Только за последние 150 лет трижды менялась графическая основа ингушского языка.
    В XIX и в начале XX вв. пользовались арабской графикой. После рево¬люции 1917 г. – в 1920-1923 гг. – ингушскими просветителями был создан алфавит на основе латинской графики, а в 1938 г. принят ингушский алфа¬вит на русской графической основе, который и функционирует в настоящее время.
    «В последние годы в Ингушетии язык (инг. г1алг1ай мотт) перестал выполнять функции национального индикатора. Русско-ингушский би¬лингвизм постепенно вытесняет ингушский язык» [5, с. 470].
    Именно язык во многом способствует сохранению фенетических разли¬чий в этнически родственных популяциях.
    «Язык – один из важнейших социально-культурных факторов становле¬ния популяционной изменчивости» [48].
14. АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ СВЕДЕНИЯ
    О ДРЕВНЕ¬ИНГУШСКОМ НАСЕЛЕНИИ

С/oJ»
2.1. Сведение по антропологии автохтонов Кавказа: Caucasian race (Краткое описание по источникам)
Этногенез очень сложный, многогранный феномен. Для вскрытия обра¬зующих его этапов необходимо исследовать солидный материал, в том числе и по физической антропологии (триада – палеоантропология, краниология и соматология), дающий ответ на преемственность населения каждой кон¬кретной территории, а также изменчивость антропологических типов в про¬странстве и во времени, наличие или отсутствие инорасовых включений, ин¬фильтраций и т.д.
Уже с первой половины XIX в. этнология включает в свою предметную область и физическую антропологию, что «нашло отражение, в частности, в уставе Парижского общества этнологии, где к сфере этнологии относи¬лось изучение особенностей человеческих рас, специфики их физического строения, умственных способностей и морали, а также традиции языка и истории» [60, с. 8].
Использование в этнологии антропологической классификации обуслов¬лено тем, что язык и культура могут распространяться и без перемещения антропологических типов, но переселение носителей определенных расовых признаков обязательно приносит изменения в культуру и язык. Поэтому ан¬тропологические данные играют важную роль в определении тех этнических элементов, из которых сложился данный народ. Когда масса населения, почти однородная по антропологическому составу, разделена на этнические груп¬пы, говорящие на разных языках, то следует искать в прошлом историческую общность этих групп. Границы антропологических типов зачастую совпада¬ют с историко-этнографическими областями.
Антропологическая классификация делает акцент на биологическом, генетическом родстве между различными этническими группами. Однако только генетические взаимосвязи не позволяют выделить четкий набор объ¬ективных критериев для разделения людей по определенным типам.
Что касается происхождения народов Кавказа, «значительный массив со¬временных популяций с территорий Грузии, Армении и Северного Кавказа, равно, как и богатейшие палеоодонтологические материалы по региону, к нача¬лу 80-х годов XX в. не получили адекватного изучения и освещения» [48, с. 3].
В отличие от археологии – науки, изучающей историю общества по ма¬териальным остаткам жизни и деятельности людей – вещественным памят¬никам, а также по древним предметам (орудия труда, сосуды, оружие, укра¬шения), комплексам (поселения, клады, могильники), антропология – наука о происхождении и эволюции человека, образовании человеческих рас и о нормальных вариациях физического строения человека.
Антропологические исследования вскрывают наиболее древний пласт в составе того или иного народа; позволяют проследить сложение физического типа; история этносов записана в их морфологических признаках, поэтому антропологические данные становятся историческим источником.
Расоведение – раздел антропологии, изучающий человеческие расы [17].
Расоведение изучает классификацию рас, историю их формирования и та¬кие факторы их возникновения, как селективные процессы, изоляция, смеше¬ние и миграции, влияние климатических условий и вообще географической среды на расовые признаки.
Слово «раса» в русском языке известно с середины XIX в., являясь за¬имствованием из французского термина race или немецкого rasse, которые в свою очередь восходят к испанскому raza, итальянскому razza. Этимология этого термина не вполне ясна: существуют версии о происхождении слова от латинского слова generatio («рождение, способность к размножению»), ла¬тинское ratio («род», «порода», «разновидность») или арабское га’s| («голова», «происхождение», «начало») [92; 100].
Биологически человечество едино, все люди нашей планеты относятся к одному биологическому виду. Но современная этническая картина мира убе¬дительно показывает, что существует бесспорная биологическая реальность фенотипического разнообразия людей, то есть между людьми имеются фи¬зические (телесные) различия. Обычно они определяются визуально (цвет кожи, лицевые черты, строение скелета, тип волос и т.д.). Особенно заметны в этом отношении телесные, или антропологические, различия между терри¬ториальными группами людей, удаленными друг от друга и живущими в раз¬личной естественно-географической обстановке. Это фенотипическое разно¬образие отражает прежде всего способность любых форм жизни к эволюции, через механизм которой и возникает разнообразие человеческих типов. В повседневной жизни и в науке подобные различия между физическими типа¬ми людей обычно называют расовыми. Они представляют собой адаптацию этносов к особому типу природных условий и имеют групповой характер, выявляясь полностью только при сопоставлении человеческих коллективов. Расовые различия всегда наследственны: они передаются от родителей к детям на протяжении многих поколений. Поэтому для изучения этих разли¬чий огромное значение имеют данные науки о наследственности – генетики. Сходство многих наследственных физических признаков у разных людей или целых их групп служит веским доказательством общности их происхожде¬ния и генетического родства.
С/oJ»
В той части расовых исследований, которые направлены на изучение эт¬ногенеза, антропология ведет исследования совместно с языкознанием, исто¬рией, археологией. При изучении движущих сил расообразования антропо¬логия вступает в тесный контакт с генетикой, физиологией, зоогеографией, климатологией, общей теорией видообразования. Изучение рас в антрополо¬гии имеет значение для решения многих проблем. Оно важно для решения вопроса о прародине человека современного вида, использования антропо¬логического материала как исторического источника, освещения проблем систематики, главным образом малых систематических единиц, познания закономерностей популяционной генетики, уточнения некоторых вопросов медицинской географии.
Кавказская раса (лат. Varietas Caucasia, или англ. Caucasian race) – термин, введенный немецким антропологом Фридрихом Блуменбахом, для обозначе¬ния белой расы. В результате своих исследовании Ф. Блуменбах пришел к выводу, что население современной Европы относится к кавказской расе (за исключением самоедов, лапландцев, финнов, мадьяр и турок). К кавказ¬ской расе он также причислил жителей Южной Азии и Северной и Северо¬-Восточной Африки [106]. Блуменбах считал Кавказ первым местопребыва¬нием белого человека, а племена, живущие в настоящее время на Кавказе, ученый признавал наиболее чистым и несмешанным типом этой расы [107].
В настоящее время термин Caucasian в английском языке является офи¬циальным термином для обозначения белой расы (например, используется для обозначения расовой принадлежности в базе данных IAFD). В запад¬нославянских языках белая раса именуется, в том числе Kavkazijska или Kaukazoidalna, в германских языках преимущественно используется терми¬ны Europide, Kaukasoid либо Kaukasische, в романских языках – Caucasiano или Caucasia.
Природный ареал белой расы – это Европейский континент до Урала, Се¬верная Африка, Юго-Западная Азия и полуостров Индостан. Сюда же вклю¬чены следующие подгруппы: нордическая, средиземноморская, фальская, альпийская, восточно-балтийская, кавкасионская, динарская и др. Кавказская раса отличается от других рас, в первую очередь, сильной профилировкой лица. Остальные признаки широко варьируются.
Блуменбах писал: «Кавказский тип – для изучения я взял именно этот тип, горский тип Кавказа, потому как его южный склон производит самую кра¬сивую расу людей… Все физиологические признаки сводятся к этому. Таким образом, мы должны с большой уверенностью утверждать, что Кавказ – это место рождения человечества» [105].
Совершенно очевидно, что все расовые признаки являются второстепен¬ными, несущественными для общего направления биологической эволюции и исторического развития человечества. Несомненны видовое единство всех современных людей, общность происхождения рас.
Изучение расовых признаков очень важно именно для доказательства единства происхождения человечества, равноправия народов и рас, а также для разрешения многих биологических и исторических проблем, связанных с происхождением человека. Расовые признаки во многих случаях служат по¬казателями родства и взаимодействия народов, своего рода метками, по кото¬рым можно проследить исторические судьбы разных этнических общностей.
Из краткого теоретического обзора мы можем вывести следующие дефи¬ниции: в соответствии общей расовой теории коренное население Кавказа принадлежит к большой европейской расе.

2.2. Антропологические сведения о древне-ингушском населении

Антропологическое исследование ингушского населения до настояще¬го времени проведено недостаточно. Имеются только отрывочные данные из исследования М.Г. Абдушелишвили, В.П. Алексеева и некоторых дру¬гих ученых, занимавшихся изучением антропологии народов Кавказа.
В основном антропологические исследования на Кавказе проводились в конце XIX и в середине XX в., с большими перерывами, различными метода¬ми и не дают в полной мере представление об антропологической характери¬стике различных групп ингушского народа.
В соответствии с задачей нашего исследования мы постараемся, опираясь на имеющиеся источники, осветить антропологические характеристики ин¬гушей и их близость к другим автохтонам Кавказа.
По признанию М.М. Герасимовой, «среди больших регионов Северной Евразии современное население Кавказа изучено в антропологическом от¬ношении едва ли не наиболее тщательным образом, как в аспекте этно-территориальных вариаций, так и в плане разнообразия программ. Число выборок по разным системам признаков иногда превышает несколько сотен, что соот¬ветствует десяткам тысяч человек. Это позволило обрисовать контуры антро¬пологической истории Кавказа в целом и рассмотреть отдельные народы и их группы на широком сравнительном фоне, а также выделить ключевую роль региона в формировании подразделений европеоидной расы.
С/oJ»
«Оригинальные репрезентативные материалы, использование антропофенетических подходов (Алексеев, 1989; Зубов, Халдеева, 1989, 1993; Рычков, Ящук, 1986; Мовсесян, 2005) и методов многомерной статистики (Дерябин, 1983; Felsenstein, 1993) в разработке данных позволили не только произве¬сти подробный анализ пространственных и временных характеристик кав¬казских популяций, но и создать филогенетическую реконструкцию дивер¬генции западных групп Евразии от исходной прапопуляции, фенетические характеристики которой сохранило народонаселение Кавказа» [48, с. 3].
Вместе с тем с сожалением следует отметить крайнюю скудость и фраг¬ментарность опубликованных материалов об ингушах» [28, с. 37].
Интересные сведения имеются в работе Н.Б. Гильченко, вышедшей в свет в 1899 г. Автор, в частности, пишет: «Мною сделано всего 55 взвешиваний мозга у представителей некоторых племен, населяющих Кавказ, а именно: 11 взвешиваний мозга осетин, 17 взвешиваний – у ингушей (чеченцев), 3 взве¬шивания мозга дагестанцев – горцев, 12 взвешиваний мозга армян, 11 взве¬шиваний – грузин и прочее» [30, с. 48]. По данным русского антрополога горизонтальная окружность головы у ингушей большая – 561 мм. Далее на основании сравнительных данных с другими народами Н.Б. Гильченко при¬ходит к следующему выводу: по средней величине веса мозга ингуши долж¬ны быть отнесены к народам, имеющим значительный вес мозга [30, с. 52].
По информации грузинского антрополога Лии Бетадзе, «в коллекции Му¬зея антропологии МГУ с территории Чечено-Ингушской АССР имеются сле¬дующие черепа:

• эпоха железа (VII-V вв. до н.э.), Алхасты – 1 череп;
• скифы (V-IV вв. до н.э.), Ачикулак – 2 черепа;
• скифская культура, Ачикулак – 1 череп;
• сарматская культура, Ачикулак – 1 череп;
• сарматы (IV в. до н.э.), Бети-Мохк – 1 череп;
• эпоха Средневековья (XIV-XV вв.), Алтасте – 1 череп;
• средневековая культура, Ачикулак – 1 череп;
• XIV-XV вв., Бамут – 7 черепов;
• XIV-XV вв., Итум-Кале – ?????
• IX-XVIII вв., Магас, Хамхи – 2 черепа».
  Кроме того, в лаборатории антропологических исследований Института истории и этнологии хранятся три ингушские серии XVI-XVII вв. – с. Ляжги (27 м и 37 ж), с. Хули (27 м, 10 ж, 17 детск.), с. Эрзи (13 м, 19 ж). Все перечис¬ленные краниологические данные в большей степени относятся к Средневе¬ковой эпохе, когда кавкасионский антропологический тип уже был сформи¬рован. Поэтому проследить динамику эпохальных изменений на территории Ингушетии с древнейших времен, например со второй половины IV тыс. до н.э., на этих материалах невозможно. Сопоставление их в пространстве воз¬можно лишь в Средние века. «Могу потвердить, – пишет Л. Бетадзе, – что та¬кое сходство существует, по средневековым краниологическим материалам, а также по кефалометрическим и кефалоскопическим данным современного населения».
  В соответствии с задачей нашего исследования, мы постараемся, опираясь на имеющиеся источники, осветить в соответствии с исторической хроноло¬гией антропологические характеристики ингушей, а также выявить их бли¬зость к другим автохтонам Кавказа.
  По мнению М.Г. Абушелишвили, наиболее ранний палеоантропологиче¬ский материал, на котором можно проследить особенности физического типа населения Кавказа, относится к энеолитическому времени и констатирует наличие двух морфологических типов в населении того времени: широколи¬цего мезокранного и узколицего долихокранного. Первый из них не находит аналогов в синхронных и последующих сериях, второй можно встретить и в более поздние эпохи. Палеоантропологический материал раннебронзового периода дает возможность проследить сходство с синхронными и более ран¬ними антропологическими типами из южных областей (Севан, Джарарат), а также с более поздними из Восточной Грузии, что говорит в пользу непре¬рывности и генетической общности населения медного и раннебронзового периодов. Материал, относимый к среднебронзовому периоду, с территории Кавказа (Армения, Северный Кавказ) свидетельствуют о том же.
  Действительно, глубокая древность и автохтонность кавкасионского типа, «этого самого кавказского из кавказских типов» (Дебец, 1956), в настоящее время вряд ли может оспариваться кем-либо, но это, конечно, не означает, что в течение своего длительного существования кавкасионские группы не изме¬нили своего антропологического облика, наоборот, отсутствие аналогичных кавкасионскому типу форм в палеоантропологических материалах Кавказа побуждает нас признать, что изменение местных палеоантропологических типов, без существенного влияния других каких-либо элементов, привело к образованию современных антропологических, в том числе и кавкасионского, типов Кавказа.
  С/oJ»
  «Весьма интересно, что антропологическое обследование ингушского на¬рода, проведенное в 30-х годах нашего столетия экспедициями Московского антропологического института под руководством крупного советского антро¬полога проф. В.В. Бунака, еще тогда позволило ему высказать следующее: «В отдаленнейшую эпоху… Северный Кавказ был заселен двумя потоками народа: одним – двигавшимся по западной окраине Кавказа, другим – по вос¬точной. Оба эти потока родственны с народностями Малой Азии. В центре Кавказа они встретились и образовали собственный своеобразный тип, в раз¬ных видоизменениях встречающийся к югу от Главного Кавказского хребта, но в известной мере проникший и на северные его склоны. Среди ингушей этот собственный кавказский тип сохранился более чем у кого-либо из дру¬гих северокавказских народов». Позднее другой видный советский антропо¬лог проф. Г.Ф. Дебец признал, что кавкасионский антропологический тип «самый кавказский из всех кавказских» [55, с. 53].
  «Оригинальные репрезентативные материалы, использование антропофенетических подходов (Алексеев, 1989; Зубов, Халдеева, 1989, 1993; Рычков, Ящук, 1986; Мовсесян, 2005) и методов многомерной статистики (Дерябин, 1983; Felsenstein, 1993) в разработке данных позволили не только произве¬сти подробный анализ пространственных и временных характеристик кав¬казских популяций, но и создать филогенетическую реконструкцию дивер¬генции западных групп Евразии от исходной прапопуляции, фенетические характеристики которой сохранило народонаселение Кавказа» [48, с. 3].
  Некоторые сравнительные данные, касающиеся антропологии ингушей, содержатся и в статье К.Х. Беслекоевой, изданной в сборнике Северо-Осетинского научно исследовательского института за 1957 г. Вот что она пишет: «Сравнивая мужские осетинские и ингушские черепа XVII-XVII вв. с алан¬скими черепами XI в., можно отметить, что по продольному диаметру алан¬ские черепа более близки к ингушским, а по перечному диаметру – к черепам из Гизельдонского ущелья. По высотному диаметру аланские, как более вы¬сокие, резко отличаются как от осетинских, так и от ингушских черепов. Раз¬меры скулового диаметра аланских черепов и черепов из Дигорского ущелья совпадают. По верхней высоте выявляется опять их большая близость с чере¬пами из Дигорского ущелья. Серия женских аланских черепов по количеству невелика, но видно, что направление отличий женской серии соответствует таковым мужской серии, с той разницей, что женские ингушские черепа име¬ют самый малый продольный и большой поперечный диаметры.
  Таким образом, в отношении аланских черепов можно отметить, что по одним признакам они более близки к ингушским, по другим – к осетинским, но резко отличаются от обеих серий по высотному диаметру. Осетинские че¬репа обнаруживают сходства как с аланскими, так и с ингушскими черепами.
  В отношении осетинских и ингушских черепов, взятых из склепов, можно отметить уменьшение продольного диаметра с запада на восток как в муж¬ской, так и в женской серии. Например, в мужской серии продольный диа¬метр черепов из Дигорского ущелья в среднем равен 182,2 мм, из Тизельдонского ущелья – 181,2 мм и ингушских – 179,4 мм; в женской из Дигорского ущелья – 175,8; из Гизельдонекого ущелья – 173,1; ингушских – 170,5 мм… По черепному указателю аланские черепа (79,0), как более ранние, практи¬чески не отличаются от осетинских и ингушских черепов, взятых в склепах (черепной указатель черепов из Гизельдонского ущелья – 77,9, Дигорского ущелья – 78,2 и ингушских – 79,0).
  Наши материалы показывают, что краниологические типы Кавказа не представляют такого разнообразия, как языки. Очевидно, биологическое от¬ношение к внешней среде было сходным для народов Северного Кавказа, населяющих одинаковую по физико-географической характеристике терри¬торию. Сходство условий жизни биологической и социальной на большем отрезке времени, очевидно, отразилось на строении тела, нивелируя харак¬терные признаки разных этнических групп» [43, с. 210-211].
  Особое место в изучении антропологии населения горного края занима¬ет работа М.Г Абдушелишвили «Антропология народов Кавказа». Следует отметить, что в настоящее время это наиболее полные и унифицированные материалы о современных группах Кавказа.
  В основу самотологической части работы, исследования легли данные 118 этнотерриториальных групп, относимых к 22 национальностям Кавказа.

№ п/п. Национальность Количество этнотерриториальных групп Количество изученных индивидуумов
1 Грузины 59 5809
2 Армяне 17 1667
3 Адыгейцы 5 500
4 Кабардинцы 4 400
5 Осетины 4 441
6 Абхазы 3 302
7 Евреи 3 300
8 Греки 3 310
9 Русские 3 209

№ п/п. Национальность Количество этнотер¬риториальных групп Количество изученных индивидуумов
10 Абазины 2 191
11 Черкесы 2 191
12 Ассирийцы 2 169
13 Езиды 2 181
14 Кистины 2 194
15 Азербайджанцы 1 101
16 Карачаевцы 1 101
17 Балкарцы 1 100
18 Чеченцы 1 101
19 Ингуши 1 101
20 Удины 1 50
21 Ногайцы 1 101
22 Эстонцы 1 100
Всего: 118

С/oJ»
Для сравнения использованы данные о других кавказских группах:

1. 28 дагестанских этнотерриториальных групп.
2. 25 азербайджанских этнотерриториальных групп.
3. 8 татских этнотерриториальных групп.
4. 4 армянских этнотерриториальных групп.
5. 2 грузинских этнотерриториальных групп.
6. 2 удинских этнотерриториальных групп.
7. 1 талышской этнотерриториальной группы.
8. 1 кумыкской этнотерриториальной группы.
9. 1 езидской этнотерриториальной группы.
   Итого: 72 этнотерриториальных группы.

«Подбор наиболее ценных признаков для кавказских групп по разным методам дал возможность выделить из всех изученных нами признаков те, которые показывают отчетливую дифференциацию и закономерное распре¬деление по кавказским группам. Таковыми, как было видно из всего выше¬изложенного, являются: скуловой диаметр, цвет волос и глаз, положение кончика носа, далее – головной указатель и составляющие его диаметры, длина тела, высота лица, ширина носа, волосяной покров на груди и высота переносья; существенными являются также, как видно, и нижнечелюстной диаметр, высота носа от бровей, толщина обеих губ, рост бороды, ширина глазной щели, поперечный профиль спинки носа, общий профиль носа, положение основания носа, наклон ноздрей и некоторые другие» [2, с. 54].
Применяя способ наибольших исторических корреляций, основанный на принципе устойчивых комбинаций – координаций признаков, М.Г. Абдушелишвили выделил в современном населении Кавказа шесть основных антро¬пологических типов.
«1. Колхский: охватывающий грузинские причерноморские и основные западногрузинские группы (мегрельские, гурийские, аджарские, имеретин¬ские, а также некоторые абхазские группы).

2. Иберийский: в основном входящий в состав этнографических групп ка¬хетинцев, карталинцев, месх-джавахс, а также некоторых армянских, запад¬ноазербайджанских и удинских групп.
3. Кавкасионский: преобладающий в горнокавказских группах грузин: сванов, рачинцев, мохевцев, мтиульцев, гудамакарцев, хевсур, пшавов, ту¬шин, кахов, некоторых кахетинских, всех осетинских, западнодагестанских, чечено-ингушских, карачаево-балкарских, а также, менее четко выражено, среди прочих групп грузин, армян и некоторых других.
4. Адыгский: преобладающий в группах Северо-Западного Кавказа (ка¬бардинцы, черкесы, абазины и адыгейцы) в виде примеси встречается среди некоторых грузинских, а также осетинских и ингушских территориальных групп.
5. Каспийский: (западнокаспийский) преобладает в азербайджанских группах, встречается среди лезгинских, крызских и некоторых восточно-да¬гестанских группах, непосредственно расселенных на современной террито¬рии Азербайджана. Аналогичные формы прослеживаются также среди неко¬торых армянских групп (армяне баязетские, зангезурские и мегрийские); этот же тип представлен в курдских и езидских группах.
6. Переднеазиатский: преобладает среди армянских, азербайджанских, а также среди талышей, татов, дидойских, восточнодагестанских, айсорских и некоторых групп евреев Закавказья» [2, с. 65-66].
   Не подлежит сомнению, что все выделенные типы современного населе¬ния Кавказа относятся к большой европеоидной или евразийской расе; вряд ли можно сомневаться и в том, что все они относятся к южным формам этой расы. В этом отношении нет разногласия между авторами, которые, в какойто степени, касались классификации современного населения Кавказа.
   Кавкасионскйй тип в морфологическом отношении имеет наибольшее ко¬личество отличительных признаком от прочих вариантов Грузии и Кавказа, тем не менее до самого последнего времени он мало изучен. «В 1946 году В.В. Бунак выделил притерекский вариант, охватывающий в основном осе¬тинские группы, что и явилось «первым намеком на своеобразие антрополо¬гического типа горных групп Центрального Кавказа» [6]. (Алексеев, 1963).
   М.Г Абдушелишвили пишет следующее: «…изученные нами чечено-ин¬гушские и карачаево-балкарские группы еще более расширили наши пред¬ставления об ареале кавкасионского типа. К мысли о кавкасионском типе ка¬рачаевцев и балкарцев пришел также В.П. Алексеев (I960). О происхождении кавкасионского типа вообще в специальной литературе имеются разные мне¬ния. Автохтонное происхождение этого типа впервые было высказано нами на основании четкой локализации представителей этого типа и отсутствия аналогичных форм в пространстве» [2]. (Абдушелишвили, 1957).
   С/oJ»
   В дальнейшем эта гипотеза была подкреплена еще и сходством хевсурской краниологической серии с палеоантропологическими сериями Закавказья.
   Относительно происхождения кавкасионского варианта было высказано две противоположные гипотезы – автохтонная (развитая в работах М.Г. Аб¬душелишвили, В.П. Алексеева и др.) и миграционная (предложенная Г.Ф. Дебецем). Гипотезу длительного автохтонного развития – изоляции в условиях труднодоступного высокогорья подтверждает анализ палеоантропологиче¬ских находок, сделанных в этих районах. В.П. Алексеев считал, что кавкасионская группа популяций сложилась на той же территории, которую она занимает и в настоящее время, в результате консервации антропологических особенностей древнейшего населения, восходящего, возможно, к эпохе не¬олита или верхнего палеолита и относившегося к палеоевропейскому типу европеоидной расы.
   Комплекс близких черт характерен еще для целого ряда популяций, про¬живающих в других высокогорных регионах. Среди них изолированные группы населения юга Европы (Боснии, Герцеговины, Сербии, Черногории и др.). Вообще ареал этого массивного, широколицего, с сильным выступанием носа населения простирается от Кавказа по всему горному поясу Европы, вплоть до Пиренеев. Первым, кто определил специфику этого антропологи¬ческого варианта, был еще И. Деникер. Сейчас установлено, что динарский тип, как назвали этот антропологический комплекс, восходит в своем проис¬хождении как минимум к мезолитическому и ранненеолитическому населе¬нию Европы, для которого был весьма характерен. Благодаря автохтонному развитию в условиях изоляции, обусловленной географией и этническим фактором, черты этого древнего пласта сохранились до сих пор.
   Кавкасионский тип характеризуется широким лицом, относительно дру¬гих кавказских групп светлыми глазами, высоким ростом.
   Карачаевцы, балкарцы, ингуши, чеченцы, бацбийцы, аваро-андо-цезские народы, часть горских евреев, и осетин [17]

• Высокий рост (> 170 см).
• Телосложение нормокостное, туловище длинное.
• Волосы жесткие, прямые, черные (часто встречаются светло-каштано¬вые и русые).
• Глаза карие и серые.
• Глазная щель узкая. Расположение глаз горизонтальное. Брови прямые.
• Развитый волосяной покров.
• Лицо широкое (14, 6-14, 8 см), невысокое. Черты лица угловатые. Скулы широкие, но незаметные. Лоб низкий.
• Брахикефалия (черепной указатель – 84-85).
• Нос длинный, широкий (переносица узкая, к кончику нос постепенно расширяется). Профиль прямой и, реже, выпуклый. Кончик расположен го¬ризонтально или загнут вниз.
• Губы толстые.
• Побородок низкий, острый, выступающий. Узкая челюсть, часто, «нор¬дического» типа.
• Затылок выпуклый.
• Высокие уши с длинными мочками.
  Ученые считают, что кавкасионский тип сформировался в III тыс. до н.э. на основе протопереднеазиатского в высокогорных условиях Кавказского хребта. Встречается только на Кавказе. Описан учеными Натишвили и Абдушелишвили в 1954 г. Некоторые ученые полагают, что кавкасионский тип сложился на основе древнейшего кроманьонского населения горного Кавка¬за и пришедших сюда хуррито-урартов переднеазиатского типа. По многим показателям кавкасионцы близки к понтийцам. Параллельной формой явля¬ются представители ультрадинарского типа (балканские борреби), живущие в Черногории, Албании и на Крите. Они, правда, отличаются более низким черепом и более темной окраской. В российской антропологии (Алексеев, Алексеева) кавкасионский тип отождествляется с динарским.
  «Кавкасионский тип, – пишет В.П. Алексеев, – представляет собой древ¬нюю формацию в истории европеоидной расы, древний широколицый и мас¬сивный тип, очевидно, еще верхнепалеолитического населения, сохранив¬шийся до современности в результате изоляции в условиях высокогорного Кавказа» [6].
  Кавкасионская группа популяций сложилась на той же территории, кото¬рую она занимает и в настоящее время, в результате консервации антрополо¬гических особенностей древнейшего населения, восходящего, возможно, к эпохе неолита или верхнего палеолита и относившегося к палеоевропейскому типу европеоидной расы.
  Ареал этого населения простирается от Кавказа по всему горному поясу Европы, вплоть до Пиренеев. Наукой установлено, что динарский тип, как назвали этот антропологический комплекс, восходит в своем происхождении как минимум к мезолитическому и ранненеолитическому населению Евро¬пы, для которого был весьма характерен. Благодаря автохтонному развитию в условиях изоляции, обусловленной географией и этническим фактором, чер¬ты этого древнего пласта сохранились до сих пор.
  С/oJ»
  «Совокупностью антропологических, археологических, исторических, лингвистических и этнографических данных подтверждается давнее и сугу¬бо местное происхождение и развитие этнического ядра, которое в наши дни именуется ингушским народом, составляющим одно из слагаемых так назы¬ваемого нахского этнического массива Кавказа» [55, с. 73].
  В своей работе «Средневековая Ингушетия» Е.И. Крупнов пишет: «…за¬ключение В.В. Бунака об участии в формировании антропологического типа кавказцев каких-то южных малоазийских элементов с указанием направле¬ний движения этих элементов почти полностью совпадает с положениями Н.Я. Марра, высказанными им еще в 1916 г.» [55]

2.3. Одонтология населения Кавказа с эпохи бронзы и до современного времени

Палеоодонтологические материалы с территории Кавказа предоставля¬ют хорошую возможность реконструировать антропологическую историю региона от эпохи бронзы до современности. Эта история заключается в по¬степенном переходе от состояния архаичного и полиморфного однообразия как характеристики древних кавказских популяций и показателя их родства с другими синхронными группами Евразии к разнообразию современной политипии в народонаселении континента.
«Методика антропологических исследований этнического характера хо¬рошо разработана и охватывает разные системы признаков. Одним из таких методов является одонтологический, основанный на изучении признаков зу¬бов. Этот метод имеет то преимущество, что морфогенез исследуемых зуб¬ных признаков обусловлен главным образом генетическими факторами и слабо зависит от влияния внешней среды» [26].
«Этническая одонтология изучает особенности строения зубов разных расовых групп, как современных, так и древних. Данные одонтологическо¬го исследования имеют значение не только для биологии, но и для истори¬ческих наук, помогая устанавливать степень родства между популяциями и тем самым получать дополнительные сведения, касающиеся происхождения и истории народа» [41]. Особенности строения зубов зависят от расовой и этнической принадлежности индивида.
Как показали результаты многочисленных одонтологических исследова¬ний, маркирующие признаки зубной системы являются весьма полезными в общем комплексе дифференцирующих особенностей, используемых антро¬пологами для изучения происхождения народов и их взаимного родства.
Большую ценность в области одонтологии народов Кавказа представляет ис¬следование В.Ф. Кашибадзе, которая перед собой поставила следующие задачи:

1. Изучить, независимо от языка, культуры и этнического склада, одонтоло¬гические типы коренных народов Кавказа, что должно помочь выяснению не¬которых вопросов этногенеза и генетических взаимоотношений этих народов.
2. Исследовать влияние фактора изоляции на частоты одонтологических признаков, что очень важно для определения диагностической ценности этих признаков, особенно если речь идет о таком регионе, как Кавказ, где геогра¬фические условия весьма благоприятствуют существованию изолированных популяций с относительно замкнутым брачным кругом [26; 48].
   Особый интерес здесь представляют древние одонтологические материа¬лы кавказской серии, относящиеся к эпохе бронзы. Архаичные черты этого комплекса материалов носят отличительный характер.
   В.Ф. Кашибадзе в своем исследовании пишет следующее: «Архаичность определяется двумя независимыми группами характеристик.
   Первая группа включает признаки редукционного комплекса, частоты ко¬торых во всех изученных сериях крайне низки. Особенно это касается краудинга и редукции гипоконуса на верхних молярах. В эпоху бронзы кавказские серии характеризуются минимальными концентрациями этих признаков. Да¬лее, от одной эпохи к другой, через античный и феодальный период вплоть до современности частоты этих признаков неуклонно возрастают практически во всех территориальных группах Кавказа, достигая разного уровня значений у современных групп (Кашибадзе, 1988, 2004, 2005; Kashibadze, 1998). Так, современное население Кавкасиони характеризуется максимальными часто¬тами этих двух признаков, которые и составляют морфологическую сущ¬ность кавкасионского одонтологического варианта (Кашибадзе, 2004).
   Вторая группа характеристик привносит совершенно неожиданные штри¬хи к портрету кавказских серий эпохи бронзы. Так, все серии характеризуют¬ся высокими или повышенными в сравнении с современностью частотами бугорка Карабелли (38-71%) и коленчатой складки метаконида (14-22%). Сочетание поистине парадоксальное, поскольку именно эти два признака долгое время считались одними из ведущих дифференцирующих южный грацильный тип характеристик (Гашимова, 1979; Кашибадзе, 1988; Зубов, Халдеева, 1989). В современных группах южного комплекса признаки имеют противоположное направление изменчивости. Таким образом, в эпоху брон¬зы внутрикавкзская дифференциация по этим признакам отсутствует.
   С/oJ»
   Это второй и существенный элемент, определяющий понятие «архаич¬ность» изученных кавказских серий. Однако сравнение последних с синхрон¬ными группами Северной и Восточной Европы (Гравере, 1985, 1987, 1999) переносит понимание архаичности не только с уровня Кавказа и даже южно¬го грацильного типа на уровень более высокий» [48].
   Интересен тот факт, что в эпоху бронзы невозможно дифференцировать серии с территории Кавказа и севера Восточной Европы в рамках отнесения их к южному или северному грацильным типам, разделяющим современное население этих регионов.
   Эпоху бронзы необходимо считать началом формирования отличи¬тельных особенностей различных народов Кавказа: «…при сохранении выраженной архаичности начало дифференциации в направлении совре¬менных таксономических единиц на Кавказе прослеживается уже в эпоху бронзы» [48].
   В.Ф. Кашибадзе считает, что при всей значимости последнего положения, а оно, как видно при сравнении с результатами краниологических исследова¬ний, дает иную, новую информацию о начале процесса дивергенции кавказ¬ских популяций, вывод о морфологическом тождестве на одонтологическом материале кавказских серий эпохи бронзы и синхронных групп севера Вос¬точной Европы представляется самым важным.
   «Морфологическое сходство в древние эпохи между северными и южны¬ми европеоидами, отмеченное в известных краниологических исследовани¬ях, нашло свое отражение, причем совершенно четкое, на одонтологических данных. Однако объяснение этому факту мы видим не в поздних миграциях больших групп населения, и уж тем более не с севера на юг, скорее наоборот, а в признании факта дивергенции исходной древней прапопуляции на южную и северную группы.
   Исходя из вышеизложенного, невозможно не прийти к заключению о том, что оба грацильных типа – северный и южный – должны были сформиро¬ваться на основе единого морфологического пласта – древнего грацильного комплекса, фенетическое присутствие которого достаточно отчетливо фикси¬руется в эпоху бронзы» [48].
   На основании изученного одонтологического материала В.Ф. Кашибадзе приходит к следующим выводам: «Одонтологический статус населения Кав¬каза эпохи бронзы чрезвычайно архаичен. Он полиморфен, слабо дифферен¬цирован и универсален не только в кавказском, но и в евразийском масштабе.
   Архаичность кавказских серий эпохи бронзы определяется также отсут¬ствием процессов формирования редукционного одонтологического ком¬плекса.
   Тенденции дифференциации древнего населения региона в направлении современных кавказских таксономических единиц прослеживаются уже в эпохе бронзы, что еще раз подтверждает то положение, что одонтологиче¬ский расовый тип формировался ранее, чем краниологический» [48].
   В античный период происходят дальнейшие прогрессивные преобразова¬ния одонтологического статуса кавказских популяций. В виде нарастания вы¬раженности редукционного комплекса.
   «Группы с территории Северного Кавказа (Дина, Чечня) и Закавказья практически не различаются. Лишь слегка повышенные частоты диастемы более характерны для северокавказских серий.
   Разрушается архаичный комплекс, столь характерный для эпохи бронзы: снижаются частоты бугорка Карабелли почти до уровня современности. В исследованных выборках намечается процесс элиминации коленчатой склад¬ки метаконида. Ряд архаизмов продолжает сохраняться.
   Радиация к западу, востоку и северу миграционных и генетических пото¬ков древних цивилизаций континента, в первую очередь ближневосточного, была многократно показана в антропологических и генетических исследова¬ниях (Бунак, 1974; Алексеев, 1974а, 1985; Рычков и др., 1990, 1999; Дубова, 2004; Menozzi et al., 1978; Piazza et al., 1981; Ammerman, Cavalli-Sforza, 1984; Bodmer, 1998). С ней диалектически связывалось и распространение индоев¬ропейских языков на континенте (Гамкрелидзе, Иванов, 1984)» [48].
   В феодальный период одонтологический статус кавказского населения претерпевает прогрессивное изменение. Продолжается элиминация архаич¬ных признаков: снижение частот бугорка Карабелли, коленчатой складки метаконида и лопатообразных резцов, причем процесс этот идет и в комплексе, и по отдельным характеристикам в разных сериях. Общий статус некоторых выборок практически соответствует современному.
   Данные по сериям среднефеодального периода показывают дальнейшие прогрессивные изменения в одонтологическом статусе кавказского населения.
   «Продолжается элиминация архаичных признаков: снижение частот бу¬горка Карабелли, коленчатой складки метаконида и лопатообразных резцов, причем, процесс этот идет и в комплексе, и по отдельным характеристикам в разных сериях. Общий статус некоторых выборок практически соответствует современному.
   В позднефеодальном периоде слагается система морфологических связей населения региона, которая наблюдается в настоящее время. Причем степень близости северокавказских групп (осетин, ингушей, чеченцев) и синхронных закавказских серий (Жинвали, Шатили, Сиони) ничуть не меньше, чем в со¬временности, а даже больше.
   С/oJ»
   Проведенный таким образом анализ диахронной изменчивости одонтоло¬гических фенов показал, во-первых, эпохальное нарастание частот признаков редукционного комплекса, ключевым из которых является редукция гипоко¬нуса на верхних молярах (рис. 1). Темп формирования этого комплекса на¬растает в продолжение рассматриваемого отрезка времени в 4-5 тысяч лет, достигая максимума в последние столетия. Возможно, этот процесс продол¬жается и в настоящее время.
   Во-вторых, зафиксировано эпохальное снижение частот ряда признаков восточной ориентации как отражение процесса утраты архаичных особенно¬стей древнего протоморфного одонтологического субстрата, общего как для кавказских популяций (рис. 2, 3), так и для западных групп Евразии» [48].
   Палеоодонтологические материалы с территории Кавказа предоставляют хорошую возможность реконструировать антропологическую историю реги¬она от эпохи бронзы до современности.
   «Процессы дифференциации развиваются по трем основным направле¬ниям.
3. Постепенная утрата от эпохи к эпохе архаичных особенностей древнего недифференцированного одонтологического пласта, общего для северных и южных групп Евразии. Направления этих эпохальных преобразований были заложены в древнейшие эпохи, намного раньше периода бронзы. На рассма¬триваемом отрезке времени в 4-5 тысячелетий было прослежено их дальней¬шее развитие. Эпохальные изменения в дивергирующих типах шли разными темпами для различных признаков и их комплексов. При этом кавказские по¬пуляции от эпохи бронзы до сего дня сохраняли черты полиморфных цен¬тральных популяций.
4. Постепенное эпохальное сложение комплекса черт, дифференцирую¬щих кавказские популяции на западный и восточный подтипы в пределах того круга грацильных форм древнего пласта, который соотносится с южным грацильным типом, при сохранении и развитии в общем микроэволюционном русле так называемого «нулевого» одонтологического комплекса, соот¬носимого с начальными для среднеевропейских форм популяциями.
5. Постепенное и нарастающее в темпе увеличение частот признаков ре¬дукционного комплекса как отражение процесса, общего для всего челове¬чества. Темпы формирования редукционного комплекса различались в раз¬ные исторические эпохи и в разных кавказских популяциях, что привело к многообразию соответствующих форм, как в продольном, так и в попереч¬ном (современном) срезах. Так, наиболее высокими темпами увеличивались частоты признаков редукционного комплекса в позднем Средневековье и в горных кавказских популяциях, что и обусловило специфику кавкасионского одонтологического варианта.
   Три направления эпохальных изменений одонтологических характери¬стик популяций Кавказа отражают три разных временных среза их антро¬пологической истории: древнейшее полиморфное однообразие и единство с древними группами Евразии, древняя дифференциация на западную и вос¬точную формы в пределах обособившегося южного грацильного типа и кон¬сервация исходного полиморфизма, сложение эпохально молодых признаков редукционного комплекса.
   Очевидно, что одонтологические и краниологические данные, получен¬ные на одних и тех же сериях, представляют пространственно-временные популяционные характеристики разных масштабов. Если маркеры зубной системы фиксируют на Кавказе древнейший недифференцированный фенетический комплекс и эволюционно соотносят его практически со всем кругом западных евразийских форм, то признаки черепа выделяют с эпохи бронзы только один морфологический тип – средиземноморский, соотнося его с южно-европеоидной расой в той же временной плоскости без возмож¬ности более древних реконструкций. Далее по одонтологическим призна¬кам динамизм эпохальной изменчивости отслеживается на всем протяже¬нии рассматриваемого исторического периода в 4-5 тысячелетий и имеет разные формы и направления, в то время как краниологические характери¬стики в течение почти всего этого срока «спят» и лишь со второй половины Средневековья вовлекаются в процесс эпохальной трансформации, идущей причем только в одном направлении – брахикефализации и эурипрозопизации.
   Анализ разных антропологических параметров одних и тех же кавказских популяций показывает высокую степень независимости процессов форми¬рования морфологических характеристик зубной системы человека, с одной стороны, и головы и лица, с другой, как минимум, в отношении явления грацилизации-матуризации.
   Данные обеих систем признаков существенно дополняют друг друга, соз¬давая естественную и полную картину антропологической истории исследу¬емых популяций» [48].
   Визуализированной формой адекватной оценки фенотипических харак¬теристик популяций, при соблюдении принципа соответствия сравнивае¬мых популяций одному иерархическому уровню, являются фенетические профили.
   «Такое соответствие мы объясняем близостью кавказских популяций к тому кругу форм, которые могли быть исходными для западных групп Евразии. При этом мы склоняемся к мысли о незначительном популяционно-демографиче¬ском вкладе собственно кавказских групп в народонаселение Евразии, учиты¬вая географическую изоляцию региона на севере, западе и востоке, а также лингвистическую структуру этого народонаселения, в которой автохтонные языки народов Кавказа имеют жесткую локальность» [48].
   Обратимся к характеристикам фенетической изменчивости в современных популяциях Кавказа.
   «Структура фенофонда современных популяций Кавказа слагается из трех основных одонтологических комплексов.
   Первый комплекс включает бугорок Карабелли, вариант 2 med II, форму 3 борозды 1ео, тип узора Y на первом и втором нижнем молярах, краудинг, менее определенно – шестибугорковые первые нижние моляры и трехбугор¬ковые вторые нижние моляры. Эти признаки дифференцируют кавказские популяции по линии восток – запад. Причем к западному кругу форм отно¬сится население Армении, южных и причерноморских зон Грузии, все гор¬ное население Большого Кавказа, включая Дагестан. Этот комплекс лежит в основе одонтологического статуса большинства северокавказских групп. Для западного варианта характерны повышенные частоты всех вышеупомянутых признаков. Пониженные их частоты отмечены в выборках с территории Азер¬байджана, которые и составляют ядро восточного варианта на Кавказе. Три маркера этого комплекса – бугорок Карабелли, вариант 2 med II и тип узора Y коронки второго нижнего моляра образуют цепочку градирующих форм вдоль равнинного коридора, подстилающего Большой Кавказ с юга. Таким обра¬зом, вектор восток – запад относится только к закавказским территориям.
   Второе сочетание фенов, устойчивое и имеющее определенную ареальность, образуют признаки редукционного комплекса: редуцированные формы гипоконуса и верхнего латерального резца, а также краудинг. Этот комплекс характерен для горных групп Большого и Малого Кавказа: сванов, рачинцев, мтиулов, хевсур, мохевцев, гудамакарцев, кахов, пшавов, тушин, горцев Даге¬стана, а также джавахов, месхов и армян, проживающих в зонах Месхетского и Триалетского хребтов. Как показали наши данные по древнему населению Кавказа, это самый молодой в эволюционном смысле комплекс.
   Третий территориальный комплекс локализуется в центральной зоне Кавказа и характеризуется пониженными частотами большого набора признаков: лопатообразные верхние резцы, четырехбугорковые первые и вторые нижние моляры, коленчатая складка метаконида, диастема, ше¬стибугорковые первые нижние моляры, лирообразная форма борозды 1ео, вариант 2 med II, совместный ход борозд на энтокониде первого нижнего моляра. Этот набор весьма своеобразен и включает важнейшие дифферен¬цирующие евразийские популяции маркеры и западной, и восточной ори¬ентации. Частоты этих признаков падают в ряде предгорных и равнинных групп Кавказа (лечхумцы, кистины, удины, таты, талыши, некоторые запад¬ногрузинские, азербайджанские, абхазские и горные восточногрузинские выборки), но нарастают в радиальных от этой зоны направлениях. В рабо¬чем порядке он был назван «нулевым». Признаки этого комплекса не обра¬зуют устойчивых сочетаний по всему их набору, а ареал распространения этого комплекса не очерчен четко в современности, тем не менее, сам этот комплекс совершенно реален. Более того, как показали наши палеоодонтологические данные, он имеет большую древность, эпохальную устойчи¬вость и ту же территориальную приуроченность: его элементы отмечены в восточно-грузинской и самтаврской сериях эпохи бронзы, достаточно четко прослеживаются в сериях из Жинвали и Чиатуры античного времени, со¬храняются в средневековом населении Жинвали и Шатили.
   В современном населении вышеупомянутый комплекс не имеет четкой ареальности, равно как этнической или лингвистической приуроченности. Его надэтнический уровень свидетельствует о его большей древности, неже¬ли история этногенеза разнообразных кавказских групп – его носителей. Этот комплекс невозможно не соотнести со среднеевропейским одонтологическим типом.
   Обращает на себя внимание тот факт, что среди современных выбо¬рок Кавказа наличие комплекса отмечено у ряда групп, находящихся в той или иной степени географической, лингвистической или этнической изоляции» [48].
   Полученные в исследованиях В.Ф. Кашибадзе научные результаты говорят в пользу фенетического полиморфизма в популяциях Кавказа. Многовариант¬ность кавказского фенофонда постулирует более широкое понятие – южного одонтологического комплекса».
   «Результаты данного этапа компонентного анализа позволяют сделать следующие выводы.
   Максимальное межпопуляционное разнообразие в кавказском масштабе показывают группы с территории Северного Кавказа, что может свидетель¬ствовать в пользу включения в их одонтологический статус инородных эле¬ментов, в том числе аланского, и сложности процессов расои этногенеза этих групп.
   Сходство популяционных характеристик большинства групп Северного Кавказа и западных форм Закавказья показывает, что основу одонтологи¬ческого статуса северокавказских популяций составляет морфологический комплекс западного подтипа южного грацильного типа.
   Наличие аланского фенетического комплекса в одонтологическом статусе ряда северокавказских групп было выявлено нами и при проведении компо¬нентного анализа. Кроме осетин, он был выявлен также у балкарцев, карача¬евцев и ингушей. Очевидно, этот комплекс является существенным формоо¬бразующим элементом» [48].
   На вопрос: какова сама природа аланского фенетического комплекса? – В.Ф. Кашибадзе дает следующий ответ: основные параметры аланского фе¬нетического комплекса «вероятнее всего относят его в восточные зоны центральных популяций южного грацильного типа, как показали данные специально проведенного нами суммарного сопоставления 73 групп Ев¬разии.
   Значительно больший состав групп с возможной аланской составля¬ющей, чем тот, что был выявлен в поле двух главных компонент, пред¬ставляется вполне закономерным фактом, поскольку само сложение вто¬рой («аланской») компоненты возможно лишь при ее значимом вкладе в общую популяционную изменчивость» [48].
   Что же касается «одонтологического статуса осетин: горный одонто¬логический комплекс представлен в разных их выборках неравномерно и в слабой концентрации. А вот у балкарцев горный одонтологический комплекс выражен в абсолютной форме. В этом вопросе данные одонто¬логии не совпадают с результатами соматологической классификации, по которым осетины определенно относятся к кавкасионскому типу… Вели¬чины межгрупповых морфологических дистанций ставят ближе всего к современным осетинам рачинцев Онского района, мтиулов, ингушей, ка¬рачаевцев и балкарцев, т.е. территориально близкие группы.
   Одонтологический статус осетин очень специфичен, и специфика эта, как ни парадоксально, заключается в гармоничном наборе средних зна¬чений всех расоводиагностических фенов, что и выделяет этот статус на фоне удивительного фенетического разнообразия в кавказских популяци¬ях. Одновременно эта гармоничность и усредненность наводит на мысль о возможных процессах метисации» [48].
   В материалах В.Ф. Кашибадза имеется небольшая по объему ингуш¬ская выборка (48 детей). «По результатом многомерного анализа ингу¬ши обособились на фоне всех кавказских народов. Это картина возникла благодаря сильной выраженности у ингушей и чеченцев черт западного варианта южного грациального одонтологического типа и характерного для аланов контрастного сочетания двух признаков (повышенная частота встречаемости четырехбугорковых форм первых нижних моляров и пони¬женная частота четырехбугорковых форм вторых нижних моляров)» [45, с. 42].
   С/oJ»
   На основании изложенного материала мы можем сделать следующие выводы. Эпоху бронзы необходимо считать началом формирования отли¬чительных особенности различных народов Кавказа.
   Система морфологических связей населения региона, которая наблю¬дается и в настоящее время, сложилась в позднефеодальном периоде. «Причем степень близости северокавказских групп (осетин, ингушей, чеченцев) и синхронных закавказских серий (Жинвали, Шатили, Сиони) ничуть не меньше, чем в современности, а даже больше» [48].
   Что касается дермоглифики, то «в многомерном анализе обе группы – ингуши и чеченцы – вошли в одно скопление с осетинами и вышепере¬численными дагестанскими группами, а также с удинами и месхами. По комплексу признаков к ингушам наиболее близки балкарцы, далее следу¬ют карачаевцы и лишь затем – чеченцы. На фоне расовых типов Кавказа, дерматоглифическая характеристика которых была получена в рамках соматологической классификации, ингушские мужчины стойко сохраняют свою специфику, максимально сближаясь с кавкасионцами. От остальных типов ингуши различаются в два-три раза больше» [45, с. 44].
   На основе изложенного материала необходимо считать, что ингуши являются потомками одних из древнейших и коренных обитателей Кав¬казского перешейка. С давних пор они развивались в контактах с окружа¬ющим миром, проявлявшихся в разных формах – и в бранных делах, и в мирных деловых сношениях.
   Исследователи, занимающиеся изучением истории ингушей, отмечают следы их различных культурных взаимоотношений с другими народами. Доказательствами этих связей являются и памятники материальной куль¬туры, общность или сходство поведения, существующих обычаев (адатов), и (в большей степени) словарный материал. Последовательно рас¬сматривая состав этих источников, мы вынуждены признать, что больше всего обнаруживается фактов, свидетельствующих о грузино-ингушских взаимоотношениях» [55, с. 53].
   Популяции человека отличаются большой изменчивостью, которая складывалась на протяжении человеческой истории под влиянием гене¬тических и природных факторов. Триада понятий – «популяция», «раса», «этнос» – связана общим признаком, единство ареала обитания или про¬исхождения, что обеспечивает единообразие генофонда.
   Необходимо отметить, что имеющиеся индивидуальные показатели как физического статуса, так и параметров мозгового и лицевого черепа у различных этнических комплексов Кавказа имеют значительную вариа¬бельность, и их изучение на современном этапе весьма актуально.
6. ЭТНОКУЛЬТУРНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ
   ДРЕВНЕГО КАВКАЗА

С/oJ»
3.1. Циркумпонтийская зона и этнокультурная ситуация IV-III тыс. до н.э.

Раскрывая понятие культуры, известный российский этнолог С.А. Ару¬тюнов подчеркивал, что она представляет собой «всеобъемлющий комплекс внебиологически выработанных средств деятельности, разные компоненты которого связаны между собой сложным образом». На формирование куль¬турных вариаций накладывают отпечаток факторы социо-естественного окру¬жения.
Происхождения и развития этносов ученые-этнологи относят к одному из самых сложных разделов данной науки. Это обусловлено тем, что этниче¬ская история разных народов детерминирована противоречивым взаимодей¬ствием антропологических, лингвистических, исторических, хозяйственных, культурных, демографических, политических и других факторов.
В отечественной этнологической науке принято считать, что этногенез начался с образованием человека современного вида, сформировавшегося около 40 тыс. лет назад. Но сравнительно достоверные данные об этногене¬зе можно получить только с эпохи неолита, когда произошло окончательное оформление племенных отношений.
Исходный вопрос исследования этногенеза связан с пониманием и упо¬треблением самого термина «генезис» применительно к этносам и этническим группам. В мировой и отечественной литературе по этнологии, культурной и социальной антропологии под этногенезом, как правило, понимается процесс исторического происхождения этнических групп в периоды плейстоцена (2 млн – 20 тыс. лет до н.э.) и начала голоцена (20 тыс. – 3 тыс. лет до н.э.), когда, согласно данным археологии и палеонтологии, протекали процессы антропогенеза, развития вида Homo sapiens, социогенеза ранних форм чело¬веческих обществ, зарождались основные формы труда, язык, религия, ис¬кусство и т.п. В силу большого количества факторов, оказавших влияние на группы людей, участвовавших в этногенезе, не имеет смысла говорить как о конкретной точке отсчета этого процесса, так и о какой-либо дате его за¬вершения. Например, за последние пять тысяч лет человечество не сохрани¬ло свою первичную этническую морфологию. Совершенно очевидно, что в течение всего этого времени не прекращалось рождение новых этнических образований; этот процесс продолжается и в наши дни.
Исходя из этих общетеоретических посылок, обратимся к культурным ос¬нованиям древнего кавказского сообщества.
Этногенетические проблемы включают в себя три [50] главных аспекта.

1. Язык (история формирования, развития и распространения языка или языков определенных групп населения). Многие исследователи отмечают, что язык может выступать как основной и даже единственный источник, пре¬жде всего при установлении генетического родства и единства происхожде¬ния определенной группы языков.
2. Культурный аспект (вопросы культурной преемственности, взаимо¬действия, интеграции и дифференциации внутри этих групп) с учетом как общих, так особенно и «этнизирующих» признаков [52].
3. Соматический аспект (антропологическая характеристика носителей данных групп, вопросы их близости, различий, взаимодействия и последова¬тельности развития).
   Каждый из перечисленных аспектов глубоко специфичен и должен из¬учаться методами соответствующих наук. Соотношение между ними далеко не всегда идентично и должно рассматриваться особо в каждом конкретном случае. Но равное внимание ко всем указанным аспектам и профессиональ¬ный характер их освещения представляются необходимыми при разработке отмеченных проблем.
   Подобных проблем достаточно много, они многообразны и отнюдь не огра¬ничиваются установлением последовательности в развитии материальной культуры определенных групп населения или поисками соответствий между археологически установленными реалиями и их языковыми обозначениями.
   Научному воззрению известно и то, что весьма значительной является проблема соотношения между большими этнокультурными группами опре¬деленных периодов, характера взаимосвязи между ними и выделения зон наиболее активных и регулярных контактов.
   Этнокультурная ситуация внутри таких зон, как Кавказ, рассмотренная в динамике ее формирования, развития и изменений, безусловно является весьма важным и необходимым фоном для разработки этнических проблем.
   С/oJ»
   Особый интерес представляет соотношение такой направленности архе¬ологического исследования с лингвистической проблемой «языковых сою¬зов», получившей уже достаточно значительное развитие [98].
   Д.А. Ольдерогге пишет: «Народы, долгое время находящиеся в языковых контактах со своими соседями, языки которых принадлежат разным языко¬вым семьям, постепенно усваивают черты чужого языкового строя… такое явление получило название «языкового союза» [75, с. 98]. «Несомненно, большое значение имеет в настоящее время установление ареальных кон¬тактов между языками, не имеющими генетического родства, т.е. выясне¬ние проблем так называемого языкового союза… Эти ареальные контакты сводятся, как обычно говорят, к проблемам аккультурации и ассимиляции. По существу, это проблема взаимовлияния двух или большего числа этни¬ческих групп, находящихся в долгом соседстве и влияющих друг на друга в течение продолжительного времени. Такие контакты определяются труднее, чем выяснение отношений генетического родства. Однако, решение проблем родства языков – дело исключительно языковедов, в то время как пробле¬мы ареальной лингвистики не могут рассматриваться без совместного труда лингвистов, историков, этнографов, этнологов и представителей других дис¬циплин, вплоть до ботаников и зоологов» [75, с. 201].
   В настоящей работе, без претензии на рассмотрение общих вопросов ин¬доевропейской проблемы, мы коснемся нескольких моментов этнокуль¬турной ситуации в Юго-Восточной Европе и Юго-Западной Азии в конце IV–III тыс. до н.э.
   Н.Я. Мерперт пишет следующее: «Я не считаю возможным ни утверж¬дать определенную локализацию узкой индоевропейской прародины, ни оспаривать прочие варианты локализации, предложенные другими авто¬рами, поскольку не могу согласиться с правомерностью самих поисков уз¬кой прародины, с однозначным рассмотрением проблемы вне предельного многообразия и динамики исторического процесса, неотрывной частью ко¬торого были процессы этногенетические. Последние, коль скоро дело каса¬ется больших народов и их языков, а тем более языковых семей, охватывали огромные территории, в определенные периоды закономерно связанные в силу ряда конкретных исторических условий. Они захватывали значительное число больших и малых человеческих групп, как первоначально близких, так и первоначально различных. Как внутренняя история, так и взаимодействие этих групп были весьма сложны, многообразны, а часто и противоречивы. Наряду с дроблением, расселением и решающим воздействием на смежные области больших единых групп происходили сближение и этнокультурная нивелировка групп, ранее заметно различных. Наряду с малыми и крупными миграциями имели место медленное взаимопроникновение, диффузия насе¬ления, идей, навыков и самых различных культурных элементов. Это при¬водило к различным формам ассимиляции. Роли взаимодействующих групп в последней могли быть отнюдь не равнозначны, но в большинстве случаев ассимиляция была взаимной» [111]. Здесь по существу идет речь о диффузии культуры, которая непременно складывалась в местах добычи полезных ис¬копаемых и переработки металлов.
   Соглашаясь с позицией ученого, необходимо отметить, что «в археоло¬гическом аспекте мы возвращаемся к проблемам больших контактных зон и этнокультурной ситуации внутри их в определенные периоды. Одна из таких зон, сформировавшаяся в раннем бронзовом веке и получившая именование Циркумпонтийской, достойна, как я полагаю, особого внимания исследова¬телей.» [111].
   3.2. Древняя культура и условия развития кавказского архетипа
   Если считать правомерной гипотезу о едином центре происхождения че¬ловечества, то в самом начале своей истории человечество представляло со¬бой группу людей, однородную в расовом, этническом, социальном и других аспектах. С увеличением численности люди расселялись по новым территори¬ям (вначале по тропикам и субтропикам, затем – по менее благоприятным для жизни районам умеренного пояса). Поскольку этот процесс расселения длился сотни и тысячи лет, люди приспосабливались к новым географическим и климатическим условиям. Это приводило к изменению как общего исходного антропологического типа, так и отдельных этнических признаков. Чем дальше от исходной точки уходили люди, тем более разнообразными были эти признаки.
   Аналогичные процессы происходили и с языком: чем дальше от центра про¬исхождения уходили люди, тем больше их язык отличался от исходного языка основы. Согласно гипотезе историка-лингвиста С.П. Толстова о «первичной языковой непрерывности», те многочисленные языки, на которых говорило че¬ловечество на заре своей истории, произошли из единого центра и постепенно переходили друг в друга на смежных территориях и составляли в целом как бы единую непрерывную сеть.
   Косвенным подтверждением этой гипотезы служит то, что следы древней языковой дробности в некоторых странах сохранялись до недавнего време¬ни. По свидетельству Н.Н. Миклухо-Маклая, у папуасов Новой Гвинеи почти каждая деревня имела свой особый язык. Различия между языками сосед¬ них групп папуасов были очень невелики, однако языки более отдаленных групп уже значительно отличались друг от друга. Таким образом, постепен¬но в языке-основе образовывались диалекты, которые в дальнейшем могли становиться самостоятельными языками.
   С/oJ»
   По мере роста общей численности населения процессы этногенеза при¬водили к усилению межплеменных контактов, развитие и усложнение кото¬рых способствовали трансформации племенных этнических общностей в народности, объединяли их в территориальном отношении, стимулировали формирование общих экономических, социальных и других интересов.
   На процессах этногенеза, проходивших в ранней истории человечества, сказывались массовые переселения, сопровождавшиеся завоеванием одних этнических групп другими. Массовые миграции значительно ускоряли про¬цесс замены первобытных ячеек-племен новыми, более крупными этно-со¬циальными общностями – народностями. При этом перемещение той или иной этнической общности на новую территорию, как правило, вело за со¬бой столкновение с уже обитавшей здесь ранее другой общностью. Этот контакт нередко завершался тем, что автохтонное население оказывалось завоеванным пришельцами.
   Этнические последствия переселений были самыми разными. В част¬ности, известно немало случаев переселения отдельных частей этносов на слабо или полностью не освоенные территории (переселение предков аме¬риканских индейцев из Азии в Америку); при этом, как правило, не возника¬ли новые этнические общности. Иную форму и результаты имел этногенез при активном взаимодействии переселенцев с автохтонным населением, в ходе которого у тех и других появлялись новые характерные черты.
   В процессе этногенеза, связанного с взаимодействием завоевателей и аборигенов, обычно происходит синтез субстрата (местного населения) и суперстрата (пришлого населения), в ходе которого и возникает новый эт¬нос. Этот синтез чрезвычайно многообразен, особенно в тех случаях, когда в контакт входят весьма отличающиеся друг от друга этнические общности. Дело в том, что в подобной ситуации взаимодействие в этногенезе различ¬ных этнических групп происходит не только разными темпами и с разной интенсивностью для каждого из них, но и нередко в различных направле¬ниях. Поэтому следует подходить дифференцированно ко всем аспектам этногенеза: изменениям языка, базовой культуры, физического типа, этни¬ческого сознания, включая самоназвание.
   В процессе этногенеза во все времена была и остается непреходящей роль языка как одного из определяющих элементов существования и раз¬вития любого этноса.
   Вслед за лингвистами этнологи исходят из того, что родство языков обычно означает родство носителей этих языков. Поэтому одним из ре¬зультатов переселения народов можно считать смешение, взаимодействие языков.
   Именно вокруг древних металлургических провинций развивались ос¬новные очаги древних цивилизации, во многом благодаря ремесленному производству и, конечно, торговле.
   Добыча металла и его обработка всегда в истории человечества связы¬валась с Божественной волей и чудодействием. Металл рождался в слия¬нии стихии Огня и стихии Земли (земных недр, руды), рождению металлов придавалось особое покровительство, покровительство Абсолюта, высшей силы, зародившей жизнь на земле.
   Поэтому в таких местах строились храмы и центры по изучению геогра¬фической среды, природы, различных ремесел, метафизических явлений.
   Для защиты таких зон от внезапного нападения по границам строились фортификационные укрепления.
   В докладе «Древнейшие каменные фортификации Балканского полу¬острова» Н.Я. Мерперт [111] пишет о резкой активизации строительства каменных крепостных сооружений в раннем бронзовом веке, как на Балка¬нах, так и к востоку от них в обширных областях, со всех сторон примыка¬ющих к Черному морю – вплоть до Кавказа, как бы замыкавшего эту цепь на востоке так же, как Балканы замыкали ее на западе. Предположив соз¬дание «определенной черноморской циркумсистемы каменных крепостей», он объяснял этот феномен прогрессом социально-экономического развития населения всех областей циркумсистемы, возрастанием прибавочного про¬дукта и концентрацией его в крупных центрах, структура которых приняла уже достаточно сложный характер.
   Сложившиеся факторы накопления богатств и неизбежно связанное с ним обострение военной ситуации способствовали значительному пере¬мещению причерноморских скотоводческих групп, все более усиливавших свое давление на земледельческие центры балкано-дунайского и кавказско¬го районов. Эти скотоводческие группы, возможно, сыграли особую роль в усилении многообразных контактов между различными группами населе¬ния Причерноморья, Балкан и Анатолии.
   Именно эти зоны становятся ядром зарождения и распространения ма¬териальной и духовной культуры, центрами воспроизводства и развития культуры.
   Сам термин «циркумпонтийская зона ЦМП» ввели в научную литера¬туру одновременно и на совершенно различных материалах Е.Н. Черных и Н.Я. Мерперт в докладах на VIII конгрессе международного Союза праисторических и протоисторических наук в Белграде.
   С/oJ»
   Назвав свой доклад «Древнейшие стадии металлургии в циркумпонтийской зоне», Е.Н. Черных подчеркнул, что под последней он понимает определенное географическое пространство, области, с различных сторон примыкающие к Черному морю [109, с. 1]. В докладе он особо отмечал зна¬чительную интеграцию основных показателей металлургии на Балканах, в Северном Причерноморье и на Кавказе на третьей выделенной им стадии развития этой отрасли производства – в конце III – первой половине II тыс. до н.э.
   Наиболее вероятную причину этого он видел в активизации кавказских металлургических центров и экспансии кавказских и связанных с ними степных групп в балкано-дунайский район [109, с. 7]. Основным путем рас¬пространения воздействий кавказского импульса Е.Н. Черных считал тогда степи Северного Причерноморья [109, с. 9], еще раз подчеркивая рассма¬тривавшуюся уже ранее [71] роль степных скотоводов в распространении культурных феноменов на огромных пространствах Восточной Европы.
   Как Н.Я. Мерперт, так и Е.Н. Черных, каждый в своем аспекте, неодно¬кратно возвращались к тезису о циркумпонтийской зоне. Е.Н. Черных все¬сторонне обосновал закономерность формирования «циркумпонтийской металлургической провинции (ЦМП)» как определенного этапа не только в развитии горного дела и металлообработки, но и в системе соотношения различных человеческих групп, их распространения, связей, взаимовлия¬ний, консолидации и дробления [108].
   Вопрос же о том, достиг ли кавказский импульс Балкан и Карпат и ока¬зал ли он на них решающее воздействие, был оставлен открытым, так же как его альтернатива (т.е. воздействие балкано-карпатского импульса на восток вплоть до Кавказа).
   Вполне естественно, что регионы, где имелись источники сырья, или те, через которые проходили большие торговые пути, начинают играть более важную роль. Медные руды находились на Атлантическом побережье, в Альпах, Чешских Рудных горах, Карпатах и Балканах, на Урале, и Кавказе.
   Вместе с тем ряд проблем решается на археологических материалах и археологическими методами, причем археология выступает здесь как само¬стоятельно, так и в союзе с отдельными науками различного цикла, в том числе с лингвистикой.
   Кавказ – крупная географическая и историко-этнографичесая область. Ее площадь 440 тыс. кв. км. Северная граница Кавказа проходит по КумоМанычской впадине. Здесь Кавказ граничит со степными просторами Вос¬точной Европы, степями между Волгой и Доном. Южная граница Кавказа совпадает с границей Турции и Ирана. С запада Кавказ омывается Черным и Азовским морями, с востока – Каспийским морем. По своему географи¬ческому положению Кавказ является гигантским перешейком между Чер¬ным и Каспийским морями, соединяющим Восточную Европу со странами Передней Азии.
   По всей видимости, «Циркумпонтийская зона» территориально охваты¬вала прежде всего земли, окружавшие Черное море, а также ряд смежных с ними обширных областей. Ее западные границы находились на Балканах, а восточные замыкались Кавказом. Оба эти региона соединяли южную дугу зоны с северной. Обширные открытые пространства каспийско-черномор¬ских степей, составлявшие северную дугу, вплотную подходили к ориги¬нальному и высокоразвитому культурному миру Кавказа, а Дарьяльский и Дербентский проходы давали доступ и в Закавказье. Последнее же было органически связано с южной дугой, охватывавшей горные районы, пло¬скогорья и открытые прибрежные пространства Анатолии. «На западе дуга непосредственно подходила к Балканам и была связана с ними как морским путем – через острова Эгейского моря, так и сухопутным – через Дарда¬неллы и Фракию. Балканы же речными долинами Струмы, Тунжи, Искыра, Марицы, наконец, Дуная и горными проходами были связаны с обширными областями Восточной и Центральной Европы, а вклинивающимся на Балка¬ны степным языком – с названными уже черноморско-каспийскими степя¬ми, т.е. с северной дугой циркумпонтийской зоны» [90, с. 72].
   Нет оснований говорить о непреодолимых естественных преградах внутри зоны; более того, природные факторы способствовали активным связям между различными ее регионами и стимулировали их. Среди этих факторов – и рас¬пределение природных ресурсов (кремня, обсидиана, металла), и распростра¬нение их на широких пространствах из определенных месторождений, и на¬личие различных экологических ниш, использование которых предопределяло как перемещение единых групп, так и регулярное взаимодействие различных хозяйственно-культурных типов. Весьма значительным фактором были и об¬ширные открытые пространства, с которыми связано возникновение подвиж¬ных форм скотоводства. Последние же, в свою очередь, обусловили появление своего рода «передаточной сферы» в виде подвижных скотоводческих кол¬лективов, быстрые и далекие передвижения которых охватывали различные участки зоны, соединяли территориально далекие центры ее, способствовали распространению, сочетанию и взаимодействию их культурных элементов. Они придавали особую динамику происходившим внутри зоны событиям эко¬номического, культурного, этнического характера.
   Итак, с древнейших времен через узкие низменности Предкавказья, про¬тянувшиеся вдоль береговой полосы Черного и Каспийского морей, пролегли основные пути движения масс и культуры в страны Передней Азии. Эти пути в обход Кавказского хребта и через его перевалы издревле связывали Закавка¬зье и Северный Кавказ. Именно эти связи определили этнические процессы как на самом Северном Кавказе, так и за его ближайшими пределами.
   С/oJ»
   Мы считаем, что решения дискуссионных вопросов об этническом со¬держании археологических общностей должны приниматься отдельно для конкретных исторических периодов с учетом конкретных этнокультурных ситуаций.
   «На Северном Кавказе первобытные люди появились не позже ашеля. Та¬ким образом, Кавказ в целом был заселен человеком уже на донеандертальской стадии.
   Следы таких стоянок ашельского и мустьерского времени обнаружены в окрестностях г. Орджоникидзе, в Дагестане и в предгорных районах Северо¬-Западного Кавказа. По-видимому, в то время человек не поднимался высоко в горы, и это понятно: снеговая линия периода оледенения спускалась весьма низко, порой до 500 м. Только в послеледниковое время, в эпоху позднего палеолита, человек начал осваивать горные районы Кавказа.
   Стоянки шелльсксй поры Армении, т.е. Малого Кавказа, несомненно свя¬заны через Араратскую долину с одновременными древностями верхнего бассейна Тигра и Ефрата. Верховья этих рек расположены непосредственно вблизи верховий Куры и Аракса, это, по существу, единая горная система, своего рода узел, куда сходятся пути из Месопотамии и Закавказья. Эти древ¬нейшие связи нашли свое отражение в особенностях каменной индустрии раннего палеолита: и на верхнем Евфрате, и в Армении, а затем и в Южной Осетии каменные орудия шелльского и раннеашельского времени представ¬лены массивными рубилами из кремня и обсидиана.
   Необходимо указать, что вплоть до XV века нашей эры нынешнюю тер¬риторию Южной Осетии занимали двалы – племя, близкое ингушам (Г амрекели В.Н., 1961). Большое число топонимов ингушского происхождения на данной территории сохранилось до сих пор.
   Например, название рек Большая и Малая Лиахви переводится с ингуш¬ского как «ледяная река» – лоа хи, река Терек вплоть до 18 века называлась в грузинских источниках Ломехи, что означает «горная река» в ингушском языке (Гамрекели В.Н., 1961).
   Такие же рубила известны из Азербайджана и Дагестана. Видимо, тради¬ция изготовления ручных рубил из цельного нуклеуса, кремневого или об¬сидианового, проложила себе путь из Северной Месопотамии через Малый Кавказ в бассейны Куры и Аракса. Дальше носители этой традиции обогнули южные отроги Большого Кавказского хребта и проникли в Дагестан и запад¬ный Прикаспий. Это был восточный путь из Передней Азии в сторону Кав¬казского перешейка.
   Другой путь – западный – вел в Кавказское Причерноморье, в совре¬менную Абхазию. Этот путь прослеживается по распространению особого способа изготовления каменных орудий. Речь идет об орудиях из отщепов кремня. Такой прием характерен для абхазских древностей, а также для ран¬непалеолитической индустрии Малой Азии. Можно полагать поэтому, что древнейшие связи Западного Кавказа с Передней Азией осуществлялись именно через Восточную Анатолию. Малоазиатское плоскогорье, где были обнаружены целые мастерские по изготовлению каменных орудий из отщепов кремня.» [93, с. 24-25].
   Задолго до появления понятия «циркумпонтийская зона» и начала дис¬куссии о культурном и историческом ее содержании вопрос о весьма ранних, многосторонних и сложных связях Южного Кавказа с Восточным Средизем¬номорьем, Анатолией и даже Эгеидой был с большой прозорливостью постав¬лен первооткрывателем кавказского раннего бронзового века Б.А. Куфтиным. При первой же систематизации древнейших материалов Триалети и их анало¬гов (отнесенных тогда к энеолиту) он подчеркнул необходимость привлечения сравнительного материала с максимально широкой территории, дабы выяснить подлинное место Кавказа в системе культур Евразии начала эры металлов. Б.А. Куфтин полностью учитывал известные уже тогда месопотамские и иран¬ские аналоги первым кавказским находкам, как и более далекие параллели по¬следним в культурах Инда и Египта. Он с должным вниманием рассматривал традиционно подчеркивавшиеся тогда южные и юго-восточные связи Кавказа, но не ограничивался ими, отмечая не меньшее, а, возможно, и преобладающее значение западных связей. Следует особо подчеркнуть, что в то время – в конце 30-х годов ХХ в. – документация этих связей была минимальной: единичные, далеко не всегда убедительно сопоставляемые факты были разрознены, раз¬делены огромными территориальными и хронологическими лакунами. Иссле¬дователь в значительной мере основывался на интуиции, на представлениях о закономерностях развития и взаимодействия обширных областей Евразии. Представления эти зиждились на превосходном знании историко-культурной ситуации этих областей в период древнейшей их истории. Именно исходя из этого, Б.А. Куфтин писал «о длительном взаимном культурном обмене стран восточного Средиземноморья и Древнего Востока с началом появления метал¬ла, который позволил Губерту Шмидту проследить крито-микенские формы уже во второй культуре Анау» и который основывался на значительной общности древнейших этнических систем по всей этой территории при разнообразии на¬родов, культурных провинций и языковых групп [58, с. 124].
   С/oJ»
   «Что же касается Кавказа, – заключал он, – то здесь приходится ожидать многослойного пересечения ряда культурных течений как восточных, так и за¬падных» [58, с. 129].
   Заключение это оказалось провидческим. Начало обоснованию его было положено самим Б.А. Куфтиным, который отметил малоазийские (прежде все¬го Трои I) и эгейские аналоги чернолощеной (часто с розовой подкладкой) ке¬рамике Кавказа, некоторым характерным ее формам и их деталям [58, с. 111].
   В 1957 г. по инициативе Е.И. Крупнова была сформирована Объединенная Северо-Кавказская археологическая экспедиция ИА АН СССР, Научно-иссле¬довательского института истории, языка и литературы при Совмине ЧИАССР и Чечено-Ингушского Республиканского краеведческого музея (СКАЭ). Заме¬стителем начальника СКАЭ Е.И. Крупнова был назначен Рауф Магомедович Мунчаев. Давая оценку работе этой экспедиции в 1957-1968 гг., Р.М. Мунчаев особо подчеркивает, что благодаря беспримерным по масштабам и целена¬правленным стационарным и разведочным работам был осуществлен резкий перелом в историко-археологическом изучении края, это позволило исследо¬вать важнейшие этапы историко-культурного развития ингушей и чеченцев с древнейших времен до позднейшего Средневековья. Так, изучение подъемных материалов, добытых экспедицией, позволило прийти к заключению, что тер¬ритории Чечни и Ингушетии, так же как и Дагестана и т.д., были заселены человеком уже с эпохи мустье .
   Мустьерская культура, мустьерская эпоха – культурно-технологический комплекс, ассоциируемый с поздними неандертальцами, и соответствующая ему доисторическая эпоха. Соответствует среднему палеолиту либо же (при делении палеолита только на верхний и нижний) считается завершением древ¬него (нижнего) палеолита. Геологически приходится на верхний плейстоцен, конец рисс-вюрмского межледникового периода и первую половину последне¬го (вюрмского) оледенения Европы.
   Еще в 1957 г. В.П. Любиным в районе сел Насыр-Корт и Гамурзиево [66, с. 114; 22] были обнаружены находки, относящиеся к каменному веку.
   «Летом 1961 г. В.П. Любиным было открыто мустьерское местонахождение у с. Гамурзиево. Оно располагалось на 77 км трассы Владикавказ – Грозный, на широком мысу с одним пологим склоном, обращенным к р. Назранке, и вто¬рым, более крутым, Сунженском [61, с. 155; 22]. Находки были сосредоточены в основном у западного Назрановского края водораздела, у самой его верши¬ны, в дорожной выемке вдоль шоссе слева и состояли из 30 изделий: диско¬видных и одноплощадочных нуклеусов, отщепов, сколов, пластин, которые документировали наличие остатков стоянки-мастерской эпохи мустье [62, с. 51; 22]. В дальнейшем в этом районе разведки были продолжены. Все¬го в районе с. Гамурзиево было найдено 150 различных изделий: нуклеусы, сколы, орудия на сколах и 2 орудия на плоских гальках [64, с. 324-325; 22].
   В 1963 г. в 300 м к западу от с. Барсуки, на правом берегу р. Назранки, в выемке глины были найдены 2 андезитовых изделия, в 1964 г. – еще одно, на массивном отщепе, и 2 отдельных отщепа [64, с. 333]. Восточнее с. Гамурзиево, у с. Экажево, им же были обнаружены 6 изделий – 3 нуклеуса и 3 отщепа [64, с. 332-333]. В 1963-1964 гг. на правом берегу р. Назранки, у с. Насыр-Корт, к югу от с. Гамурзиево, в месте, где дорога Владикавказ – Грозный пересекается рекой, были собраны: 7 нуклеусов, 3 нуклевидных об¬ломка, 5 пластин, 41 отщеп и 2 орудия [64, с. 333]. Сборы в Ингушетии были продолжены в 1975 и в 1980 гг. [64, с. 323]. В дальнейшем, в сентябре 2003 г., в ходе совместных работ экспедиции ИИМК под руководством В.П. Лю¬бина и археологического центра при МК РИ на северо-восточной окраине с. Плиево, на мысу левого борта долины р.Сунжи, было найдено 31 каменное орудие: дисковидные одно и двух площадочные ядрища, отщепы, пластины, 2 скребла и 1 массивный остроконечник. Изделия на гальках встречались в 1,5 км полосе долин р. Сунжи и Назранки в районе с. Насыр-Корт, близ Назрановской крепости, с. Альтиево, в двух местах в с. Гамурзиево, а также г. Карабулак [66, с. 113-114; 63, с. 3-4; 65, с. 10-23; 67]. «Назрановская группировка мустьерских местонахождений в настоящее время является наиболее представительной в поясе предгорных равнин Центрального и Восточного Предкавказья» [66, с. 114].
   В 1995 г. слева от дороги Плиево – Карабулак, в 200 м, обнаружено по¬гребение эпохи «энеолита и предварительно датировано концом IV тыс. до н.э.» [22, с. 98]. Погребение того же периода было обнаружено «летом 1996 г. в курганном могильнике Экажево-II в кургане № » [22, с. 98].
   Итак, если Кавказ заселен со времени первобытного человека, какие же процессы способствовали развитию и формированию кавказского архетипа, его этнокультурной среды?
   «Важные вопросы появления олова и предшествовавших других металлов в быту на древнем Кавказе могут быть освещены только на основе археоло¬гических изысканий на Кавказе и изучения накопленных во множестве раз¬личных металлических предметов древней культуры. Особенно много таких предметов было найдено в последние десятилетия.
   При решении некоторых вопросов из истории олова было весьма важно выяснить, какие именно металлы человек использовал и когда научился при¬готовлять из них сплавы» [49, с. 7]. Древние цивилизации напрямую связаны с технологией обработки металлов. Первые металлические изделия появились на Кавказе, о чем свидетельствует как анализ металла, так и типы изделий. Из бронзы изготавливались черешковые кинжалы и ножи, плоские долота, тесла, проушные топоры и различные украшения.
   С/oJ»
   Основные этапы истории развития геологии и разработки полезных ископа¬емых на Кавказе даются в работе М.А. Кашкай (1968), в которой он отмечает девять периодов с древнейших времен (палеолита) до наших дней.
   Длительное время первое появление обработанного металла на Кавказе относили к III тыс. до н.э., а многие памятники, в том числе так называемой «кура-араксинской культуры», причисляли к «энеолитическим» (Б.А. Куфтин, 1944). То же относится и к некоторым памятникам в Азербайджане (К.Х. Куш¬нарева, 1954) и Армении (Б.Б. Пиотровский, 1948) – их признавали «позднеэнеолитическими» (О.А. Абибуллаев, 1959).
   Начало бронзового века в Европе относится к рубежу III и II тыс. до н.э., за исключением юга Балканского полуострова и Северного Кавказа, где этот период датируется первой половиной III тыс., и крайнего северо-запада и се¬веро-востока, где сложение культур бронзового века относят к концу первой половины II тыс. до н.э.
   Бронзовый век – выделяемая на основе данных археологии эпоха челове¬ческой истории, характеризующаяся ведущей ролью изделий из бронзы, что было связано с улучшением обработки таких металлов, как медь и олово, получаемых из рудных месторождений, и последующим получением из них бронзы. Бронзовый век является второй, поздней фазой эпохи раннего металла, сменившей медный век и предшествовавшей железному веку. В целом хроно¬логические рамки бронзового века: XXXV / XXXIII – XIII / XI вв. до н.э., но у различных культур они отличаются.
4. Общая периодизация
   1.1. Ранний бронзовый век
   1.2. Средний бронзовый век
   1.3. Поздний бронзовый век
   Древнейшие признаки знакомства человека с металлом датируются весьма отдаленным от нас временем. Первые и тогда еще очень нехитрые медные по¬делки появляются около 10 тыс. лет назад на востоке Малой Азии, на Анато¬лийском нагорье. Но не из Анатолии с ее древнейшим металлом последовали основные импульсы развития горно-металлургического дела в Старом Свете.
   За веком меди следовал ранний бронзовый век, с которым связано форми¬рование Циркумпонтийской металлургической провинции. В согласии с от¬носительной хронологией определяется и общий диапазон радиоуглеродных датировок: от 4000 (3800) до 1900 (1700) гг. до н.э.
   Согласно общенаучной парадигме трем периодам развития бронзового века на Ближнем Востоке приблизительно соответствуют следующие датировки (даты очень приблизительные):
   РБВ – ранний бронзовый век (3500-2000 до н.э.);
   СБВ – средний бронзовый век (2000-1600 до н.э.);
   ПБВ – поздний бронзовый век (1600-1200 до н.э.).
   Каждый главный период может быть разделен на более короткие подкатего¬рии: как пример РБВ I, РБВ II, СБВ IIa и т.д.
   Бронзовый век на Ближнем востоке начался с Анатолии (современная Тур¬ция), горы Анатолийского нагорья обладали богатыми залежами меди и олова. Также медь добывалась на Кипре, в Древнем Египте, Израиле, Иране и вокруг Персидского залива. Медь обычно смешивалась с мышьяком, и все же расту¬щие потребности в регионе в олове привели к созданию торговых маршрутов, ведущих из Анатолии. Также морскими маршрутами медь импортировалась в Древний Египет и Месопотамию.
   Ранний бронзовый век характеризуется урбанизацией и появлением го¬родов-государств, а также появлением письменности (Урук, IV тыс. до н.э.). В Среднем бронзовом веке произошла существенная расстановка сил в регионе,(амориты, хетты, хурриты, гиксосы).
   Поздний бронзовый век характеризирован конкуренцией мощных госу¬дарств региона и их вассалов (Древний Египет, Ассирия, Вавилония, хетты, митаннийцы). Обширные контакты были установлены с эгейской цивилиза¬цией (ахейцы), в которой медь играла немаловажную роль. Бронзовый век на Ближнем востоке завершился историческим явлением, которое в среде про¬фессионалов принято называть бронзовый коллапс. Это явление отразилось на всем Восточном Средиземноморье и Ближнем Востоке.
   Железо появилось на Ближнем Востоке, а также в Анатолии уже в позднем бронзовом веке. Вступление в силу железного века ознаменовалось скорее по¬литическими мотивами, чем прорывом в области металлургии.
   В начале бронзового века зона культур с металлом охватывала не более 8-10 млн кв. км, а к его концу их площадь возросла до 40-43 млн кв. км. На протяжении бронзового века происходило формирование, развитие и смена ряда металлургических провинций.

3.2.1. Ранний бронзовый век

С/oJ»
Майкопская культура на Северном Кавказе – вероятное место изобре¬тения бронзы.
Рубежом, отделявшим медный век от бронзового века, был распад Бал¬кано-Карпатской металлургической провинции (1-я половина IV тыс.) и формирование около XXXV-XXXIII вв. Циркумпонтийской металлур¬гической провинции. В пределах Циркумпонтийской металлургической провинции, доминировавшей на протяжении раннего и среднего бронзо¬вого века, были открыты и начали эксплуатироваться меднорудные цен¬тры Южного Кавказа, Анатолии, Балкано-Карпатского региона, Эгейских островов. К западу от нее функционировали горно-металлургические цен¬тры Южных Альп, Иберийского полуострова, Британских островов, к югу и юго-востоку металлоносные культуры известны в Египте, Аравии, Ира¬не и Афганистане, вплоть до Пакистана.
Место и время открытия способов получения бронзы достоверно неиз¬вестно. Можно предположить, что бронза была одновременно открыта в нескольких местах. Самые ранние бронзовые изделия с примесями олова обнаружены в Ираке и Иране и датируются концом IV тыс. до н.э. Но есть свидетельства и более раннего появления бронзы в Таиланде в V тыс. до н.э.
Содержащие примеси мышьяка изделия из бронзы производились в Анатолии и по обе стороны Кавказа в раннем III тыс. до н.э.
А некоторые бронзовые изделия майкопской культуры датируются еще серединой IV тыс. до н.э. Хотя этот вопрос спорный и другие результаты анализов говорят о том, что те же самые майкопские бронзовые изделия изготовлены в середине III тыс. до н.э.
С началом бронзового века оформились и начали активно взаимодейство¬вать два блока человеческих сообществ Евразии. Южнее центрального склад¬чатого горного пояса (Саяно-Алтай – Памир и Тянь-шань – Кавказ – Карпа¬ты – Альпы) сформировались общества со сложной социальной структурой, хозяйством, основанном на земледелии в комплексе с животноводством, здесь появились города, письменность, государства. Севернее, в Евразийской степи, сформировались во¬инственные общества подвижных скотоводов.
Майкопская культура получила свое название от наиболее известного памятника – кургана, раскопан¬ного в 1897 г. на окраине города Майкопа. Основное захоронение вождя сопровождалось несколькими по¬гребениями насильственно умерщвленных женщин, очевидно наложниц. По богатству, разнообразию и ху¬дожественной ценности погребальный инвентарь из майкопского кургана является уникальным.
GS3 •
Майкопская культура (вторая половина III тыс.) за¬нимала предгорную зону Северного Кавказа от Прикубанья до Чечено-Ингушетии. В орудиях, инвентаре и погребальных обрядах майкопских племен прослеживается связь с культурами Ближнего Востока. В свою очередь, культурное влияние майкопцев распространялось на юг и юго-восток России, охватывало населявшие Приазовье племена.
Памятников майкопской культуры известно около 200, они представле¬ны поселениями, иногда укрепленными (Мешоко на р. Белой в Прикубанье) и многочисленными курганами и могильниками. Ранние захоронения майкопской культуры были небольшими курганами с бедным инвентарем, причем курганы обносились кромлехами (круговыми обрядами из камней). Постепенно происходило усложнение захоронений, появились несколько камер, а находки в некоторых курганах золотых и серебряных украшений и драгоценных камней говорят о развитии имущественного неравенства. По¬следние захоронения имели форму дольменов – погребальных сооружений в виде каменного ящика.
Предположительно основу экономики майкопских племен составляло отгон¬ное скотоводство, которое существовало наряду с земледелием. Уровень разви¬тия хозяйства племен определялся значительными достижениями в области ме¬таллургии и керамического производства. Майкопцы имели развитое бронзовое производство, использующее мышьяковистую бронзу (или сплав меди, мышьяка и никеля), их металлургическая продукция и сырье попадали к племенам Подонья – Приазовья. Развитыми были ткацкое и гончарное производства, именно с этим населением связано появление гончарного круга и колеса.
Интенсивное развитие экономики, прежде всего скотоводства и ремесел, активные связи с соседними племенами и цивилизациями Передней Азии способствовали имущественному расслоению, возникновению племенной аристократии. С этими социальными процессами связано возникновение поселений с мощными каменными укреплениями и сосуществование не¬больших курганов рядовых членов племен с огромными земляными насы¬пями вождей (высота Майкопского кургана 11 м).
Необходимо учесть и гипотезу авторитетных ученых из Грузии, что Майкопская культура развивалась синхронно с ранней куро-аракской куль¬турой и датируется началом IV тыс.
Проблема происхождения куро-аракской культуры эпохи ранней брон¬зы, ее генетической связи с предшествующими энеолитическими культу¬рами является актуальной в первобытной археологии Кавказа. Корни этой культуры до последнего времени искали в Закавказье, Восточной Анатолии и Малой Азии. На Северо-Восточном Кавказе были известны сравнительно поздние памятники, исследованные в Прикаспийском Дагестане (Каякент, Великент) и Чечено-Ингушетии (Луговое, Серженюрт), ввиду чего он счи¬тался вторичным очагом развития куро-аракской культуры. Новые данные раскопок поселений Прикаспийского Дагестана (Геме-тюбе I, II; Великент), где выявлены неизвестные ранее архаические комплексы этой культуры, а также материалы раскопок раннеземледельческих поселений горного Даге¬стана (Ругуджа, Гинчи, Чинна) свидетельствуют о том, что ведущие черты куро-аракской культуры в области домостроительства и керамического про¬изводства сложились здесь еще в энеолите. Эти и другие памятники эпохи раннего металла Северо-Восточного и Центрального Кавказа позволяют воссоздать картину непрерывного развития куро-аракской культуры на про¬тяжении двух эпох – энеолита и ранней бронзы (V–III тыс. до н.э.).
С/oJ»
В закавказье, в междуречье Куры и Аракса, также выявлена раннеземле¬дельческая культура V-IV тыс. до н.э. (памятники типа Шому-тепе, Шулавери, Кюль-тепе), предшествующая куро-аракской. Но это не внесло осо¬бой ясности в проблему происхождения последней.
Исследователи единодушно признают, что между ними отсутствует не¬посредственная генетическая связь (А.И. Джавахишвили, М. Джапаридзе, Р.М. Мунчаев, Т.В. Кигурадзе и др.), хотя и выявлены некоторые факты преемственности (К.Х. Кушнарева, Т.Н. Чубинишвили). Распространение здесь куроаракской культуры в IV-III тыс. до н.э. по¬влекло за собой определенный разрыв в развитии некоторых компонентов матери¬альной культуры энеолитических племен. Племена куро-аракской культуры (назва¬на так, поскольку первые ее памятники были обнаружены в междуречье Куры и Аракса) занимали в III тыс. до н.э. территорию Дагестана, Северной Осетии, предгорные и высокогорные области Чечни и Ингушетии. Извест¬ны такие поселения куро-аракской культуры, как Чиркейское и Гильярское, Мекеги и др. Установлены связи куро-аракской культуры с цивилизациями Малой Азии и майкопской культурой Северного Кавказа. В местах тесного взаимодействия возникала смешанная культура (пос. Луговое в Ингуше¬тии).
Основой хозяйства куро-аракских племен являлось комплексное земле¬дельческо-скотоводческое хозяйство. Ими был достигнут высокий уровень развития земледелия, связанного созданием искусственных полей на гор¬ных террасах. Скотоводство, в зависимости от природных условий, могло иметь различные формы – полукочевое в предгорной зоне и пастушеское отгонное на горных пастбищах. В качестве тягловой рабочей силы и в по¬возках использовался крупный рогатый скот.
Большинство поселений куро-аракцев располагались на холмах, некото¬рые из них имели каменные укрепления. На равнинах большинство домов строилось из дерева и глины, а в горах – из камня. Основу социальной ор¬ганизации составляли большие патриархальные семьи. Умерших хоронили в родовых захоронениях в виде курганов или грунтовых могильников. Судя по найденным женским статуэткам из керамики, у этих племен существо¬вал культ богини плодородия.
На ранней стадии куро-араксской культуры, вероятнее всего, сложились хозяйственные и культурные традиции, которые предопределили дальней¬шую историю племен ее носителей.
Грузинские ученые утверждают, что по новейшим аргументированным данным происхождение куро-араксской культуры следует локализовать в центральной части южного Кавказа, ее предшественницей является так на¬зываемая «культура Цопи», а появление на Северном Кавказе куро-араксской культуры относится к более позднему периоду.
Центр формирования северокавказской культуры (II тыс. до н.э.) на¬ходился в Закубанье, большое влияние на нее оказали предшествовавшие майкопская и куро-аракская культуры. Культуру составляли племена, засе¬лявшие несколько локальных регионов – Кубань, Ставрополье, КубардиноБалкарию, Северную Осетию и Чечню. Вероятно, населявшие эти районы племена имели этническое и культурное единство и в антропологическом отношении являются предками современных горцев. Кроме того, все они имели тесные связи с племенами катакомбной культуры, являясь для них главными поставщиками металла.
Основными занятиями северокавказских племен были пастушеское ско¬товодство и земледелие. Для верховой езды северокавказцы использовали лошадей. Одно из важнейших занятий – металлургия, сырьем для которой служили местные руды. Добыча меди происходила не только на поверх¬ности, где имелись выходы руд, но и под землей. На р. Большой Зеленчук найдена шахта с горизонтальным стволом и вертикальными штольнями. К концу среднебронзовой эпохи широко распространились бронзовые серпы, заменившие прежние вкладышевые орудия.
От племен северокавказской культуры уцелело достаточно много па¬мятников: курганы в степях и предгорьях и грунтовые могильники в горах (наиболее известны Бамутские курганы) и поселения (Асланбек-Шерипово в Чечне). Курганы и могильники беднее и примитивнее, чем у майкопцев и не отражают социальной дифференциации. Социальный строй северокавказцев – патриархат. Распространены были родовые погребения.
С/oJ»
Дольменная культура зародилась еще в период ранней бронзы, но рас¬пространилась на Северном Кавказе и в Причерноморье во II тыс. до н.э. Дольмены (от бретонского tol – стол и men – камень) представляли собой монументальные подкурганные постройки. Они были сложены из четырех вертикально установленных каменных плит и накрыты пятой плитой, т.е. напоминали каменные ящики; они использовались как погребальные со¬оружения. Похожие на каменные ящики сооружения высекались и в горах, в скальном грунте. На территории от Таманского полуострова до с. Очамчири в Абхазии локализовано более 2200 дольменов. В ранних погребениях находились 1-3 умерших в скорченных положениях на спине, в более позд¬них – массовые захоронения в сидячей позе.
Племена дольменной культуры занимались не только земледелием и ско¬товодством, но и были связаны с морским промыслом. Высокая культура строителей дольменов подтверждается и многочисленными находками из¬делий из камня и металла, разнообразной керамики (гончарного круга они не знали). Как считают историки, дольменные племена стали основой древ¬нейшего абхазо-адыгейского этноса.

3.2.2. Средний бронзовый век

В среднем бронзовом веке (XXVI / XXV-XX / XIX вв. до н.э.) происходит расширение (в основном на север) зоны, занятой металлоносными культура¬ми. Циркумпонтийская металлургическая провинция в основном сохраняет свою структуру и продолжает являться центральной системой производящих металлургических очагов Евразии.
В 40-х годах XX в. археологом Б. Куфтиным в верховьях реки Аракс на Кавказе открыта культура эпохи неолита, которая может считаться предше¬ственницей Кирбет-Керакской и Тель-Халафской культур.
В работе «Forgotten Kingdom» Л. Вулли пишет: «Далеко на востоке, на Южном Кавказе, русские археологи нашли ту же посуду, но в больших коли¬чествах, что, очевидно, иллюстрируют эволюцию этой посуды из более при¬митивных форм неолитического периода. Южный Кавказ, похоже, являлся родиной создателей Кирбет-Керакской культуры».
Именно по культурам прослеживаются пути миграции и территория ак¬тивного распространения хурритов, начиная как минимум с V тыс. до н.э. и достигая своего апогея во II тыс. до н.э., по всему обширному региону, известному как колыбель цивилизации (от Средиземноморья до Шумера и от Кавказа до Египта).
В своем фундаментальном труде «History of Mankind» Л. Вулли приво¬дит убедительные аргументы, свидетельствующие о близости культуры Тель-Халафа и Аль-Убейда, на котором в IV тыс. до н.э. возник первый город шумеров Урук (Варка) [113]. В 1953 г. появилась знаменитая работа Е.А. Спайзера «Вклад хурритов в цивилизации Месопотамии, Сирии и Палестины», где приводятся убедительные факты выдающейся роли хурритов в обширном регионе.
Уровень материальной и духовной жизни племен – носителей этой куль¬туры оказался значительно выше, чем он представлялся еще сравнительно недавно. Материалы поселений по-новому обрисовали хозяйственную базу древних южно-кавказских племен с ведущей ролью скотоводства, складыва¬ющегося уже в конце этого периода в отгонную форму. Неожиданно высо¬ким оказался и уровень металлопроизводства, остатки которого были обна¬ружены повсеместно. Было установлено, что уже в этот отдаленный период оно находилось на стадии «сознательной» металлургии, когда были освоены такие сложные процессы, как выплавка металла из руды, совместная плав¬ка различных металлов, отливка широкого ассортимента изделий в формах, дальнейшая их обработка.
Исследования памятников куро-аракской культуры позволили говорить о поразительно многообразных аналогиях их находкам в отдаленных землях Эгейского бассейна и даже Центральной Европы.
На эти явления обратил особое внимание Ян Махник, посвятивший им специальную статью [110, с. 127-162]. Он исходит из двух правильных и в целом соответствующих приведенным выше положениям предпосылок. В ка¬честве первой постулируется наличие значительной культурной трансформа¬ции в конце энеолита и в бронзовом веке как в Центральной Европе (прежде всего в Карпатском бассейне и смежных районах), так и на Кавказе. В каче¬стве второй предпосылки подчеркивается безусловная связь и взаимозависи¬мость между отмеченной трансформацией в обоих регионах. Обосновывая эти тезисы, автор приводит большой сравнительный материал, свидетель¬ствующий о поразительной близости центрально-европейских и кавказских изделий бронзового века. Аналоги Я. Махник видит даже в размерах поселе¬ний и некрополей обеих областей и в характере соотношения их с памятника¬ми этих категорий предшествующего и последующего периодов.
Все отмеченные явления Я. Махник относит к единому – достаточно уз¬кому – хронологическому периоду и к определенным (пусть лишь намечаю¬щимся еще) культурам, в равной мере знаменующим новый этап развития в обоих регионах и очень слабо связанным с предшествующими этапами.
С/oJ»
Он определенно пишет о значительных перемещениях человеческих групп на «переднеазиатском субконтиненте», приведших к существен¬ным последствиям в культурной и этнической ситуации на Балканах и в Центральной Европе, с учетом значительного влияния южно-кавказских культур на центральную и восточную части Северного Кавказа. С прямой колонизацией с юга и далее к северо-западу – на предкавказские степи. Я. Махник считает, что соответствия, связывающие кавказский регион со Средним Подунавьем, следует сопрягать не с северо-причерноморским, а с южно-причерноморским – анатолийским – путем. Первоначальный же центр, давший начало как указанным миграциям, так и диффузии куль¬турных явлений, он видит на Южном Кавказе с его богатыми и много¬образными ресурсами и непосредственными контактами с древнейшими культурными очагами Двуречья и Ирана.
С середины II тыс. до н.э. на Северо-Восточном Кавказе складывается каякентско-хорочоевская культура, по названию двух крупных могиль¬ников того времени – у сел Каякент (Дагестан) и Хорочой (Чечня). Основными занятиями этих племен были земледелие и скотоводство, причем в отдельную отрасль выделилось коневодство. Для передвижения использовались легкие повозки, позже – боевые колесницы. Техника обработки металла была достаточно высокой, включая штамповку, чеканку, гравировку, литье по восковой модели и др. В отли¬чие от медных изделий, керамика стала однообраз¬ной, состоящей только из трех типов горшков.
Племена каякентско-хорочоевской культуры жили уже небольшими парными семьями, хотя родовые связи сохранялись. Об этом мы можем судить по оди¬ночным и парным погребениям, которые, однако, дела¬лись на специальных родовых кладбищах.

3.2.3. Поздний бронзовый век

Началом позднего бронзового века является распад Циркумпонтийской металлургической провинции на рубеже III и II тыс. и формирование целой цепи новых металлургических провинций, в разной степени отразивших важнейшие черты горно-металлургического производства, практиковавшего¬ся в центральных очагах Циркумпонтийской металлургической провинции.
Среди металлургических провинций позднего бронзового века наиболее крупной была Евразийская степная металлургическая провинция (до 8 млн кв. км.), наследовавшая традиции Циркумпонтийской металлургической провинции. К ней с юга примыкала малая по площади, но отличающаяся особым богатством и разнообразием форм изделий, а также характером сплавов, Кавказская метал¬лургическая провинция и Ирано-Афганская металлургическая провинция. От Саяно-Алтая до Индокитая распространились производящие центры сложной по характеру формирования Восточно-Азиатской металлургической провинции. Разнообразные формы высококачественных изделий Европейской металлурги¬ческой провинции, простиравшейся от Северных Балкан до Атлантического по¬бережья Европы, сосредоточены преимущественно в богатых и многочисленных кладах. С юга к ней примыкала Средиземноморская металлургическая провин¬ция, существенно отличавшаяся от Европейской металлургической провинции производственными приемами и формами изделий.
В XIII-XII вв. до н.э. происходит катастрофа бронзового века: распадают¬ся или видоизменяются культуры практически на всем пространстве от Ат¬лантического до Тихого океана, в течение нескольких столетий до X-VIII вв. до н.э. происходят грандиозные переселения народов. Начинается переход к раннему железному веку. Дольше всего рецидивы бронзового века сохраня¬лись на кельтской территории (Атлантическая Европа).
Горные области Центрального Кавказа и частично предгорно-плоскост¬ную зону занимали многочисленные племена кобанской культуры, названной так по могильнику близ с. Верхний Кобан (Северная Осетия), открытому еще в 1869 г. Возникла кобанская культура в XI в. до н.э. и просуществовала почти до конца I тыс. до н.э., причем с VIII-VII в. до н.э. кобанцы стали применять железо. Кобанская культура была близка позднему периоду каякентско-хорочоевской культуры, а также современной ей колхидской культуре Закавказья.
Для кобанского населения была характерна прочная оседлость. Господ¬ствующими занятиями оставались пашенное земледелие, отгонное и придомное скотоводство (разведение рогатого скота и свиней). Поселения, распо¬лагавшиеся на естественных возвышенностях (Серженьюртовское в Чечне и Земейское в Осетии), состояли из наземных жилищ из камня или дерева, обмазанных глиной. Наличие хозяйственных отсеков в жилищах свидетель¬ствует о развитии ремесел, связанных с обработкой кости, камня, металла. Развито было и ткачество. У кобанцев наметилась специализация ремеслен¬ного производства. Значительно усовершенствовалась техника металло¬обработки, связанная с применением бронзы (90% меди и 10% олова), из которой изготавливались разнообразное оружие, инвентарь, украшения и культовые предметы (амулеты в виде фигурок животных). Налажено было массовое производство, связанное с применением литейных форм. Техно¬логические навыки мастеров конца бронзового века были одной из важ¬нейших предпосылок для перехода к эпохе раннего железа.
С/oJ»
Погребения кобанцев были разнообразными: и простые грунтовые ямы, и каменные ящики. Умерших помещали в скорченной позе на боку, вместе с воином иногда хоронили и его коня. У кобанцев прослежива¬лось существенное неравенство, особенно по погребениям воинов-вождей и старейшин. В позднекобанский период зарождается частная соб¬ственность, скот принадлежал уже не роду, а отдельным парным семьям. Первобытнообщинный строй постепенно сменялся военной демократией.
В антропологическом отношении кобанцы не были однородны. Даже в одном могильнике попадаются черепа двух типов: как длинноголовые (иранский тип, близкие степнякам), так и короткоголовые (современный горский тип).
Для кобанской культуры характерны бронзовые топоры изящной формы, поясные пряжки, фибулы, браслеты, налокотники и другие предметы, укра¬шенные геометрическим орнаментом и изображениями животных; керамика с геометрическими узорами и налепами. Могильники кобанской культуры в высокогорной зоне состоят из каменных ящиков, в предгорьях – из грунто¬вых могил, обложенных булыжником.
Инвентарь – оружие (кинжалы), конская сбруя, различные украшения, бронзовые сосуды. Установлено местное происхождение кобанской культу¬ры; выделены 3 локальных варианта и намечены 3 этапа ее развития. Позд¬ний этап (VII-IV вв. до н.э.) отличается преобладанием железных изделий и внедрением предметов скифского типа. Кобанскую культуру характеризует высокий уро¬вень развития скотоводческо-земледельческих племен, наличие высокоразвитой металлургии меди и широких межплеменных связей носи¬телей кобанской культуры со Скифией, Закав¬казьем, Передней Азией. Памятники кобанской культуры изобилуют шедеврами прикладного искусства и являются важнейшими источниками для изучения культуры далеких предков многих народов Северного Кавказа.
Известный советский археолог А.А. Иессен, специалист по археологии и древней истории Кавказа бронзового века, еще в 1935 г. предложил схему на¬чальных этапов овладения человеком медью и медными сплавами на Кавказе, исходя из имеющихся тогда химических анализов меди в древних поделках. Возраст археологических памятников на Кавказе был уточнен с существенны¬ми поправками, в отдельных случаях с помощью радиоуглеродного метода.
Другие находки, относящиеся к металлургии – литейные формы, шлаки, от¬ходы литья – показали существование уже в III тыс. до н.э достаточно развитой для того времени медной металлургии, когда металл выплавляли, вероятно, из тщательно отобранных руд. Поэтому относить кавказские памятники III тыс. до н.э. к «энеолиту», т.е. к медно-каменной эпохе, было бы ошибочным. По¬следующие археологические изыскания подтвердили эту точку зрения.
Основываясь на приведенных фактах, исследователи-кавказоведы (А.А. Иессен, 1963; К.Х. Кушнарева, Т.Н. Чибинишвили, 1963 и др.) так называемые «энеолитические» памятники Закавказья теперь отнесли к «эпохе ранней бронзы».
В курганах по бассейну р. Кубани, а также в Ингушетии и Чечне найдено немало медно-мышьяково-никелевых предметов (И.Р. Селимханов, 1962).
На территории Ингушетии, Чечни, Дагестана, Азербайджана, Армении и в других областях Кавказа в курганах «зольного холма найдено много металлических предметов: четырехгранные шилья, проколки, ножи, топоры, различные украшения (бусины, височные привески, кольца) и др., отно¬сящиеся к III тыс. до н.э. Спектральный анализ этих предметов показал, что они в основном сделаны из медно-мышьяковых сплавов. Появляются также золотые изделия, серебряные и свинцовые» [49, с. 9].
С/oJ»
Поразительные результаты были достигнуты и у с. Бамут Ачхой-Мартановского района. Здесь были раскопаны курганы разных эпох, начиная от III тыс. до н.э., кончая XIV-XVI вв., а также поселения позднеброн¬зового века (начало I тыс. до н.э.) недалеко от с. Новые Аршти на левом высоком берегу Фортанги. Результаты всех этих работ легли в основу док¬торской диссертации «Кавказ в эпоху энеолита и ранней бронзы», защи¬щенной Р.М. Мунчаевым в 1971 г. Позже она была издана (1975) в виде фундаментального труда под названием «Кавказ на заре бронзового века».

3.2.4. Религия и мифология

Ранний бронзовый век сыграл значительную роль в древнейшей истории Кав¬каза в целом. В это время происходят радикальные сдвиги в экономической и со¬циальной жизни, вызванные дальнейшим развитием земледельческо-скотовод¬ческого хозяйства, бурным подъемом медно-бронзовой металлургии и вообще техническим прогрессом; укрепляются патриархальные отношения, начинается длительный процесс разложения родового строя и окончательно складываются основные этнические группы с уже вполне оформившимися языками и культу¬рами, занявшие определенные территории Кавказа. В Закавказье на заре бронзо¬вого века вырисовываются две культурные области, значительно отличающиеся друг от друга: одна в Западном Закавказье, преимущественно в прибрежной его части, вторая охватывает почти всю остальную территорию Кавказа.
В центральной и восточной части Кавказа, где сложились основные традиции хозяйственной и культурной жизни, раннеземледельческую культуру сменяет более развитая так называемая куро-араксская культура, охватывающая тысяче¬летний период древнейшей истории.
Здесь складываются и господствуют астральная религия и древние мифы. Время происхождения мифологических образов не поддается определению, их образование неразрывно связано с происхождением языка и сознания.
Весь жизненный цикл был подчинен астрономии. По звездам сеяли и собира¬ли урожай, добывали руду и выплавляли из нее металл, объявлялись праздники, войны и предсказания. Звездный календарь содержал сакральные формы, обяза¬тельные для всех.
Обоготворение и почитание неба и небесных светил занимает огромное ме¬сто в системе религиозных верований древности. Эти культы в той или иной степени свойственны всем без исключения земледельческим, скотоводческим и охотничье-рыболовческим племенам, конвергентно возникая на определенной стадии общественно-экономического развития. На Кавказе, Передней Азии, в Западной Европе развитие «небесных культов» в основном совпадает с началом разложения родового общества, что соответствует бронзовому веку. Правда, чет¬кие следы их в материальной культуре, в том числе на территории Евразии, про¬слеживаются уже в неолите, но только в бронзовом веке они распространяются повсеместно, зачастую принимая очень сложные и локально различающиеся формы. Вместе с тем единообразие религиозных воззрений, связанных с небес¬ными светилами, приводило к сходным материальным воплощением этих веро¬ваний, к сходству знаков-идеограм, к сходству форм почитания, вне зависимости от этнической принадлежности носителей этих верований, независимо от терри¬ториальных и хронологических границ. Такие обстоятельства помогают глубже понять общие черты и специфику космических культов древ¬них кавказцев, в среде которых космические культы получили широкое распространение.
Например, у предков ингушей особо выделялся культ солнца, воплощенный в символических знаках, своеобразных идеограммах. Он занимал видное место среди других мотивов древнеингушской орнаментики.
Солярный знак означает вечное движение Солнца и Все¬ленной, взаимосвязь, бесконечность, веч¬ность всего сущего. Дугообразные лучи знака повернуты против движения часо¬вой стрелки, по направлению вращения Земли вокруг Солнца, равно и Солнца во¬круг своей оси. В таком начертании знак является символом благополучия, созида¬ния, бесконечного развития и процветания народа.
Зародившиеся в глубокой древности, солярные знаки и символы постепенно с изменением религиозных представ¬лений претерпевали изменения со стороны как формы, так и содержания. Тем не менее основные формы этих знаков и смысл, в них заключавшийся, были одинаковы везде, где важную роль в религии играли астральные верования.
Известно, что уже с бронзового века колеса, круги, звезды, свастики упо¬треблялись как изображения солнца.
Свастика – сакральный символ и встречается уже в период верхнего па¬леолита. На Кавказе, в Восточной Европе, Западной Сибири, Средней Азии встречается со II-I тыс. до н.э. В Западной Европе была известна кельтам.
С/oJ»
Свастика использовалась многими народами мира – она присутствовала на оружии, предметах повседневного быта, одежде, орнаменте ковров, зна¬менах и гербах, она может быть правои левосторонней (или смотрящей). Определение свастики как правоили левосторонней осуществляется исходя из того, куда смотрит верхняя рука свастики относительно смотрящего, соот¬ветственно, направо или налево.
Свастика – символ Солнца, удачи, счастья и созидания. Это один из древних и архаичных солярных знаков – указатель видимого движения Солнца вокруг Земли и деления года на четыре части – четыре сезона. Знак фиксирует два солнцестояния – летнее и зимнее – и годовое движе¬ние Солнца. Тем не менее свастика рассматривается не только как соляр¬ный символ, но и как символ плодородия земли. В ней символизирована идея четырех сторон света, центрированных вокруг оси. Свастика предпо¬лагает идею движения в двух направлениях: по часовой и против часовой стрелки.
Свастика бывает «правильная» и обратная. Соответственно, свастика про¬тивоположного направления символизирует тьму, разрушение. В древности одновременно применялись обе свастики. Это имеет глубокий смысл: день сменяет ночь, свет сменяет тьму, новое рождение сменяет смерть – и это есте¬ственный порядок вещей во Вселенной. Поэтому в древности не было «пло¬хих» и «хороших» свастик – они воспринимались в единстве.
Можно предположить, что уже в позднейшие времена школы, известные в истории как «пифогорийские», возможно, были реликтами древней астро¬логической математики.
Астральная религия (от лат astrum – звезда) – мифология, составная часть естественной религии; например: в ассиро-вавилонской религии созвездия считались местопребыванием или олицетворением богов, управляющих судьбами людей и природы. Привычные названия созвездий восходят к астральной религии – предшественнице более поздней астрологии.
Существовавшая в древности храмовая астрология была тесно связана с астральными культами и астральной мифологией всей древней цивилизации.
Специфика мифов наиболее четко выступает в первобытной культуре, где мифы представляют собой эквивалент науки, цельную систему, в терминах которой воспринимается и описывается весь мир. Затем из мифологии выч¬леняются такие формы общественного сознания, как религия, наука, искус¬ство, а уже в более поздние времена – литература, политическая идеология, они удерживают ряд мифологических моделей, своеобразно переосмыслен¬ных при включении в новые структуры.
Космогонические мифы – мифы о творении, мифы о происхождении космоса из хаоса, основной начальный сюжет большинства мифологий. На¬чинаются с описания хаоса (пустоты), отсутствия порядка во вселенной, вза¬имодействия изначальных стихий. Основные мотивы космогонических ми¬фов – структурирование космического пространства и времени, разделение богами слитых в брачных объятиях земли и неба, установление космической оси – мирового древа, светил (разделение дня и ночи, света и тьмы), создание растений и животных; творение завершается, как правило, созданием чело¬века (антропогонические мифы) и социальных норм культурными героями. Творение происходит по воле (слову) демиурга или путем порождения бо¬жеств и стихий мироздания богиней-матерью, первой божественной парой (небом и землей) и т. п. В дуалистических космогониях демиург творит все благое, его противник – все дурное.
Солярные мифы. Мифологизация Солнца и его воздействия на земную жизнь всегда тесно связывалась с лунарными мифами.
В научной литературе, особенно в трудах В. Манхардта и других предста¬вителей мифологической школы XIX в., солярными называются также мифы, в которых у героя или героини обнаруживаются солярные черты, т.е. черты, сходные с признаками солнца как мифологического героя. В расширитель¬ном смысле солярные мифы относятся к астральным мифам.
Наиболее последовательно астральные мифы выражены в представлени¬ях о 12 знаках зодиака, воплощаемых мифологическими существами (в том числе животными), и планетах, связанных с главными божествами древних пантеонов. Так, например, в вавилонской мифологии созвездия считались прообразами земных стран, рек и городов; Шамаш – бог солнца, Сип – луны, богиня любви и плодородия Ишгпар ассоциировалась с планетой Венерой (что было воспринято античной и др. традициями). Сходным образом звездное небо было связано с мифологической моделью мира в китайской мифоло¬гии: верховный бог Хуан-ди ассоциировался с центром мироздания, солнцем, созвездиями центральной части неба, Большой Медведицей, планетой Тяньсин (Сатурн), повелитель Востока Тай-хао – с созвездиями восточной части неба и планетой Суйсин (Юпитер) и т. д.
Знаки зодиака ассоциировались с 12 месяцами, связанными в разных традициях с 12 божествами пантеона (греческой и римской мифологии), 12 сыновьями Иакова, 12 подвигами культурных и эпических героев (Ге¬ракл, Гильгамеш) и т. п. 7 планет также ассоциировались с божествами пантеона и 7 днями недели: в разных европейских традициях солнце – воскресенье, «солнечный день», луна – понедельник, Юпитер (герман¬ский Тюр) – вторник, Меркурий (германский Один, Вотан) – среда, Марс (германский Тор) – четверг, Венера (германская Фрейя) – пятница, Сатурн – суббота. На основе астральной мифологии сформировалась астрология, а за¬тем и календарные мифы.
С/oJ»
В своей монографии «Диалектика мифа» А.Ф. Лосев дает следующее определение:
«Миф есть для мифологического сознания наивысшая по своей конкретно¬сти, максимально интенсивная и в величайшей степени напряженная реальность. Это – совершенно необходимая категория мысли и жизни. Миф есть логическая, то есть прежде всего диалектическая, необходимая категория сознания и бытия вообще. Миф – не идеальное понятие, и также не идея и не понятие. Это есть сама жизнь». Таким образом, миф, по Лосеву, особая форма выражения сознания и чувств древнего человека. С другой стороны, миф, как «пра-клетка», содержит ростки развившихся в будущем форм. В любом мифе можно выделить семанти¬ческое (смысловое) ядро, которое будет впоследствии востребовано. Главная за¬дача мифа заключается в том, чтобы задать образцы, модели для всякого важного действия, совершаемого человеком, миф служит для ритуализации повседнев¬ности, давая возможность человеку обрести смысл в жизни.
В мифологическом мировоззрении мир понимается по аналогии с родовой общиной, которая сплачивает, организует совместное поведение сородичей посредством коллективных представлений, как образца поведения.
По версиям сторонников теории палеоконтактов, мифы – эта история, реально происходившие события. Поэтому они предлагают религии и науке по-новому взглянуть на мифологию. В качестве примеров они приводят опи¬сания странных явлений, например, из Библии и дают им новые объяснения, используя современные знания о науке, терминологию.
В известном произведении Картлис Цховреба говорится следующее:
«В то время (в Картли) люди забыли Бога, их творца, и стали служить Солнцу и Луне и пяти звездам: нерушимой и главной клятвой у них была клятва во имя могилы Картлоса» .

3.2.5. Условия возникновения феноменальной социокультурной системы

С предками хурритов принято отождествлять куро-араксскую культуру, совпадающую с ареалом распространения пранахско-дагестанской этниче¬ской общности. Этноним «хурриты» («Hurraiwa») имеет прозрачную этимо¬логию в хуррито-урартских и нахско-дагестанских языках: «восточные», «народ солнца», «люди рассвета».
Циркумпонтийскаяй металлургическая провинция (ЦМП) безусловно сыграла значительную роль в развитии древней культуры и цивилизации че¬ловечества, а также в распространении связей, взаимовлияний, дроблении архиисторических общностей и образовании новых консолидаций.
Куро-араксская культура в основном продолжает древние традиции пред¬шествующей культуры, но поднимает ее на значительно более высокую сту¬пень. В настоящее время хорошо вырисовывается ареал куро-араксской куль¬туры, охватывающий почти весь Кавказ, за исключением западной его части. На юге эта культура занимает всю Восточную Анатолию и северо-западный Иран; отдельные элементы этой культуры прослеживаются в Восточном Сре¬диземноморье, на территории Сирии и Палестины. Племена-носители куроараксской культуры сыграли значительную роль не только на Кавказе в III тыс. до н.э., они внесли определенный вклад в древнюю историю Передней Азии.
В своих работах Б.А. Куфтин неоднократно подчеркивал, с одной сторо¬ны, невозможность рассмотрения кавказского «энеолитического» очага как простого деривата северомесопотамской культуры, с другой – необходимость особого внимания к связям его с Северной Сирией, Анатолией (в том чис¬ле и западной ее частью) и Эгеидой. Он определенно указывал на развитие в Закавказье традиции древнейшей «протохеттской» керамики типа Ахлатлибель, «лицевых урн» древнейших слоев Трои, спиральной орнаментации балкано-эгейского круга, отмечал анатолийско-эгейские аналоги «подково¬образным очажным подставкам» [59, с. 82, 126-127].
Развитие Циркумпонтийской провинции связано с распространением определенного стереотипа металлургии и металлообработки в результате расселения древних народов, а дальнейшие изменения и распад провинции – с выделением из общей основы конкретных этнических групп, их миграции и передвижении.
Из теории этнологии известно, что этнические процессы весьма многооб¬разны, поэтому их необходимо систематизировать и классифицировать [57]. Прежде всего следует выделить этноэволюционные и этнотрансформационные процессы. В этноэволюционном процессе при изменении отдельных компонентов этнос или какая-либо его группа остаются самими собой, так как не меняется их этническое самосознание. При этнотрансформационном процессе самосознание изменяется и этническая принадлежность человека становится иной.
В зависимости от преобладания центростремительных или центробежных тенденций этнические процессы подразделяются на две основные типоло¬гические группы: этническое объединение и этническое разделение. Про¬цессы этнического объединения весьма различны по своему характеру, но у них есть общие черты, среди которых основными являются культурное и языковое сближение вовлеченных в этот процесс людей, а также нивелировка имеющихся между людьми различий.
С/oJ»
Выделяют несколько форм этнического объединения.
Этническая фузия – процесс слияния нескольких ранее самостоятельных народов, родственных по языку и культуре, в единый новый, более крупный этнос. Примером может служить слияние восточнославянских племен в древ¬нерусский этнос. Процесс фузии протекает с разной скоростью, зависящей от комплекса факторов: уровня социального и экономического развития страны, в которой идет процесс; интенсивности хозяйственных и иных связей между отдельными ее частями. Чем выше уровень развития страны и теснее связи между ее районами, тем быстрее происходит этническая фузия. На этот про¬цесс влияют географические условия (например, ровная, открытая местность ускоряет его); степень языковой, культурной, религиозной и расовой близо¬сти групп, участвующих в процессе (чем ближе родство, тем быстрее идет процесс).
Сложность этнической структуры населения территории (слишком боль¬шое число мелких этносов), где происходит фузия, может, напротив, несколь¬ко замедлить ее.
Этническая консолидация – внутреннее сплочение более или менее зна¬чительного этноса в ходе сглаживания различий между имеющимися внутри него локальными группами. Этот процесс характерен для подавляющего боль¬шинства крупных и средних этнических общностей. Этническая фузия и этни¬ческая консолидация – тесно связанные между собой процессы: со временем этническая фузия переходит в этническую консолидацию. Но сущность этих процессов различна: если первый из них является этнотрансформационным процессом и приводит к смене этнического самосознания, то второй процесс – этноэволюционный и не приводит к смене самосознания.
Этническая ассимиляция – «растворение» прежде самостоятельного этноса или его части в среде другого, обычно более крупного народа. Этот процесс широко распространен в экономически развитых странах, где много иммигрантов. Причем для ассимилируемой стороны это этнотрансформационный процесс, для ассимилирующего народа – этноэволюционный.
Уровень культуры влияет на ассимиляционные процессы. Ассимиляция ускоряется, если уровень культуры примерно одинаков или пришельцы попа¬дают в среду с несколько более высоким уровнем культуры. При значитель¬ных различиях в уровне культуры, особенно если пришельцы превосходят местное население, ассимиляция очень затруднена.
Хотя ассимиляционные процессы были известны во всех периодах исто¬рии, наиболее характерны они для современного этапа развития человече¬ства.
Ассимиляционные процессы протекают с неодинаковой скоростью в за¬висимости от сочетания таких факторов, как численность ассимилируемой группы; характер ее расселения; время пребывании в ассимилирующей сре¬де; род занятий ассимилируемой группы и ее хозяйственные связи с основ¬ным населением территории; социально-правовое и семейное положение ассимилируемых; частота вступления в смешанные браки; наличие или от¬сутствие контактов с родиной; отношение к ассимилируемой группе со сто¬роны окружающей этнической среды; близость ассимилируемых и ассими¬лирующих по языку, культуре, религии, расе; соотношение уровней культуры ассимилируемого меньшинства и ассимилирующего большинства; уровень развития этнического самосознания.
Все эти факторы важны для процесса ассимиляции, но не в одинаковой степени. Так, сходство хозяйственных занятий, с одной стороны, может спо¬собствовать интенсификации ассимиляционного процесса, но иногда может вызывать конкурентные столкновения между пришлым и коренным населе¬нием, затрудняя его.
С глубочайшей древности были известны перевальные пути: Марухский и Клухорский в верхней Кубани, Мамисонский в верховьях Риони, Крестовый в верховьях Терека. Существовали и несколько десятков перевалов местного значения.
По археологическим показателям – следует говорить об установлении аре¬альных контактов между группами, далеко не всегда генетически родствен¬ными, но территориально сближавшимися вплоть до взаимопроникновения и влияния друг на друга в течение продолжительного времени. Это приводи¬ло к их интеграции, к созданию ряда крупных этнокультурных группировок, а взаимодействие между последними – к формированию всей циркумпонтийскои зоны, т.е. системы ареальных контактов, приведших к определенной интеграции на взаимосвязанных территориях и к значительным последстви¬ям экономического, культурного, этнического, общеисторического характера.
В 1972 г., вновь и в более широком аспекте рассмотрев крепостное стро¬ительство в раннем бронзовом веке Центральной и Восточной Европы и Передней Азии, Мерперт предположил, что драматические события этого пе¬риода охватили все области циркумпонтийскои зоны. «Они выразились в рез¬ком нарушении относительной стабильности и одноэтничности, характерных для энеолитического периода рассматриваемых территорий, в перемещениях крупных групп населения как в Северном, так и в Южном Причерноморье, с появлением в них новых культурных и этнических элементов (в частности, лувийцев и хеттов в Анатолии), в сочетании анатолийских культурных явле¬ний с центральной восточноевропейскими, с одной стороны, кавказскими – с другой» [70, с. 46-55]. Непременно прослеживается связь между такими тер¬риториально удаленными друг от друга и, казалось бы, глубоко различными явлениями, как создание различных культурно-исторической областей. Фор¬мирование культур раннего бронзового века в балкано-дунайском регионе, этнокультурные изменения на Кавказе, и в Анатолии.
С/oJ»
Вопрос о циркумпонтийской зоне как факторе этнического развития и эт¬нокультурной ситуации внутри зоны в период ее сложения и существования еще в прошлом веке был поставлен советскими учеными Н.Я. Мерпертом и Е.Н. Черных. Речь в работах ученых идет в основном о балкано-дунайском регионе на грани энеолита и раннего бронзового века. В частности, Мерперт отметил заметные этнокультурные изменения, свидетельствующие о смеще¬нии основных импульсов культурного развития и резкой активизации исто¬рической роли больших групп европейского населения, находившегося вне первоначальных земледельческих центров. Эти группы начали доминировать во взаимодействии с раннеземледельческими центрами, они определили соз¬дание новой системы культур раннего бронзового века в западной части циркумпонтийскои зоны. Активные контакты этой системы с более восточными областями – вплоть до Кавказа – через Северное Причерноморье и Анатолию.
Циркумпонтийская зона охватила многие географические области, а так¬же объединила различные хозяйственно-культурные типы, археологические культуры.
Торговля и военные походы способствовали распространению форм ма¬териальной и духовной культуры на соседние территории. Геологическое положение Кавказа с его особенной биологической, климатической и мине¬ралогической средой послужила основанием возникновения феноменальной социокультурной системы.
Несомненно, облик кавказской цивилизации определяли следующие фак¬торы: географическая (природная) среда обитания, религия, духовные цен¬ности, система ведения хозяйства, социальная организация, политический индувиадализм.
Индивидуализм – моральное, политическое и социальное мировоззрение (философия, идеология), которое подчеркивает индивидуальную свободу, первостепенное значение личности, личную независимость и исповедует принцип «полагаться на самого себя». Индивидуализм противопоставляет себя идее и практике подавления личности, в особенности, если это подавление носит враждебно-насильственный характер со стороны общества или госу¬дарства.
При этом подчеркивалось многообразие охваченных зоной географиче¬ских областей, хозяйственно-культурных типов, археологических культур.
Было бы абсолютно неправомерно искать в пределах зоны единства та¬ких археологических (и этнических) индикаторов, как погребальный обряд, керамика, произведения искусства или культовые изделия. Вместе с тем эти культуры в рассматриваемый исторический период находились в состоянии все более активизировавшегося и расширяющегося взаимодействия, были охвачены близкими и предельно динамичными событиями. Это превращало их в звенья единой цепи, охватившей огромную территорию и отмеченной особой регулярностью, органичностью и многообразием взаимных связей, вплоть до аккультурации и ассимиляции.
В Циркумпонтийском регионе, который охватывал огромную террито¬рию: от Карпат до Кавказа, от Южного Урала до Адриатики, Персидского залива и Восточного Средиземноморья; Черное море (в древности – Понт Эвксинский) находилось почти посредине. Для него была характерна слож¬ная система тесно взаимосвязанных горно-металлургических и металлообра¬батывающих центров. Их мастера владели достаточно обширными познани¬ями в области свойств металла и способах его обработки (в основном меди и ее различных сплавов, а также золота и серебра). Металл, выплавлявшийся в богатых ресурсами горно-металлургических центрах, разносился по торго¬во-обменным путям на тысячи километров в безрудные зоны. Так огромная масса металла из кавказских, малоазийских и балкано-карпатских центров попала в степные и лесостепные районы Восточной Европы. Именно металл стал основным и наиболее показательным индикатором дальних торговых связей в важнейших регионах Евразийского континента.
«Уже на заре человечества люди освоили два основных пути переселений из Передней Азии на Кавказ. Один путь, восточный, – через Малый Кавказ и Центральное Закавказье вел в сторону Каспия. Другой, западный, – через Малую Азию (Анатолию) к Черному морю. Оба они вели на Северный Кав¬каз в обход Главного хребта и его отрогов.
На Северном Кавказе известны памятники как палеолитической эпохи, так и мезолита. Можно поэтому утверждать, что процесс развития древнего чело¬века через неандертальскую стадию к неоантропу протекал в пределах всего Кавказа, а не только Закавказья, как предполагали некоторые исследователи. Непрерывное развитие собственной каменной индустрии, обнаруженное на Северном Кавказе, начиная с раннего палеолита, важно для этногенетических исследований; последовательность развития материальной культуры от¬ ражает постоянство обитания человека на Кавказе. Это был первичный пласт древнего населения. Древние люди жили в недоступных дебрях ущелий и предгорий Северного Кавказа. Здесь их застали миграционные потоки по¬следующих времен; они проникали сюда как в обход Главного Кавказского хребта, так и из степей Юго-Восточной Европы. Взаимодействие пришель¬цев с аборигенами и составляет содержание этнической истории на разных ее этапах» [93, с. 26].
С/oJ»
Итак, среди металлургических провинций позднего бронзового века в Кавказской наблюдаются наиболее заметные изменения, пожалуй, даже от¬каз от стереотипов производства предшествующей провинции – Циркумпон¬тийской. На смену былому единству Кавказа и степи, вероятно, пришла, по сути, их полная изоляция. Редкие изделия кавказских типов появятся в сте¬пи только в самом финале бронзового века. Кардинально изменился набор орудий, оружия и украшений, имеющий мало общего с образцами среднего бронзового века. Масштабы производства и количество металлических из¬делий возросли многократно. Это стимулировало разработку рудников, рас¬положенных в высокогорье (Башкапсара). Активно осваиваются не только окисленные, но и сульфидные руды. Металлообработка базировалась на ис¬пользовании многокомпонентных сплавов. В то же время практически пре¬кратилось изготовление золотых и серебряных вещей, столь характерных здесь для предшествующей эпохи.
Появляются первые изделия из железа. Среди бронзовых изделий обра¬щают на себя внимание топоры кубанского и колхидского типов, кинжалы, наконечники копий и стрел, булавы, разнообразные украшения. Многие из них отлиты по утрачиваемой (восковой) модели, имеют изысканный декор, гравировку, инкрустацию новым, тогда еще редким материалом – железом. Огромное большинство металла изготавливается только для «мира мерт¬вых». В могильниках и святилищах захоронены тонны меди и бронзы – ове¬ществленный огромный труд горняков, металлургов и кузнецов кобанской, колхидской и других культур.
Ареал кобанской культуры – по обе стороны Главного Кавказского хребта, т.е. в центре этой горной страны. Эта культура сформировалась еще в эпоху поздней бронзы (XIII / XII-IV вв. до н.э.) и, подобно гальштатской и «тек¬стильной» на западе и севере Европы, плавно перешла в стадию железного века и просуществовала в течение всей скифской эпохи.
Этноним ее создателей нахские племена (условное название культуре дано по имени современного селения Верхний Кобан в Северной Осетии, где были сделаны первые важнейшие находки), однако совершенно ясно, что и пред¬ки ингушей населяли эту территорию еще со времен бронзового века, когда сформировался кавкасионский антропологический тип европеоидной расы.
Носители кобанской культуры практиковали скотоводство (отгонное с преобладанием овец – в горах, придомное с доминированием крупного рога¬того скота и свиней – в предгорьях) в сочетании с земледелием (выращивали твердую и мягкую пшеницу, ячмень, рожь, просо). Высокого уровня достигли цветная и черная металлургия и металлообработка, в том числе художественная.
Предки ингушей в эпоху кобанской культуры жили в основном в неукре¬пленных поселениях, размещавшихся в малодоступных местах: на предгор¬ных возвышенностях, порой даже на отвесных скалах, по долинам рек на высоких плато, в ущельях на плоских отрогах (Сержень-Юрт, Бамут).
Жилища были глинобитными или «турлучными» (деревянный каркас с глиняной обмазкой), иногда на булыжных фундаментах. В высокогорье встречаются и каменные дома. Они чаще стояли группами, стенами друг к другу, иногда целыми кварталами разделенными улицами, мощенными бу¬лыжником. На поселениях обнаруживаются также гончарные и кузнечные мастерские.
Основу погребального обряда составляло трупоположение, но извест¬ны и случаи кремации. Могильники, как правило, бескурганные; сооруже¬ние курганов практиковалось нечасто и было следствием влияния степных кочевников. Весьма разнообразны могильные конструкции: это и обычные ямы, и ямы, обложенные по краям рваным камнем или булыжником и камен¬ные ящики со стенками из массивных песчаниковых или сланцевых плит, перекрытые еще более мощной плитой, и т.д. В могилы клали орудия труда, оружие (обязательный атрибут мужских погребений), уздечку, сосуды, напут¬ственную пищу. Также известны захоронения мужчин со взнузданным конем.

3.2.6. Древняя архитектура и символика

Древние символы различного вида изображены на многочисленных башенных постройках и склепах, которые расположены на территории Ингушетии. Многие из них относятся к кобанской культуре начала I тыс. до н.э.
В древних захоронениях археологи довольно часто обнаруживают свастичные изображения. Например, в могильнике у станции Нестеровской, да¬тируемом VI-IV вв. до н.э. В 30-х и 40-х годах XX в. было исследовано 53 захоронения, где археологи нашли бронзовые и железные браслеты, гривны, пряжки, перстни, мечи, наконечники копий, глиняные сосуды и пр., относя¬щиеся к кобанской культуре.
Дошедшее до нашего времени из глубин Средневековья каменное зодче¬ство горной Ингушетии является выразительным образчиком многослойной культуры, последовательно впитавшей в себя вместе с народом, создававшим ее, основные традиции многомерного эволюционного развития.
С/oJ»
Различные символы древней религии ингу¬шей оказались настолько устойчивыми, что в ка¬честве сакральных или декоративных элементов сохранились до наших дней: одни – в материаль¬ных памятниках культуры, другие – в качестве декоративных элементов в народных узорах.
На могильных памятниках (чуртах) ингу¬шей с древних времен ставился символ солнца. И сегодня мы обнаруживаем его на многих за¬хоронениях.
Из всего выше рассмотренного мы может вывести следующие дифиниции. Кавказ с древ¬нейших времен был составной и весьма важ¬ной частью того обширного региона, который назывался колыбелью цивилизаций.
Антропологическое родство северокавказ¬ской ветви народов, формировалось на пути перехода от присваивающего в палеолите к про¬изводящему в неолите хозяйству в V тыс. до н.э.
Соответственно гипотезе археолога О. М. Джа¬паридзе, носители культур древнекаменного века были непосредственными предками тех племен, которые позже входили в кавказское языковое и культурное единство [35, с. 17].
С эпохи неолита Кавказ известен как источ¬ник обсидиана, медных, свинцовых, железных руд, необходимых для производства орудий труда и военного снаряжения. С начала пись¬менной истории человечества Кавказ, вместе с прилегающими к нему с юга районами Малой Азии – восточной Анатолии, стал центром ме¬таллургии Древнего мира.
Исключительно благоприятное географиче¬ское положение, климатические и природные условия способствовали зарождению и расцвету первых неолитических цивилизаций на Земле в предгорьях Кавказа и За¬гроса – область плодородного Полумесяца или Fertile Crescent, откуда берут свое начало реки Кура и Аракс (Кавказ), Тигр и Евфрат (Загрос).
Известен и тот факт, что Кавказ является родиной основных злаковых куль¬тур (ячмень, рожь, пшеница), а также груши, сливы, яблони, кизила и других фруктов.
Берущее свое культурное начало от истоков Циркумпонтийской, Кавказ¬ской металлургической провинции, кавказский архетип прошел через все этапы этнокультурной эволюции.
История человеческой цивилизации здесь, на Кавказе, создавала условия пассионарного напряжения для сохранения одних этносов, берущих свое на¬чало из глубокой древности, и вызывала витки новых пассионарных толчков для возникновения новых популяций, новых этнических групп, замешивая их на местном архетипическом субстрате.
При нынешнем уровне наших знаний можно уверенно говорить, что ингуши (нахи) – одни из древнейших обитателей Кавказа. С другими кавказскими на¬родами их объединяет общее происхождение, генеалогическое родство языков, близость материальной и духовной культуры. Антропология, археология, этно¬графия и лингвистика представляют все новые материалы, указывающие на глу¬бинные связи носителей кавказских языков с местной культурно-исторической традицией, идущей с эпохи камня и бронзы. Относительно исконности ингушей, нахов и других автохтонов Кавказа, занимавших преимущественно северные склоны Большого Кавказа, нет никаких сомнений. Материально нахские наро¬ды – ингушей, чеченцев, бацбийцев – непременно следует отождествлять с бытовавшими в этом регионе древними археологическими культурами.
Таким образом, постановка вопроса о связи адыгского этноса с археоло¬гическими культурами бронзовой эпохи вполне правомерно. Этнокультурная эволюция явилась основой развития культуры племен всего Кавказа, в част¬ности северокавказской культуры средней бронзы, а культуры финальной бронзы и затем раннего железа – это продолжение культуры бронзового века.
Во многих случаях отчетливо прослеживается связь в некоторых формах духовной и материальной культуры древних нахов с другим населением Кав¬каза с аналогичными формами культуры. Об этом свидетельствуют, напри¬мер, Нартский эпос, орудия труда, каменные оселки-подвески, культ камня, культ солнца, погребальные обычаи и, что немаловажно, сходство краниоло¬гических серий древнего и современного населения.
А. Н. Генко в работе из культурного прошлого ингушей пишет следующее: «Ингушия, находясь в средней части Северного Кавказа, замкнутая в глубоких ущельях, не была, однако, отрезана от культурного мира. Близ ее территории проходил путь, соединявший Северный Кавказ с Закавказьем (нынешняя Военно-Грузинская дорога). По этому пути шли караваны купцов, полчи¬ща завоевателей-арабов, монголов и других. Ингушию связывали с Грузией вполне доступные перевальные тропы по рекам Армхи и Асса. Ингушия имела широкие сношения с южной окраиной Древней Руси и с греческими колониями Причерноморья. По суше и по морю на Северный Кавказ достав¬лялись из Египта, малоазиатских государств, из Греции различные предметы – цветные бусы и прочие мелкие изделия, попадавшие и в Ингушетию.
С/oJ»
При новейших раскопках, которые производились под руководством Е. И. Крупнова в южной части Ассинского ущелья в районе сел. Мужичи, в древних подземных погребениях в изобилии встречаются цветные бусы из стекла и пасты. По мнению Е. И. Крупнова, эти предметы и украшения попадали на Северный Кавказ из Сирии, а эта страна была расположена к югу от Фригии. Распространялись античные мотивы, на¬пример, в фольклоре ингушей известны отдельные эпизоды из «Одис¬сеи» – рассказы о циклопах, о возвращении героя из долгих странствова¬ний и т.п.» [80]. По суше или по морю некоторые элементы фригийской культуры проникли в удаленную от Малой Азии Ингушию.
Фригийцев относят к числу очень древних народов. Геродот слышал от жре¬цов Гефеста в Мемфисе рассказ о том, что египтяне допускают, что фригийцы древнее их [29].
Сопоставление ряда конкретных примеров, которые роднят культуру на¬родов Ближнего Востока и ингушей, представляет большой научный интерес. Эта тема представляет огромный научный интерес, но для этого необходимы длительные разыскания, главным образом археологические, которые пока про¬изводились в Ингушетии сравнительно в небольших размерах» [45, с. 435].

4. ФАКТОРЫ ЭТНОГЕНЕЗА
   С/oJ»

Для определения этногенетических связей ингушей с древнейшими на¬родами Передней Азии хурритами, урартами, хеттами, а также с высокой степенью вероятности с шумерами, ассирийцами и вавилонянами, необхо¬димо обратиться к материалам археологических исследований на Ближнем Востоке и на Кавказе. И прежде всего к генетически родственным ингушам – хурритам. Взаимодействия этих двух очень близких друг другу по языку и культуре этносов, скорее всего, привело к этнической конвергенции.
Древние племена хуритов принадлежали к алародийской (нахско-даге¬станские, кавказско-албанский, хурритский, урартский, кутийский языки) группе северокавказской языковой семьи. Согласно одной из наиболее ар¬гументированных точек зрения, эта семья обладает родством с енисейски¬ми и сино-тибетскими языками. Вероятно, они были автохтонами Закавка¬зья и юго-восточной части Малой Азии. Часто встречающееся у хурритов изображение крылатого солнца было, по-видимому, своего рода символом хурритской государственности.
Хурритолог Генрот Вильхельм подчеркивает, что термин «хурритский» – этноязыковой. Мелкие хурритские царства стали возникать в начале II тыс. до н.э. Самым известным из них было государство Митанни (XVII-XIII вв. до н.э.) на территории Северной Месопотамии и прилегающих областей. Столицей его был город Вашшукканне. Наивысшего расцвета Митанни до¬стигло в XV-XIV вв. до н.э. Митаннийская культура оказывала долгое и силь¬ное воздействие на культуру Сирии, малоазийских областей хеттского царства, а также районов, лежащих к северо-востоку от Митанни, за Тигром.
Первые предложения и гипотезы об этногенетическом и лингвистическом родстве кавказцев с древнейшими культурными народами Ближнего Востока были выдвинуты авторитетнейшими европейскими ориенталистами и лингви¬стами еще в начале века. К таковым я отношу А. Г Сэйса, Р. Йенсена, Л. Мессершмидта, Ф. Тюро-Данжена, А. Унгнад, Б. Грозни, Ф. Борка, И. Фридриха, А. Гетце, Э. А. Спайзера, Э. Лароша, Л. Вулли, Е. Чиера, И. Гельба, не говоря о более поздних исследователях. Особый прорыв в установлении степени род¬ства кавказских языков с хурритским и урартским – древнейшими языками Передней Азии – был сделан в работах И.М. Дьяконова, В. Бенедик¬та, М. Салвини, Г. Вильхельма, Г. Штайнера. Говоря о кавказских языках, мы подразумеваем в первую очередь нахские языки (ингушский, чеченский, бацбийский), ближе других стоящие к хуррито-урартским языкам. К порази¬тельным результатам и выводам касательно нахско-ближневосточных связей приводит сопоставление и анализ исследований зарубежных ученых по археологии Ближнего Востока за последние полвека. Среди авторов этих исследований в первую очередь следует назвать знаменитого английского археолога-ориенталиста Л. Вулли, Джеймса Мелларта, С. Ллойда, X. Оттен, открывшего миру неолитическую цивилизацию Чатал-Хююка.
Культурные и языковые связи предков ингушей прослеживаются с циви¬лизацией междуречья Тигра и Евфрата, с хуррито-урартской общностью, с басками, хеттами, этрусками и т. д.
«Профессор Бунак на основании антропологических данных сообщает, что еще в ту эпоху, когда человек пользовался орудиями из шлифованного камня, Северный Кавказ был заселен двумя потоками: один двигался по западной окраине, другой – по восточной. Оба эти потока родственны на¬родам Малой Азии. В центре Кавказа они встретились и образовали соб¬ственный своеобразный кавказский тип. Среди ингушей этот собственно кавказский тип сохранился более, чем у кого-либо из других северокавказ¬ских народов» [19]. Этногенетическая миксация – редко встречающийся тип этнообъединительного процесса, в ходе которого новый этнос образу¬ется путем слияния народов, не связанных родством. Этот процесс является трансформационным.
«Е.И. Крупнов отмечает, что древнейшими памятниками, обнаруженны¬ми на территории современной Чечено-Ингушской республики, являются памятники эпохи расцвета бронзовой культуры на Северном Кавказе. Обна¬ружены они по преимуществу в равнинной части края и в предгорье. Эпохой бронзы датируются и находки, обнаруженные в нижнем ярусе культурного слоя Алхастинского селища (II тысячелетие до н.э.)» [53, с. 78].

4.1. Вопросы этноса и этничности в науке

Вопросам этноса, этничности и этногенеза различных народов Кавказа посвящено значительное количество работ, имеющих огромное значение для развития теоретической науки.
Одним из первых отечественных ученых, заложивших основы теории этноса еще в 1920 г., стал С.М. Широков. Он считал, что основным признаком этноса является «единство происхождения, обычаев, языка и уклада жизни». В 1960-1980-е годы проблема этничности в стране стала достаточно широко обсуждаться как в науке, так и в широких общественных кругах.
С/oJ»
Теорией этноса занимались известные ученые, такие как Л. Н. Гумилев, З. В. Сикевич, С. А. Токарев, Н. И. Чебоксаров, В. И. Козлов, Ю. В. Бром¬лей, С. М. Широкогоров, В. С. Кукушин, Т. Г. Стефаненко, А. С. Арутюнов, А. А. Безвербный, Н. Г. Скворцов, В. А. Тишков, З. В. Сикевич, Г. С. Дени¬сова, В. Н. Стрелецкий, Г. Гусейнов.
В соответствии с воззрениями отечественного научного мира мы в своем исследовании будем исходить из тезиса, что этническая культура – это куль¬тура людей, связанных между собой общностью происхождения.
Сформировалось несколько основных позиций по определению понятий «этнос», «этничность» и «этногенез».

1. В теории Ю.В. Бромлея этнос рассматривается как социально-куль¬турное явление. Согласно его представлениям, этносы характеризуются опреденными этническими свойствами, это: культура, язык, этнические самосознание, закрепленное в самоназвании. Обозначенные свойства формируются только в соответствующих условиях: природных, терри¬ториальных, социально-экономических, иных. Путь рождения и станов¬ления любого этноса – естественно-исторический, не зависящий от воли отдельных людей, входящих в него. Главным является то, что общность сама себя осознает единым организмом, отличным от других. Значитель¬ное место в теории Ю.В. Бромлея занимает детализированная классифи¬кация этнических процессов, тех изменений, которые претерпевает этнос в различные эпохи прогресса человечества.
2. В теории А.С. Арутюнова и Н.Н. Чебоксарова этнос рассматривается в контексте теории коммуникации. По мнению этих ученых, этносы пред¬ставлялись как ареалы повышенной плотности информации, где преемствен¬ность и стабильность этнической системы поддерживается межпоколенной трансляцией информации. Соответственно, племена, народности и нации рассматривались как три разных типа информационной плотности.
3. Пассионарная теория этногенеза создана Львом Гумилевым. В ней эт¬нос – естественно сложившийся на основе оригинального стереотипа поведе¬ния коллектив людей, существующий как системная целостность (структура), противопоставляющая себя всем другим коллективам, исходя из ощущения комплиментарности и формирующая общую для всех своих представителей этническую традицию.
   Концепция Л. Н. Гумилева рассматривает этнос (этносы) как элементы этносферы – особой биосоциальной реальности, развивающейся по своим уникальным законам. Этносы рождаются, взрослеют, увядают и умирают; норма продолжительности жизни этноса, по Гумилеву, 1200-1500 лет.
   Этнос является одним из видов этнических систем, всегда входит в состав суперэтносов, и состоит из субэтносов, конвиксий и консорций.
   Уникальное сочетание ландшафтов, в котором образовался этнос, называ¬ется его месторазвитием.
   Л. Н. Гумилев всегда подчеркивал психологическое своеобразие этноса, определяемое чувством коллективизма, которое дает как чувство взаимной симпатии и общности, так и противопоставляет «мы и они», делит на своих и чужих [32, с. 549, 20, 346].
   Необходимо отметить, что при достаточно большом разнообразии су¬ществующих определений понятия «этнос», они не удовлетворяют совре¬менных исследователей. Трудно не согласиться с мнением Д. И. Фель¬дштейна: «Существующие определения даже при существующей полноте их, отражают состав признаков, иногда содержание и свойства, но не сущностный смысл явления этноса в его социально-историческом пони¬мании» [94, с. 567].
   Понятие «этнос» и «этничность» можно трактовать по-разному, исходя из тех позиций, которые берутся за основу. Хотя эти понятия являются ключе¬выми в научной этнологии, тем не менее, как указывает М. Бэнкс, рассуждая об этничности, «по-прежнему представляется неясным его значение, приме¬нение и соотношение с другими понятиями» [82, с. 9].
   А. П. Садохин отмечает, что «как в отечественной, так и в мировой этно¬графии до настоящего времени не сложилось общепринятого определения сущности и строения этноса» [78, с. 78].
   З. В. Сикевич также пишет о том, что современные ученые «до сих пор ведут острые дискуссии и о соотношении «этнического» и «национального», и даже о правомерности самого понятия «этничность» [81, с. 9-10].
   Т. Г. Стефаненко придерживается той же позиции, когда пишет об этносе: «Мы используем этот термин для обозначения любых этнических общно¬стей, однако отдаем себе отчет, что в зарубежной литературе понятие этноса употребляется крайне редко, а в отечественной – остается неоднозначным, так как пока еще не сложилось общепризнанного понимания его природы, характера и строения» [88, с. 26].
   Отсутствие единого воззрения на искомые понятия вносят определенные трудности в исследование многочисленных проблем, связанных с этнической направленностью. На это указывает Н.В. Исакова: «При отсутствии обще¬употребительного (по крайней мере, по ключевым вопросам) определения этноса, когда каждая версия правомерна (в рамках авторской конструкции), неизбежен (длящийся не одно десятилетие) спор о типологии этнических общностей» [46, с. 90].
   С/oJ»
   Практически всех исследователей объединяет аспект, базирующийся на этнических связях и отношениях, существующих внутри и на основе традиционной культуры. Отметим, что эти связи и отношения рассматри¬ваются в ключе, присущем методологии конкретной науки.
   Обратимся к анализу существующих понятий. Приведем некоторые опре¬деления.
   «Этничность – первичный аскриптивный тип человеческих отношений, восходящих к кровно-родственным и генетическим связям, которые являют¬ся неотъемлемыми свойствами индивида в силу обстоятельств его рожде¬ния» [40, с. 528].
   «Этнос – это устойчивая общность людей с присущими ей культурно¬психологическими признаками, языком и сознанием» [40, с. 533].
   Проанализировав понятие этноса в разных авторских интерпретациях, мы сможем обозначить признаки, выражающие системные его свойства, такие как язык, традиции, обычаи, народное искусство, нормы поведения, а также совмест¬ное проживание, территория проживания, коллективизм, индивидуальность.
   Что же касается понятия «этничность», то можно за основу этого понятия принять положение, предложенное А.П. Сахаровым: «… каждый этнос харак¬теризуется совокупностью обязательных специфических признаков, которые в своей совокупности и образуют этничность» [78, с. 79-80].
   Исходя из сложившихся традиций в отечественной этнологии, на основа¬нии методологического анализа существующих понятий можно вывести не¬кие основные положения, лежащие в основе понятия «этнос».
   Мы будем исходить из следующих понятий: этнос – это социальное объе¬динение людей, ими осознаваемое. Этнос формируется только в соответству¬ющих условиях: территориальных, природных, социально-экономических, государственно-правовых. Он также имеет свою индивидуальную историю – культурологическую память, закрепленную в традициях, мифах, верованиях, обычаях и т.п.
   Этничность есть некая категория, обозначающая существование отличи¬тельных черт этнических групп.
   В настоящее время в поле российской этнологии просматривается основ¬ное представление об этносе. Этнос имеет социально-историческую при¬роду рождения, существования и развития. Основные характеристики со¬циальной группы, образующей этнос: язык, обычаи, решения, ценности и нормы, мифы, традиции и т.п. Такая трактовка понятия «этнос» образуется интеграцией нескольких (множества) признаков, которые осознаются членами социальной общности. Подобное представление о понятии этноса хотя и оправдано уровнем развития методологии современной этнологии и в целом философии человека и социума, тем не менее, на наш взгляд, не является методологически целостным, определяющим столь сложное явление, как эт¬нос. В данном представлении на передний план вынесены лишь отдельные стороны существования социальной общности, но не просматривается их функциональная направленность, значимость.
   Можно с уверенностью заключить следующие: существующие определе¬ния понятия «этнос» не раскрывают истинную сущность рассматриваемого феномена, а лишь характеризуют его отдельные стороны.
   Поэтому, как справедливо отмечает В. А. Алексеева, «возникает необ¬ходимость поиска единого предельного основания существования этноса, обуславливающего представленность человечества через совокупность эт¬нических коллективов, не похожих один на другой» [84, с. 539].
   Справедливости ради необходимо отметить, что в концепции Л. Н. Гу¬милева присутствуют, в определенной степени, функциональные этические определители, придающие целостность искомому понятию. Этногенез, в по¬нятии Л.Н. Гумилева, носит глубинный характер и не зависит в своих процес¬сах от социального строя и политической системы. Этносы, по выражению ученого, «явление, лежащее на границе биосферы и социосферы и имеющее весьма специальное назначение в строении биосферы Земли» [32, с. 20]. По его определению, ни само общество, ни язык, ни идеология и культура, ни общность происхождения не может быть «индикатором для определения этноса». Этнос – «элементарное понятие, не сводимое ни к социальным, ни к биологическим категориям» [32, с. 346].
   В современной российской этнологии существует несколько классифика¬ций этносов, базирующихся на самых разнообразных принципах, критериях, характеризующихся теми задачами, которые ставит каждый конкретный ис¬следователь. Справедливо отмечает А.П. Садохин: «Однако ни один отдельно взятый принцип или критерий классификации не дает исчерпывающей этно¬логической характеристики народа» [78, с. 94].
   Тем не менее для получения более полной характеристики исследуемого понятия обратимся к некоторым классификациям.
   Наиболее устоявшейся является классификация этносов по следующим основаниям [78, с. 94-110]:

• географическому;
• антропологическому;
• языковому;
• хозяйственно-культурному.
  Географическая классификация опирается на факт географического со¬седства народов и отражает совместный характер их проживания в преде¬лах какой-то определенной территории. Географическая классификация не отвечает на вопрос о происхождении народов, процессов их формирования, хозяйственном и культурном облике, об уровне социально-экономического развития, но позволяет пространственно упорядочить и распределить этносы по регионам.
  С/oJ»
  Итак, процесс формирование этносов невозможно восстановить без данных палеонтологии, археологии, антропологии и лингвистики, кото¬рые позволяют заглянуть этнологам вглубь веков.
  Конечное, в этнологических исследованиях большое значение имеют данные лингвистики, поскольку их получают по материалам живого языка со всеми его связями и с одновременной реконструкцией древних языковых форм, чтобы в совокупности имеющихся данных проследить саму историю языка и наложить ее на историю этноса. Правда, языковые сопоставления корректны только на синхронном уровне, невозможно сопоставить факты живого языка без соответствующих реконструкций с древними языковыми формами.
  В этногенетических исследованиях анализируют первичные понятия: че¬ловек и его тело, числительные до десяти, местоимения, термины родства, космические астральные объекты и явления природы, а также понятия из сферы материальной культуры, отражающие конкретную среду зоны этни¬ческого формирования и элементарные социальные, семейные отношения.
  В исследовании по этногенезу используются также результаты классифи¬кации рас, народов мира по антропологическим типам, которые сложились в результате социально-исторического развития уже сформировавшихся рас в процессе культурных, исторических, межрасовых контактов, вызванных миграционными и консолидационными процессами. Именно антропологи¬ческие типы выступают первичными категориями этнического многообразия мира, выраженного антропологически.
  Кавказ с древних времен известен своим многоязычием. Историк Геродот, географ Страбон, арабские ученые Масуди, Ибн-Хаукаль и другие в своих работах писали о Кавказе и его народах. Они утверждали, что на Кавказе от 70 до 360 языков. Это свидетельствует о том, что на Кавказе еще в те, древние времена, существовали многие языки или различные диалекты родственных языков, позволившие авторам говорить о многоязычии кавказцев.
  Языковая классификация дает наиболее конкретное представление об этническом родстве соответствующих народов, общих истоках проис¬хождения той или иной культуры. В основе языковой классификации лежат два критерия – язык и этническая принадлежность. Этнологический смысл языковой классификации заключается в том, что народы, принадлежащие к одной языковой семье, обычно имеют общие элементы в своей материальной и духовной культуре.
  Ингушский язык входит в нахскую группу языков, вряд ли его можно от¬нести к категории крупных по числу говорящих на нем на Северном Кавказе.
  Бесспорно, что основным материалом для изучения истории языка явля¬ются данные древних письменных памятников, которые все нахские языки, к сожалению, не имеют. Единственным источником для воссоздания вообще нахских языков являются диалекты. Известно, что диалектология может ока¬зать лингвисту большую услугу при установлении этимологии слов, а также историку при выяснении вопроса о передвижении народов, о том, как и где группировалось население в прошлом и какие связи существовали между представителями различных диалектов, а также соседними народами в раз¬ные исторические эпохи. Историко-сравнительное изучение родственных языков не мыслимо без учета их диалектных особенностей.
  Проблема изучения истории нахских языков, а равно и их диалектов – одна из основных задач нахского языковедения. Правильная постановка этой проблемы и успешное решение этой задачи связаны, прежде всего, с состав¬лением научной сравнительно-исторической грамматики и сравнительно¬исторического этимологического словаря нахских языков.
  «В греческом… – говорил академик М.Я. Марр, – такие простые слова, как душа, брат, море, являются яфетическими. Названия богов, героев, селений, гор, рек Греции являются яфетическими» [68, с. 80].
  В соответствии с современными исследованиями «вайнахи» относятся к восточной ветви кавказской этнолингвистической семьи. Бытует гипоте¬за, что говорящие на восточнокавказских языках народы были расселены не только на территориях Северного Кавказа и Закавказья, но и в Перед¬ней Азии, Месопотамии, Сирии Малой Азии, возможно, даже на островах и даже на островах Средиземноморья. На протяжении истории племена нахов постепенно растворялись в других народностях, с которыми про¬живали на одной территории. Лишь некоторая часть населения, прожи¬вающая в основном на Северном Кавказе, сохранила индивидуальность в этническом плане. Именно в этой области и образовались этносы ингушей и чеченцев. Ввиду отсутствия у ингушей своего алфавита (письменности) в доисламский период, изучение их этногенеза до сих пор считалось за¬труднительным.
  С/oJ»
  Значение антропологических данных повышается по мере увеличения возраста рассматриваемых этногенетических процессов. Здесь, чем дальше уходит исследование в глубь веков, тем больше обнаруживается совпадений в этнической и антропологической общности. Различие в антропологическом типе не всегда адекватны различиям сравниваемых групп в этническом и языковом отношениях. Значительная разнородность антропологических ти¬пов, входящих в состав лингвистических близких народов, свидетельствует о формировании языковой общности в результате ассимиляции, но антро¬пологическая общность не дает оснований отрицать процесс ассимиляций. Антропологическая общность при большой языковой разнородности свиде¬тельствует о существовании в прошлом каких-то форм языковой общности.
  Антропологическая классификация делает акцент не на культурном, а на биологическом, генетическом родстве между различными этническими группами.
  В соответствии с общей теорией антропогенеза гаплогруппа J2 зародилась примерно 18 000 лет назад на Ближнем Востоке и затем распространилась на Балканы, а также в район Средиземноморья. Представители этой группы со¬ставляли значительную часть населения мезолитических ближневосточных культур, таких как натуфийская культура, культуры ассирийцев, финикийцев, этрусков, связанных, по мнению многих исследователей, с изобретением земледелия и скотоводства.
  К гаплогруппе J2 относятся почти 90% ингушей и 60% чеченцев.
  Географическое распределение групп крови плохо или вовсе не совпадает с распространением антропологических типов, выделенных на соматологическом материале. Однако изучение кровяных факторов проливает свет на древ¬ность, характер и темпы развития этногенетических связей между разными этническими группами.
  По системе – АВО – ингуши и чеченцы не характеризуются сходным распределением. Для чеченцев характерно следующее распределение: А>0>В>АВ, для ингушей – 0>А>В>АВ. По этой системе чеченцы сближают¬ся с восточно – и восточногорными группами Грузии. От восточно – и горно¬грузинских групп западно – и южногрузинские группы отличаются большой частотой гена «0», – 0>А>В>АВ. Ингушская группа, где ген «0» преобладает над остальными, сближается более с западными и южными группами Грузии, чем с восточными и восточногорными группами Грузии.
  Эти данные по группам крови подтверждают сходство ингушей и чечен¬цев с группами, входящими в Иберийский и Кавкасионский типы. Палеоан¬тропологических материалов хронологических сопоставлений недостаточно, поэтому мы в своих исследованиях пользовались археологическими, исто¬рикоэтнографическими и лингвистическими данными. Без такого комплекс¬ного подхода к рассматриваемым проблемам мы лишились бы возможности установить генетическое родство современных и древних народов Кавказа и Передней Азии, разделенных промежутком времени в несколько тысяч лет. Более того, без нее осталось бы непонятым своеобразие расогенетических процессов у народов нахской группы, в частности у ингушей.
  Использование в этнологии антропологической классификации обу¬словлено тем, что язык и культура могут распространяться и без примене¬ния антропологических типов, но переселение носителей определенных расовых признаков обязательно привносит изменения в культуру и язык.
  Выше нами уже было указано, что зона распространения майкопской куль¬туры в конце IV тыс. до н.э. охватила большую часть территории современных Чечни, Ингушетии, а также и части Осетии, к примеру в 1993-1996 гг.
  В.Л. Ростуновым произведены исследования трех крупных курганов майкоп¬ской культуры у с. Заманкул Правобережного района Республики Северная Осетия – Алания (курганы 1 и 2 Заманкульского могильника и курган 3 непо¬далеку от с. Бамут).
  Наиболее вероятным основным компонентом образования ингушского и чеченского народов было автохтонное население Северного Кавказа – создате¬ли и носители кобанской культуры, а также создатели и носители зандакской и других археологических культур Кавказа.
  В этногенезе ингушей, возможно, приняли участие позднее вторгавшиеся и селившиеся на Северном Кавказе индоиранцы, скифы, сарматы и другие народы.
  Носители кобанской культуры часто сближаются исследователями с За¬падным Кавказом – колхидской культурой, однако ряд ученых связывает происхождение протоингушей и с Северо-Восточным Кавказом, где в эпоху перехода от бронзового века к железному, господствовала каяхентско-хорочоевская культура, таким образом, возводя вайнахские народы к нахскодагестанской культурной общности.
  Несколько иное мнение у В. И. Марковина, который писал в работе об археологическом аспекте в изучении этногенеза ингушей и чеченцев следую¬щее: «…работами многих археологов и специалистов смежных дисциплин доказано, что под наименованием сарматов и алан скрывался значительный вайнахский компонент».
  С/oJ»
  Общеизвестно, что на раннем этапе формирования кобанской культуры (датируемой XII в. до н. э.) не могли участвовать скифы, появление которых большинство ученых датирует VIII в. до н.э., а также не могли участвовать сарматы, появление которых большинство ученых датирует IV в. до н.э. Внедрение предметов, условно называемых предметами «скифского типа», установлено только на позднем этапе, датируется VII-IV вв. до н.э. и отли¬чается преобладанием железных изделий [18].
  Создатели и носители кобанской культуры могли принадлежать к разным этнолингвистическим группам, а именно: в ареале Пятигорского «локального варианта» как протовайнахи, так и протоадыги.
  Хозяйственно-культурная классификация рассматривает факты одинаковых способов хозяйственной деятельности и типологически близ¬ких явлений культуры в сходных условиях географической сферы как одинаковый ответ этнических групп на эти условия, который обозначают хозяйственно-культурным типом. Определяющие признаки хозяйственно¬культурного типа – характер, облик и уровень развития хозяйства и хозяй¬ственной деятельности людей.
  И наконец, еще имеются 2-3 крупных христианских храма, относящих¬ся к XI-XIII в. Они имеют элементы грузинской архитектуры и построены в эпоху наибольшего грузинского влияния на северокавказские народы, в том числе и ингушей.
  Относительно этих позднейших сооружений нужно отметить, что за ними надо выявлять более древние культуры.
  Отсутствие местных письменных исторических сведений, недостаток и малоосвещенность изысканий в области материальной культуры – все это в совокупности заставляет выявлять прошлое ингушей в элементах наиболее устойчивых и отражающих собой наслоения внутренних социально-эконо¬мических процессов в сферах, т.е. в культуре, идеологии, фольклоре.
  Рассмотрев классификации, следует отметить, что любое деление по любым основаниям и признакам не выражает в полноте многообразие и сложность существующих этносов, не позволяет увидеть их в процессе развития и тем более делать какие-либо серьезные заключения, основанные на их сравнении.
  Все существующие на сегодняшний день теории и концепции этничности могут быть сведены к трем основным подходам в понимании этнического феномена [78, с. 80-90]:

1. Примордиализм. Теория примордиалистского (объективистского) под¬хода предполагает, что этническая идентичность основывается на естественной связи человека с группой или соответствующей культурой. Этнос и этничность – реально существующие феномены, имеющие объективную основу в природе либо в обществе.
2. Инструментализм. Этничность рассматривается как инструмент, используемый политическими лидерами для достижений своих интересов.
   В этом значении этичность понимается как идеология, создаваемая поли¬тической элитой для мобилизации масс в борьбе за власть.
   Этничность считается продуктом этнических миров, которые создаются элитой общества и используются ею для достижения определенных выгод и получения власти. Этничность мыслится как способ достижения более ком¬фортного состояния в качестве пользы.
3. Контруктивизм. Этничность не что иное, как интеллектуальный кон¬структ писателей, ученых, политиков. Этничность – вопрос сознания: член¬ство в этнической группе зависит от представления индивида о том, что такое эта группа. Признаками этнической общности являются не общее происхож¬дение, а представление или миф об общей исторической судьбе общности, а также вера в то, что это наша культура, а не сам по себе очерченный куль¬турный облик, который без такой веры ни о чем не говорит.
   Необходимо отметить, что обозначенные подходы к этничности являются естественным способом объяснения самого сложного феномена этноса, его содержательной сущности и поэтому могут восприниматься как структурная часть некоего общего, стремящегося к интеграции (теория этничности).
   Наиболее значимой и важной составляющей, необходимой во всевозмож¬ных подходах и теориях к интерпретации этноса и этничности, является че¬ловек (личность) в его всевозможных выражениях, порождая многочислен¬ные этнические признаки, позволяющие проводить этнодифферентацию. При этом следует отметить, что существующие системы этнодифферентации не являются унифицирующими, что говорит, прежде всего, о сложности исследуемых феноменов – этнос и этничность.
   Именно в силу своей природы человек, как био-социо-космический фе¬номен, образует естественный способ социальной организации, первичную форму воспроизводства человеческой общности – этнос. Именно этнос яв¬ляется первичной клеточкой – организмом, организующим биосоциальное единство человека, собирающего, хранящего и передающего самое основное, что является его исторической защитой – этническую культуру.
   В представлении ингушей и чеченцев, все народы и народности в их со¬ставе произошли от одного корня, однако имеют свои особые самоназвания и отличительные языковые особенности. Несмотря на этнические различия, в наши дни нередко при общении представителей отдельных групп чеченцев, ингушей или орстхойцев, встречается выражение: «ты – нашего народа (вайнах)» [23], которое, в некоторой степени, отражает древнее этническое един¬ство этих народов.
   С/oJ»
   Можно предположить, что в отдаленные времена в пределах всего Кавказа обитали племена, генетически восходящие к общему этническому субстрату, носителю единой языковой системы и культуры. По всем данным, это была языковая среда, включавшая ранние формы кавказских языков. Конечно, про¬исхождение народов Северного Кавказа не было однозначным процессом: это мы наблюдали по материалам летописной хроники Кавказа. То же относится и к центральной его части. Конечно, этническая неоднородность субстрата не означает неоднородности его происхождения. К тому же приводит нас и ва¬риантность понтийского антропологического типа, выраженного на Кавказе. При этом не стоит не учитывать все же, что можно привести множество доказательств, свидетельствующих о генетическом единстве этнического субстрата Восточного Причерноморья и Центрального Кавказа.
   Об этом говорят и реликты ингушской топонимики в нынешней Западной Грузии, в частности в районах, прилегающих к перевальным путям Запад¬ной Грузии – Центральному Кавказу, о том же свидетельствуют элементы ингушской речи в западногрузинских языках. Вместе с понтийским типом в майкопское время правайнахские диалекты распространились вдоль пред¬горий Северного Кавказа на восток вплоть до Дагестана. Возможно, именно тогда отложились в различных языках племен Кавказа отмеченные элементы ингушского языка. Продвижение носителей кавказского типа прослеживает¬ся на археологических памятниках конца III – начала II тыс. до н.э. Это па¬мятники эпохи бронзы современной Карачаево-Черкессии, Северной Осетии, Чечни и Ингушетии.
   В кругу племен, в значительной степени впитавших культурные тради¬ции носителей майкопской культуры, в эпоху развитой бронзы в предгорьях Северного Кавказа сформировалась, расцвела и угасла так называемая севе¬рокавказская культура эпохи средней бронзы (II тыс. до н.э.). Носители этой культуры, потомки майкопцев и аборигенов, постоянно находились в разно¬образных взаимоотношениях со степняками. Но и с племенами Закавказья, прежде всего западного, северокавказцы не теряли связей. Ярким свидетель¬ством этого служит выделенный В.И. Марковиным дигорский вариант севе¬рокавказской культуры. Носители этого варианта занимали горные районы нынешней Северной Осетии, прилегающие к самому надежному пере¬вальному пути – Мамисонскому. Дигорские древности по своему облику очень близки древностям Сачхери, расположенного в верховьях р. Риони, и Рачи – в Западной Грузии.
   Артефакты в виде памятников материальной культуры, находящиеся на территории Ингушетии, указывают на наличие остатков глубоко древних архитектурных сооружений «циклопического» типа. По причине их малоисследованности пока еще нельзя ничего сказать, к какой культуре они относят¬ся и определить точно дату постройки.
   Имеются во множестве позднейшие сооружения местной архитектуры, получившей свое высокое развитие, главным образом в районе Ингушетии в виде высоких башен с конической кровлей позднейшего типа.
   «В пределах Чечни, Осетии и Хевсуретии они считаются сооруженными ингушами, и к тому же в Ингушетии действительно их больше, чем у сосед¬них племен. Ориентировочно эти сооружения, вместе с низкими башнями, могильниками и святилищами, относят к IX–XV вв. Относительно данной «башенной культуры» у меня имеются свои заключения, которые излагаются в другой теме» [11].
   В фольклоре ингушей имеются указания на специфические элементы культуры древних шумер, это числа 3, 7, 12, 60. Если предположить, что они проникли вместе с позднейшими религиозными верованиями, такими как христианство и мусульманство, то это будет неверно, потому что народное творчество по своему сюжетному содержанию гораздо древнее бытующих религий. Есть параллели с гомеровским эпосом, с характерными элементами хеттской культуры: медные дома, стены, колеса, пороги и т.д. Кроме того, сю¬жет и весь стиль ингушской народной поэзии указывает на древневосточное происхождение.
   Ингушский фольклор в значительной доле впитал элементы культур Малой Азии через принесших ее на Кавказ хеттов.
   В религиозных верованиях можно отметить предпочтение тех или иных животных, которые никогда не бывали в горах и которых, опять-таки, не могли занести с христианством и магометанством, поскольку эти тотемные культуры не связаны с ними и древнее их. А именно тех, которые составляли особую характерную черту хеттской культуры с особым стилем идеалисти¬ческого характера. В отличие от иранского, скифского или ванского, где этот стиль подвергся соответствующим стилизациям, потеряв реальность форм и приобретя свои собственные специфические черты.
   К числу хеттских тотемных животных у ингушей относятся лев, олень, бык, орел, сокол и удод. В астральных культах видны не только вообще древнево¬сточное сумеро-вавилонское преобладание, но и чисто хеттские признаки, в осо¬бенности сопряженные с солнцем. Хеттское влияние заметно в анимистических культах (духов предков). Хеттский дух прослеживается в почитании стихии при¬роды, огня, грозы, воды, вьюги, гор, рощ. «Сохранившийся антропоморфный (человекообразный) культ хеттов с их древневосточной Троицей и фалличе¬ским рождающимся и умирающим божеством производимых сил природы: от древнего ассиро-вавилонского Таммуза до малоазиатско-хеттской произ¬водительной троицы (Тишуба (Тарх), Ма (Иштар) и Аттиса), с различными вариациями вплоть до местных мелких божеств с традиционно хеттским выражением «2 тысяч богов» и т. д.
   С/oJ»
   Кроме того, еще много сходных малоазийско-хеттских элементов в бытовых пережитках, сохранившихся, главным образом, в среде детей и женщин в виде поверий, присказок, обрядов в играх и т. д.» [11]
   «… Амазонки в Малой Азии у хеттов существовали как пережиток древнего матриархата в форме культовых обрядов фаллического характера. Исчезнове¬ние их оттуда совпадает хронологически с падением Хеттского государства, а последующее появление их на Северном Кавказе на территории ингушей также хронологически совпадает с моментом появления всех остальных хеттских элементов у ингушей.
   Данные о гаргареях дают повод полагать, что это лишь искаженный древни¬ми авторами ингушский термин («гаргарнах» – родной народ), указывающий на родовую формацию в те далекие эпохи у ингушей» [11].

4.2. Автохтоны Кавказа в древних хрониках

По данным археологии, топонимики и армянских письменных памятников VII в. н.э. [9, с. 37], ингуши являются аборигенами Кавказа.
Вайнахские народности (ингуши, чеченцы и бацбийцы) являются древ¬нейшими аборигенами Кавказа.
Доступные письменные источники по вайнахам не дают полной картины их исторического развития.
Незначительные данные можно обнаружить в трудах древнегреческих и римских историков, а также в армянской древней исторической летописи.
В основном в упоминаниях о них зафиксированы лишь географические известия.
Страбон (I в. н.э.) приводит свидетельство Феофана, участника похода Г. Пом¬пея против Митридата IV, настигшего его в 65 г. до н.э. на Кавказе в Дарьяльском ущелье: «На стороне Митридата против римлян сражались ингуши и амазонки». Описывая это, Феофан отмечает, что там, т.е. в районе гор справа от Терека, жили «гелаи». «По моему мнению и мнению историка Пфафа, а также позднейших исследований, это нынешнее название галгаев-ингушей» [11].
Далее он же из других источников указывает, что амазонки жили в слож¬ности с «гаргариями», которые являются родовым союзом ингушей.
Аррион писал так же, что союзниками восставшего против Рима этого же Митридата (Понтийского) в 85-65 гг. до н.э. были все народы, жившие у берегов нынешней реки Терека в «Аланской земле» в Скифии. Скифией у древних историков считалось пространство от Волги до Черного моря. Из этого также следует, что в числе этих народов Скифии (собирательный термин) участвовали и «гелгаи», т. е. ингуши.
Птолемей Клавдий, греческий ученый, астроном, дает косвенные сведения о географии прежней территории ингушей: о реке Сунже (река Соана), о на¬родности «тусков», жившей между Кавказским и Кераунским хребтами, т.е. в районе Хевсурии, горной Ингушетии и Тушетии.
Кроме того, у Г.К. Мартиросиана говорится, что переводчик «Армянской географии» VII в. М. Хоренского Сен Мартен считал, что он черпал свои све¬дения из карты Птолемея о Сарматии. В «Армянской географии» туски были известны под именем кустов.
Плутарх Клавдий, греческий историк, также указывал при описании по¬хода Помпея на Кавказ против Митридата на «гелаев», живших на той же самой территории, где отмечали его предшественники: между амазонками и албанцами, в горах между северным районом и юго-западным районом кру¬того хребта или почти там же, где они обитают «поныне».
Стефан Византийский, описывая Колхиду, отмечал, что между нею и Ибе¬рией находится страна «Гогарена». Это приходится на Закавказье, вероятно, в районе западной Кахетии. «Гогарена» и «Гаргареи» Страбона один и тот же термин, и допускаю наличие его в Закавказье для Тушетии, Кахетии и южных склонов нынешней Восточной Грузии.
Масуди (умер в 956 г. н. э.), арабский географ, отметил страну Сул (Баб-Сур). Он рассказывал, как Масслама ибн Абдилмелик ибн Мерван пришел в эту об¬ласть и покорил жителей ее после великой победы над народами Кабок, Кав¬каза, взял Дарьяльские ворота и в том укреплении поместил арабский гарни¬зон для защиты этого прохода от северокавказских народов, а снабжение он имел из Тифлиса. Это относится к VIII-IX вв. н.э. После чего Камеф Гешам отозвал своего брата Массламу, назначив главнокомандующим арабских войск на Кавказе Мирвана бен Магомета, который рубил в VIII в. аланов и воевал против хазар, лезгин и других дагестанских горцев.
Арабские военные походы на Кавказ продолжались до половины IX в. Этот период расцвета арабского влияния и торговли, продвигавшейся на зем¬ли хазар и булгар к Балтике, не оставил в стороне ингушей, которые прини¬мали участие в войне с арабами в числе народов «горы языков» Кабок.
Ценные данные о прошлом ингушей можно выявить в летописях и хрониках средневековой Грузии Л. Мровели «Картлис Цховреба».
Сведения выявляются из грузинских летописей и хроник и других пись¬менных источников, приводимых грузинским царевичем Вахушти в «Географии Грузии», написанной им в XVII в.
С/oJ»
Все эти материалы подтверждают, что грузинским древним летописцам были хорошо известны ингуши под именами «дзурдзук», «глигви», «кисты», «цови», «туши».
«Грузинский летописный свод «Картлис Цховреба» («История Грузии») начинается сочинением, приписываемым грузинскому историку XI в. Леонти Мровели – «Жизнь картлийских царей и первоначальных отцов и предков». Данное произведение представляет собой типичный историко-литературный памятник раннего Средневековья со всеми его характерными признаками: в нем, наряду с письменными материалами, широко используются устные предания, мифологические легенды, много анахронизмов, случайных выска¬зываний и т.д. Поэтому, безусловно, использования сведений Мровели, впро¬чем, как и других раннесредневековых источников, возможно лишь в том случае, если имеются другие данные, контролирующие, и так или иначе под¬тверждающие их. Вместе с тем в ряду памятников средневековой историче¬ской литературы народов Кавказа, произведение Мровели занимает особое, выдающееся место тем, что в нем впервые отражена, считающаяся учеными в своем роде уникальной и до сих пор неразгаданной, концепция об общем происхождении народов Кавказа» [31].
Автор популярного исследования «История происхождения ингушей» М.М. Базоркин, ссылаясь на данные М.Г. Джанашвили, приводит краткий перечень древних авторов, упоминавших термин Кавказ:
«1. Гесиод – 700 г. дохр. э.; он знал о Кавказе, но термин не упоминал. У него сообщается предание о Прометее, который прикован к «скале в сте¬пях Скифии»; поскольку Кавказ соседствовал со Скифией, то, очевидно, под «скалой» следует подразумевать именно его [25, с. 38].

2. Гекатей – ок. 550 г. дохр. э.; он сообщал о народах, живших у Кавказа [25, с. 38].
3. Эсхил – 525-456 гг. дохр. э.; у него говорится о высоких горах Кавказа [25, с. 38].
4. Геродот – 480-426 гг. дохр. э.; «отец истории», у него имеются значи¬тельные сообщения о Кавказе, который он знал и описывал [25, с. 38].
5. Фукидид – 430-400 гг. дохр. э.; он также знает о Кавказе, упоминая о нем [25, с. 38].
6. Аполлоний Родосский – 250-200 гг. дохр. э.; он писал о Кавказе, причем, среди древних авторов у него впервые встречается указание относительно Прометея, прикованного именно к горам Кавказа [25, с. 38].
   Следовательно, термин «Кавказ», как таковой, был известен еще в глубокой древности, если начиная с VI в. дохр. э. (Гекатей) о нем начал уже писать» [11, с. 39].
   В памятнике древней истории Грузии «Картлис Цховреба» говорится, что Кавкасос – один из легендарных семи сыновей Таргомоса, праотца народов Кавказа.
   «Картлис Цховреба» – сборник грузинских летописей, созданный к VIII в. и постепенно (до XIX в.) пополнявшийся.
   «Картлис Цховреба» делится на «Древнюю Картлис Цховреба» и «Новую Картлис Цховреба». «Древняя» охватывает историю Грузии до XIV в., «Но¬вая» – с XIV в. по XVIII в. Сохранилось несколько списков «Древней Картлис Цховреба» (XV, XVI и XVII вв.).
   В этом документе главным образом описывается политическая история Грузии, при этом во многих случаях данные труда подтверждаются работами негрузинских историков.
   IX-X вв. характеризуются борьбой за главенство на Южном Кавказе между абхазским и армянским государствами. В первое время преимущество принадлежало армянским Багратидам.
   С начала Х в. главенствующую роль на Южном Кавказе играло Абхазское царство. Абхазским царям удается завоевать и включить в состав своего го¬сударства большую часть Южного Кавказа, в том числе и Грузию (Картли). Таким образом, под эгидой абхазской феодальной знати в регионе формируется крупное многоэтническое феодальное государство.
   Однако в конце Х в. в результате междоусобной борьбы за абхазский пре¬стол сестре абхазского царя Феодосия слепого, Гурандухт, при поддержке армянских Багратидов удается свергнуть бездетного Феодосия и посадить на трон своего сына Баграта (978-1014), грузинского Багратида (Багратиони) по отцу. Таким образом, в результате дворцового переворота на абхазский престол вступает представитель грузинской ветви Багратидов (Багратиони) по отцовской линии. В дальнейшем, по мере завоевания и включения в со¬став Абхазского государства тех или иных частей Восточного Закавказья, центр тяжести политической жизни страны перемещается в географический и военно-стратегический центр Южного Кавказа – Картли. И, по сути, скла¬дывается многоэтническое феодальное государство закавказских народов, во главе которого оказываются грузинские Багратиды.
   В этих условиях актуальным становится, с одной стороны, определение роли и места собственно грузин в этом государстве, правовое обеспечение и упрочение политической власти грузинской династии, с другой – сохранение целостности и независимости сложившейся державы в условиях феодально¬го общественно-политического строя, когда центробежные тенденции доми¬нировали над центростремительными силами. Возникает необходимость вы¬работки исторически обоснованной идеологии братства и единства народов Кавказа, общности их судеб и руководящей роли грузин среди них [31], кото¬рая якобы по праву принадлежит им с древнейших времен. Словом, в глазах современников надо было найти идеологическое обоснование об «историче¬ском» предначертании первенствующей роли именно грузин среди окружа¬ющих народов и доказать тем самым закономерность, а не случайность того, что во главе объединенного Закавказского государства оказался представитель грузинской феодальной знати.
   С/oJ»
   Но для достижения поставленной цели была неприемлема господствовав¬шая в раннем Средневековье версия о происхождении грузин. Дело в том, что, как известно, по античной греческой, армянской и грузинской традиции, грузины не считались аборигенами Кавказа, а были пришлыми, притом на¬сильственно переселенными. Поэтому Мровели, по-видимому, предприни¬мает попытку коренного пересмотра версии о происхождении грузин с целью показать, что картвелы, как и другие кавказские народы, издревле жили на Кавказе. В связи с этим грузинский историк ставит перед собой преднаме¬ренную цель выяснения вопросов происхождения не только картвельского, но также и других народов Кавказа. Показать, таким образом, общность их происхождения и, в итоге, не просто доказать автохтонность и этническое родство грузин с кавказскими народами, но как бы раскрыть историческую обусловленность главенствующей роли именно грузин в ряду кавказских народов.
   Для решения поставленной цели Мровели абсолютно не подходила суще¬ствовавшая версия о переселении грузин в Картли в конце IV в. до н.э., а так¬же о проживании здесь до прихода грузин других племен – хонов, бунтурков, о которых сообщает «Мокцевай Картлисай». Поэтому Мровели умалчивает о догрузинском населении Картли – хонах, называя их «коренными картве¬лами» [69, с. 282]. Вместе с тем, безусловно, новая концепция не могла быть плодом выдумки, а должна была иметь серьезную и достаточно правдопо¬добную основу для восприятия ее современниками и, так или иначе, опи¬раться на существовавшие к тому времени те или иные древние предания. В то же время необходимо было использовать именно те предания, которые более всего соответствовали бы его цели. «Таковыми, судя по тем народам, которых Мровели объединяет общностью происхождения и территории, ко¬торую они занимали, скорее всего, были сохранившиеся сказания (устные и письменные) древнейшего населения восточной части Южного Кавказа и Армянского нагорья, то есть хуррито-урартских и родственных им древних нахско-дагестанских племен.
   Учитывая вышеотмеченную предполагаемую территорию расселения в древности генетически родственных хуррито-урартских и нахско-дагестан¬ских племен и роль хуррито-урартов в формировании армянского народа, сле¬дует согласиться с тем, что концепция Мровели об общности происхождения указанных народов зиждется на совершенно реальной исторической основе. Что касается причисления грузин к ним, потомкам Таргамоса (читай Урарту), то, в какой-то мере, можно сказать, что и здесь Мровели не так уж далек от истины. Общий культурно-исторический субстрат урартов, наряду с нахскодагестанскими народами и армянами, в известной степени, делят и грузины. Кроме того, нельзя упускать из виду то, что определенная часть урартских пле¬мен, а в восточной части Южного Кавказа – нахско-дагестанских, как отмечено выше, были ассимилированы позже осевшими в эти места грузинскими племе¬нами и вошли составной частью в формировавшийся грузинский народ, при¬внося с собой предания о своем прошлом. Переняв грузинский язык и таким образом слившись с грузинами, они, конечно, не вычеркнули из своей памяти исторические предания, но следующими поколениями они воспринимаются, уже, естественно, как «грузинские». В таком случае причисления грузин к по¬томкам Таргамоса, со стороны Мровели, в какой-то степени можно считать оправданным» [31].
   В этом аспекте следует рассматривать, видимо, сходство и различие рас¬сказов армянского и грузинского авторов – Мовсеса Хоренаци и Леонтия Мровели – о происхождении и начальном этапе истории армян и грузин. По¬вествования обоих историков о приходе Таргамоса со своими домочадцами в пределы Арарата – Масиса, распределении земель между сыновьями, битве против Неброта (Бэла) и победе над ним в основном совпадают. Вместе с тем, как уже было отмечено выше, в рассказах обоих историков существу¬ют ряд расхождений. Объяснение этому следует искать в том, скорее всего, что армянский и грузинский историки черпали свои показания о древней¬шем периоде своих народов из одного общего источника в широком смысле. Различия могли быть вызваны тем, что, во-первых, среди урартских и, воз¬можно, древних нахско-дагестанских племенных групп, проживавших в раз¬ных частях Урарту и Восточного Закавказья, могли существовать различные варианты одного и того же предания о той эпохе. Эти сказания с течением времени могли претерпеть определенные изменения, что, по-видимому, и от¬разилось в армянском и грузинском источниках. Во-вторых, Мовсес Хоренаци и Леонти Мровели использовали сведения этих источников (устные и письмен¬ные), осмысливая их под углом зрения поставленных ими целей, и каждый, очевидно, отбирал тот материал, который отвечал решению той задачи, ради которой он писал свое сочинение.
   С/oJ»
   В отличие от Мовсеса Хоренаци, грузинский историк, очевидно, ис¬пользует сведения этих источников (письменные и устные) более широко, объединяет и сводит в один цельный рассказ, преломляя их в соответствии с вышеотмеченными целями. Мровели поименно перечисляет все народы и присовокупляет к ним грузин (картлийцы и мегрелы), доказывая таким образом единство происхождения, автохтонность и братство их с другими кавказскими, точнее, восточно-кавказскими народами – таргамосианами.
   «Грузинский летописный фонд, будучи хронологически моложе античных данных, дает, однако, более древний фактический материал. Но это ценное содержание покрыто позднейшими наслоениями, из-за чего исказилось первопридание и его фабула, и теперь весьма трудно выявить даже относитель¬ную историчность этого слова. Этимологизация термина «Кавказ» никем еще не проведена» [31] и ждет своего полного исследования. Кавказ или Кавкасос по праву считается родоначальником автохтонов Кавказа.
   Начальный этап истории упоминаемых Мровели кавказских народов возводится к Урарту и Урартскому царству.
   Первоначальным местом проживания, прародиной кавказских народов, по Мровели, является Армянское нагорье, откуда они затем расселились, получив наделы земли от своего мифического предка Таргамоса. Урартский период является общим для всех указываемых им народов.
   Имя Таргамоса, общего родоначальника называемых Мровели народов, восходит к названию области Тогарма (Тиль-Гаримми, Торгом, «Дом Тогармы»), к востоку от Евфрата [37, с. 84].
   В 609 году до н.э. вавилонская (халдейская) армия, разбив ассирийцев под Харраном, направляется на север и вторгается в западные районы Урартского царства, в том числе и «Дом Тогармы» [36, с. 31].
   И в течение двух лет, «с конца 609 по август 607 г. вавилонские армии под командованием Набопаласара и его сына Навуходоносора вместе со скифами и мидянами громили бывших ассирийских союзников Урарту и Манну» [16, с. 72]. Война вызвала переселение на север части населения западных обла¬стей Урарту и Тогармы.
   В то же время царство Тогарма («Дом Тогармы») на некоторое время пере¬жило Урарту. При падении Урарту это царство расширилось на восток, включив в себя урартские области [36, с. 187]. В связи с чем в источниках «название Тогарма охватывает всю страну Урарту» [77, с. 265]. «Именно этим и объясняет¬ся употребление Мровели эпонима Таргамос (Тогарма) в качестве обозначения территории Урарту и возведение Таргамоса (читай Урарту) в «отца» перечисляемых им народов. То есть общим предком народов генеалогиче¬ской таблицы Мровели является «Урарту», называемый «Таргамосом». Позже, после разгрома царства Тогарма под ударами войск мидийцев и их союзников, происходит следующий этап переселения населения областей Урарту (Тогарма) на север, в центральные районы Южного Кавказа» [31].
   Основная территория Урарту была заселена мигрировавшими с юго-запада протоармянскими племенами мушков. При смешении мушского (индоевро¬пейского) и хурритского и урартского языков складывается протоармянский язык, в который вошло много слов из древнеингушских хурритского и урарт¬ского языков.
   Мидия, ранее подвластная Ассирии область, в конце VII – начале VI в. завоевала Ассирию, Урарту, Ману, Северную Месопотамию, часть Малой Азии, Гирканию и Парфию, лежавшие к востоку и юго-востоку от Каспий¬ского моря, Элам и Персию и стала огромной державой.
   Через небольшой промежуток времени, в середине VI в. до н.э., она была разгромлена восставшими персами под руководством Кира из династии Ахеменидов. Началась эпоха персидских завоеваний. В результате завоеваний Кира была образована обширная персидская держава, в состав которой были включены все древние государства Передней и Малой Азии. К концу VI в. до н.э. территория Персидской державы простиралась от Эгейского моря на западе до Индии на востоке, от Кавказского хребта на севере до Индийского океана на юге.
   Для облегчения управления регионами вся Персидская держава была разделена на административные районы – сатрапии, во главе которых были поставлены сатрапы.
   Урарты (алародии), которые в то время частично арменизировались, и часть хурритов входили в 18-ю сатрапию. Хурриты Юго-Восточного Причерноморья – махалоны, тибарены, моссиники, халибы – входили в 19-ю сатрапию.
   Севернее обитали хурритоязычные колхи, которые создали в VII-VI вв. до н.э. крупное политическое объединение – Колхидское царство. Материальная культура колхов, известная по археологическим источникам, сходна с мате¬риальной культурой древнеингушских кобанских племен Северного Кавказа.
   В исторической науке эта культура получила название колхидской или колхокобанской культуры. Грузинский язык на этой территории распространился намного позднее. В те времена колхи говорили на древнеингушском языке. Об этом свидетельствует и большое количество нахских топонимов в Колхиде.
   Хурриты-маннеи (матиены) входили в 14-ю сатрапию. В 13-ю сатрапию входила Армения, в составе которой находилась и часть территории бывшего государства Урарту. Здесь еще проживали урарты и хурриты, продолжавшие говорить на родном языке, хотя языком межплеменного общения уже был принят древнеармянский язык.
   С/oJ»
   События рубежа VII-VI вв. до н.э., повлекшие за собой падение Урарт¬ской державы и мощные миграционные волны с юга на север, были столь значительными, что воспоминания о них сохранены во многих древних пись¬менных источниках (античных, древнеперсидских, древнееврейских, древ¬неармянских и древнегрузинских). Разумеется, в этих источниках реальные рассказы о событиях указанного периода, почерпнутые из надежных перво¬источников, переплетались с полулегендарными повествованиями, основан¬ными на слухах наслоениями. Так, например, разгром Урарту и вызванное этим большие миграции с юга на Кавказ, античная традиция, а вслед за ней древнеармянская и древнегрузинская, связывают с деятельностью вавилон¬ского царя Навуходоносора II (Неброт у Мровели).
   Концепция об общем происхождении кавказских народов, изложенная в хронике летописца, имеет под собой реальное основание. Мровели, «как и всякий летописец-хронист, он не мог измышлять описываемые им фак¬ты» [99, с. 182].
   В соответствии с принятыми в древности канонами: «В построении генеалогического древа кавказских народов Мровели, несомненно, опи¬рается на известную схему библейской всемирной генеалогии, согласно которой после всемирного потопа человеческий род размножился от трех сыновей Ноя – Сима, Хама и Яфета. Использует также «Хронику» Ип¬полита и ее древнеармянскую версию VII в. Он знает, «Историю Арме¬нии» Мовсеса Хоренаци, в которой зафиксировано генеалогическое дре¬во армянского народа. Вместе с тем, сравнительный анализ источников выявляет ряд существенных расхождений, которые ставят под сомнение непосредственную зависимость труда Мровели от названных источников. Среди них исследователи отмечают уверенность грузинского летописца в том, что упоминаемые им кавказские народы происходят от одного отца – Таргамоса. А это положение не могло быть продиктовано ни одним из вышеназванных источников. Как справедливо отмечает Г. В. Цулая [99, с. 183], «Мровели если и пользовался указанными источниками, то опос¬редованно. Заимствуя у них популярную в раннем Средневековье схему построения генеалогического древа народов, он наполняет ее содержание бытовавшими местными преданиями, скорее всего устными, о происхож¬дении кавказских народов» [31].

4.3. Сведения о нахских обществах

4.3.1. Кавкасос

В своем научном труде «Происхождение ингушей» М.М. Базоркин пишет следующее: «Когда же Кавкасос прибыл в доставшуюся ему в удел страну и поселился в этих землях, то он и его потомство овладели ими, и они раз¬множались и находились в подчинении у мцхетского Мамасахлиса, а иногда отпадали и становились врагами (мцхетского Мамасахлиса) [11, с. 40; 20, с. 150-151].
Из приведенного можно сделать условное предположение, что в мифиче¬ский период Кавкасоса, сына Тарги, кто-то другой является главой (князем и т.п.) над ним и всей Грузией (возможно, извне, с Востока), поскольку отме¬чается, что «овладели ими, и они размножились», следовательно, грузинский (или другой аборигенный) народ на территории Закавказья уже существовал там до момента появления Кавкасоса и его «потомков» – героев. А затем в политическом отношении это общество, очевидно, располагало уже эле¬ментами феодализма, потому что Кавкасос из Малой Азии «прибыл в до¬ставшуюся ему в удел страну и поселился» [11, с. 40]. Совершенно парадок¬сальным выглядит то обстоятельство, что он или его наследники состояли в зависимости от другого, более главенствующего лица, например от «мцхетского Мамасахлиса», т.е. сюзерена – царя Грузии. Вероятнее всего, это уже значительно более поздняя трактовка давних событий, «поскольку в первой части говорится, что он «прибыл», очевидно, из другой страны, значит, здесь старше него – Кавкасоса – «завоевателя и первопоселенца» – никого не мог¬ло быть. Потом еще одна специфически феодальная черта проскальзывает в указании на существование между ними и главой страны борьбы: «а иногда отпадали и становились врагами». Следовательно, данные герои (сыновья Кавкасоса), вассалы, имели присущую феодализму тенденцию освобождать¬ся или захватывать власть от своего сюзерена – «мцхетского Мамасахлиса».
И еще говорится, что все это длилось якобы до борьбы с хазарами, после чего было прекращено. А этот момент появления здесь хазар на историческом го¬ризонте относится к VII в. дохр.э., что не совпадает хронологически с таки¬ми сведениями, потому что Кавкасос и его потомки могли появиться здесь значительно ранее этого времени, упоминание о них встречается у древних авторов с VI в. дохр.э.
Следовательно, подытоживая вышесказанное, можно заключить, что древ¬ние летописцы Грузии, лично переживавшие период феодальной формации, под влиянием своего идеологического и субъективно-исторического миро¬воззрения, использовали свои позднейшие социальные взгляды при дешиф¬ровке неизвестного термина «Кавказ», исказив или затушевав древнейшее содержание того предания, которое отражало генезис этого имени и заслужи¬вало гораздо больше внимания и исторической ценности, чем их позднейшие противоречивые малоисторичные домыслы или наслоения. Поэтому, повторяю, эти сведения ценны лишь относительно и для вопросов позднейших этапов исторического развития Закавказья» [11, с. 40].
С/oJ»
Из сведений Вахушти относительно мифического Кавкасоса выстраивается следующая картина его истории.
Кавкасос обосновался на Северном Кавказе в Притеречном ущелье.
М. М. Базоркин пишет: «Дзурдзукетией (Ингушетией) стали называться ущелья к востоку от Хеви (Терека), а западные от Хеви (места) – Кавказом, или Двалетией (отождествляется с позднейшей Осетией. – М. Б.), где поселились сыновья Кавкасоса и потомки его, и все повиновались Дзурдзукосу и после него его потомкам» [11, с. 41; 20, с. 150-151]. Отдельно приведены сведения по Ингушетии (Дзурдзукетии) для уточнения и облегчения географической ори¬ентировки в местопоселении «потомков» этого мифического Кавкасоса.
Кроме того, отсюда видно, что как он сам, так и его преемники («наследни¬ки») были не очень сильны, если подпали под власть и зависимость соседнего главы Дзурдзукоса, «потомки», которого сами были подчинены мцхетскому Мамасахлису до III в. дохр.э.» [11, с. 41].
Такое политическое положение Кавкасоса подтверждается также ле¬тописными материалами «Картлис Цховреба» [47, с. 22], комментариями М. Г. Джанашвили: «По летописной грузинской легенде, над племенами Кавкасоса, брата Картлоса, господствовал Дурзук (Дзурдзук), сын Тиретия или Тинена» [47, с. 230].
В хронике сказано о доминировании Дзурдзука «над племенами Кавкасоса». «Хотя данными выдержками я забегаю несколько вперед (относительно Дзурдзукоса), но сделать это иначе технически нельзя, ибо тогда получится неполная картина» [11, с. 41].
И наконец, участь этих легендарных «племен», или «потомков» Кавкасоса, решили появившиеся овсы. На это имеется указание в словах Вахушти: «После прибытия Тамерлана и взятия Константинополя (турками), теснить овсов ста¬ли с одной стороны крымские ханы, а с другой (со стороны Грузии) – татарские кочевники-магометане. И они (овсы) вступили в Кавказ и покорили племена кавказцев, кои суть двальцы; и с тех пор Овсетия стала называться Черкеси¬ей, или Кабарди, потому что она извратилась и раздробилась на множество мтаварств» [11, с. 41; 20, с. 152-153].
Здесь, скорее всего, идет речь об очередной войне за территории с соседними народами.
«Проанализировав хронологически сообщение Вахушти, полагаю, что в данном случае летописью произведено некоторое смещение хронологии и нагромождение гораздо позднейших событий на древние исторические периоды, относящиеся к моментам ликвидации и растворения племен «двальцев» – «потомков Кавкасоса» – в среде этнически социально нового контингента аланов.
Прибытие Тамерлана на Кавказ относится к 1395 г., взятие Константино¬поля (турками) – к 1453 г., а появление здесь татар-крымцев – к XV в., т.е. все эти события относятся к XIV-XV вв., тогда как время появления алан в дан¬ном притеречном горном Кавказе считается со II-I вв. дохр.э. Следовательно, эти сведения имеют летописные погрешности. Относительно приведенной цитаты можно считать, что последние остатки племени «двальцев», счи¬тавшихся «потомками» мифического Кавкасоса, «кои суть двальцы», были «покорены» в районе ущелий, прилегающих к левому берегу реки Терека с запада, праосетинами, очевидно, аланскими племенами, появившимися тут со II в. дохр.э. и ассимилировавшимися затем этнически с завоеванными ими «потомками» племен Древнего Востока, «праотцов» Кавкасоса и Таргамоса, – родственными грузино-вейнахами – двальцами.
Склонен полагать, что наличием в осетинском фольклоре нартского эпоса, имеющего в значительной доле восточные элементы, они обязаны этим именно вахуштовским прааборигенам («двальцам»), растворенным в нынешней Осетии.
Фольклор кавказских народов отображает особенности быта, нравов и психологию, такие легитимные традиции и обычаи, как уважительное отношение к женщине, традиция братских отношений, оказание помощи и другие. Большинство этнических обычаев и традиций отражено в нартском эпосе, пословицах, поговорках и сказках. В «Нартах» воплощены этическая культура, идеалы предков горских народов. В нем нашли от¬ражение постоянное общение и влияние нартских племен друг на друга.
Что же касается хронологического сдвига, то это объясняется психологи¬ческим влиянием позднейших важных исторических событий, под влияни¬ем коих у позднейших переписчиков летописей старинные сведения теряют свою историчность и более древние факты покрываются подобными позд¬нейшими сбивчивыми наслоениями новых толкований.
В данном случае отступление праосетин в горы с севера (в древности) переплетено с позднейшими покорениями их татарами и кабардинскими феодалами в XV в.
В заключение этого пункта я склонен считать, что мифический Кавкасос – личность историческая (условно) как один из предводителей того восточного народа, который проник на Кавказ» [11, с. 41].
С/oJ»
Вполне вероятно, что древние предания об урартской эпохе были унасле¬дованы грузинами от слившихся с ними урартских и нахских племен, что и легло позднее в основу исторической концепции Мровели. Довольно веским аргументом в подтверждение вышеизложенного служит и то, что, по Мровели, первоначальным языком всех перечисляемых народов – таргамосианов – был урартский, который он называет армянским [12, с. 59].
Концепция грузинского историка об общем происхождении армян, грузин и народов Восточного Кавказа основывается на вполне реальной историче¬ской базе.
Этноним г1алг1а – ингуш в кавказской научной литературе до сих пор не получил удовлетворительное объяснение. Он древнего происхождения, и на него указывают многие письменные памятники, в которых упоминаются гаргареи, дзурзуги, кисты, туши и т.д.
«…Легендарные материалы – как письменные документы древней Гру¬зии, так и связанные с ними устные предания Ингушетии – все они разби¬раются схематично кратко, критически через сопоставление с источниками древних классиков Греции и Рима. Детали анализируются только в пределах методологической потребности ингушской историографии – открытия ее древности» [11, с. 34].
«Итак, по концепции Леонтия Мровели, общностью происхождения объ¬единены: армяне, картвелы (картлийцы и мегрелы) и народы нахско-даге¬станской группы кавказской (северокавказской или «истинно кавказской») языковой семьи – «вайнахи» (чеченцы и ингуши), дагестанцы и албаны. Тер¬ритория расселения перечисленных народов, в начальный период их исто¬рии, охватывает Армению, восточную часть Южного Кавказа, Центральный и Восточный Кавказ. Здесь нельзя не обратить внимания на то, что при нане¬сении на карту указанной территории, она почти полностью совпадает с пред¬полагаемым ареалом расселения в древности (III-II тыс. до н.э.) родственных хуррито-урартских и нахско-дагестанских племен. Не заметить этого, мне ка¬жется, можно только при очень большом желании. В новейших исследованиях все больше получает подтверждение, что, возможно, в III-II тыс. до н.э. пле¬мена восточно-кавказской группы кавказской языковой семьи – нахско-даге¬станские и хуррито-урартские – проживали на всей территории центральной и восточной части Кавказа, восточной части Южного Кавказа, Армянского нагорья, восточной и юго-восточной части Малой Азии и Северной Месопо¬тамии [38, с. 39-47].
Итак, по сведениям древнего источника, Таргамос прибыл с потомством своим из Вавилона, поселился между горами Арарата и Масиса. Потомство его было велико и многочисленно. Границы его страны упирались на востоке в море Гурганское (Каспийское), на западе в море Понтское (Черное), с юга в гору Орети, что в стране курдов против Мидии, а с севера в гору Кавказ. Сыновья его Картлос, Эгрос, Бардос, Мовакан, Лекос, Герос, Кавкасос и Гаос были героями. Земля Арарато-Масисская не вмещала в себе потомков Тарга¬моса, и потому он, Таргамос, половину своего племени оставил тут же, а дру¬гую половину отвел к северу и расселил по Картлии, Эгриси, Барде, Мовакану, Лекетии, Геретии и Кавкасии. Гаос остался там же, в Араратской области.
«Легендарный Таргамос с «потомками», вероятно, отнюдь не мифиче¬ское лицо, а фактический персонаж древнего культового или родового обще¬восточного пантеона. Имя Тарг, видимо, глубоко повлияло на психологию и традицию почитания тех древних народов (яфетидов), из коих сложилась грузинская, вейнахская и некоторые другие кавказские этнические общности родственных по генезису народностей.
Параллельно с грузинской летописью об этом же «герое» сообщается и в армянской истории. Моисей Хоренский отмечал, что в Мцхете «родилось поколение дома Фогормы» (Таргамоса).
В материалах Библии также есть упоминание о нем, причем фонетически форма имени та же самая, что и у М. Хоренского, да и географически, вполне соответствует месту, указываемому в грузинской летописи «Картлис Цховреба». Оно фигурирует в Библии как патриархально-этнический термин. В «Кни¬ге пророка Иезекиля», в гл. 38, имеется предсказание ужаса и наказания, по которому на израильтян должен напасть легендарный царь «из страны Гога и Магога», в составе войск коего имеется упоминание о народе некоего Таргамоса <…> – племя Фогармы с северных пределов». Если учесть, что материалы грузинских летописей не подвергают сомнению грузинское происхождение «гогов и магогов» и что даже в Грузии имеются аналогичные географические термины, то можно допустить относительную правильность этого библейского сообщения и историчность данного термина (Таргамоса).
Далее, помимо этого, вполне правильно библейское указание на возмож¬ность появления племени Таргамоса «с северных пределов потому, что гру¬зинские древние народы обитали севернее Палестины».
Предположение, что некогда в истории Грузии данный бог и герой Тарга играл какую-то весьма значительную роль, доказывает и местный фольклор¬ный материал. Его имя воспевают в наиболее старинных народных песнях горцы – хевсуры и пшавы, обитавшие издревле в весьма изолированном гор¬ном районе Кавказа. Они сохранили в более цельном и неприкосновенном виде многие элементы древнейшей культуры Грузии. Следовательно, их ста¬ринные песни хранят значительную долю древних преданий» [11, с. 35].
С/oJ»
М.М Базоркин пишет: «Также доказательством, допускающим заклю¬чение о доминирующем положении в древности у грузин и ингушей име¬ни «Тарга», служит еще то, что в Кахетии этим именем названо несколько сел, крепостей и даже княжеский дворец. Учитывая же тенденцию связывать древние наименования укреплений, поселений и т.д. с именами богов, царей и героев, а кроме того, их длительную устойчивость, сохранность в непри¬косновенности, можно считать, что в данном случае имеются некоторые связующие элементы с остальными сведениями о том же Тарге.
У М. Г. Джанашвили об этих местах (дворце Торги в Кахетии) в приме¬чании так поясняется: «Торг», или «Тог», был герой, которого и ныне вос¬певают хевсуры и пшавы. Во время царствования Тамары Великой Торгадзе или сыновья Торги считались главарями Кахетии… Именем Торги в Кахетии называют несколько твердынь».
По всей вероятности, у читающего эти строки возникает вопрос: что же общего между этими материалами, касающимися как будто только одной Грузии, и историей Ингушетии? Как известно, по национальным фольклор¬ным данным, в Ингушетии также существуют аналогичные легендарные сведения с именем подобного героя, только несколько в ином варианте, но в принципе Тарг(амос) Грузии и Тарг(им) Ингушетии – элементы одного корня и генезиса.
Относительно данного героя – Тарг(има) – имеется древнейшее, весьма устойчивое ингушское предание, записанное в конце прошлого столетия ингушским этнографом Ч. Ахриевым. Он зафиксировал типичный вариант весьма популярного национального предания об одном из «прапредков» Галгаевского горного общества, считающегося, по народным сказаниям, в числе «праотцов» многих родов Ингушетии. Ч. Ахриев о нем передавал следую¬щее: «Сначала в Галгаевском ущелье был основан аул Аэйги-Кхалла тремя братьями. Старшего брата звали Аэйги, от которого произошло название аула; второго брата – Хамхо, он отделился от брата и основал аул Хамхи; младшего – Таргим. Он сказал: «Я поселюсь на берегу речки Ассы, где могу купать своего коня», – и основал аул Таргим».
Прежде всего, сюжеты преданий имеют общий стиль – восточный; там, в Грузии, – отец с семью сыновьями, а здесь, в Ингушетии, – три брата, т.е. на¬лицо библейский мотив символизации мистических чисел 7 и 3; следователь¬но, это пережитки восточной, сумерийской сакрализации магических чисел, элементы родовых отношений; идеологические представления в обеих леген¬дах крепко придерживаются круга понятий о родстве (там отец с сыновьями, а здесь братья). Далее, в Грузии эта личность – герой, а у ингушей – к тому же почитаемый, храбрейший «праотец» многих родов. Там под таким именем есть древние поселения, и здесь, в Ингушетии, тоже. И наконец, там древние материалы «Картлис Цховреба» и фольклор горцев Грузии (пшаво-хевсур) возводят свой генезис к этому героическому термину, и тут также народные предания выводят свои роды от него.
Кроме того, если там, в Грузии, имеются сопутствующие ему летописные и библейские термины («Гог» и «Магог»), то и в Ингушетии в пережитках культов и фольклоре существуют, вероятно, отголоски тех же самых древних вариаций (Гога и Магога). Так, например, в горном ингушском ауле Шон на¬ходится надземный родовой могильник с коллективным погребением, который считается принадлежащим неизвестному роду Гогов.
А вблизи ингушского горного аула Салги, в 1,5-2 км, имеется древнее святилище ингушей «Магиерды», а также гора, где это святилище находит¬ся, – «Магте», и т.д.
Словом, хотя эти термины («Гог» и «Магог») не имеют четкой логичной связи с Таргимом у ингушей, однако это не исключает возможности допу¬скать, что ингушам оба эти термина известны как этнически-родовые и культо¬вые, и что они относят их к той же древности, к которой и своего легендарного Таргима.
С другой стороны, если приглядеться к географической карте Кавказа и проследить за направлением движения данных полумифических сведений фактически единого мотива, фабулы, то они приведут из Ингушетии прямо в Малую Азию. На крайнем юге находится Вавилон (из которого якобы вышел «праотец» народов Грузии – Таргамос). Далее – долина Арарата и Масиса (где он «размножался» 600 лет). Затем – Закавказье (куда позже «перешло» его «по¬томство», образовав собою основу древнегрузинских племен и родов). По¬том – Кахетия (в которой сохранились его «потомки» и древние поселения, причислявшие себя к этому же имени); севернее же – Хевсуретия (сохранив¬шая о нем древнейший и богатейший фольклорный материал), и, наконец, за перевалом, на крайнем севере Грузии, – горная Ингушетия (предания коей ве¬дут традиционный, национальный родовой генезис части своего общества так¬же от данного «героя-прапредка», «третьего брата» Таргима, где по сей день одно из их родовых поселений называется в честь этого же самого священно¬го патрона-героя его именем – Таргим).
Далее же, т.е. ниже и севернее гор Ингушетии, на плоскости, где ингу¬ши обосновались сравнительно недавно, об этом имени нет никаких других новых или аналогичных сведений. Имеются лишь те, что вынесены ими еще с гор. Следовательно, в горах Ингушетии был последний из вариантов о том древневосточном прапатроне (Тарге), предания о котором сохранились в преданиях народов, связанных вообще исторической общностью, а с этим именем в особенности (т.е. грузин и ингушей).
С/oJ»
На основании только лишь приведенного здесь тождества обоих преданий (грузинского и ингушского) можно с уверенностью констатировать общий генезис этих исторических преданий. О случайном совпадении, преемственно¬сти или исторической аналогии, полагаю, не может быть и речи, потому что, помимо однородности фольклорной фабулы, налицо социальные, географи¬ческие и культовые элементы, а также и фонетическое единство терминов, ибо корень термина – от самого Вавилона. В Библии, летописях и преданиях, через Арарат, Закавказье, Кахетию, Хевсурию и горную Ингушетию – везде прочно сохраняется корень «Тарг» (разница же окончаний объяснима позд¬нейшим расхождением языков – грузинского и ингушского).
Закончив обзор материалов по этому вопросу из грузинской и ингушской истории и суммируя вышесказанное, заключаю, что данный древний миф грузин о Тарге заслуживает исключительного внимания при изучении древ¬ности Ингушетии, как один из множества элементов и родства с грузинским народом и ведущий происхождение от общего корня в Малой Азии.
Следовательно, данный анализ предположения об историчности термина Тарг(амос) или Тарг(им) и рассуждения о сопутствующих ему «Гоге и Магоге» можно выдвинуть в качестве аргумента в пользу концепции общности истории Ингушетии и Грузии в древности, поскольку все нити генезиса обо¬их народов ведут в Малую Азию» [11, с. 36-38].
Исходное бытие кавказской идентичности восходит к источнику суще¬ствования кавказских племен и этносов на земле [102, с. 41]. Кавказская идентичность формировалась в определенных географических условиях. Но структуры повседневности также составляют основу «образа жизни». «Кав¬казец» всегда было конкретным понятием и наполняется реальным содержа¬нием, если исходить из социокультурной целостности Кавказа и его полиэтничности. Кавказскость иррациональна, нужно быть в ней, чтобы ее познать.
Известно, что в кавказской культуре конфессиональная и этническая идентичности взаимосвязаны. Тем не менее, этническая идентичность вос¬принимается кавказцем как высшая ступень из иерархических ступеней бы¬тия. Ингуш – это категория не только личностной, но и социальной идентич¬ности. Она отождествляется с такими ценностными категориями, как истина и честь, справедливость и мудрость.
Кавказская идентичность не абсолютна в строгом смысле слова, но она са¬мореализуется через этничность в кавказской культуре. Европеец предполагает трансэтническую идентификацию, а для кавказца этничность выполняет важную функцию в личной, социальной и политической жизни, ибо его сознание направлено на принципы, идеалы и нормы, обозначаемые этническим фактором.
Ингушетия, безусловно, существовала под термином Дзурзукетия. Об этом говорит ряд упоминаний о ней в материалах летописей Грузии. Например, имеются сведения, что третий царь Грузии Мирван I после похода и опусто¬шения Дзурдзукии соорудил против них Дарьяльские ворота. Затем говорится у Вахушти, что будто при втором царе Грузии Саурмаге (237-162 гг. до н.э.) [89, с. 11-12; 47, с. 34-37] часть населения Дзурдзукетии была переселена в Сванетию [20, с. 236]. Вахушти приводит материал, в котором говорится, что первый царь Грузии Парнаваз (302-237 гг. до н.э.) заключил политический брак в целях утверждения власти над Дзурдзукетией, т.е. Ингушетией, при¬везя оттуда себе жену – «родственницу Дзурдзукоса» [20, с. 152-153]. Сле¬довательно, эти исторические факты указывают, что термин «дзурдзук» для обозначения ингушей существует издревле. Вместе и наряду с первейшими сведениями грузинской летописи о своих царях с IV в. до н.э. генезис Дзурдзукоса уходит в более отдаленную пору, приблизительно к VI-V вв. до н.э., когда закончился процесс этнической консолидации ингушей и грузин (из малоазийских эмигрантов и древних аборигенов Кавказа).
«В итоге можно констатировать, что Дзурдзукос, «сын скалы», – термин исторический и появляется с VI-V в. до н.э.» [11, с. 52].
По нашему мнению, история Тарга (Таргамоса) и его сыновей не что иное, как циклический процесс возвращения потомков, когда-то выплеснувшейся с Кавказа мощной волны населения обратно к истокам.
В родословной многих коренных ингушских родов – тейпов – существует утверждение о миграции их предков с юга и расселении затем с запада на восток.
В соответствии с «Картлис Цховреба» Л. Мровели, ингуши – древнейший коренной народ Кавказа, их правитель носил имя Кавказ, от которого и прои¬зошло название местности. В грузинской историографической традиции так¬же считается, что Кавказ и его брат Лек заселили безлюдные на тот момент территории Северного Кавказа от гор до устья реки Волги.

4.3.2. Тинин (Тинен)

Замечательный ингушский ученый М.М. Базоркин в своем труде «Про¬исхождение ингушей» пишет следующее: «Проводя последовательно (без исключений) анализ легендарных материалов, относящихся хоть в какойто степени к древней истории Ингушетии, я обнаружил в материалах Вахушти сведения о еще некоторых полумифических персонах, которых можно приобщить к данной части работы.
Сведения эти касаются трижды упоминаемого «отца» Дзурдзукоса:
С/oJ»
«Дзурдзукос же, сын Тинена, превосходнейший из потомков Кавкасоса» [11, с. 42; 20, с. 136].
В летописи «Жизни», имеются конкретные сведения, касающиеся только ингушей.
По летописной грузинской легенде, над племенами Кавкасоса, брата Картлоса, господствовал Дурдзук (Дзурдзук), сын Тиретия, или Тинена Данная выдержка из комментария М. Г. Джанашвили взята, вероятно, из первоис¬точника, которым пользовался Вахушти.
Как видно из изложенного, все три варианта грузинских сведений сводятся к одному: что отцом Дзурдзукоса был Тинен.
«Оставляя пока открытым вопрос об этом мифическом отце Дзурдзукоса, обратим внимание на внутреннее содержание самого сюжета. Но для этой цели необходимо предварительно сделать некоторое отступление. Вахушти, описы¬вая город Гори, отметил (на основании древних сведений), что «он получил название от горы, которая вздымается там, на берегу реки Большой Лиахвы» [11, с. 42]. По свидетельству «Картлис Цховреба», название было будто дано впервые византийским императором Ираклием, осаждавшим в 626 г. Тбили¬си, и тогда же переименовавшим г. Гори в Тонтио. Автор перевода «Геогра¬фии» Вахушти, М.Г. Джанашвили, комментируя данное сообщение, выразил сомнение в правильности подобного происхождения этого термина, указывая, что о нем нет ничего в греческих лексиконах. Он полагал, что название горо¬да в действительности произошло от грузинского слова «Тинто» – гора, скала (твердая, отвесная), а также указывает, что именно там же, около г. Гори, есть также и мост, названный «Тинисхи-ди», т.е. «тинный» – гористый, скалистый, или «Тиндари» – подобный утесистой скале» [20, прим. 314, 360, 610].
Следовательно, можно допустить, что М.Г. Джанашвили довольно верно предполагал этимологию этого термина (г. Гори и др.), считая его происходящим от грузинского слова, обозначающего гору, скалу – «тинта», «тиани», «тин» и т.д.
Причем М.Г. Джанашвили, комментируя материал, вслед за указанием от¬носительно термина «Тиндари» (крепкая скала) упоминает сообщение о про¬исхождении Дзурдзукоса от Тинена, т.е., очевидно, эту информацию он при¬водил как пример, подтверждающий происхождение термина «Тинен» (отца Дзурдзука), несомненно, от грузинского слова «Тинта» – скала, гора.
На основании приведенного, полагаю, не будет ошибочным считать (вслед за М.Г. Джанашвили), что разбираемый здесь летописный термин «Тинен» образовался от грузинского слова «скала, гора», т.е. что это не собственное имя «отца», «предка» или культового божества, а действительно только слово «скала», с коим, очевидно, сочетается древнее содержание легенды.
Тогда можно интерпретировать этот исторический сюжет об имени Тинен так: «Дзурдзукос был сыном скалы (горы, камня)» или «произошел из скалы».
Данный легендарный мотив, безусловно, является весьма древним: ге¬незис его уходит в глубь веков, к иранским культовым мифам, к божеству солнца Мифре (Митре), влияние коего шло из древней Персии на Кавказ, в Грузию.
Этот сюжет «рождения от скалы» из приводимых ниже кавказских вариан¬тов имеет очевидные параллели со сведениями древних авторов об иранском Митре. Но прежде всего надо упомянуть псевдо-Плутарха (I-II вв.) с его ми¬фом о Мифрасе (Митре) и его сыне Диорфе, который, несомненно, послужил первоисточником для создания кавказских вариантов (его). Вот что у него го¬ворится: «…Мифра (Митра. – М.Б.) хотел иметь сына, но так как он ненавидел женский пол, то пустил свое семя на скалу, которая стала беременной и после определенного времени родила ему сына по имени Диорфа…» [11, с. 44; 25, с. 157]. Это один из древних догматов «непорочного зачатия» (божества земли Диорфа).
Отголоски или вариации этого же самого древнеперсидского культового мифа имеются и у ингушей с осетинами в их нартском эпосе и родовых традициях.
Для обитателей гор сочетание сюжета с камнем или скалой всегда (пси¬хологически) ближе понималось, воспринималось, а потому и сохранялось в пережитках, что отмечается в приведенных фольклорных и родовых пре¬даниях.
Сопоставим движение и эволюцию различных вариантов пережитков догмагического мифа «рождаемости из скал и камней» богов, героев и предков:
В древней Персии божество солнца Митра (Мифра) «непорочно» производит сына Диорфа «из скалы».
Древнегрузинские предания иллюстрируют (в летописях «Картлис Цховреба», приводимых у Вахушти и подтверждаемых М.Г. Джанашвили), что вождь, или глава, ингушей Дзурдзукос – «непорочный сын скалы» (Тинена).
В ингушском и осетинском нартском эпосе богатырь Солса (Сослан – у осетин) «непорочно» рождается из камня. Обратим внимание, что профессор
В. Миллер, точно так же анализируя дигорский вариант о рождении нарта Сослана, сопоставляет этот сюжет с мифом о Митре (Мифрасе).
В ингушском фольклоре предание об одной из старейших галгаевских фа¬милий повествует о ее «непорочном» появлении точно так же из «камня».
Очевиден путь движения этого мотива: сначала он зародился в Малой Азии (персидские Мифра и Диорф), потом попал в Закавказье (грузинский Дзурдзукос) и, наконец, на Северный Кавказ – ингушский и осетинский Солса и Сослан.
С/oJ»
В свою очередь, эволюция содержания (объекты, тематика) различается по социальному составу героев: у древних персов – бог, у Грузии – царь (или главарь), у ингушей с осетинами – богатырь.
Следовательно, по мере удаления (хронологически и территориально) снижа¬лось социальное значение, и сокращались рамки идеологического влияния этого объекта: в Малой Азии – персидский бог и государство, в Грузии – вейнахский царь, глава народа, в Ингушетии и Осетии – народный богатырь – родовой предок.
Исходя из всего приведенного, можно констатировать историчность термина «Тинен» (по-грузински: скала, гора, камень), указывающего на явную аналогию Дзурдзукоса («сын скалы») с древнеиранским Диорфом.
Значит, в момент складывания грузинского предания о Дзурдзуке, там были весьма распространены персидские верования.
Таким образом, можно отметить троекратное варьирование данного древ¬неперсидского сюжета в истории в эволюции ингушских родовых генеалоги¬ческих традиций, в предании о «родоначальнике» ингушей (как дзурдзуков) и джераховцев как дзурдзуковских «потомков» [11, с. 42-47].
Нет никаких сомнений, что в «Картлис цховреба» четко прослеживаются отголоски Урартского мира (Тогарма, Торгамус, Торгим) [74]. В своде ясно обозначен «наиболее могущественный» из всех детей Кавказуса – Дзурдзук – общепризнанный предок нахских народов. Здесь сказано о том, что самый первый грузинский царь Фарнаваз женился на дзурдзучке, чтобы с помощью наиболее именитых в Закавказье дзурдзуков – вейнахов закрепиться и удер¬жаться на престоле. Как ему, так и его сыну Саурмагу, предки ингушей ока¬зывали помощь и поддержку, увлекательно сообщается в данных преданиях. Здесь много другого ценного материала, который может быть использован как первоисточник.

4.3.3. Дзурдзукос

Дзурдзукети или Дзурдзукия – средневековое племенное образование ингушей-вайнахов на территории современных горной Ингушетии и западной Чечни. По мнению большинства историков, этноним «дзурдзук» следует отождествлять с предками нынешних ингушей, чеченцев, и бацбийцев.
Арабские географы IX-X вв. именовали страну «Дурзук», а Ассинское ущелье – Баб-Сул (Баб-Сур).
Чеченский ученый С. Джамирзаев посвятил реконструкции данного этно¬нима специальную статью, он трактует этноним «Дзурзук» сопоставлением слова «сур» – войско и «дзукъ» – хребет, т.е. «войско хребта».
«Юсифовым Ю.Б. было высказано предположение, что носители нахскодагестанских языков в III тысячелетии до н.э. обитали в близких и дальних зонах Урмийского озера и контактировали с соседними народами (Юсифов Ю.Б. Ранние контакты Месопотамии с северо-восточными странами (Приурмийская зона) // ВДИ №1(180), 1987. С. 37, 38). Кстати, именно с топони¬микой этой зоны связано возникновение одного из многих этнических имен ингушей, отмеченного в грузинских и армянских хрониках, – дзурдзуков. Со¬гласно Меликишвили Г.А., название манейского поселения Дурдукка (вар. Зурзукка) почти полностью совпадает с названием северокавказского (бацбийско-кистинского) племени дурдзуков и т.д. (игнорирование автором этни¬ческого имени ингушей, вероятно, связано с цензурой на упоминание этого имени в период депортации ингушей – курсив автора) (Меликишвили Г. А. Новая урартская надпись из Иранского Азербайджана // ВДИ № 3(73), 1960. С. 10, 11).
В свою очередь, исследуя историю этнонима дзурдзуки, Робакидзе А. И. заявляет о его важности не только лишь в связи с этногенезом нахов. Он по¬лагает, что частое упоминание этого этнонима в древних и ранних средневе¬ковых письменных памятниках в различных языках имеет важное значение для изучения культурной истории чеченцев и ингушей и их связей с народами Закавказья (Робакидзе А.И. Жилища и поселения горных ингушей // Кавказ¬ский этнографический сборник. II. Очерки этнографии горной Ингушетии. Тбилиси, 1968. С. 25, 26, 27)» [95].
Относительно Дзурдзукоса Вахушти дано много совершенно ясных сведе¬ний, потому отрицать или сомневаться в историчности данной легендарной личности совершенно не приходится.
Приводимые Вахушти древнейшие грузинские сведения из «Жизни» о Дзурдзукосе говорят следующее: «А Дзурдзукос, Тиненов сын, превосход¬нейший из всех сыновей Кавкасоса, вошел он, Дзурдзукос, в (гору) Кавкази, нашел место весьма крепкое и выстроил город, и назвал его своим именем – Дзурдзуки, и стал платить дань хазарам. И после этого Дзурдзукетией стали называться ущелья к востоку от Хеви, а западнее от Хеви (места) – Кавказом, или Двалетией, где поселились сыновья Кавкасоса и потомки его, и все по¬виновались Дзурдзукосу и после него его потомкам, а эти последние мцхетскому Мамасахлису вплоть до первого царя Парнаваза» [11, с. 47].
Следующая цитата самого Вахушти аналогична этим сведениям из старинной летописи «Картлис Цховреба»: «Дзурдзукос же, сын Тинена, превосходнейший из потомков Кавкасоса, убежал в Кавказские горы. Там построил город и на¬звал его своим именем, и через это восточная от Арагвы часть до границы Лекетии стала называться Дзурдзукети, а западная от Арагвы, т.е. реки Ломеки, а ныне Терги, которая из Хеви устремляется внутрь Кавказа, стала называться Двалетией…» [11, с. 447; 20, с. 136, 137].
С/oJ»
«Прежде чем приступить к анализу комментария, приведем одно утвержде¬ние автора перевода М.Г. Джанашвили из «Картлис Цховреба» о Дзурдзукосе: «По летописной грузинской легенде, над племенами Кавкасоса, брата Картлоса, господствовал Дурдзук (Дзурдзук), сын Тиретия или Тинена…» [47; 20, с. 32, 230; 11].
Из приведенных трех выдержек, коих начало разбиралось выше, видно, что в грузинских древних материалах этим термином (Дзурдзукос) именова¬лась не только народность, область или страна района горной Ингушетии, о чем говорилось в первой части, но под этим именем в древности существо¬вала легендарная личность, господствовавшая в данной области Кавказа.
«Материалы указывают, что Дзурдзукос (сын скалы) убежал из Грузии в горы, нашел на Северном Кавказе «место весьма крепкое», построил там го¬род, назвал его своим именем и «господствовал» с потомками над соседними племенами Северного Кавказа; что после него «его потомки» подчинились мцхетскому Мамасахлису. И это якобы было вплоть до воцарения в Грузии Парнаваза, т.е. до IV в. дохр.э.
Хронология событий только в одном случае вступает в противоречие с исто¬рическими фактами, когда в материалы, относящиеся к периоду дохр.э., вплетались сведения о хазарах, бывших в южной части Северного Кавказа и Закавказье не ранее VII в. дохр.э.
Получается нелепость: как мог сам Дзурдзукос платить им дань, если его потомки подчинялись мцхетскому Мамасахлису, который был до Парнаваза, царствовавшего в Грузии в IV-III вв. дохр.э.?!
Ясно, здесь в материалах древних летописей Грузии имеются элементы совершенно неуместных, запутывающих искажений, появившихся, видимо, впоследствии. Кроме того, надо полагать неверность сведений о хазарах еще и вследствие того, что данный термин («Дзурдзукос» и от него Дзурдзукетия) встречается в других местах грузинских летописей, причем не только в материалах Вахушти, но и в остальных, благодаря чему можно уверенно кон¬статировать историчность этого термина в продолжение целого ряда этапов развития Грузии начиная с VIV вв. дохр.э. [20, с. 75, 77, 236; 89, с. 11, 12].
В отношении географического соответствия данного названия «Дзурдзукетия» нынешней горной Ингушетии сомнений не может быть, поскольку это вполне ясно видно в следующих словах: «…восточная от Арагвы (Терека. – М. Б.) часть до границы Лекетии (Дагестана. – М.Б.) стала называться Дзурдзукетией» [11].
«Вахушти это указание давал схематично, не разделяя Дзурдзукетию на общества. Это единственное из ценнейших сведений в материалах истории Грузии об ингушах, где горную Ингушетию той эпохи именуют Дзурдзукией» [11, с. 48].
Приведем некоторые сравнения: «…для проведения параллелей между древнегрузинским легендарным Дзурдзукосом, приобщаемым исторически¬ми материалами к джераховским ингушам, – и фольклорными ингушскими сведениями может служить одно из популярных ингушских преданий, отно¬сящихся к тому обществу горной Ингушетии, названному Джераховским.
Но прежде чем проанализировать предания и свои о них заключения, ого¬ворюсь, что приводимые ниже соображения выдвигаются в качестве дискус¬сионного материала как предварительная рабочая гипотеза.
Краеведом-этнографом ингушом Ч. Ахриевым записана следующая ле¬генда об «основателе» Джераховского ингушского общества: «Родоначаль¬ником Джераховского общества считается некто Джерахмат, с незапамятных времен поселившийся в ущелье по бокам речки Армхи, впадающей в Терек. Ущелье названо Джераховским по имени родоначальника. Джерахмат, также как и Кист, был выходцем, но не из Сирии, а из Персии. Во время его пересе¬ления Джераховское ущелье было совершенно необитаемо. Джерахмат имел около себя 100 человек дружины, находившейся в его подчинении и испол¬нявшей все его приказания. Спустя некоторое время после этого переселения в Джераховское ущелье начали приходить посторонние жители и населили свободные места с дозволения Джерахмата. Последний защищал со своей дружиной новых переселенцев и за это пользовался весьма значительными правами над остальным народонаселением, так, например, он имел право держать холопов и брать подать с жителей Джераховского ущелья. Джерахмат жил до глубокой старости и в течение своей жизни пользовался между своими новыми соотечественниками большим уважением. Сыновья Джерахмата, Лорсин и Бек, пользовались между джераховскими жителями точно так же большим уважением. Подобно кистинским предводителям, они неодно¬кратно были принимаемы грузинскими царями к своему двору и получали от них при своем возвращении богатые подарки…» [10, с. 2-3].
Не вдаваясь в глубину полного внешнего и внутреннего исторического ана¬лиза данной выдержки из ингушского предания, а лишь проводя схематично рабочую параллель между этой народной легендой Ингушетии и вышепри¬веденными тремя цитатами из древних грузинских источников Вахушти и М.Г. Джанашвили, видим здесь довольно тесную связь. То, на что указывают древнегрузинские летописи, в Ингушетии находит себе подтверждение в на¬родных ингушских преданиях, причем в аналогичном сюжете фабулы и на том же самом географическом месте.
С/oJ»
Единственное различие состоит только в имени: там Дзурдзукос, а здесь Джерахмат. Полагаю, что это имя «Джерахмат» состоит из неизвестно¬го корня «Джер» и магометанского имени «Ахмет», которое он определяет или характеризует, например: «Ахмет из Джераха». Следовательно, при со¬поставлении терминов можно провести сравнение между первым слогом Дзурдзукоса – «Дзур» и Джерахмата – «Джар». В этом отношении должны лингвисты дать свое конкретное заключение.
Составитель перевода материалов Вахушти М.Г. Джанашвили, встречая весьма часто оба термина в тексте, пытался даже расшифровать этот корень «Джар» с точки зрения грузинской этимологии: «джари» – по-груз. «войско», следовательно, по содержанию это должно означать «войсковое место» [20, с. 143, прим. 439; 11].
Думается, подобное заключение заслуживает более глубокого внимания, потому что умалить фактическую воинственность аборигенов этой мест¬ности исторически невозможно (учитывая специфические черты военного отходничества, отражающегося в бытующих нравах вейнахских горцев). Конечно, этимологизировать непонятный термин на основе родного языка, в данном случае грузинского, а не ингушского, как это делает автор перево¬да, – это слишком ответственно и малоубедительно.
Однако, сообразуясь с вышесказанным заключением относительно ото¬ждествления корней «Джар» и «Дзур», все же можно допустить, что дан¬ный корень выступает в том значении, которое и высказано переводчиком. Очевидно, его значение служит характерным отличительным признаком аборигенов данного места (Джерахмата), т.е. их воинственности (от груз. «джери» – войско).
Это вполне могло иметь историческую почву под собой: поскольку джераховские ингуши являются наиболее близкими (территориально) к Грузии, то, пополняя воинственные кадры гвардейской охраны грузинских феодалов, они дали основание для такого мнения о себе среди летописцев.
Потому в представлении о них у грузин-историков, – по ассимиляции их представлений об ингушах с доминирующим мнением о них как о наемных воинах-профессионалах в Грузии, – создалось впечатление, позже ставшее общепринятым, что там именно очаг для военных кадров – место войска – «Джари».
Если из Грузии Дзурдзукос «убежал» или «вышел», то в Ингушетию он «прибыл»; далее говорится, что «Дзурдзукос построил город и назвал его своим именем». Про другого же говорится в ингушских преданиях, что «именем Джерахмата названо все ущелье», главный аул (Джерах) и даже есть один из родов (Дзераховы), носящий его имя.
Далее, по грузинским летописям (Вахушти), Дзурдзукос – личность го¬сподствующего слоя: он «господствовал» над всеми племенами Северно¬го Кавказа, ибо «все повиновались Дзурдзукосу». А по вышеприведенным ингушским сведениям (Ч. Ахриев), Джерахмат «имел около себя 100 челок дружины… имел право держать холопов… брать подати с жителей… защи¬щал… новых переселенцев и пользовался весьма значительными правами». Поскольку в нашу задачу не входит анализ социально-экономической состав¬ляющей приводимых примеров, ограничиваясь лишь указанием на идентич¬ность между Дзурдзукосом Грузии и Джерахматом Ингушетии, мы можем допускать, что это мифическое лицо наиболее исторично в том аспекте, в кото¬ром затрагивается политический момент его появления в Ингушетии («убе¬жал» и «прибыл»).
Кроме того, необходимо также обратить внимание на следующее: когда Вахушти цитирует древние летописи и тому подобные документы, то он со¬храняет для обозначения Ингушетии древнюю терминологию, называя ее «Дзурдзукетией», иногда лишь с подразделением на «глигви» (галгаевцы), «кисти» (кистины) и «дзурдзуки» (джераховцы). Но когда Вахушти дает соб¬ственные данные его эпохи (XVII-XVIII вв.) по современной ему географиче¬ской и этнической терминологии, то он называет (местность с ее населением) этих же самых, по летописям, «дзурдзуков джериехами», т. е. по нынешнему названию – джерахами. Или же объединяет их вместе с кистинами, например называя речку Армхи Кисто-Дзурдзукской рекой (по древней терминологии), а местность, по которой она протекает, – Джерахи (новейшим именем). Вот это смешение старого материала с новыми сведениями, встречающееся в тексте у Вахушти, не должно смущать исследователя-историка, если он мо¬жет разобраться в вопросе отождествления обоих терминов.
Таким образом, заканчивая анализ исторических сведений для отождест¬вления данных терминов (древнегрузинских летописей – «Дзур(дзукоса)» и древнеингушских преданий – «Джер(ахмета)»), приходится вернуться к установлению условной хронологии появления этих имен для мифических предводителей, относящихся к древней истории Ингушетии.
У Вахушти сказано, что потомки Дзурдзукоса повиновались мцхетскому Мамасахлису вплоть до царя Парнаваза, после воцарения которого они на¬чали платить дань грузинским царям. А хронологические сведения Вахушти датируют появление первого грузинского царя Парнаваза 302-237 гг. дохр.э., т.е. получается, что сам Дзурдзукос должен был существовать гораздо ранее Парнаваза (хоть на три поколения раньше своих «потомков», условно говоря).
С/oJ»
Из приведенных материалов можно будет иметь схематичное представле¬ние о глубоко древней, полумифической периодизации событий, относящихся к ранней истории Ингушетии» [11, с. 51].
Последнее летописное сказание в материалах Вахушти дает сведения о «родоначальнике» Ингушетии – Глигве. Таким образом, грузинские источ¬ники доводят легендарную генеалогию ингушей вплоть до имен их перво¬предков, известных из ингушских народных преданий. Сводится сказание к тому, что будто бы этот грузинский Глиг (идентичный ингушскому Галга) был «внуком» вышеназванного Дзурдзукоса – личности полумифической, хотя имя это историческое.
Однако бесспорно, что сведения раннесредневековых армянских и гру¬зинских авторов основывались на более богатой древней литературе, нежели та, которая известна нам сейчас.
Сведения Мровели о расселении указанных в его генеалогической табли¬це народов в основном достоверны и соответствуют современному определе¬нию этнотерриториальной карты древнего Кавказа.
Так, потомки армян занимают собственно историческую Армению, быв¬шую территорию Урартского царства, картлийцы (грузины) – Картлию – от Лихского хребта на западе, до Эрети на востоке. Далее народы, относящиеся к нахско-дагестанской языковой группе: раны или потомки Бардоса – право¬бережье Куры, от Хунаракерта до слияния Аракса с Курой; моваканы – лево¬бережье Куры; эры – Эрети, территорию между восточной границей Картли и Главным Кавказом; леки – Дагестан; кавкасиани – центральные районы Кавказа.
С V в. до н.э. название Урарту навсегда исчезает с исторического обихо¬да: «(термин Урарту последний раз встречается в надписи персидского царя Ксеркса) и на смену ему, полностью охватывая бывшую урартскую страну, прочно устанавливается имя Армения. Собственно история Армении и есть прямое продолжение истории не только протоармян, но и урартов, которые вошли «чрезвычайно мощным в численном и культурном отношении ком¬понентом в состав армянского народа» [37, с. 239]. Фактически армянский народ явился правопреемником урартской истории и культуры. В связи с чем античные авторы трактовали историю Армении как продолжение истории Урарту, называя последнюю Арменией, не говоря уже о раннесредневековых армянских и грузинских историках, которым совершенно неизвестно назва¬ние Урарту, а урартский период они рассматривают как древний, начальный этап истории Армении. Так, в раннесредневековых грузинских источниках термины «Арарат» – библейское название страны Урарту – и «Армения» являются «идентичными, равнозначными наименованиями» [12, с. 57]. Не составлял исключение, безусловно, и Мровели, который, следуя раннесред¬невековой традиции отождествления Урарту (Арарат) и Армении, рассматри¬вает истории Урарту и Армении неразрывно, как единое целое, как историю собственно Армении и армянского народа. В таком случае, казавшиеся не¬объяснимыми изложения Мровели начального этапа истории кавказских на¬родов под эгидой «армянского» этнарха, становятся ясным и логичным. Ибо речь идет не собственно об Армении и армянах, а об Урарту и урартах.
Древнегреческий историк и географ Страбон также отмечает, что древ¬нюю Иберию населяют две различные этнические группы: «Равнину населя¬ют те из иберов, которые более занимаются земледелием и склонны к мирной жизни, снаряжаясь по-армянски и по-мидийски, а горную часть занимают воинственное большинство, в образе жизни сходное со скифами и сарматами, с которыми они находятся и в соседстве, и в родстве, впрочем, они занимаются и земледелием и в случае какой-нибудь тревоги набирают много десятков тысяч воинов».
Интересно, что среди племен, населявших Картли до переселения туда ариан-картлийцев, предание из свода хроник «Мокцевай Картлисай» назы¬вает «воинственных хонов». Племя хоной называется источниками среди древнеингушских племен – создателей кобанской культуры. В более позднее время этот этноним зафиксирован в Армхинском ущелье Ингушетии (ин¬гушский род хоной) и в ущелье реки Чанты-Аргун Чечни (общество хоной). «Хоны» – гунны и «хоны» – древнеингушское племя четко разделяются и в «Армянской географии» VII в. н.э.
Этническая принадлежность народов, перечисленных Л. Мровели, хоро¬шо известна – вслед за армянами и картвелами (картлийцы и мегрелы) назва¬ны этнически родственные дагестанские народы или албано-дагестанские: раны и моваканы, представлявшие собой ядро населения Кавказской Алба¬нии; эры и леки, заселявшие восточный Кавказ; затем кавкасиани, термином, которым, как уже давно установлено, в грузинских источниках обозначались вайнахские народы (чеченцы, ингуши и бацбийцы) [96, с. 31-32].
Для понимания сути концепции Мровели большое значение имеет его уве¬ренность в том, что территория Урарту является прародиной всех перечисля¬емых им народов – армян, грузин, ранов, моваканов, эров, леков, мегрелов и кавкасианов. Истоки общности происхождения указанных народов Мровели выводит именно из Урарту, называя ее Арменией, которая, по его мнению, вернее, его источников, являлась первоначальным местом их жительства, от¬куда они затем расселились по регионам Кавказа. Если рассмотреть утвержде¬ние Мровели не с точки зрения раннесредневековых историков, для которых Урарту – это Армения, а с позиции наших современных знаний об этой эпохе, то есть отделить историю Урарту от истории собственно Армении, то, по Мровели, урартский период является общим достоянием, начальным этапом истории всех называемых им кавказских народов» [31].
С/oJ»
В генеалогической таблице Мровели перечислены армяне, картвелы (картлийца и мегрелы), вайнахские (ингуши, чеченцы и бацбийцы) и дагестанские или албано-дагестанские народы.
На рубеже IV–III вв. до н.э. пришлые протоквартальские племена начали смешиваться с автохтонными нахоязычными (древнеингушскими) племена¬ми, в результате чего сложился древнегрузинский народ. В грузинский язык из языка ассимилированных далеких предков ингушей вошло большое ко¬личество слов. Также в формировании грузинского этноса принял участие мушкский элемент, проникший с территории Малой Азии. Этим объясняется наличие во главе официального пантеона Картлийского царства богов с малоазийскими именами: Армаз, Заден.
Такое поразительное совпадение наталкивает на мысль, что, возможно, истоки концепции Мровели восходят именно к этой, реально существовавшей восточно-кавказской (нахско-дагестанской и хуррито-урартской) общности, ко¬торая по своему происхождению, языковой принадлежности, общностью сво¬ей истории на ранних этапах, действительно представляла единую этническую общность, на базе которой впоследствии и сформировались народы Восточного Кавказа и Армении. Представляется вполне вероятным, что в основе концеп¬ции Леонтия Мровели об общем происхождении перечисляемых им народов – армян, картвелов, ингушей и дагестанцев – лежат те устные или письменные предания древнейшего населения (хуррито-урартской и нахско-дагестанской) указанной территории, в которых и были отражены единство их происхождения, территории и исторических судеб. Этим, вероятно, и объясняется отсутствие в генеалогической таблице Мровели народов Западного Кавказа.
Как отмечено выше, начальный этап истории, вообще истоки общности народов, Мровели выводит из Урарту, являвшегося их общей прародиной. Сведения Мровели о начальном этапе истории таргамосианов представля¬ется возможным увязать с конкретными историческими событиями. Собы¬тиями имевшими место в Передней Азии на рубеже VII-VI вв. до н.э. Как известно, в конце VII в. до н.э. складываются два военно-политических союза известных тогда крупнейших держав мира: с одной стороны, это Ассирия, Египет, Урарту и Манейское царство, с другой – Мидия, Вавилон и помогав¬шие им скифские отряды. Между ними разгорается грандиозная по тому вре¬мени ожесточенная война, в результате чего были сокрушены, потерпевшие поражения Ассирийское, Урартское и Манейское царства, что повлекло за собой существенное изменение политической и этнической карты Передней Азии. В период этой кровопролитной войны, особенно после окончательного разгрома мидийцами и их союзниками Урартского царства в 590 г. до н.э., прослеживаются мощные волны миграции населения из урартских областей на север, в районы Кавказа [76]. Это переселение племен засвидетельство¬вано данными археологии и письменных источников и получает все больше подтверждение в новейших исследованиях» [31].
По мнению ингушских историков, наименование Дзурдзук, или Дурзук по одной из версий, является искаженным произношением грузинами ингуш¬ского предания о Дардза къуньгиш (Сыновья вьюги). Так же существует вер¬сия, что Дзурдзук был историческим лицом, пришедшим в Джейраховское ущелье через Грузию из страны, в Средневековье именуемой Шаме (Сирия – арабск.), однако самые ранние упоминания о нем датируются VI-V вв. до н.э. – периодом, когда данную территорию населяло племя урартов.
Территорией Дзурдзуков является современная горная Ингушетия и запад¬ная Чечня.
Наличествует еще одна версия. В документах Вахтанга VI этноним дзурдзуки используется для обозначения глигвов и кистов одновременно, а на карте XII в., составленной академиком И. Джавахишвили, Дзурдзукия граничит с юга с Кахетией, с востока – с Дагестаном, т.е. расположена в Центральной части Север¬ного Кавказа. Дагестан и Дзурдзукию разделяют так называемые «Дзурдзукские горы». В «Житии Грузии» упоминаются кисты-дзурдзуки, где, согласно террито¬риальному расположению, кисты – ингуши.

4.3.4. Глигви – Галг1а

С/oJ»
«А к востоку от сей Кисто-Дзурдзукии находится Глигви, названная так Глигом, внуком Дзурдзукоса» [20, с. 150].
Вахушти не указывает, из каких источников он заключает, что Глиг или Галг1а является именно «внуком» Дзурдзукоса. Но поскольку данное поло¬жение подтверждается даже указанием родственной степени, можно допу¬стить, что Вахушти, очевидно, располагал летописными материалами, свиде¬тельствующими об этом обстоятельстве исторически.
Ингушский фольклор в различных вариациях дает сведения, из которых сле¬дует, что этого неизвестного сына звали Га, а его сын был Галга (грузинский Глиг).
Если проследить за условной хронологией этих полумифических лично¬стей, зафиксированных грузинской и ингушской древностью, то получится, как уже говорилось ранее, что Дзурдзукос (идентичен Джерахмету) должен был существовать намного ранее IV в. до н.э. – приблизительно в V-VI в. до н.э. А Вахушти указывал, что Глигви – Г1алга являлся его внуком, следо¬вательно, он мог относиться к периоду III в. до н.э.
Если обратить внимание на состав древнегрузинского пантеона, то в нем обнаруживаются имена, тождественные, возможно, даже ингушскому леген¬дарному прапредку Га, который ведет свое происхождение от культовых Гаци и Г1а (год).
Если допустить (не случайное) единство корней обоих терминов Г1а, то можно сделать сопоставление грузинских названий богов с ингушским «прапредком». Что данные культово-патриархальные основы всех терминов могли иметь общий генезис, доказывает следующее.
Не исключена возможность появления его у обоих этих народов по месту зарождения данной идеологии (культовой) – со своей прародины в Малой Азии.
«…Нельзя отрицать возможность влияния или заимствования ингушами от грузин (их культов), потому что в древности Грузия доминировала над сво¬ей северной окраиной (Ингушетией), а эти божества принадлежали «государ¬ственной религии» Грузии с VI до IV в. дохр.э., т.е. 300 лет. Следовательно, культы этих богов они могли воспринять от Грузии.
Первая часть Г1а всех терминов (Гаци, Гаим, Г1а) должна была обозначать имя (культовое) этого божества, а остальные (ци, -им), вероятно, служили в качестве пояснения к его значению, т.е. это показатели производственных функций, местопребывания или предназначения того и другого.
Что такое допустимо, полагаю, вытекает из следующего: Гаци состоит из «га» (имя бога) и «ци» (небеса – по-груз., или искра – по-инг.). Сле¬довательно, этот Гаци, очевидно, мог означать верховного бога неба или молнии, огня, света и т.д. В отношении другого (Г1а(им)) затруднительно сказать что-либо конкретное о его окончании (-им), не располагая достаточ¬ными знаниями грузинского языка; но судя по тому, что у М. Г. Джанашвили в «Приложении к этнографическому отделу географии Вахушти» этот термин упоминается не в полной форме (его окончание -им заключено в скобки, следовательно, оно не всегда или вовсе не обязательно чита¬ется), имеется основание допускать его опускание (без попытки дешиф¬ровать).
Кроме того, в ингушском языке есть подобное косвенное сочетание из данного корневого «г1а» с производственным термином, дающее новый термин иного значения.
Например: имя прапредка из ингушских преданий, т.е. патрона, коего они могли воспринять из своего (или грузинского) пантеона, в качестве предво¬дителя, главы доминирующих родов при переходе от родового общества к зачаточному классовому, божественного «Г1а», послужило основой для названия его потомков-ингушей галгаями. Данное слово, полагаю, состоит из показателя социально-производственной принадлежности потомков это¬го культово-патриархального праотца Ингушетии, (т.е. из «г1ал» – башня (инг.) и «га»), имени божественного героя-предка. Таким образом, получаем термин «галга» (ингуши), буквально – «башенный Га». Следовательно, этот термин показывает, что потомки Г1а являются воинственными обитателями их укреплений (башен)» [11, с. 54].
Если признать общность генезиса ингушского Г1а и грузинского Гаци, Гаим, то по вышеприведенным сведениям из древнегрузинских материалов, представленных у Вахушти и его редактора М.Г. Джанашвили, можно на¬метить исходную историческую дату для ингушского термина «Га» IV в. до н.э. , но не позднее. А его «потомок», или «сын», Галгай (в ингушском фоль¬клоре) должен был появиться в истории несколько позднее этой даты, т.е. в III-II в. до н.э. Следы этого проглядывают в материалах древних писателей, определявших политически и географически эту местность данным терми¬ном.
«Во всяком случае, истории термин «Галгай» («Ghalgai») известен как на¬звание ингушского народа, причем в довольно близкий к тому моменту период, начиная с I в. дохр.э. Причем, несмотря на то что римляне узнали о галгаях в Дарьяльском ущелье, на реке Тереке, вблизи чего расположено крайнезапад¬ное ингушское Джераховское ущелье (или Дзурдзукетия по-древнегруз.), они все же их именовали галгаями, а не дзурдзуками (или джераховцами), как следовало бы в действительности ожидать, учитывая место битвы и район их наступления (из Грузии, где известен только термин «дзурдзуки»).
С/oJ»
Значит, галгай (как этническая ветвь ингушей в ту пору – I в. дохр.э.) были уже весьма значительно известны и авторитетны в своей окрестности, до¬минируя над остальными соседями – западно-ингушскими племенами. А это могло быть только на основании их экономической, социальной и политиче¬ской мощи. Следовательно, они, видимо, тогда переживали зарождение но¬вой формации, подавляющей старую, т.е. у них были зачатки перехода от родо¬вой формации к феодализму.
Исходным от ингушского Г1алга, который, в свою очередь, близок, по сво¬ему «праотцу», божественному Г1а, грузинскому Га-ци и Га-иму, а все вместе они ведут свой генезис из одного корня в Малой Азии. Причем ориентиро¬вочно с III в. дохр.э.
Следовательно, из перекрестного анализа ингушских преданий и грузин¬ских летописей у Вахушти, а также сведений древних классиков постепенно открываются детали истории ингушских народов, в данном случае – племени галгаев (глигвов – потомков Г1а)» [11, с. 56].
Галиат – селение в Северной Осетии (Уаллагком). По мнению В.Б. Пфаффа, гальята – название племени.
Название этого древнего ингушского поселения в долине р. Ур-хи не¬посредственно связано с легендарным Га, отцом Галга, внуком Дзурзука. Вся территория современной горной Осетии, Двалетии и Ингушетии была уделом Га и именовалась Га-лиат, т.е. «земля Га». Это же ингушское назва¬ние носит и несколько других древних ингушских поселений на террито¬рии современной Осетии и Грузии: с. Галуат на берегу Лиахвы («снежной реки»); с. Гвилети у подножия Казбека, которое ингуши именуют «Гаь латт» – «земля Га»; с. Калиат (Клиат) в Двалетии и т.д. Башни Галиата имеют генетическую связь с ингушскими. А на одной из них даже сохра¬нился классический символ ингушских боевых башен – крестообразный знак «эзди».
Любая этническая общность опирается на традиционные стандарты, нор¬мы, образцы, стереотипы поведения, которые прочно утвердились в той или иной этнической нравственной культуре. Важным фактором также выступает и социальная память национального самосознания. Она способна сохранять и передавать социальные нормы, образцы поведения, социальную информа¬цию о социуме, человеке, черты его жизнедеятельности с помощью обычаев.
Характерным для системы традиций этнической нравственной культуры является и наличие у каждого этноса своих морально-этических кодексов.
Вековые традиционные хозяйственные, торговые отношения и контакты с соседями, отходничество, кровно-родственные отношения, брачные и другие связи, факторы способствовали распространению, заимствованию, подража¬нию традициям одних этносов другим. Важную роль играли аталычество, побратимство, гостеприимство, куначество. Они были характерны для взаи¬моотношений между всеми народами Кавказа. Лучшие горские обычаи были заимствованы не только соседними этносами.
Для всех народов Кавказа характерны одни и те же стереотипы поведения, которые определяют направленность развития кавказской социокультурной системы.
Не оспорим и тот факт, что на Кавказе существует особая социокультур¬ная общность, отличающая его от других цивилизационных систем. Кавказ¬ская цивилизационная система, консолидировавшая многие народности, су¬ществовала не только как теория, выдвигаемая отдельными учеными.
В свою очередь, сами кавказские этносы также осознают свою принад¬лежность к кавказской культурной системе.
Кроме того, выделяется общий архетип поведения у кавказских народов, что проявляется в схожем восприятии мира, схожих обычаях и традициях. Данный архетип базируется также на общей мифологии (поклонение солнцу, нартский эпос), религиозном синкретизме.
На уровне обыденного сознания жители Кавказа воспринимались как единое целое – «кавказцы, скифы, аланы».

Заключение

С/oJ»
Ингуши, чеченцы и бацбийцы, будучи родственны по языку, материаль¬ной и духовной культуре, составляют одну из групп так называемой иберий¬ско-кавказской этнической семьи, куда входят автохтонные народности Даге¬стана, Грузии, Адыгеи, Черкесии и Кабардино-Балкарии: грузины, адыгейцы, черкесы, кабардинцы, аварцы, даргинцы, лакцы, лезгины и др. В данную этническую семью многие ученые включают басков Испании и юга Франции.
Все перечисленные народы родственны между собой по происхождению и языку. Это значит, что некогда единый народ распался на несколько народ¬ностей. Каждая со своим языком и другими этническими особенностями, хотя и близкими. Многоязычие Кавказа – это следствие дифференциации единого этнического монолита, который сложился, по мнению большинства ученых, в Предкавказских степях и в Древней Передней Азии, составлявшей культурно¬историческую общность с Кавказским Перешейком.
Кавказская этническая общность, предположительно сложившаяся около 5 тыс. лет до н.э. в Передней Азии, начинает постепенное миграционное дви¬жение в сторону Кавказского Перешейка, к берегам Черного и Каспийского морей. Этот миграционный поток не утихал до II тыс. до н.э. и, просачиваясь в горные ущелья в направлении с юга на север, охватывал весь кавказский регион.
Как говорилось выше, по мнению антрополога профессора В.В. Бунака, заселение «Северного Кавказа происходило двумя потоками. Одним, двигав¬шимся по западной окраине Кавказа, другим, двигавшимся по восточной… В центре Кавказа они встретились и образовали собственный своеобразный тип, в разных видоизменениях встречающийся к югу от Главного Кавказско¬го хребта» [19; 55, с. 42].
Этот этнический поток представлял собой конгломерат родственных между собой родоплеменных образований, с незначительными различиями в языке, материальной и духовной культуре. По мере ослабления миграцион¬ного движения (рубеж III-II тыс.) происходит дальнейшая дифференциация этнических единиц и углубление различий между некогда родственными пле¬менами. К этому времени следует отнести начало распада единого кавказского этнического массива на три этнические региона – дагестанско-нахский, карт¬вельский и абхазо-адыгский. Такой вывод основывается не только на данных языка, но и археологии. К этому времени уже оформились первые государ¬ства Ближнего Востока (Шумер, Элам, Урарту, Митанни и др.), языкам ко¬торых мы находим аналогии в языках современных народов Кавказа, в част¬ности чеченцев и ингушей, как свидетельство былого этнического единства последних с народами, создавшими указанные древнейшие цивилизации человечества. Наследие указанного единства прослеживается и в некоторых чертах духовной и материальной культуры ингушей и других народов Кавка¬за. Кавказские языки и культура народов Кавказа находят себе аналогии так¬же в культуре и языке хурритов, хеттов, Урарту, Албании, Греции, этрусков и других древних народов и государственных образований. Так, например, миф «О прикованном Прометее» греки вынесли с Кавказа. И в фольклоре многих народов Кавказа имеются легенды о прикованных богатырях со сходным с греческим мифом содержанием.
Г.А. Мелишвили в своем труде «К истории Древней Грузии», изданном в 1954 году в Тбилиси, локализует предполагаемых далеких предков ингу¬шей в среднем течении р. Евфрат под названием Цупани (II тыс. до н.э.). Помнению автора, название Цупани происходит от имени верховного языческо¬го божества ингушей Ц1у (отсюда чеч. Ц1у стаг, инг. ц1у и ц1ей – праздник), (а)ни – суффикс со значением места. Данный суффикс и поныне существует в ингушском языке, в том же указанном выше значении. Основа «Ц1у» не имеет смысла, но известны теонимы в современных ингушском и чеченском языках; в далеком прошлом государство называлось по имени этого культа, утверждает академик.
Известно, что в 783 г. до н.э. царь Урарту Аргишти переселил из Цупани и из соседней области Хате 6600 тысяч воинов и поселил их в местности Арин-Берд, основав город Ирпуни (нынешний Ереван). Название Арин-Берд полностью и вторая часть топонима Ирпуни (-уни) четко этимологизируются посредством ингушского языка: арин – ср. инг,чеч. «арие» – пространство, форма род. падежа «арен» (а) – пространственный, -н– форма род. падежа; «берд» – берег, скала; -«уни» – формат, обозначающий местность На языке Урарту (по данным клинописи), «арин» – степь, равнина, «берд» – крепость.
Нахские языки на сегодня изучены слабее остальных групп иберийскокавказской семьи, и дальнейшее их изучение приблизит окончательное реше¬ние проблемы. Уже на сегодня можно констатировать, что решение вопроса значительно продвинулось вперед за время, прошедшее с момента приведенных высказываний ученых. Нетрудно понять, насколько перспективно углубленное изучение нахских языков, особенно их диалектов.
По сведениям дагестанского ученого Р.М. Магомедова, дифференциация кавказских народов произошла уже на Кавказе (рубеж III–II тыс.).
С/oJ»
Если вопрос о времени и месте выделения нахского этноса из общекав¬казского массива является дискуссионным, то общепризнанным в науке счи¬тается родство культуры и языков кавказских народов с культурой и языком Урарту-Хурритов. А.С. Чикобава писал: «Уже теперь можно предположи¬тельно утверждать, что определенные положения урартского языка находят объяснения при помощи данных иберийско-кавказских языков, прежде всего нахских» [101, с. 7]. Подобные мысли высказаны и другими маститыми уче¬ными, такими как академик Г.А. Меликишвили, профессор Ю.Д. Дешериев, И.М. Дьяконов и др.
Урарту – самое древнее государство, возникшее на территории нашей страны. Народы Урарту достигли высокого по тому времени уровня развития культуры, техники и экономики. Урарту образовалось в IX в. до н.э.
В VI в. до н.э. его разорили ассирийцы и мидийцы.
После распада Урарту как государства в Закавказье возникает государство Албания. По данным источников, ведущим народом в Албании были гаргары. Господствующей религией Албании в одно время было христианство. Языком религии и школьного обучения являлся язык гаргаров [103].
Столица Урарту называлась Тушпа. Этот главный город был религиозным, культурным центром государства и назывался по имени верховного бо¬жества. Приведенное название по-урартски означало «город бога Туш», «па» – город, поселение. Подобным образом этимологизируется данное название и на базе ингушского языка: Туш – одно из верховных божеств ингушей в период господства у них язычества, позже христианства, бо¬жество деторождения и возрождающейся природы. Еще в прошлом веке, по свидетельству Б. Далгата, ингуши совершали обряды, посвященные этому божеству. Удод так и называется у ингушей – «тушол котам» или «тушолинг» (курица тушоли) и считается священной птицей. У ингушей ее нельзя убить, в нее нельзя бросать камни. Близкородственная ингушам и чеченцам народность, живущая в Грузии, тушины, вероятно, названа по имени этого божества, так как род, племя и народность в древности носили имя своего тотема. Другой компонент данного топонима также четко эти¬мологизируется из ингушского языка. Па (пхьа) – в древненахском озна¬чало поселение, село, населенный пункт. До сих пор в близкородственном тушинском языке и у кистинцев, живущих в Грузии, населенный пункт называется этим словом. Встречается это слово и во многих топонимах горной Ингушетии и Чечни как реликт: «Пхъеда, Пхъамат, Пхъакоч» и др. «Пхъа» было также именем языческого божества поселения, человечества у предков ингушей и чеченцев, как основа наличествует также в имени фольклорного героя-богоборца Пхъармат, т.е. Прометей.
Одно из племени Урарту носило имя Биайна. В ингушском названии одно¬го из грузинских горных племен мохевцев-бений, от которых, по поверью, происходят ингуши Мальсаговы. Этот же корень наличествует в топониме Бени-Ведана у чеченцев.
В языке Урарту охраняемая укрепленная местность, или крепость, назы¬валась – «хой». В том же значении это слово встречается зачастую в ингуш¬ской и чеченской топонимии.

1. «Хой, ой» у ингушей обозначает социальную консолидацию и объеди¬няет семейные группы – «наькъан», в общественный союз, под контролем которого находились различные территории.
   Приведем несколько примеров: Гелатхой – Газикнаькъан, Котикнаькъан и т.д., Цурой – Хашинаькъан, Батажнаькъан и т.д., Ложхой – Харсинаькъан, Манкинаькъан, Курскинаькъан и т.д., Белхарой – Коригнаькъан, Фаьргнаькъан, Булгучнаькъан.
2. «Хой», или «ой», в определенном сочетании означает принадлежность к тому или иному обществу или к главе общественного союза, например, «орстхой» – орстхоевскому, «хамхой» – хамхинскому, «гелатхой» – гелатхоевскому и т.д.
3. «Хой» – село, название речки Г1ой, протекающей через село Гойты, также производно от Г1ой (хой), послелог со значением места, например, Шона-хой и т.д. О том, что приведенные параллели не случайное совпа¬дение, показывает тот факт, что ингушский вариант представляет собой форму множественного числа от «ха» – охрана, «-й» – формат множе¬ственности, а корень этот встречается во многих топонимах ингушского и чеченского языка: Бошлом-Корта, Хан-Корта и др. Выше говорилось, что в далеком прошлом нахские племена назывались дзурдзуки. Случай, когда названия народностей восходит к названиям местностей, – распростра¬ненное явление в науке.
   В языковедении принято считать наиболее надежными, в смысле генети¬ческого родства языков, совпадения приведенного типа, когда ряд топонимов с повторяющимися форматами одного региона совпадает с таким же рядом топонимов другого региона.
   Урартский «Ма» являлся верховным богом солнца. В том же значении этот термин отмечен в ингушском и чеченском языках. В современном языке понятие «-ма» выступает лишь в составе производных и сложных слов со значением культа солнца. Приведем несколько примеров: «малх» «лх» – де¬терминант – солнце, «Магас» – город солнце. Топонимы -м1айста «с, та» – детерминанты. Имена – Малсаг – «человек солнце», отсюда фамилия Мальсагов, ма1саг – мужчина и т.д.
   С/oJ»
   Имеет место совпадения прочей лексики, например: урартское «суре» – войско, ингушское «сур» – в том же значении, а также имеет место схождение грамматических форм, что особенно важно при определении генетического родства языков, так как грамматический строй – наиболее устойчивый раздел языка. Например, отмечены случаи совпадения форм эргативного (активного), родительного, дательного падежей современных нахских, с одной стороны, и урартского языка – с другой.
   По данным археологических раскопок, проводимых на месте Урарту, советскими и зарубежными учеными отмечено много общих моментов в материальной культуре Урарту и Ингушетии. По мере археологического из¬учения бывшей территории Урарту, а также фольклора, языка и этнографии ингушей, такие сходные моменты будут увеличиваться, так как родство здесь несомненное.
   Как свидетельство пребывания далеких предков ингушей в Закавказье, на бывшей территории Албании отмечены многочисленные топонимы, объясняе¬мые только нахскими и частично дагестанскими языками. Топонимы, объ¬ясняемые нахскими и дагестанскими языками, отмечены также в Восточной Грузии, Хевсуретии, Пшхавии, Мохевии, Тушетии.
   В своем развитии ингушский народ проделал долгий путь, в результате ко¬торого вобрал в себя этнические группы, но и терял какую-то часть своего эт¬носа, охваченную объективным процессом ассимиляции с другими народами.
   На сессии, посвященной проблеме происхождения осетинского народа (Орджоникидзе, 1966 г.) устами большинства ученых-кавказоведов было за¬явлено, что осетинский народ является «истыми кавказцами по происхожде¬нию и культуре и иранцами по языку». Отмечалось наличие значительного процента нахского этноса в составе современных осетин, о чем свидетель¬ствует также осетинская топонимия.
   В составе современных ингушей имеется определенный процент предста¬вителей осетинского, тюркских, дагестанских, грузинского, русского наро¬дов, о чем свидетельствует прежде всего ингушский язык, в котором имеется определенный процент заимствованных слов и грамматических форм.
   Изучение физического типа ингушского этноса с древних времен до со¬временной народности подтверждает существующее в историографической литературе мнение о родстве их с горными этнотерриториальными группами Грузии, Чечни и Дагестана.
   Краниологический материал доказывает эти связи с большей очевидно¬стью. Наряду с краниологическими сериями из близкой им Хевсуретии и Душетского района, а также с последовательными сериями из с. Сиони Тианетского района, ингушские и чеченские серии носят черты, характерные для Кавкасионского типа. Это первые серии из Северного Кавказа, на которых удается проследить Кавкасионский краниологический тип. В работе В. Алек¬сеева кавкасионский тип представлен как реликтовая форма антропологиче¬ского пласта неолита (даже верхнего палеолита), сохранившаяся почти без изменений (исключение – брахикефализация) до современности в условиях высокогорной изоляции. Это свидетельствует о наличии в кавказском типе протоморфных особенностей.
   Население, относящееся к кавкасионскому типу, является реликтом дрейнейших племен Кавказа, заселивших центральные предгорья Кавказского хребта в эпоху палеолита (автохтоны: ингуши, картвелы, адыги, абхазцы, аварцы, лакцы, даргинцы, лезгины и др.).
   Соматологическое изучение современного населения Кавказа, названного в науке нахскими племенами, показывает, что нахские племена занимают значи¬тельное место среди групп, входящих в Кавкасионский антропологический тип.
   В предложенной М.Г. Абдушелишвили классификации среди современного на¬селения Грузии выделено три антропологических типа – Иберийский (в нем пре¬обладают восточнои южногрузинские группы), Колхский (западногрузинские и причерноморские группы) и Кавкасионский (он охватывает почти все горно¬кавказские группы, в том числе и ингушей), о происхождении и становлении которых неоднократно излагали свое мнение советские антропологи. Среди этих типов мы особо выделяем кавкасионский, который характеризуется большой или средней длиной тела, широким поперечным диаметром головы.
   Формирование Колхского и Иберийского типов, принадлежащих к Перед¬неазиатской расе, тесно связано с той территорией, которую они занимают в настоящее время. Происхождение Кавкасионского типа всецело связывает¬ся с территорией Кавказа и является результатом своеобразной эпохальной трансформации антропологических признаков на территории Кавказа, кото¬рый генетически связан с Переднеазиатской расой.
   Несомненно, специфическое морфологическое сходство ингушской и че¬ченской группы с дагестанцами и с восточно-горными группами Грузии – хевсурами, мтиулами, мохевцами, кистинами, тушинами – объединяет их в единый антропологический кавкасионский тип.
   При серологических исследованиях обращает на себя внимание степень однородности самих ингушских групп в серологическом отношении и осо¬бенности распределения кровяных факторов как среди ингушей и чеченцев, так и тех кавказских групп, среди которых они проживают и родственными народами которых они являются.
   Мы солидарны с идеей В. Алексеева о том, что «совокупное сопостав¬ление антропологических, лингвистических и историко-этнографических данных приводит к выводу, что народы, населяющие высокогорные районы центральной части Кавказского хребта, обнаруживают не только в своем ан¬тропологическом типе, но и в своих культурных особенностях целый ряд па¬раллелей, которые могут быть удачно объяснены только общностью их про¬исхождения» [6].
   С/oJ»
   Выразительными источниками по древней истории Ингушетии являются памятники материальной культуры, фрагментарные летописи древних исто¬риков, а также языковые, этнографические и антропологические данные.
   Одним из основных источников материальной культуры по древней исто¬рии ингушей следует считать архитектурные сооружения (боевые и жилые башни, агротехнические террасы и т.д.), которые широко представлены в гор¬ной части Ингушетии, а также и в других районах Кавказа. Аналогичные со¬оружения имеются и в материальной культуре древней Передней Азии. Аре¬ал распространения куро-араксской культуры на древней территории Кавказа и сопредельной древней Передней Азии также является важным источником для изучения доисторической эпохи развития ингушских и чеченских племен.
   В нашем исследовании установлены древнейшие связи кавказских куль¬тур с известными цивилизациями Древнего Востока (III тыс. до н.э.). Зафик¬сировано индустриальное развитие этими народами производства бронзы, а позднее и железа. Отмечено очень раннее появление гончарного круга и градостроительства.
   Уместно подчеркнуть то обстоятельство, что иберийско-кавказская семья языков отлична от всех других языковых семей мира и оказалась связанной только с древнейшими народами Передней и Малой Азии еще до выхода на историческую арену индоевропейских, семитических, тюркских и угро-фин¬ских народов.
   Использованные методы в изучении этногенеза ингушей на основе срав¬нения и тождественности с хуррито-урартами (особенно на основе данных языка) считаем научно правомерным.
   Кавказ в III-I тыс. до н.э. представлял собой неотъемлемую часть обшир¬ного этнокультурного единства, включавшего большую часть Кавказа и со¬предельные области Ближнего Востока.
   Происхождение и последующее формирование ингушского этнического элемента связано с древнейшими автохтонами Кавказа и Передней Азии – хурритами. Ближайшими родственниками прахурритов, а также носителей прасеверокавказского языка являлись: пеласги, лулубеи, староэламиты, старовавилоняне, протохетты (или хатты), а также кутии, шумеры и др.
   В исторической науке считается установленным тот факт, что куро-араксская культура была связана главным образом с племенами, говорившими на восточно-кавказских языках. К ним же профессор И.М. Дьяконов отно¬сит хуррито-урартский и протонахско-дагестанские языки. Научные дан¬ные последних лет свидетельствуют о том, что создателями куро-араксской культуры в Передней Азии, в Закавказье и на Северном Кавказе были хуррито-урартские и пранахско-дагестанские племена, и уже в III тыс. до н.э. Не¬которые ученые высказали гипотезу о том, что на территории куро-араксской культуры был очаг племен протоиндоевропейского языка. Однако эти пред¬положения не подтверждаются археологическими, историческими и лингви¬стическими данными.
   Следовательно, пройдя тысячелетия истории, ингуши и другие представите¬ли нахских народов сохранили не только исконный этнический тип, но и свой древний язык.
   Генетически хурриты происходили с гор Армянского нагорья, в современ¬ной Восточной Турции. Язык хурритов и близких им урартов входил в число восточно-кавказских, как ряд современных нахо-дагестанских языков.
   Археологические материалы позволяют предполагать тесные связи между хурритами южных областей, Верхней Месопотамии, Северной Сирии и т.д. и жителями центрального Закавказья. Весьма вероятно даже, что население в течение II тыс. до н.э. было этнически однородным на всем пространстве от севера Митанни до современной Армении и Южной Грузии, включая и Кавказский хребет с его северными склонами.
   Со второй половины II тыс. до н.э. геоэтническая картина распростране¬ния нахских и других родственных племен сужается, и к началу новой эры на территории древней Передней Азии и Кавказа остаются островки родствен¬ных племен от былого суперэтноса – этноса хурритов и хатгов.
   Приведем хронологическую периодизацию распространения нахских и других родственных им племен:
   1) хуррито-урартский период (с учетом родства хуррито-урартских и нахских племен);
   2) алародийский период (по мнению И.М. Дьяконова, целесообразным представляется использование термина «алародии», упоминаемого у Геродо¬та, чтобы подчеркнуть родство хуррито-урартов и носителей северо-восточ¬нокавказской семьи языков, т.е. нахско-дагестанских);
   3) гаргарейский период (впервые термин «гаргареи» встречается в сочине¬нии Страбона при описании одного из племен Кавказа, под которым подраз¬умеваются нахские племена);
   4) дзурдзукский период (термин «дзурдзукъ» встречается в источниках, касающихся одного из этнотопонимов государства Урарту (и в более ранний период), и в последующем – в древнегрузинских и древнеармянских источ¬никах, когда речь идет о нахских племенах);
   С/oJ»
   5) периоды консолидации нахских и других (включая и иноязычных) пле¬мен – киммерийцев, скифов, сарматов и аланов (речь идет о том, что в среде этих племенных конгломератов присутствует нахский этнический элемент).
   Таким образом, мы осознаем, что этногенез и древнейшие этапы разви¬тия нахских племен – комплексная проблема целого ряда наук (лингвисти¬ки, этнографии, археологии, антропологии, философии, этики, эстетики, палеонтологии и т.д.).
   Все материалы и положения, которые совпадают с данными родственных языков и этносов, являются генетически общими, а не заимствованными, как это подчеркивают некоторые авторы. Разночтения материалов являются ре¬зультатом сохранения исконного материала у одних этносов, и исчезновения его под влиянием внешним факторов – у других.
   К сожалению, в работе отсутствуют итоги новейших научных изысканий. Предложенные автором суждения и выводы основываются на известных ма¬териалах и достижениях науки в области археологии, лингвистики, антропо¬логии и т.д.
   Однако мы на основе научного анализа попытались охарактеризовать или спроецировать причастность генетических предков современных нах¬ских народов, в частности ингушей, к созданию мировой цивилизации, рас¬смотреть вопросы преемственности во всех аспектах. Вместе с тем, при раздельном и комплексном научном анализе археологических, лингвисти¬ческих, этнологических, антропологических и иных данных становится очевидным факт генетического родства хуррито-урартских, в частности нахских, племен, что является основой для написания подлинной истории происхождения ингушей.
   Мы может вывести следующие дефиниции: этнокультурно-языковое генетическое родство автохтонов древней Передней Азии и Кавказа под¬тверждается.

Библиография

1. Абаев В. И. Скифо-европейские изогласы. На стыке Востока и Запада. – М., 1965.
2. Абдушелишвили М. Г. Антропология древнего и современного населения Грузии. Тбилиси, 1964.
3. Абрамова М. П. Нижне-Джулатский могильник. – М., 1972.
4. Агиева Л. Т. Этнография ингушей. – Майкоп, 2011.
5. Албогачиева. М. С.-Г. Влияние образования на функциональное измене¬ние ингушского языка // Сборник статей к 100-летию со дня рождения Леонида Ивановича Лаврова. – СПб., 2009.
6. Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа. – М., 2009.
7. Алемань Агусти. Аланы в древних и средневековых письменных ис¬точниках. М., 2003.
8. Античные источники о Северном Кавказе. – Нальчик, 1990.
9. Армянская география VII века по Р. Х (приписывавшаяся Моисею Хоренскому) / Пер. с др.-арм., вступит, ст. и коммент. К.П. Патканова. – СПб., 1877.
10. Ахриев Ч. Ингуши // Сборник сведений о кавказских горцах. Вып. 8. – Тифлис, 1875.
11. Базоркин М. М. История происхождения ингушей. – Нальчик, 2002.
12. Барамидзе А. А. К уточнению одного сообщения в произведении Леон¬тия Мровели // Источниковедческие разыскания. – Тбилиси, 1972.
13. Барахоева Н. М. Ингушский язык // Ингуши: Сб. статей. Серия «На¬роды и культура». – М., 2014.
14. БарахоеваН.М. История и культура ингушей: Сб. Вып. 1. Назрань, 2013.
15. Бахрах Б. История алан на Западе / Пер. с англ. М. Черчесовой. URL: http://bookre.org/reader?file=1561 (дата обращения 30.07.2015).
16. Белявский В. А. Вавилон легендарный и Вавилон исторический. – М., 1971.
17. Богатенков Д. В., Дробышевский С. В. Антропология. Глоссарий / Под ред. Т. И. Алексеевой. URL: http://www.studfiles.ru/preview/431161/ (дата обращения 31.07.2015)
18. БСЭ. Кобанская культура. URL: http://alcala.ru/bse/izbrannoe/slovar-K/ K14504.shtml (дата обращения 30.07.2015).
19. Бунак В. В. Антропологическое изучение чечено-ингушского народа // Грозненский рабочий, 1935, 5 авг.
    С/oJ»
20. Вахушти Багратиони. География Грузии / Введение, пер. с грузин. и примеч. М. Г. Джанашвили. – Тифлис, 1904.
21. Вестник археологического центра. – Назрань, 2009, № 3.
22. Вестник археологического центра. Вып. 3. – Назрань, 2009.
23. Волкова Н. Г. Этнонимы и племенные названия Северного Кавказа. – М., 1973.
24. Гадло А. В. Этническая история Северного Кавказа IV-X вв. – Л., 1979.
25. Ган К. Известия древнегреческих и римских писателей о Кавказе // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. – Вып. 4. – Тифлис, 1884.
26. Гашимова У. http://www.bakililar.az/ca/photos/gashimova.html (дата об¬ращения 31.05.2015).
27. Генко А. Н. Из культурного прошлого ингушей. ЗКВ. Т. V. – Л., 1930.
28. Герасимова М. М., Хить Г. Л. Историко-антропологические сведения // Ингуши: Сб. статей. Серия «Народы и культура». – М., 2014.
29. Геродот. История в девяти книгах / Пер. Ф. Г. Мищенко. – М., 1888.
30. Гильченко Н. Б. Вес головного мозга и некоторых его частей у разных племен населения России. – М., 1899.
31. Гумба Г. Д. Об истоках исторической концепции грузинского историка XI века Леонтии Мровели. //История, археология, этнология. Вып. 2. – Су¬хум, 2003.
32. Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. – М., 2001.
33. Депец Д. Ф. Антропологические исследования в Дагестане. ТИЭ. Т. XXIII. – М., 1956.
34. Дешириев Ю. Д. Бацбийский язык. М.-Л., 1953.
35. Джапаридзе О. М. К этнической истории грузинских племен. – Тбили¬си, 1976.
36. Дьяконов И. М. Последние годы Урартского государства по ассиро-ва¬вилонским источникам. ВДИ, 2. 1951.
37. Дьяконов И. М. Предыстория армянского народа. – Ереван, 1966.
38. Дьяконов И. М. Хуррито-урартский и восточно-кавказские языки // Древний Восток. Вып. 3. – Ереван, 1978.
39. Дьяконов И. М., Старостин С. А. Хуррито-урартские и восточно-кав¬казские языки // Древний восток. Этнокультурные связи. – М., 1988.
40. ЕрасовБ. С. Этнос и цивилизация. – М., 2001.
41. Зубов А. А. К выделению новой области в системе антропологии (Прин¬ципы этнической одонтологии) // Вопросы общей этнографии и антропологии. URL: http://joumal.iea.ras.ru/archive/1960s/1966/Zubov_1966_1.pdf. (дата об¬ращения 03.06.2015).
42. Зязиков М. М. Традиционная культура ингушей: история и современ¬ность. – Ростов-на-Дону, 2004.
43. Известия Североосетинского научно-исследовательского института. Т. XIX. – Орджоникидзе, 1957.
44. Ингуши: Сб. статей. Серия «Народы и культура». – М., 2014.
45. Ингуши. Сборник статей и очерков по истории ингушского народа. – Саратов, 1996.
46. Исакова Н. Б. Культура и человек в этическом пространстве: Этнокультурологический подход к исследованию социальных процессов. – Ново¬сибирск, 2001.
47. Картлис Цховреба.
48. Кашибадзе В. Ф. Кавказ в антропоисторическом пространстве Евра¬зии. Автореф. … докт. биол. наук. Вешенская, 2007.
49. КашкайМ. А., Селимханов И. Р. Из истории древней металлургии Кав¬каза. – Баку, 1972.
50. Клейн Л. С. Археология и этногенез (новый подход): Методологиче¬ские проблемы исследования этнических культур. – Ереван, 1978.
51. Климов Г. А. Введение в кавказское языкознание. – М., 1986.
52. Кнабе Г. С. Вопрос о соотношении археологической культуры и этноса в современной зарубежной литературе // Советская археология. 1959, № 3.
53. КрупновЕ. И. К истории ингушей // Вестник древней истории. 1939. № 2/7.
54. Крупнов Е. И. Происхождение осетинского народа. – Магас, 2008.
55. Крупнов Е. И. Средневековая Ингушетия. – Магас, 2008.
56. Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа. МИА, № 106. – М., 1962.
57. Кузьмина О. Е., Пучков П. И. Основы этнодемографии. – М., 1994.
58. Куфтин Б. А. Археологические раскопки в Триалети (1936-1940 гг.). Т. 1. 1941.
59. Куфтин Б. А. Урартский «колумбарий» у подошвы Арарата и куроаракский энеолит // Вестник Гос. музея Грузии. Вып. XIII Б. Тб., 1944.
60. Лурье С. В. Историческая этнология. М., 2004.
61. Любин В. П. Первые исследования каменного века в Чечено-Ингушетии // Бюллетень комиссии по изучению четвертичного периода, № 28. М., 1963.
62. Любин В. П., Бадер И. О., Марковин В. И. Первые местонахождения орудий каменного века в Чечено-Ингушетии // КСИА-92. М., 1962.
63. Любин В. П., Беляева Е. В. Новые находки палеолита в Ингушетии // Вопросы истории Ингушетии. Вып. 4. Магас, 2006.
64. Любин В. П., Беляева Е. В. Среднепалеолитические памятники Ингу¬шетии и проблема миграций палеолитических людей в центральную часть Большого Кавказа // Stratum plus, № 1. Кипганев, – СПб., Одесса, 2001.
    С/oJ»
65. Любин В. П., Беляева Е. В., Мальсагов Б. Ж. Палеолит Ингушетии и проблема заселения палеолитическими людьми предгорных равнин Север¬ного Кавказа // Записки ИИМК РАН, № 1. – СПб., 2006.
66. Любин В. П., Беляева Е. В., Мальсагов Б. Ж. Разведки палеолита на Сунженской равнине в Ингушетии // XXIV Крупновские чтения по археологии Северного Кавказа: Тезисы докладов международной научной конференции. – М., 2004. ,
67. Мальсагов Б. Новые находки палеолита в Ингушетии // Сердало. 2003, № 125. 30 сент.
68. Марр Н. Я. Армянская культура, ее корни и доисторические связи по данным языкознания // Язык и история. – М., 1936.
69. Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии. – Тбилиси, 1959.
70. Мерперт Н. Я. Древнейшие каменные крепости Болгарии // Новое в археологии. – М., 1972.
71. Мерперт Н. Я. О связях Северного Причерноморья и Балкан в раннем бронзовом веке // КСИА. Вып. 105. – М., 1965.
72. Милитарев А. Ю., Старостин С. А. Общая афразийско-северокавказ¬ская культурная лексика // Лингвистическая реконструкция и древнейшая история Востока. Ч. 3. – М., 1984.
73. Николаев С. Л., Старостин С. А. Парадигматические классы индоев¬ропейского глагола // Балто-славянские исследования. 1981. – М., 1982.
74. Нунуев С. Нахи, пророки. Судьба. – М., 1996.
75. Ольдерогге Д. А. Эпигамия. – М., 1983.
76. Погребова М. Н., Раевский Д. С. Ранние скифы и Древний Восток. – М., 1992.
77. Редер Г. Комментарий к восточным текстам // Вестник Древней исто¬рии. I. 1947.
78. Садохин А. П. Этнология: Учебник. – М., 2000.
79. Северный Кавказ и мир кочевников в раннем железном веке. – М., 2007.
80. Семенов Л. П. К вопросу о мировых мотивах в фольклоре ингушей и чеченцев // Академия наук СССР – академику Н.Я. Марру. Л., 1935.
81. Сикевич З. В. Социология и психология национальных отношений. – СПб., 1999.
82. Скворцов Н. Г. Проблемы этничности в социальной антропологии. – СПб., 1996.
83. Современный ингушский язык. Морфология. – Нальчик, 2012.
    •
84. Социальная философия: Словарь. – М., 2003.
85. Старостин С. А. Индоевропейско-северокавказские изоглоссы // Древний Восток. Этнокультурные связи. – М., 1988.
86. Старостин С. А. Сравнительный словарь северокавказских языков. – М., 1994.
87. Степанян А. О. Неисторические Нохчи // Объединенная газета. 2005. № 24(80). 15 ноября.
88. Стефаненко Т. Г. Этнопсихология: Учебник для вузов. – М., 2003.
89. Такайшвили Е. Источники грузинских летописей. Три хроники. СМОМПК. Вып. XXVIII. 1900. С. 1-116.
90. Титов B. C. Некоторые проблемы возникновения и распространения производящего хозяйства в Юго-Восточной Европе и на Юге Средней Евро¬пы // КСИА. Вып. 180. – М., 1984.
91. Услар П. К. Этнография Кавказа. Языкознание. Чеченский язык. – Тифлис. 1888, с. 37.
92. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка.
93. Федоров Я. А. Историческая этнография Северного Кавказа. М., 1983.
94. Фельдштейн Е. И. Психология взросления: структурно-содержатель¬ные характеристики процесса развития личности. – М., 2004.
95. Хайров Б. Рукописи.
96. Харадзе Р. Л., Робакидзе А. И. К вопросу о нахской этнонимике. КЭС. Т. 2. – Тбилиси, 1968.
97. Хоренский М. История Армении. – М., 1858.
98. Церетели Г. М. О языковом родстве и языковых союзах // ВЯ. 1968, № 3.
99. Цулая Г. В. Историческая концепция грузинского историка XI века Ле¬онтия Мровели. (Этнокультурный аспект) // История СССР. 1982, № 4.
100. Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного рус¬ского языка. URL: http://chemykh-etym.narod.ru/ (дата обращения 31.07.2015)
101. Чикобава А. С. Проблемы родства иберийско-кавказских языков: Те¬зисы докладов. – Махачкала, 1965.
102. Шадже А. Ю. Феномен кавказской идентичности // Научная мысль Кавказа. 2002.
103. Шанидзе А. Новооткрытый алфавит кавказских албанцев и его значе¬ние для науки // Известия ИЯИМК груз. филиала АН СССР. Т. 4. 1938.
104. Шнайдер А. Народы и языки. URL: www.randevu-zip.narod.ru (дата обращения 31.07.2015).
105. 18 th and 19 th Century Pre-Darwinian views on variation.
106. Biographical details are in Charles Coulston Gillispie, Dictionary of Scientific 4.Biography, 1970:203f s.v. «Johann Friederich Blumenbach».
107. Blumenbach J. F. The anthropological treatises of Johann Friedrich Blumenbach, translated by Thomas Bendyshe. 1865. November 2, 2006.
     С/oJ»
108. Cernych E. N. Metallurgische Bereiche der jungeren und spaten Bronzezeit in der UdSSR. – Jahresbericht des Institute fur Vorgeschichte der Universitat Frankfurt am Main 1976 /Frankfurt am Main, 1976/.
109. Chernyh E. N. Earliest Stages of Metallurgy in Circumpontic Zone. – VIII Congres International des sciences prehistoriques et protohistoriques. Les rapports et les communications de la delegation de l’URSS. Moscou, 1973.
110. Mahnik J. Ze studiow nad zwiazkami Kaukazu obszarami Karpackimi wposzatkach epoki brazu. – Archeologia.
111. Merpert Anciennes fortifications en pierre du Nord de la peninsule des Balkans. – VIII Congres International des sciences prehistoriques et protohistoriques. Les rapports et les communications de la delegation de l’URSS. Moscou, 1973.
112. Pallas P. S. Bemerkungen auf einer Reise in die Sudlichen Statthalterschaften des Russischen Reichs in den Jahren 1793 und 1794, Bd. I. Leipzig, 1799.